Прости меня, дневничок, что так забросил тебя. Не хочу оправдываться, в жизни появилось слишком много нового и интересного, более интересного, чем ты. Я нашел свое счастье, свою жизнь, хорошо оплачиваемую работу.
В свое время я вложил довольно много переживаний в тебя, спасибо тебе за то, что слушал меня и покорно принимал мой бред и мои сопли. Каждый раз, перечитывая тебя - я вспоминаю, вспоминаю то, что уже давно забыл, прошел, потерял.

Возможно, я еще зайду сюда, но это слишком маловероятно. Удачи

- Я тебе не верю, - жестко сказал крепко сбитый мужик. Его ледяные глаза буквально сверлили собеседника. - Я. Тебе. Не. Верю. Понял?
- Понял, понял, - грустно кивнул второй. - Ты мне не веришь.
Второй был молод, но паутинки седины в густой шевелюре отсвечивали Вечностью.
- Ты где был, когда нас убивали там... - замешкался Первый.
- Я не знал, - виновато поджал губы Второй.
- Врешь. Ты не мог не знать.
- Откуда? Ты же мне не сообщил.
- Врешь, сволочь, - зло бросил Первый.
Второй повернулся к мимо пробегавшей девушке.
- Барышня! Две порции картошки фри. Тебе пива взять?
Первый угрюмо кивнул.
- И пива бокал. Светлого? Светлого.
Ноги у официантки были длинны и загорелы.
- Красивая, - сказал Второй и улыбнулся.
- Ты с темы-то не спрыгивай.
- Жениться тебе надо, - упрямо сказал Второй.
- Да на ком?
- Да хоть на официантке этой. Зовут Лида. Не замужем. Вернее, была замужем. Но как-то неудачно. Сейчас живет с родителями. Сына воспитывает. Славный такой мальчишка. Через два года ему в школу...
- Откуда ты знаешь? - подозрительно прищурился Первый.
Второй не ответил.
- А... Ну да... - отмахнулся собеседник.
- Она тебя будет ждать, - Второй голосом выделил слово 'будет'.
- Не верю я им. Ты же знаешь.
- Знаю. Ты никому не веришь. Скоро ты и себе перестанешь верить.
- Это еще почему?
Диалог перебила официантка Лида:
- Ваш заказ, пожалуйста. Еще что-нибудь?
- Нет, спасибо, - в один голос сказали оба.
Вкусно запахло жареной картошкой. Такой... Как в детстве.
- Красивая девушка Лида, на улице.... На какой-то там улице, в общем, - задумчиво глядя на удаляющуюся спину девушки, пробормотал Первый.
Второй подсказал:
- На Южной.
- Что?
- На улице Южной живет. Ярослав Смеляков написал. И не 'красивая', но 'хорошая'. Разницу понимаешь?
Вместо ответа, Первый опять махнул рукой и сделал большой глоток из бокала.
- А ты чего не пьешь? А... Забыл, извини.
Потом они замолчали. Первый пил пиво и закусывал его солеными палочками картошки фри, макая их в острый соус 'Ткемали'. Второй молчал и улыбался в бороду. Второй вообще всегда улыбался.
- Знаешь, - вдруг сказал Первый. Потом замялся, но продолжил. - Знаешь... Я всегда хотил спросить тебя. Почему ты никогда не отвечаешь?
- Потому что ты никогда не спрашиваешь, - быстро ответил Второй.
- Хм... Нет, я не об этом. Почему тебя никогда рядом нет?
- Потому что ты никогда меня не звал на помощь.
- А сам догадаться не мог? - огрызнулся Первый.
- Мог. Знал. Слышал. Догадывался. И что? Но ты же у нас - гордый. У друзей и то, с трудом помощи просишь. Не то, что у меня.
- Я - мужик! Я должен со всем справляться сам! - огрызнулся Первый.
- Ну и справляйся. Что тогда ноешь?
- Кто ноет? - оторопел Первый.
- Ты. 'Почему ты нам не помог', - писклявым голосом передразнил Второй. - Ты же мужик. Ты помощи не просишь. Помнишь. Когда вашу группу зажали - ты вертушки вызывал или они сами догадались?
- Вызывал...
- А когда по минному полю через месяц отходили, шептал: 'Господи, пронеси?'
- И что? Мы сами прошли!
- Сами, сами. Кто ж спорит. А ведь пронес?
- Пронесло...
- Оно пронесло? Не Он, а Оно?
- Не цепляйся к словам!
- Почему?
- Да иди ты!
- Хорошо, - сказал Второй и приподнялся, отодвинув стул.
- Извини, - выдавил Первый, уткнувшись взглядом в тарелку.
- Майор, а как ты хотел? Вот ты же мужик, да? Ты все можешь, все умеешь, правда? - Второй снова сел. - Ты же мужик! Но объясни мне, почему так? Когда у тебя все получается - ты молодец. А как в дерьмо вляпываешься. - так я плохой? Не, если хочешь - давай сделаем так. Я все за тебя сделаю - как решу нужным. А ты будешь как бы и не причем. Пойдет? В куклы пойдешь?
Первый молчал.
Картошка уже остыла, а пиво нагрелось. Все стало невкусным.
- Ладно, - вздохнул Второй. - Пойду я. Дел у меня - за гланды.
И ребром ладони провел рукой по горлу.
От этого жеста Первого передернуло.
- На помощь зовут, извини.
- А ко мне еще придешь?
- Я всегда рядом с тобой. Ты же знаешь?
- Но, почему все тогда так... Наперекосяк! - едва не закричал Первый. Но Второй прижал палец к губам и улыбнулся:
- Потому как это твоя жизнь, сын, - улыбнулся Второй. - А я так. Прикрываю.
- Слушай...
- Что?
- Это ты тогда...
- Снайперу помешал? Не... Это тебя мой вестовой за ухо дернул. Ты и повернулся вовремя.
Второй пошел к выходу, а Первый... Первый вдруг подумал: 'И как мне найти тебя, Господи, в следующий раз?'
Второй остановился у самой двери, оглянулся и шепотом, почти молча, ответил:
- Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Понял, майор?
- Кто это сказал? - шепотом спросил Первый.
- Я, - и солнце замерло на мгновение, горы шевельнулись и море пошло вспять.
И хлопнула дверь.
От хлопка майор Исмаилов и проснулся. Причем, проснулся, уже вставая на ноги. Тело - оно быстрее мозгов работает. Сон сползал медленно, но майор уже понимал, что Читать далее...

Не влюбляйся. Вот тут ошибёшься - пиши пропало,
Всё, что есть потеряешь, сгоришь и себя отдашь...
Я не циник, парнишка, Я всё это нарушал сам.
Будь умнее меня. Заучи, вместо "Отче наш"...

Мой тигренок, мой милый малыш,
Да не важно какое тут слово -
Пробираюсь к тебе словно мышь:
Через время, леса и просторы.

