Я настолько часто пользуюсь такси, что диспетчера уже знают меня по имени, а водители мои адреса.
Случайный выбор, случайный водитель, случайная радиостанция, случайные маршруты. Мокрый асфальт и шуршание шин темно-синей машины с оранжевым огоньком на крыше. Ее стальной корпус рассекает плотный ночной воздух, с застывшими каплями дождя в воздухе и размытые огни через влажные стекла. Дыхание города. Я люблю в такси молчать, разглядывая спящий город; люблю разговаривать, чаще о разновидностях попутчиков. Такси для меня - это всегда предвестник долгожданной встречи или завершение хорошей ночи. Плавное покачивание на заднем сидении, полная расслабленность и чистота в мыслях...

Она вошла в комнату с мороза. Яркая, лучистая. С растрепанными волосами, слегка потресканными губами, румянцем на щеках и живыми маслянистыми глазами. От нее пахло свежестью, морозом и возбуждением. Она глубоко дышала и было видно как поднимается ее грудь под грубой вязкой свитера. Влажный язычок изредка облизывал алые губки и они соблазнительно поблескивали, принимая причудливые формы, когда она говорила и смеялась. Звонко, искристо. Запах ее духов, ее тела дурманил. И хотелось прикоснуться к ней, к ее смуглой коже, к ее животу…

... благодарность
... страх
... ожидание
... возбуждение
...

Я обожаю Ночь за ее витрины. За тысячи прозрачных окон, и где-то там за стеклом, совершенной другой игрушечный мир. С красивыми кухоньками, мягкими диванчиками и манекенами в пышных платьях. И будто через долю секунды это все оживет. Вдруг вспыхнут огни и зазвучит музыка. И тонкое ощущение балансирования на тонкой грани реального мира ночного города и сказочного потустороннего мира ночных витрин. Такое же тонкое как стекло.
А завтра ноябрь… месяц, когда воздух становится сладким и ароматным от привкуса зимы. И воздух становиться немого шершавым и приятно трется о кожу щек. Первый сладкий снег, тонких хрустящий лед и хрупкое бледно-голубое небо…

Я хочу в поле. Только пшеницы больше нет. И горячий воздух срывается клочками с губ.

