
Мужчина со старорежимной бородкой, прижимающий к боку потертый, порыжелый портфель, вошёл в темную и тесную бакалейную лавку, где стоял устойчивый запах марсельского мыла и дешёвого лярда.
- Добрый вечер, Иван Яковлевич! - негромко поприветствовал он продавца, грустного брюнета в белых нарукавниках.
- Простите, не имею чести…
- Грешно не узнавать друзей! Я - Илья Михайлович Громов, бывший городской голова.
Ивана Яковлевича Комашинского будто бы пронзил электрический разряд. Он выпрямился во весь рост, выпучил глаза и так растерялся, словно увидел привидение.
- Илья Михайлович! Вы? А я слышал, что вас красные расстреляли ещё в гражданскую!
- Как видите, не довели начатое до конца! А вы? Вижу, заделались мелким негоциантом?
Иван Яковлевич пожал плечами - дескать, заделался, а как быть?
- М-да, а ведь когда-то вы миллионами ворочали! Светлая голова! Первостатейный финансист! Русско-шведский банк! Товарищество на вере “Комашинский, Летяго, Константин Задираки и К”! Пароходное общество “Русь”! И где же теперь эта глория мунди?
Комашинский поморщился, показывая, как неприятна ему эта тема.
- Илья Михайлович, вы же меня не подначивать пришли? Как я понимаю, вы теперь тоже не секретарь губкома?
Громов расхохотался.
- Туше! Сумели меня уесть! Нет, конечно. Я и не собираюсь прозябать при большевиках. И вам не советую на правах старого приятеля! Если совсем коротко перейти к делу, я хочу эмигрировать и могу вас взять с собой!
Внезапно в лавку впорхнула щуплая старушка в мужском чечунчовом пиджаке. Друзья мгновенно замолкли.
- Цибик чаю… полфунта варёной колбасы… фунт рафинаду, - механически повторил Комашинский заказ и отвесил покупательнице искомое.
Старушка вышла, приятели перевели дух.
- Хоть она и непохожа на агента гепеу, осторожность не помешает, - заметил Громов. - Так вот, один мой знакомый, очень порядочный человек, готов выправить нам эстонские паспорта, по которым мы уедем из Советов до самого Парижа. Едем вместе, Иван Яковлевич! Большевики вас в конце концов погубят!
Комашинский отрицательно помотал головой.
- Я никуда не поеду. Сейчас уже, слава богу, на дворе не девятнадцатый год, а двадцать третий, наступил нэп, торговлишка моя приносит деньги, и я не верю, что продразвёрстка вернётся. Большевики же не совсем идиоты, они поняли, что их военный коммунизм провалился. Сам Ленин об этом писал неоднократно. Так потихоньку, понемножку доживу до старости. И жена моя на сносях - какой мне Париж? Я сам, знаете, человек конченый, но думаю, что сын мой будет жить лучше.
- Ну и черт с вами! - с неожиданной злобой произнёс Громов. - Смотрите не пожалейте.
Он резко выскочил из лавки, громко хлопнув пружинной дверью.
***
Шли последние бои сорок пятого года. В самом конце апреля 58 гвардейская дивизия Красной Армии прорвалась в Торгау, небольшой городок на Эльбе, и встретилась с 69-ой американской дивизией.
Далее по тексту