Ты открыла мне снова любовь,
Так легко и так непринужденно..
Закипает, воинствует вновь
Во мне сила, ей быть обреченной

Быть спокойною рядом с тобой,
Униматься, лишь слыша твой голос.
Ей уже привыкать не впервой,
Ее душит любовь словно голод.

Закрывая за силою дверь
Открываю тебе свое сердце
Беззащитен я стал, но поверь,
Ты открыла огонь, чтобы греться.

Этот светлый кусочек мечты
Дал мне путь, чтоб сказать тебе снова:
Я люблю тебя, любишь и ты,
Нам вдвоем это так незнакомо.

Нас уже поджидает волна
Тех ударов, что кроются в скалах
Вестра свист скажет нам об их планах
Нам и буря уже не страшна.

Страшно нам будешь только лишь время
Но оно будет нашим с тобой
Я люблю тебя, это проблема?
Нет, тигрица, я истинно твой)

Не мое ))
Суть такова. Каждую неделю, вечером, после работы, я сажусь в свою машину и еду не домой, как обычно. Я еду в областной центр, иногда своей, иногда в соседних областей. Сначала я направляюсь туда, где барыжат старыми мобилами. С рук, задешево, я беру телефон. Я даже не проверяю, работает ли он, позже ты поймешь почему. Я кладу его в бардачок, и из телефонов, лежащих там выбираю трубку, купленную месяц назад в другом городе, где меня давно уже забыли.

...Потом я паркуюсь возле крупного торгового круглосуточного центра, среди сотен других машин. Надо спешить, пока не схлынула толпа, которая устремляется за жрачкой после работы, никто не запомнит меня в ней. Обычно я беру палку сервелата, пару помидорчиков и болгарских перцев, рыбную нарезку, чипсы и газировки на запивон. Обязательно надо взять наборчик из одноразовых тарелочек, стканов и вилок. С этим пакетом я возвращаюсь к машине, достаю из багажника бутылку 0.7 "Парламента" и кладу ее в пакет с покупками. Все, теперь надо ждать. Я сажусь в авто, курю, пока не стемнеет. Теперь можно идти. Я беру пакет и бреду, куда глаза глядят. Выбираю обычно самые темные улицы. Мне нужны ОНИ, гопники. Я встречаю их каждый раз в разное время, иногда минут через 15, иногда приходится бродить до 4 утра, так что ноги уже едва волочишь.

Это ведь незнакомые города, иногда я обнаруживаю, что кручусь в нескольких кварталах. Ну не важно... они все равно появляются. Их бывает от 2 до 7, обычно трое. Начинаются обычные разводки, я унизительно прошу не трогать. Чуть не хныкаю... Они все равно отбирают трубу, которую, как вы помните, извлек из бардачка, ну и естественно - пакет с продуктами. Пару раз получал по лицу, обычно бьют в нос или челюсть, а фингал под глазом я еще не получал, как ни странно. Они уходят в темноту, шурша пакетом и унося старую трубу без симки. Я долго смотрю им вслед и бреду искать свою машину. Ты наверно подумал, анон, что я мазохист? Нет, не угадал. В чем профит, спросишь тогда ты? Помнишь бутылку, которую я достал из багажника? Она как настоящяя, никто не отличит, особенно в темноте. Только там не этиловый спирт, а метиловый. На вкус и запах - это просто паленая водка. Я еду домой,ночью, по пустынной трассе, и наслаждаюсь мыслью, что где-то из пластикового стаканчика мерзкого кислотного цвета сейчас пьет свои последние сто грамм быдло, зря коптившее эту планету. На следующий день мне так здорово работается...

Россиянам не стоит плеваться:
Мол, в России сугубая жесть
И по-прежнему нет инноваций.
Инновации как еще есть!
Если раньше вы были избиты
Под покровом ночной темноты,
Раньше думали — это бандиты,
А теперь полагают — менты.
Раньше думали — это разборки,
Олигархов крутая игра,
А теперь — что кремлевские орки,
Молодежные клоны ЕдРа.
В их рядах, поредевших отчасти,
Собирается все дерьмецо —
Так что рост уважения к власти,
Можно прямо сказать, налицо.

Раньше зло наносило удар свой,
Вызывая лишь вопли в Сети, —
А сегодня глава государства
Лично в «Твиттере» пишет: «Найти!»
Предыдущий бы ноги бы вытер,
Как любой интернетовский тролль, —
А сегодняшний выложил в «Твиттер»,
Что берет на особый контроль.
Мановением царственной ручки
Обозначена чудо-пора:
Бьют не меньше, и ловят не лучше,
Но имеется «Твиттер» — ура!
Если вас арестуют с рассветом
И отправят на дыбе висеть —
Вы успеете тут же об этом
Сообщить в Социальную сеть.
Если вас избивают железкой
Или, скажем, избили уже, —
В форме краткой, достойной и резкой
Сообщите об этом в ЖЖ.
И его представительный форум —
Бесцензурный, спасибо богам, —
Вам сочувствие выразит хором
И презрение к вашим врагам.
Набежит и противников стадо —
Допускаю, что их большинство, —
И добавит, что так вам и надо:
Объективность превыше всего.

Кто сказал, что не стало свободы?
Триумфальную вспомни, браток:
Переломы, разгоны, приводы
И лимоновских жалоб поток.
Возмущался политик опальный,
Состраданья не видя ни в ком:
Не пускали его к Триумфальной!
А сегодня заносят силком.
Прежде дружное стадо ОМОНов
Издавало воинственный вой,
А сегодня увидят: «Лимонов!» —
И несут его вниз головой.

А возьмем Ходорковского, скажем:
Иностранец заметить готов,
Что несется над нашим пейзажем
Дуновенье тридцатых годов.
Дорогие, подумайте здраво:
Инновации надо беречь!
Кто б в тридцатые дал ему право
Говорить триумфальную речь?
Если б Сталин в нем видел помеху
И назначил четырнадцать лет —
Разве б это читали по «Эху»?
Полагаю, что все-таки нет.
Раньше все-таки было, как в Риме,
В незапамятно древнем году —
Беззаконие втайне творили.
А сегодня творят на виду!
Все настолько наглядно в России:
И разбой, и распад, и резня!
Если б раньше, допустим, спросили:
— «Как ты терпишь?»
— «Да я ведь не зна…»
А сегодня и гнило, и вязко,
Но понятно любому уму,
Так что старая эта отмазка
Не поможет уже никому.

Вот и вся инновация, Кашин,
Верный друг мой годов с двадцати.
Всякий рашен по-прежнему страшен,
Но теперь это пишут в Сети.
Мы опять догниваем покорно
И не ропщем уже ни хрена;
Мы в субстанции той же по горло,
Но сегодня прозрачна она.
Прежде были зловещие пятна —
Ныне все мы сплошное пятно.
Это стало любому понятно —
До того, что уже не смешно.
Все по-прежнему видно по рожам,
Да и запах повсюду уже…
Ничего мы поделать не можем —
Разве только посраться в ЖЖ.
И открытостью щедро украшен
Путь в беспамятство вниз головой.