А над Москвой просыпалось утро. Распахнув свои нежно-голубые глаза, утро выпутывала из белокурых волос запутавшиеся за ночь хрустальные звезды. Звезды кололись, впиваясь тонкими иглами в пальцы до крови. И алые капли падали на землю и распускались разовыми тюльпанами. Своими тонкими руками с прозрачной кожей, утро раздвигало хмурые облака и тусклые лучи солнца освещали город, капая с неба золотыми каплями, отражаясь слепящим светом в стеклах квадратных окон. Это было первое утро без подрывных операций за девяноста два дня. С тех пор, как Американская империя взвинтила налоги в своих арабских провинциях, арабские шейхи подняли бунт, к которому тщательно готовились почти двести лет. Разразилась война, кровавые бои в небе, на земле и под землей. Европа вступила в союз с арабской провинцией, в оппозиции же выступил Китай и Африканская держава. Но в течение четырехста лет в испепеляющих боях, в которых горели человеческие тела, рвало на куски метал, стерлись с лица земли сотни поселений, исхода битвы не предвиделось. Но победа оказалась за Армией Розового флага, в результате катаклизма, в результате которого, была смыта волнами вся западная часть Американской империи, ее Южно-американские колонии. Ушла под воду суверенная Австралия и крохотная Япония. Через забытый маршрут Тур де Франс в Африканскую державу были направлены войска, перекрыты алмазные шахты и через десять лет Африка объявила о капитуляции. Ее южные территории отошли Европе во главе с Римским парламентом, северные территории суверенной Арабской империи. Китай был спален заживо, и по договору его земля переходила к Российской империи и через сто лет, когда почва станет пригодной для жизнедеятельности, Москва планировала построить там языческие храмы и города для переселенцев. Ну а Американская империя тихо покоилась под толстым слоем океанских соленых вод. Уцелели лишь подводные города, но и они вымирали из-за отсутствия поддержки с Большой земли.
В результате разлома почвы, Утро сидела на круглых камнях образовавшегося морского побережья. Прозрачные зеленые воды ласкали обожженные стопы и кудрявые концы волос путались в морской пене. Будто андерсоновские русалки целовали пальчики ног.
-- Земля все еще горячая от пожаров и будто стонет голосами тысячи заживо погребенных. Я сегодня проводила на рассвете тридцать тысяч душ через темный туннель. Ангелы не справляются, - шептало Утро Олегу, стоявшему позади нее, - Когда все это кончится?
-- Люди затеяли эту войну ради самоутверждения, но в результате поняли, что ничего не стоят против сил природы, но приписали победу себе. Они возводят храмы Дожьбогу и Мокошь, но сами пустые как и сотни лет назад. Если продержаться еще хотя бы сто лет без войны, я сохраню им их планету, если нет – человечество исчезнет так же как исчезли русалки и минотавры.
-- Любые существа, которые наделены силой, превращаются на этой планете в неистовую черную силу.
-- К сожалению, лучи Солнца проникают в кожу людей и в их кровь попадает ультрафиолетовый яд, - сказал Олег, и вошел по пояс в воду, - Яд вырабатывает страх и люди не знают как с ним бороться.
-- На востоке все еще идут подрывные бои, люди никак не успокоятся.
-- Осталось немного, - сказал Олег и погрузился с головой в прохладную воду.
Олег не любил Утро за ее слишком философскую натуру. Когда солнце отрезало черное небо от черной земли алым лезвием рассвета, Утро всплакивала росой по воскресшим душам, и пока солнце поднималось в зенит, вела философские беседы с Олегом. Олег любил ее. Ее тонкую фигурку, как поднимались ее маленькие грудки, когда она недовольно вздыхала и ее огромные голубые глаза. Ее шелковое светло-бюрюзовое платье скользило на ее теле как волны в заливе, серебряные браслеты на тонких запястьях и щиколотках звенели мелодией колокольчиков при ходьбе. Утро скакала по крышам домов, врываясь ветром в открытые окна, отражалась лицами в чашках кофе и окутывала парки туманом. Она, в своем полупрозрачном платье, шла рядом с Олегом по влажной траве и просила его остановить войны, ибо кровавые слезу из глазниц людей ослепляют ярче солнца.
-- Войны уже давно нет, подписано перемирие.
-- Вой нет на бумаге, но живые люди гибнут, почему ты не остановишь, Олег?
-- Люди гибнут и без войн.
-- Но не в таких количествах.
-- Их и так стало много, естественный отбор. Выживает сильнейший.
-- Сначала ты придумал Религию, что бы контролировать людей, ты разделил их на староверов, католиков, христиан, мусульман. Когда они перестали подчиняться этому страху, ты придумал инквизицию, ты придумал войны и все лишь бы держать людей в страхе! Для чего?
-- Людей питает страх. Если бы не было страха, люди бы не смогли существовать. – тихо ответил Олег.
-- Ты единственный, кто остался в живых из племени, почему ты так издеваешься над людьми?
-- Забавы ради, если бы людям не нравилась религия, они бы ее не приняли. А им выгодно прикрываться богом. Им надо во что-то верить, это отличает людей от животных. Русалки верили своему царю, минотавры богам. Была эра язычества, Читать далее...

Здравствуй, Бог… Или как к тебе обратиться, Отче, Господи…? В общем, здравствуй. Говорят, чтоб поговорить с тобой, нужно идти в церковь и ставить свеч, ты уж прости, что я к тебе из автобуса обращаюсь, из этой душной толпы в серых плащах. Я к тебе не с личной просьбой, у меня лично все хорошо, спасибо, кстати, за это. У меня друг, сложно ему, я не прошу решить все его проблемы, я прошу для него силы, чтоб он смог все это пережить. Может еще терпения и побольше оптимизма. Я знаю, Бог, что у тебя там куча дел и за всеми не уследишь, представляю, если тебе можно было бы слать смс… Думаю, если я скажу ему, что говорила с тобой, у него прибавится сил и он поверит в себя. Странно, люди верят в тебя, Бог, но не верят в себя. Я искренне хочу, чтоб у него все наладилось. Если даже надо для баланса в мире, возьми моего счастья ему, мне для него ничего не жалко. Дай силы ему, Бог, быть сильным и не сломаться. Спасибо, что уделил мне время, моя остановка, выходить пора. Отцу привет передавай, скажи, что я люблю и скучаю. Спасибо за все, пока!

