Не будем пить из одного стакана
Ни воду мы, ни сладкое вино,
Не поцелуемся мы утром рано,
А ввечеру не поглядим в окно.
Ты дышишь солнцем, я дышу луною,
Но живы мы любовию одною.
Со мной всегда мой верный, нежный друг,
С тобой твоя веселая подруга.
Но мне понятен серых глаз испуг,
И ты виновник моего недуга.
Коротких мы не учащаем встреч.
Так наш покой нам суждено беречь.
Лишь голос твой поет в моих стихах,
В твоих стихах мое дыханье веет.
О, есть костер, которого не смеет
Коснуться ни забвение, ни страх.
И если б знал ты, как сейчас мне любы
Твои сухие, розовые губы!
Сегодня Свет берет меня в жены
Сегодня, Солнце, я твоя жрица
а зло - оно и не зло вовсе,
игра божества - царя и царицы
Языческое да не погибнет, Милый
Сжигаешь, женщиной владея
Стекаясь по телу, ссыпая бутоны
Святость эллина - баня иудея
Твой языческий дар, Солнце
Осядет на крыльях серафимов
Прильну увидеть Твое Святое
Не испугавшись в тайне, в пучине
Воздух, сотканный из весны
Запах, сотканный из радости
Луч проникает в страницы, лица
Обожествляя старца в старости
На столе раскрытая книга древности
и с задором неопытности - так застенчиво
кокетничают дети, пугаясь, перешептываясь
вырастая в учеников - чириканье птенчиков
ведь страх на самом деле храбрость
и боль - просто волна света.
А за окном – такое простое -
Веет в воздухе детское лето
мы победили, друзья!
Мордор пал!
мы гордо сражались за это.
мы умирали с улыбкой
и знали тогда,
что нет без смертей Сюжета.
теперь у всех дети,
и Гендальф уплыл
а с ним - конец легенды.
прежнего - не вернешь
the end
отбросить сантименты!
"сражайся против грусти дней"
сказал Митрандир на прощанье
но я..все на причале сижу,
- заглушают титры рыданья.
Как ко мне посватался ветер,
Бился в окна, в резные ставни.
Поднималась я на рассвете, мама,
Нареченною ветру стала.
Припев:
Ну, а с ветром кто будет спорить,
Решится ветру перечить?
Вышивай жасмин и левкои,
С женихом ожидая встречи.
Отпусти меня в поле, мама,
Зелены витражи в часовне,
Чтоб с востока в душистых травах
Мой жених пришел невесомый.
Мой жених под луною зеленою
Сердце возьмет в ладони,
Бубенцы рассыплются звоном
В семи широких подолах.
Припев
Где же ветер мой? Пусто в поле.
Или предал меня мой милый?
Для чего мне краса и воля?
Он крылат, только я бескрыла!
Для чего такому жена —
Он играет шелковой плетью;
Где-то всадник, привстав в стременах,
Летит в погоне за смертью.
Ой, да на что, на что сдалась я ему,
Словно нож, он остер и резок;
Вышивают небесную тьму
Пальцы тонких ветреных лезвий.
Припев
Распускает тугие косы
Под масличной юной луною.
В тишине танцует, смеется,
Будто впрямь и стала женою.
Поздно зовете, друзья,
Я сама себе незнакома,
Ведь я — я уже не я, мама,
И дом мой — уже не дом мой.
милый,я буду жаловаться на тебя Анубису!
или кому там жалуются на тех покойников,
что убивают или целуют во сне живых,
тех, кто еле держится за соломинку мира?
милый покойный друг, я тебя так любила, так любила,
но твое присутствие в моих снах невыносимо
не для снов,но для пробуждения
и хватит разговаривать со мной чужими
словами-стихами,
я полагаю, торт на поминках неуместен
и забери обратно своего Гумилева!
иначе дуэль и я уплыву на корабле безумцев и уродов
или у меня вырастет рыбий хвост
или я просто опять заплачу
и залью слезами всю вашу волшебную реку
что даже в Субботу она будет буйной,
и вместе со мною будет биться об стену,
на которой сейчас твой Гумилев, отравленный и повешенный,
висит
скажи, ведь ты же не хочешь чтобы я тут писала реквием?
я же так хочу жить!
С детства я верила в свою исключительность. что я не такая,как все. что я стремлюсь к небесам, тогда как все ходят по земле .я верила в то, что я могу дать этому миру что-то выдающееся. Теперь мне 23. я ничего не добилась. и вряд ли стану кем-то большим, чем я сейчас есть.
Саша умер во вторник. Его нашли, увезли в больницу, ампутировали две руки, но не спасли. На этом сюжет закончился.
Тем временем на Самбатионе шла подготовка к весенней школе. На бейт-мидраше стали читать тексты про искупительную жертву и про радость служения Всевышнему. О Сашке вспоминали почтительно и с горечью. Его ведь любили. Не любили лишь когда он умирал. Лейла стала почему-то радостнее, будто освободилась от чего-то.