Поправляйся, пожалуйста, Кашин.

Очень ждем. С уважением, твой.

Дмитрий Быков (с)

сегодня в метро, на эскалаторе, увидел как сквозняком вверх тянуло легкое маленькое перышко и так меня это зацепило, что запомнить этот момент я могу только так, описав это здесь. Почему оно? Да все просто, потому что и нас жизнь тянет как сквозняк, только для некоторых этот путь может быть еще и путем вниз...

Поэтом быть не так легко,
Я думал раньше, но теперь,
Смотрю в любимое окно,
И слышу тихий голос: "Верь"...

Конфеты? что мне сладость их?
Когда мне рядом твои губы....
Статичной болью я привык
К ним приникать, и скрипнут зубы.....

Кровь на руке, нелепый нож
Как все красиво вдруг, прекрасно...
Я ненавижу твою ложь
Но обвинить тебя опасно!
Я ненавижу солнце свет,
Ведь без него все было классно...
И не бывало б войн и бед,
Но не было тогда и нас.

-Чтож.?-спрашиваешь-лучше?
тогда бы было в мире
-Возможно
-Почему???послушай..
-Ведь никого бы не убили...
-Не в этом дело, чувства наши
-Они объяснены наукой,
сама же говорила, помнишь?
-Давно ведь было, дай мне руку...

Зачем? Зачем нас убивают,
Те люди - близкие, родные...
Они потом ведь понимают,
Когда в гробу мы как влитые...

И мысли мерные твои,
Не надо мне кидать сквозь трубку
Ведь не дай бог возьму я их,
И не успеешь взять ты руку.......

Януш Леон Вишневский

Такое странное и не напрягающее начало. Несмотря на описание обстановки все кажется таким легким и ненавязчивым. Это одиночество на перроне, внезапно прервавшееся. Дерзко и неожиданно прервавшееся не сложившимся самоубийцей...Так и есть, книга оставляется странное впечатление сначала...Первые несколько глав убедили в том,что это будет легкое чтиво. Ни к чему не обязывающее и совершенно не заставляющее размышлять..
Все ошибаются.

Если бы влюбленность длилась слишком долго, люди умирали бы от истощения, аритмии или тахикардии, голода либо бессонницы. Ну а те, кто случайно не умер, в наилучшем случае кончали бы жизнь в сумасшедшем доме.©

Идут воспоминания и разговоры, смена мест переворачивает восприятие. Уследить за этим ритмом сложно, но все-таки возможность есть. Мысли генетика, который прекрасно представляет всю химическую составляющую окружающих эмоций. Генетика, который верит в существовании бога.. Все разговоры опираются на воспоминание и эти мысли, высказанные ни раз врезаются в сознание...

Тебе даже не представить, как безумно я радуюсь, что знаю тебя и могу сказать тебе об этом.©

Многие разговоры хочется удержать в памяти, запомнить...во многое откровенно не хочется верить. И чем четче рассудок говорит тебе о том, что это не ошибка, что все верно, просто ты отказываешься это замечать самостоятельно. Тем больший соблазн списать все на причуды автора и тем меньше возможность действительно это сделать...

Из всего вечного самый краткий срок у любви.©

и да...черт...как же он прав.

Проносился надо мною ветер,
Красовался розовый закат,
Я хотел забыть про все на свете
Лишь бы видеть твою суровый взгляд.

Пронося невзгоды через время,
закрываются на них глаза,
Как закрылись у младенца веки,
Вдруг родные слыша голоса...

Снова беспокойство, разговоры,
Крики, ужас, боль и просто смрад,
В чей-то милый дом залезли воры,
Ветераны вышли на парад.

И проснувшись хочется покоя,
Милого, родного, прямо здесь.
Вдалеке слышны крики прибоя,
У кого-то он, наверно, все же есть.

Там, на тихом океане, средь природы,
Мы могли оставить свой покой,
Но не ждать же у моря погоды -
Я оденусь и пойду домой...

Странное женское имя Судьба. Никто ведь не сомневается, что Судьба это женщина? Каждому человеку , как говорят, предопределена своя Судьба. Мы приходим в этот мир, живем, а Судьба у нас уже есть. У кого-то красивая, удачливая, у кого-то не очень. Кому-то вообще уродина досталась. Она не растёт с нами , ни учится, не работает, она уже есть. Она иногда открывает нам ту или иную дверь, показывая куда можно свернуть, создавая иллюзию выбора. Лишь только иллюзию. Дальше определённого свыше пространства нам не выйти.
Начло осени. Только- только начинает остывать день. Прозрачный вечерний воздух доносит все звуки и шорохи. Он идёт по траве и шуршит первыми опавшими листьями. Мне сверху, как всегда, не видно его глаз. Я могу догадываться, о чём он думает, но я никогда не видела его глаз. У меня сжимается сердце, когда я слышу его голос. Мне нравится его голос.
- Привет!
Он удивлённо взглянул на меня.
- Мы знакомы?
- Да, я тебя знаю с самого рождения.
Он молча смотрел и честно пытался вспомнить меня.
- Насколько я вижу, Вы моложе меня. Не можете Вы меня знать с самого рождения. Это такой способ завязать разговор? - Спросил он.
- Нет, это правда. Я знаю тебя, я твоя Судьба. Я всегда рядом, с первого толчка твоего сердца. - Ответила я.
Он посмотрел на меня как на ненормальную.
- Понимаю, что это звучит, по крайней мере, странно. Но это так. Хотя ты никогда не верил в меня и всегда опровергал моё существование.
- Ну предположим, что Вы моя Судьба. - Произнёс он. - Но говорят, что человек никогда не видит свою Судьбу. А Вы пришли или спустились, не знаю как правильно.
- Я хотела взглянуть в твои глаза.
- Зачем?- Ухмыльнулся он.
- Я хочу попрощаться с тобой.- Ответила я.
Он заметно напрягся и посмотрел на меня уже без усмешки.
- Вы хотите бросить меня? А как же я буду без Судьбы?
- А какая тебе разница, ты же в меня никогда не верил. - Улыбаясь, спросила я.
- Ну если Вы действительно она, я вправе знать почему Вы решили покинуть меня?
- Я действительно твоя Судьба. Я расскажу тебе один случай. О котором никто не знает. Только ты, ну и я разумеется.
- Можно присесть?- Спросила я и показала на место рядом с ним.
Он кивнул и напряжённо посмотрел на меня. Я села.
- Помнишь когда ты любил? Не хмурься. Ты действительно любил. Я то знаю. Но, почему- то боялся. Боялся быть мягким, открытым, нежным. Ты боялся решиться на большее. И она любила по настоящему. Но она в какой-то момент устала ждать и выпрашивать крупицы твоего внимания. Ей было плохо и одиноко, но ты не замечал. А потом она ушла, молча, без истерик и обид на тебя. Ты вздохнул с облегчением. Ты даже не спросил почему, ты посчитал, что это выход. У тебя сложилось почти всё, работа, карьера. Была влюблённость и не одна. А не так давно ты встретил её. Ты сделал шаг к ней на встречу улыбаясь. Она узнала тебя, побледнела, но прошла мимо. А ты остался стоять с глупой улыбкой на лице. И тебе стало больно, вот здесь. - Я дотронулась рукой до его груди. - А потом придя домой , ты отключил все телефоны и пил. Пил и плакал. Ты понял тогда , что ВСЕХ сравнивал с ней. И равных ей не было, но ты слишком поздно это понял. - Я замолчала, глядя на него. Он отвернулся и смотрел в никуда. За тем медленно повернулся и посмотрел на меня.
- Я верю. Почему Вы хотите оставить меня? - Повторил он свой вопрос.
- Я влюбилась! Я просто влюбилась! - Улыбнулась я.
- А я, как я буду без Судьбы? - Спросил он тихо.
- Не бойся тебе дадут новую.
- А если я не хочу другую? Как быть? Мне нравишься ты! - Сказал он.
- Ты не хочешь счастья своей Судьбе? Не будь эгоистом, ты же хороший человек. - Ответила я. - Отпусти меня.
- Я свою новую увижу? - Спросил он меня.
- Нет,но она будит с тобой до конца. Она хорошая. В плохие руки я бы тебя не отдала.- Засмеялась я.
- Хорошо, иди , я отпускаю тебя. Я дествительно веду себя как эгоист. Прости! Будь счастлива! - С грустью в голосе произнёс он.
- Можно я посмотрюсь в твои глаза? Я всегда хотела это сделать. - Спросила я и наклонилась взглянув в лицо..Они были голубые, чистые и глубокие+ " Я так и думала, я не ошиблась, влюбившись в него" -Подумала я, встала и покинула его.