Ты думаешь, что мир крутиться вокруг тебя одного?! Если ты хочешь, что бы мир крутился вокруг тебя, крути его сам, раскручивай и не давай остановиться...

Нет девушек, которые не дают, есть юноши, которые не берут...

Осень тихо, еле слышно вошла в город, разбудила его своими влажными поцелуями. И как ожоги вспыхиваю на его теле яркими желто-красными пятнами парки и аллеи. Осень вошла в город, протискиваясь меж плотного потока разноцветных машин, меж суетливых людей, шурша подолом своей бархатной юбки листвой на тротуарах, взъерошивая шерсть безродных дворовых псов.
Ты…
Подари немного теплоты....
Ты придумана мной,
Не обдумана…
Я принесу тебе цветы…

Именно сегодня, вошла, в 8:54, закрапав по асфальту прозрачным дождем. И в прохладе ее утреннего дыхания, в тумане тает город. Золотые нити ее волос - восходящего солнца, пробиваются через дымку прозрачных облаков и золотые деревья нежатся в чуть теплых лучах. И ее печальная улыбка отражается в водах холодной реки.

Может, если мы делаем что-либо, неважно что, плохое или хорошее относительно мнения других людей, но если мы уверены в своей правоте – бог тоже уверен в нас. Но стоит нам усомниться или признать себя виновными, или подумать, что мы поступаем грешно, бог тоже считает этот поступок за грех.
В общем, если, грубо говоря, будешь воровать с верой, то это будет хороший поступок, а если будешь кормить бездомных с мыслью, что может это не правильно, то это будет и грех.
Короче, грех или хороший поступок зависит не от самого поступка, а от отношения к поступку.
Мнение автора может не совпадать с мнением читательской аудитории и автор нихуя не навязывает это мнение.

Сны бывают настолько реалистичными, что порой, проснувшись, не сразу осознаешь, что ты уже в действительности. Я люблю страшные сны. Леденящие душу. И выпив стакан холодной воды в темной кухне, дальше отправиться спать, уткнувшись в теплую подушку.
Сегодня во сне меня убили. 2 выстрела в живот, в упор. Было страшно. Глядя в серые глаза человеку с пистолетом, мне захотелось остановить время. Я молилась, что бы время замерло на несколько секунд, что бы я могла выбежать в открытую дверь. Мне хотелось кричать и просить о пощаде человека с пистолетом. Мне хотелось отдать любую цену за свою жизнь. Я видела, как надавливает его толстый палец в заусеницах на курок. Я слышала щелчок и как со скрипом пуля выходить из барабана, скользит внутри ствола и со свистом рассекает воздух, несется в меня. Я ощутила дрожь в ногах, и как цепенело мое тело. Как гудит кровь в жилах и как бешено колотится сердце. Чувствовала как пуля рассекает волокна ткани моего плаща, как касается тела и медленно входить в него. Не было больно, было неприятно и страшно. А потом темнота, воздух жаркий и густой и пол, мягкий как матрас. Я чувствовала, как сочиться по коже кровь и пыталась прислушаться к затихающим шагам человека с пистолетом. Я чувствовала на языке привекус стали. Мне было страшно открыть глаза, но я читала в мыслях стихи Есенина, что бы потерять сознание. И когда все же я их осмелилась открыть, я поняла что сплю в твоей комнате, лежа на матрасе рядом с тобой. И лишь только тогда я осмелилась закричать от страха и ощупать свой живот. И уткнувшись в твою грудь попытаться уснуть, хоть рассвет уже сочился сквозь полотна штор в окна…