Почти совсем стемнело. На скамье сидел мужчина. У него не было желания уходить, он с грустью вспоминал сегодняшний день и лицо своей Судьбы. Она ему понравилась, она была красива.
- Здравствуйте!- Прозвучало рядом.
Он оглянулся, на тропинке стояла молодая женщина с газетой в руке.
- Вы не покажите, как выйти к площади? Решила срезать путь и, похоже, заблудилась. - Продолжила она.
- Давайте я Вас провожу, если не боитесь. - Мужчина встал и взглянул на неё. " Черт, какие глаза! Где я их видел? Это сон+"
- Боюсь, но выбора нет. Вы тут, похоже, один. А ночевать под кустом не хочется. - Засмеялась она.
" И этот смех, я, где- то слышал!" - Мелькнуло у него в голове.
- Пойдёмте.- И они пошли рядом навстречу шуму вечернего города.
- Ну, вот подруга, ты добилась своего. - Произнесла ЕГО новая Судьба, глядя на них сверху. - Ты влюбилась, ты теперь рядом с ним. Читать далее...

Летом она приходила на детскую площадку каждое утро, вечером проблематично, надо готовить семье ужин и обед на следующий день. Утром удобнее, ребенок бодр после завтрака, можно спланировать какие-то дела, просто почитать. Эту площадку она выбирала долго, ее устраивало все – и изрядная удаленность от дома, и состояние песочницы, и хорошее общество. Она любила поговорить с приятными людьми. Когда сидишь в декрете, это случается реже, чем хотелось бы.

Красивую даму с азиатскими чертами холеного лица, похожую на китаянку, постоянно сопровождала крупная лохматая нянька, вылитый сенбернар, она бегала за двумя китайскими сыновьями-погодками, хватала их за ноги на горках и лесенках, раскручивала на тугой карусели в форме барабана. Китаянка иногда окликала ее шершавым песочным голосом, необычно повышая интонацию к концу слова: Ма-ри-НАААА!

С маленькой лысой Зоей гулял отец, рослый смуглый мужчина с волосами более длинными, чем это положено мужчинам по общественному мнению. Ей он представлялся каким-то индейцем, одиноким охотником с экзотическим именем, Брошенная Стрела, Мертвый ручей. Она наблюдала за его резкими движениями, имеющими ярко выраженные начало и конец траектории, она ждала.

Странная женщина обычно появлялась чуть позже, их дети, несмотря на существенную по младенческим меркам полуторагодовалую разницу в возрасте, хорошо играли вместе, это всегда способствует общению матерей. Странная женщина много старше, стильные узкие джинсы, густой запах сладких духов, короткая стрижка, рваные ассиметричные пряди. Иногда с ней дети еще, взрослые девочки, ученицы старших классов. Бегали за мороженым, хихикали и шептались. Странная женщина чаще молчала, но иногда живо рассказывала о путешествиях, новых книгах, театральных премьерах, правильном рецепте лукового супа, слушать ее было интересно.

Особенно, когда она неожиданно, с места в карьер, начала вдруг сплетать, допустим, историю – из мелькающих вокруг теней, солнечных бликов на асфальте, детского веселого шума, шороха велосипедных шин и стука теннисных мячиков неподалеку.

*****

Допустим, история.

Две девочки дружат с детского сада, они посещают один и тот же ведомственный детский сад, родители девочек трудятся на одном и том же заводе по производству паяльных ламп, шариковых подшипников, или мини-тракторов «бобкет». Две девочки живут в близком соседстве, дом тоже вполне себе ведомственный, очень приличный, кирпичные стены, высокие потолки, строили специально для рабочих и служащих завода по производству паяльных ламп, шариковых подшипников или мини-тракторов «бобкет». И в школу девочки идут одну, с номером, допустим, тринадцать и углубленным изучением немецкого языка.

Девочек зовут Юля и Оля, очень часто подруг в парах зовут именно Юля и Оля, вот и этих тоже. Юля чуть повыше, а Оля чуть красивее, но это не мешает ничему. Они вместе ходят в школу, встречаясь у крайнего подъезда, вместе из школы и вместе бегать по району, играть в «казаки-разбойники», странную из игр.

Красят челки в популярный платиновый цвет, на деле оказывающийся соломенно-желтым. Красят веки в густо-синий и модный. Используют духи одного наименования, вскладчину приобрели в комиссионном магазине, это «poison», чересчур терпкий для старшеклассниц, но зато возлюбленный на всю жизнь

Расставаясь вечером, непременно созваниваются, болтают по телефону еще какое-то время, к негодованию Юлиной младшей сестры, тоже претендующей: «кончай уже базарить, жду звонка наверное»

А в институты решают поступать разные. Юля хочет неожиданно для всех сделаться стоматологом, а Оля предсказуемо относит аттестат в «Политех», этот институт заканчивали оба ее родителя, старший брат, дедушки с обеих сторон, и одна бабушка, самая прогрессивная. В Юлиной семье никто никогда ни то, что не был стоматологом, а даже и близко не брал в руки шприцев, но ребенка поддерживают, покупают на рынке телячью печень и фрукты.

Первый курс, романтическое путешествие «на картошку», у Юли оно оказывается реально романтическим под Краснодар на сбор винограда сорта Изабелла, нежное сентябрьское солнце светится в каждой виноградине, а на обед привозят самую вкусную в мире гречневую кашу, оказывается, бывает и так.