Черны лаковые туфли – признак женского одиночества.
Желание подчеркнуть свою искусственную блестящую жизнь.
Я тоже иногда хожу в черных лаковых туфлях, чтобы привлечь к себе внимание, женские хищные взгляды и мужскую оценку своей походки. Мне ведь тоже иногда бывает одиноко.
Открытая бутылка мартини, опустошенная (недополненная) на один стакан – признак женской тоски. Я тоже пью мартини. Из горла. Обливаясь липкой сладкой красной жидкостью.
По пыльному полу, опасаясь углов, крадется свет из дальней комнаты; я протираю окна тонким тюлем, сжимая его в кулаке, и из него начинает сыпаться музыка. Музыка осыпается с гладких стеклярусов люстры, шершавых цветков на обоях, выползает из-под дивана, скачет по пыльным шкафам. Музыка вырывает из черного плена колонок, и тает в воздухе, впитываясь в кожу, пахнущую алкоголем. Я гуляю по квартире в черных лаковых туфлях, их каблуки впиваются в деревянный пол. Я раскачиваю бедрами как продажная женщина, смотрю на размытые отражения в ночных окнах и в витражных зеркалах. Я танцую, скользя по гладкому полу их гладкой подошвой, отпивая из узкого горлышка и растворяясь прохладной музыке, черной и густой, как отблески на лаковых туфлях...

Вдыхать тебя полной грудью и каплями кислорода двигаться по твоим серым венам. И лететь в окна автобусов над железнодорожными путями по мягкому асфальту мостов. И прямые линии квадратных окон, и нежные дуги автомобильных дорог, и по шелковым троллейбусным проводам. Тонкие косые прозрачные стрелы строительных кранов, тающие в прохладном воздухе сентября, чертят твое алое небо. И шелест твоих звуков, вливаясь в меня, растворяется теплым пятнами в теле. Шершавый диск красного солнца трется о махровые облака тает в небе; густой ветер, сладкий на привкус тает на моих губах, ласкает ресницы, руки. И в этот сентябрьский вечер я украдкой целую, обнимающий меня, мой город.

Правильно поданный свет, правильно поданный звук и правильно поданный момент - могу открыть что-то новое в жизни.

Ровно на столько, как поданное неправильное может что-то испортить.

За окнами уже прорисовывался город, в холодном морозном воздухе ютились серые многоэтажки, корявые стволы черных замерзших деревьев, серые ленты автодорог, белые заледенелые тротуары, цветная реклама, маленькие люди. Небо становилось нежно-розовым, бледно-желтым сквозь утренний морозный туман слепило белое размытое пятно холодного солнца. Кое-где легкими мазками прорисовывались прозрачные облака. Марина стояла перед окном, разглядывая улицу, пуская серый дым в стекло. Стараясь не слушать разговоры коллег, дрожала от холодного воздуха вентиляции, она пыталась растянуть время сигаретой. Марина вздрогнула от завебриравшего телефона в руке, повернув ладонь к лицу, Марина мысленно прочла синие бегущие буквы на экранчике «Иванова».
-- Алло. – с задором проговорила Марина.
-- Мариш ты где? – торопливо проговорил в трубке голос Наташи Ивановой.
-- В курилке. – ответила Марина, поднося сигарету ко рту.
-- Просто время уже начала десятого, а тебя нет на месте. Обычно раньше меня приходишь.
-- Сегодня я как-то задержалась с утра, само собой, получается, - неторопливо ответила Марина, разглядывая грязно-желтую точку на размякшем фильтре. – Что за дрянь я тяну в рот – пронеслось в голове у нее.
-- Хватит тянуть эту дрянь, пошли работать. Я жду!- весело прошелестел голосок Наташи.
-- Прям-таки работать? – усмехнулась Марина.
-- Конечно. Ну давай, Мариш, приходи.
Трубка щелкнула возле уха, на экране высветилось «00:25», - Двадцать пять секунд бессмыслицы, - подумала Марина, комкая о край урны бычок. Пальцы пахли горечью, но она все равно их украдкой поцеловала. Марина медленно шла по коридору, пытаясь абстрагироваться от приевшихся безвкусных фотографий. Она прикрыла глаза и ощутила как теребят мочки ее ушей покачивающие от ходьбы серьги. Казалось, время остановилось, пространство вокруг перестало быть ощутимым. Но чьи-то глухие голоса заставили Марину открыть глаза и ускорить шаг. Синева офисного коридора словно полоснула по ее коже шершавостью стен. Приступ тошноты подкатил горлу.
В офисе было тепло. Пахло горячими листами и свежей краской из принтера, букетом женских духов. Шуршало радио на подоконнике и уже притершиеся знакомы лица одарили Марину улыбками из различных оттенков помад. Каждая из них ненавидела свою работу, временами лишь оправдывая хорошим коллективом, удобным месторасположение, комфортными условиями свое времяпросиживание. Наташа рылась в своей сумочке в поисках очередной конфетки. Их она могла есть бесконечно. И бесконечно подкармливать ими Марину. Эта кудрявая девушка была единственным человеком в офисе, к кому Марина испытывала теплоту, да, и, пожалуй, единственным во всей ее жизни. Теплоту, за которую ничего не хочешь брать взамен. Теплоту, от которой не холодно в ответ, от которой сам себя не душишь, которая не убивает. Марина не раз тонула в ее зеленых глазах. Она словно проваливалась в свежую, дышащую влагой листву, словно вырывалась на свободу, в ее глазах она могла летать. Они были такими же живыми и загадочными как звенящие на ветру медно-зеленые листья. Иногда Наташа брала Марину за руку, когда переводила через дорогу и ощущая теплоту и нежность ее тела и она была благодарна за эти кратковременные прикосновения. Но рука Наташи так же незаметно растворялась, как и появлялась, и Марина начинала ощущать болезненную дрожь и опустошающую тяжесть в желудке.
Марина опустилась в черное широкое кресло, вжавшись всей силой руками в полукруглые подлокотники. На глаза давила усталость, до боли и слез в глазных яблоках. Марине казалось, что она проваливается в черную пустоту своего офисного места. Все окружающие звуки и запахи смешивались для нее в однообразную кашу, воздух становился густым и липким, как кисель и она медленно увязала в этой зыбкой массе. Становилось душно и тело покрывалось мелкой дрожью и холодным потом. Ей безумно хотелось лечь на стол, обхватив голову руками. Закрыть глаза.
Тихо зажужжал компьютер под столом, офисное здание стало напоминать Марине пчелиный жужжащий улей с сотнями маленьких пчелок. Только разница в том, что они трудились не добывая мед, а ради того на что этот мед можно было добыть. И порой этот труд был далеко не сладко-медовым. Зарябило в глазах от количества папочек, файлов и резкого голубого цвета рабочего стола – корпоративный цвет – тяжело вздохнула Марина. Бесконечное множество цифр, букв, звонков, интернета, людей – и все это должно было уместиться в восемь рабочих часов, в несколько сигарет, чашек чая. Фальшивых улыбок, отработанных слов и движений. Напротив Марины стоял стол, за ним сидела Ира. Эталон корпоративности. Казалось, что карандаши в стаканчике у нее стоят по корпоративному уставу. Марина понимала, что люди делают почти все для картинки. Только одни делают это для себя, другие – как Ира – для других. Ее воспитывала только мама. Для себя родила, для себя и воспитывала. Ира с детства была кукольной, в бантиках и кружевных колготочках. Ира всегда хорошо выглядела, у нее был на это талант. Марина даже завидовала иногда ей. Стильная Читать далее...

Я хочу в то время, когда можно прийти в гости не позвонив заранее по мобильному телефону или не договориться по ICQ, а просто прийти! Постучаться в дверь и на вопрос - Кто?, ответить - Я...

Жизнь не справедлива...
Но она не справедлива ко всем. А значит, с теми кто с нами не справедлив, она не справедлива тоже! А значит, так им и надо, сукам!