Неожиданно Юля пропадает. Нет, она возвращается из теплых краснодарских краев, живет по-прежнему дома, но Оля ее не видит практически. Практически Юля становится неуловима, у нее занятия в режиме нон-стоп, что очевидная ложь, но не поспоришь. Оля страдает, даже пытается подстерегать подругу на ближних подступах к ее стоматологическим кафедрам. Но все как-то малоэффективно, и так заканчивается первый курс.

На второй курс института Юля идти отказывается. Ни с кем не обсуждает ситуацию, забирает документы, ничего не объясняет. «Неужели из-за парня?» — любопытствует младшая сестра, подпиливая алмазной пилочкой острые ногти. «Можешь взять мой лак цвета ягодного коктейля» — отвечает бывалая Юля, и сестра уносится, счастливая.

Приходит Оля, молча сидит и крутит в руках крестовую отвертку, неизвестно Читать далее...

Мы стояли втроём вокруг него. А он лежал у наших ног. Глаза у него закатились и он даже не плакал. Только сипел как-то, а из-под головы у него кровь текла такая густая, что даже в землю не впитывалась. Я ещё тогда подумала, что обязательно заплакала бы. Потом Машка начала тихо подвывать, а я развернулась и побежала домой изо всех сил, так быстро, что даже упала и колени разбила.

Прибежала домой, а мама говорит: «Чего плачешь, глупая?» Она всегда меня глупой называет, когда я объяснить не могу, что случилось. Я тогда ничего объяснить не смогла, а только плакала и плакала, а потом сознание потеряла.

Прямо за нашим домом строилась новая школа. Из красного кирпича, большая. И множество зданий вокруг: бассейн, спортивный и актовый зал. Родители спешили записать своих детей в новую школу. А моя мама не пошла меня записывать. Она уже давно твердила, что мы уедем в Испанию. «Зачем нам деньги копить? Там у нас всё будет.»

На выходных рабочие уходили к своим семьям, а мы через щель в заборе пробирались на стройку. На месте будущего бассейна был вырыт глубокий котлован. Крыша была и три стены. А одной стены почему-то не было. Вместо неё ленточка была натянута. Такая, знаете, полосатая, бело-красная.

Мишка и Костик забирались по лестнице на балкон, а оттуда лезли ещё дальше, на самую крышу здания. Так высоко залезали, что я даже не видела, за что они там держались. А мы с Машей внизу стояли, потому что у меня от высоты голова кружилась, а Машка вообще всего боялась.

Костик сильный был он всегда первый лез. А Мишка я видела что боялся. Иногда у него даже зубы от страха стучали, но он всё равно за Костиком и в подвал тёмный шёл, и на крышу, и речку переплывал.

Мама испугалась очень, врача вызвала. Он мне укол сделал, ушёл и дверь плотно в комнату закрыл. Только я всё равно слышала, как они с мамой в коридоре шептались и мама иногда вскрикивала.

Через год школа открылась. Правда бассейн не достроили, а забором отгородили. Котлован водой затопило метра полтора. В Испанию мы так и не уехали, так что я вместе со всеми пошла в первый класс. Только Мишка не пошёл.

Как-то мама сказала: «Иди сходи к Мише, у него сегодня день рождения.» И дала мне с собой большой кусок черничного пирога. А я не знала что подарить и взяла старую фотографию, на которой я, Машка, Костя и Миша. Около речки стоим мокрые. Купались. А к фотографии ещё взяла мячик.

Мишка раньше самостоятельный был. Отца у него не было, а мать пила. Так что он всё сам делал. А сейчас стал другой совсем. Недавно наелся картофельных очистков и его в больницу увезли. Идти не хотелось. Потому что после того как Мишка с бассейна упал над ним все смеяться стали. А последний раз мне вообще пришлось камнями в мальчишек кидаться — они Мишку в подвале запереть хотели. И из-за этого Машка мне звонить перестала. И в школу мы раньше вместе ходили, а теперь она специально раньше уходит. Чтобы без меня. Он пирог черничный съел, весь перемазался. Я ему руки вытерла и фотографию показываю. «Зачем ты её мнёшь, — говорю. — Вот посмотри, тут ты и Костик. А вот я стою…» А он всё слюни пускает и всё смять её норовит. Я ему отдала, думаю раз его подарок, так пусть делает всё что хочет. А он тычет в неё пальцем и улыбается. Я смотрю, а он на меня показывает. Так я поняла, что Мишка меня узнал.

Когда уходила, мама его говорит: «Надо его в спецшколу отдать. Ты уедешь, кто с дебилом нянчится будет?» «Он не дебил, — говорю. — Он меня на фотографии узнал.» Только она разве будет меня слушать? А мячик который я ему подарила Мишка больше из рук не выпускал. И ел с ним, и спал, и даже мылся.

«Лиля! Лиля!» — мама в субботу меня так рано никогда не будила. А уж тем более в первый день зимних каникул. — «Письмо из посольства пришло. Мы едем! В Испанию через месяц…» А когда я в этот день с Мишкой гуляла, то решила что надо приучать его, что меня не будет. Подождала пока он отвернётся и убежала за угол дома. Стою жду. Он минуты три молчал, только оглядывался растеряно. А потом как заорёт и слёзы с кулак покатились. Я подбежала к нему, за плечи взяла и трясу: «Что ты, дурак, ревёшь!» А у самой тоже слёзы льются. Пришла в тот день домой и говорю: «Мама, я никуда не поеду. Езжай без меня.» Она сначала отшучивалась, но я потом такую истерику закатила, что она мне оплеуху дала и в комнату прогнала.

Утром я проснулась, а мама в кухне на полу лежит. Я испугалась страшно и даже дотронуться до неё не смогла, чтобы послушать бьётся ли сердце. Её на скорой увезли, а врач мне сказала. «Сердце у неё больное. Сколько она здоровья потратила, чтобы вы теперь уехать смогли. Береги её…»

Мы вещи тогда уже собрали, а самолёт у нас утром был. И я пошла с Мишкой прощаться. Смотрю, а он один во дворе гуляет. Увидел меня, подбежал и за пальто уцепился доверчиво так. Мычит, улыбается мокро. Одним словом, дебил. «Что же мне с тобой делать, — думаю. Иди, Мишенька. Только не останавливайся. Иди.»

Мишка маленькими шажочками шёл за своим мячиком, который я кинула на середину котлована. Под его Читать далее...

да, я очень хочу познакомиться и найти ту самую, кто будет ждать меня сколько угодно времени, любить, ласкать и лелеять, но блин, когда они начинают толпами писать в аське познакомиться у меня не выдерживают нервы!
ну скажите мне, что сложного в том, чтобы посомтреть в контактные данные и понять, что если я живу в Москве, а ты в Яшале, Уфе, Минске, Сызрани, Ростове на Дону, Украине и прочих странах СНГ - то дальше, чем просто беседа на один раз - скорее всего не сдвинется.
Да, согласен, я немного повержен предрассудкам, но это мой личный опыт!
Ну вот я, к примеру, НИКОГДА, совершенно никогда не поеду к ней в урюпинск.
Ну хорошо, если ты еще живешь, учишься, работешь в Москве, но поимей мозги, чтобы сказать об этом хотя бы!
в общем, это жесткач, когда они еще обижаться начинают.
Одна мне чуть ли не капсом писала, что их поселок(!) большой, после того как я сказал, что он размером в 2 км на гугл мэпс.
в общем я повержен в аут!

Она уткнулась своим мокрым, покрытым инеем носом в его дрожащее ухо. Это была первая зима, распахнувшая перед ними свои ледяные объятья когда они оказались на улице.
Их хозяин, высохший, седой старик, привычно потрепав их по холкам перед сном, позволил им лечь у кровати. А утром уже не проснулся.
Практически сразу после похорон в его квартиру вселились какие-то дальние родственники, а собак выгнали на улицу. Два взрослых «За!» и одно детское «Против…». Победило большинство.
Еще вчера было все: теплый угол у батареи, гарантированная миска с костями, ласковые руки старого хозяина и лень… бесконечная, нашептывающая сонные слова колыбельной, лень…
А уже сегодня им пришлось знакомиться с развороченными мусорными баками, с кучами объедков. Пока он, брезгливо сморщив нос, выискивал в вонючих отходах хоть что-то съедобное, она воровато озиралась вокруг – каждая помойка была чужой территорией, на которой наглых новичков не ждали.
Они нарушали законы улиц, спасаясь от голода. За это приходилось платить высокую цену: вчера на него, еще недавно домашнего холеного любимца, набросились трое взбесившихся от мороза и голода, поджарых и грязных уличных псов. Щелкая острыми как бритва зубами, страшно рыча, они обступили его с трех сторон.
Она попробовала слизать замерзшую кровь, пропитавшую шерсть, с его занесенного снегом бока – язык не слушался, заледеневшая кровавая корка противными мелкими ранами резала его. Началась сильная, злая метель. Ветер подхватывал снежинки, нося их по улицам в бешеном танце, глухо, замогильно завывая в качестве аккомпанемента. Снежные вихри плясали в свете фонарей, влетали в подворотню, играя в дикую чехарду. Он видел это представление из-под полуопущенных век. Ему вдруг стало тепло, сыто, радостно. «Вот что люди чувствуют, говоря о Счастье…» - промелькнуло в его собачьем мозгу. Он глубоко вздохнул, раздувая любопытные снежинки, и все вокруг расплылось в нелепом мутном черно-белом пятне.
Она опять уткнулась в его холодную шерсть своим носом, но он никак на это не отреагировал. Тихо заскулив, она поднялась, чтобы прижаться к нему еще сильнее, отдавая ему последнее тепло. Заиндевевшие лапы не слушались ее, безвольно скользили, разъезжались на ледовом насте, занесенном вечерним снегопадом. Поведя носом по ветру, глядя куда-то вдаль слезящимися от холода глазами, она завыла свой непонятный людям собачий реквием.

За ночь снег припорошил два околевших собачьих тела, которые, словно молодые влюбленные, лежали вплотную, обняв друг друга промерзшими лапами, соединившись в прощальных объятьях верности. Глаза у них были открытыми, и, казалось, весь окружающий мир отражался в этих глазах…
Спешащий на работу прохожий, спрятав подбородок в шарф, бежал мимо. Краем глаза он заметил, как в снегу слева от него, что-то ярко, ослепительно блеснуло на утреннем солнце. Он заинтересованно подошел поближе и нагнулся, стараясь не глядеть на околевших животных. С минуту он внимательно разглядывал предмет своего любопытства, потом досадливо плюнул и, опять спрятав подбородок в теплый вязаный шарф, засеменил дальше.
На снегу блестели замерзшие собачьи слезы, кричащие своим сиянием всему миру. Но мир был глух.

У мира были проблемы и поважнее…

=======================
via: сеть
[500x631]

Аня растила сына одна. Когда малышу исполнилось пять лет, он начал задавать вопросы про папу. Ей не пришлось ему врать, она честно и откровенно сказала, что Вадим, папа Сани, был милиционером и погиб на задании. Правда, она не рассказывала Сашке, что его отец был застрелен шальной пулей, которая могла попасть в такого же мальчугана как сын. Какой-то алкаш в момент очередной «бытовухи» вытащил из шкафа ружье, застрелил в упор жену, а потом открыл окно и, периодически прикладываясь к горлышку «роднульки», начал пьяную пальбу по живым мишеням во дворе. Прибывшая опергруппа быстро нашла участкового, прячущегося от пуль за углом дома, совместно решалось, как разбираться с ситуацией. Неожиданно, несмотря на предупреждение жильцов, открылась дверь соседнего с дебоширом подъезда, оттуда выкатился мальчуган и побежал детскими шажками к площадке. Вадим, недолго думая, рванул, матерясь, ему наперерез и поймал пулю, которая должна была прервать толком и не начавшуюся жизнь мальчонки.
Алкоголика скрутили, надавали по почкам, посадили. Аня осталась с годовалым сыном одна.
Что делать дальше она не знала. Правда, когда она, рыдая, уткнулась отцу покойного мужа в плечо, то он, хмуря кустистые брови, сказал: «Дочка, не бойся, одну мы тебя не оставим. Ты смотри за Сашкой, мы присмотрим за тобой».
Сашка, несмотря на «безотцовщину», рос спокойным, смышленым ребенком. Бывали детские драки во дворе, шалости в садике, но и соседи, и воспитатели, понимая ситуацию Ани, на мальчика не ругались.


- Мам, а кто раздувает звезды? – однажды серьезно спросил он ее, когда она укладывала его спать. Перед сном он не любил слушать сказки, считая себя уже взрослым для этого. Он засыпал, глазея на звездное небо за окном, разглядывая причудливые рисунки, образованные созвездиями, улыбаясь, когда звезды ему подмигивали.
- Сынуль, как это кто? – слегка опешила Аня, - никто не задувает. А чего ты спросил?
- Моей звездочки сегодня не видно. А вчера, позавчера, позапозапоза….. в общем, всегда она видна была. Наверное, она погасла, надо раздуть как костер, а то умрет… - грустно произнес Саня, глядя на маму сонными глазенками.
- Родной мой, она не погасла, она просто легла спать, а завтра проснется, - придумала Аня, - так что, давай-ка и ты баиньки.
Саня вздохнул, повернулся к стенке и, уже засыпая, пробормотал:
- Спокойной ночи, мамуль….


С утра Анюта завезла Сашку в садик и поехала на работу. Как всегда беготня, заявки, разрывающийся телефон, злые и нетерпеливые водители – обычные будни логиста, оператора по заявкам.
После обеда коллега позвала Аню к телефону.
- Там тебе из садика звонят… - растерянно пробормотала она, уставившись на Аню.
- Анна Владимировна, голубушка, - затараторила воспитательница Сани, - беда! Сашеньку машина сбила, увезли в «тройку», он за мячом на дорогу выскочил, я даже заметить не успела….
Трубка с громким стуком ударилась о пол. Аня в панике заметалась по кабинету, потом, схватив сумку и кофту, кинулась к выходу.


Сердце выпрыгивало из груди от страха, кровь билась в висках, все ускоряя ритм. Аня всю дорогу кричала на водителей, не уступающих ей дорогу. Они орали вслед что-то ругательное, но ей было не до этого.
Самое интересное, что слез не было – грудь от испуга сжало так, что плакать было невозможно.
Аня вбежала в приемный покой третьей больницы и рванулась к регистратуре. После минут пяти нерасторопных поисков, седая, ворчливая регистраторша нашла данные Саши. По коридору отделения реанимации Аня неслась так, что сломала каблук, но, не обращая на это внимания, заковыляла дальше, пока ее не ухватил за плечи высокий врач в белом халате и в маске.
- Девушка, вы куда? Тут реанимация, вы понимаете?
- Сын… у меня здесь сын… Сашенька… - пытаясь отдышаться и глотая слова, затараторила Аня.
- Возраст? Пять? К нему нельзя, он… его спасают, девушка.
- Как!? От чего!? – схватила врача за лацкан халата Анюта.
- Множественные переломы, серьезная черепно-мозговая травма, возможны повреждения внутренних органов. Мне, наверное, не стоит об этом сейчас говорить, но… как вас зовут? Аня? Давайте без иллюзий, Аня. Мы за него боремся. У вас есть с кем тут побыть? Звоните, зовите. Держитесь. – врач мягко сжал плечо девушки и быстрым шагом направился в палату, над входом в которую тускло горела красная лампа.
Отец Вадима примчался в больницу через пятнадцать минут после звонка Ани. Они просидели в обнимку на скамье в коридоре до вечера – она ревела, наконец-то дав волю слезам, он ее успокаивал, гладя по голове и шепча теплые слова надежды.


Первое, что увидел Саша, приоткрыв глаза – это небо. Огромное, звездное небо. Звезды были так близко, что до них, казалось можно дотронуться.
Повернув голову, он обнаружил, что лежит в густой, мягкой и сочной траве. Саня услышал тихие шаги, и перед ним вдруг вырос высокий силуэт.
- Ну здравствуй, сын. – услышал мальчик тихий, но уверенный голос. Он видел отца только на фотографиях, но, приглядевшись, подскочил как ошпаренный и бросился мужчине на шею.
- Папка! Читать далее...

Если бы снежинки могли стучать о стекла окон – они стучали бы. Стучали настойчиво и требовательно. Люди, посмотрите, вот же мы, никогда не повторяющиеся, восхищающие своей необычностью… Падаем. Но они не умеют. И никогда не умели. И врядл и сумеют когда-нибудь достучаться... Снежинки падают, иногда лишь слегка касаясь стекол, а иногда даже не имея возможности к ним приблизиться. Ну как можно коснуться снежинке стекла вагонного окна поезда, быстро едущего ночной украинской степью? Никак.
Федор снова смотрел в окно. Скучный, надоевший пейзаж. Смотреть там было решительно не на что, но он все равно упорно цеплялся взглядом за пролетающие в темноте деревьяи столбы. Потому что он даже в окне, в отражении видел высвеченную тусклой вагонной лампочкой картину, видеть которую не хотел.
- Мама, а можно я еще с дядей Сережей поиграю?
Настасья вздрогнула, подхватилась и взяла за руку вошедшего в купе 5-летнего Максимку.
- Нет, сыночек, он устал. И тебе уже пора спать ложиться. Пойдем в наше купе.
Дядя Сережа посмотрел на нее с кривой усмешкой.
- Чего это я устал? Вполне полон сил.
Настасья посмотрела на него со злостью и (яростью?), молча вышла, с силой задвинув за собой дверь . Наверное, сейчас она была рада тому, что им с мужем достались билеты в разных купе.
Федор наконец-таки повернул голову.
Сергей смотрел на него. Спокойно. Уверенно. Даже, наверное, с каким-то вызовом. На столике лежала допитая ими бутылка водки и пустая банка консервов, из которой они ели единственной оказавшейся у них вилкой.
- И кто ты после этого? – произнес глухо Федор.
- После чего? – тут же отозвался Сергей, но не дождавшись ответа, произнес – Я – человек.
- Ты мог сразу сказать? Мог?! – голос Федора наливался злостью.
- Мог. – согласился Сергей.
Мерный перестук колес, ночь , на пару со снегом укутавшая степь за окном.
- Мог. – продолжил Сергей. – Но я не знал, как вы отреагируете. А когда мы так хорошо посидели, мне показалось, что ты поймешь и Настасья твоя… И нормально, по человечески примете.
- Ты играл с нашим ребенком, держал его на руках, ты ел со мной одной вилкой, ты ел с нами за одним столом и молчал, что у тебя ВИЧ?! – Федор не кричал, но был близок к этому.
- Да. Я же четко тебе объяснил как передается этот вирус. Никакой опасности не было и нет.
Федор снова отвернулся к окну.
Он не знал, что еще он мог сказать, не знал, что еще он мог думать. Растерянность, злость бурлили в нем. Что теперь будет с ним? Мужики на заводе рассказывали, что читали в газете, как какой-то маньяк, больной СПИДом, ходил и тыкал в прохожих зараженной иглой шприца. А он тут ел с таким одной вилкой. И Максимка с ним играл! В душе у Федора начала просыпаться ненависть. Медленно, но верно.
Поезд стал замедлять ход. Они подъезжали к какому-то полустанку. Маленький, обвалившийся перрон, стыдливо прячущийся под снегом. Фонарь. Маленькое, куцее окошко, светящееся в такой непроницаем-темной и морозной ночи. Зачем они здесь остановились?
Словно бы ответом на этот не заданный вслух вопрос по коридору прозвучали шаги кондуктора и донесся его голос.
- Не волнуйтесь, небольшая техническая остановка, скоро поедем. Туалеты открыты, но из вагонов не выходим.
Федор снова отвернулся от окна и наткнулся на взгляд Сергея.
- Слушай. А что если я сейчас на этот полустанок сбегаю, еще водки возьму? Вон, окошко светится же, по-любому, или буфет или еще чего там есть. А вагонную дверь я попробовал открыть еще когда курить ходил. – Сергей заговорщически подмигнул и показал Федору ключ.
- Делай, что хочешь. – ровным голосом ответил Федор.- Я с тобой пить не буду.
Сергей помрачнел на миг.
- Ладно. Там разберемся. Сам выпью, если что.
Он решительно поднялся с полки, накинул поверх рубашки свою пижонскую куртку и осторожно вышел из купе.
Шли минуты. Тягучие, медленные.
Наконец по вагону снова прошел проводник.
- Так, отправляемся сейчас. Все на местах?
- Та вси, куды мы пидэмо? – донеслось из купе, что было ближе всего к туалету. Там степенно выпивали и так же закусывали «заробитчане», едущие из Москвы. Выпивали они больше для порядку, нежели чтоб напиться или от досады, что билетов в «плацкарт» им не досталось и пришлось тратиться на купе.
Федор молчал. Взгляд его был прикован к фонарю, горящему на полустанке.
Лязг. Рывок. Еще лязг и рывок и поезд медленно стал набирать скорость.
Федор вскочил было с полки, но тут же… сел обратно.
Поезд набрал скорость и снова понесся сквозь ночь и степь.
Прошло несколько часов. Вагон крепко спал. Спали даже «заробитчане» в последнем купе.
Федор постучал в купе проводника.
- Что? Что не спится-то? – заспанный проводник смотрел на него недоуменно.
- Вода есть? Сердце прихватило, хочу таблетку запить, а из туалета пить не хочется – соврал Федор.
- А. Сейчас. Только теплая. – проводник кивнул и, взяв со столика стакан, подошел к титану.
- Скажите… - Федор немного помялся. – А что это за остановка была пару часов назад, что за село?
- Село? – удивленно обернулся проводник – Да не было никакого села. Читать далее...

Москву охватила традиционная предновогодняя лихорадка. Толпы людей сновали, подобно муравьям, в панике покидающим развороченный муравейник.

Хаотично и практически бесцельно.

Стая беспризорных ребят, от 12 до 15 лет, взъерошенных и оборванных, сгрудилась в бесплатном туалете напротив метро «Краснопресненская» и что-то с жаром обсуждала.

– А чо тереть-то, – сказал самый рослый из них, по-видимому лидер. – Леха с Ганджиком поедут в трубу на Пушке, мы с Гешкой – в переход на Театральную, ну а Малой с Вадькой пойдут к высотке на Новом Арбате. Там ща празники детские уже начались, еще не «елки» но все равно заебись.

– А чо мы на холод-то пойдем? – попробовал возразить Вадим. – Чо, бля, другие как люди, а мы мерзни, што ли?

– Ты ща довыебываешься, – ответил вожак, – сказано пойдете, значит пойдете. Ты вон за клей еще должен, а Малой ваще всегда пустой, с копейками приходит. Да и не сцыте. Часа три постоите, перед Новым годом всегда ништяк подают.

Выслушав наставления, пацаны стали расходиться. Почти все в метро, а Вадик с Малым пешком пошли к зданию СЭВ Новом Арбате. Матеря погоду и главаря Миху.

Подавали и впрямь хорошо. Часа через два насобирали рублей 300, попеременно бегали греться в подземный переход, потому как варежки были одни на двоих. Потом Малой задубел окончательно и побежал греться в аптеку. А Вадим остался. Люди в праздничном подпитии почти перестали появляться на улице. Лишь какая-то девчонка, кутаясь в воротник шубки, расхаживала по пандусу перед зданием. Понаблюдав за ней минут двадцать, Вадим поправил все время съезжавшую на глаза вязаную шапку и решительно подошел.

– Чо, не забрали с «елки»? – шмыгнув носом, нагло спросил Вадим. – Замерзла, небось?

Девчонка бесстрашно оглядела его и, хлопнув глазами с длиннющими ресницами, бросила:

– Ну да. Родаки чо-то задерживаются. А может, разминулись со мной. Домой, короче, пойду, устала я тут стоять, да и холодно.

Опьянев оттого, что его сразу не послали, как это обычно делали все девчонки, завидев молодого бомжонка, Вадим набрался смелости и предложил:

– А может, тебя проводить? Чо одна-то… это… поздно уже. Ты где живешь?

– Давай. Я тут, недалеко, рядом с метро «1905 года», может, знаешь? – без тени сомнения ответила она.

– Знаю, ясен пень… я ж местный… центровой. Ща коротким путем доведу, минут десять займет. – Не веря в то, что удача есть на свете, сказал Вадим. – Пошли, короче!

– А тебя как хоть зовут-то? – спросила девчонка, улыбнувшись.

– Вадимом.

– Здорово. А меня Ольгой. Ну, Олей в общем. Пошли, что ли?

Дорогой болтали о всяких разных вещах и вышли дворами к Макдональдсу, окруженному елками и с призывно горящими огнями.

– Пойдем, сожрем чо-нибудь? Так есть охота! – предложила Оля. – Ты как?

– Чо, внутрь? Ты чо, нафиг надо! Я ща метнусь, насобираю, тут знаешь, скока не дожирают? Чо деньги-то зря тратить?

– Насобираешь? – слегка отстранилась Ольга. – Давай лучше так. Ты же меня проводил почти? А мне предки 500 рублей дали, вот я тебя и угощу, давай?

– У меня у самого бабок до фига, – гордо отвернулся Вадим. – Не надо меня угощать. Сам могу тебя угостить.

– Да нет, ну что ты. Ну, ты меня проводил, а я тебя угощу. Все по-честному. Идет?

И, взяв за руку, Оля потащила его к входу.

Внутри набрали два подноса еды и сели в углу, у окна. Стали есть. Оля скинула шубку и осталась в ослепительном голубом платье, расшитом по случаю новогодней мишурой.

Вадим, первый раз сидевший в Макдональдсе, разомлел от еды, тепла, Ольгиного щебета и тупо пялился на ее платье. Такого он тоже ни разу не видел. Освоившись, он начал рассказывать ей свои боевые истории про то, как они с пацанами нюхали клей, воровали на рынках и убегали от ментов. Болтали долго, смеялись, Оля рассказывала про свою глупую учительницу. В общем, Вадим, наверное, впервые в жизни почувствовал то состояние, которое в умных книжках называется любовью.

– Интересно ты живешь. Столько приключений всяких. – Оля посмотрела на часы и встрепенулась. – Ой, родаки уж разволновались, наверно. Пойдем?

– Пошли… – нехотя протянул Вадим.

Дошли до дома. Остановились перед подъездом.

– Ну, спасибо, что проводил, – сказала Оля. – Ты… это… давай завтра в пять приходи к подъезду, погуляем. Сможешь?

– Ну, у меня дела, в общем, были, ну ладно, приду, – пробурчал Вадим.

– Вот и здорово. До завтра. Пока.

– Постой! – Вадим подошел к ней, чмокнул в щеку и опрометью бросился бежать.

До подвала, где ночевали пацаны, он добежал очень быстро. Там все сидели и ели – кто что достал за день.

– Чо, охуел, так поздно? Бабки принес? – с ходу спросил Миха. – Где шлялся?

– Принес, не сцы, я вам ща такое расскажу, вы ахуеете, – сказал Вадим.

Целый час Вадим рассказывал свою сегодняшнюю историю. Пацаны сидели с открытыми ртами. Даже есть перестали. Только изредка рассказ прерывался криками слушателей – «пиздишь!», «во блядь!» и ответами Вадима – «бля буду» и «не знаешь баб, не пизди».

Охуев от услышанного, ребята разбрелись спать Читать далее...