Серая туча
Счастьем накрыла меня -
Дождь начинался.

Трепещут крылья негров на ветру,
И лошадь белая грядущей смерти
Приветствует скитальцев поутру,
Нанизывая будний день на вертел.

Четвёртый я в созвездии трёх звёзд,
Сижу на небе в области подмышки:
В одной руке пылающая гроздь,
В другой – прожектор на надзорной вышке.

Сиона дети, вам привет свой шлю,
Лучом пронзая бороды и спины,
Высвечивая стариков и шлюх
На бесконечной выжженной равнине.

И небо покрывают груды тел,
Грохочет смех и крики прокажённых,
Исчезли смыслы, разум опустел,
Прогнили дети и увяли жёны.

Найдётся тот, кто твёрдо обвинит
Безжизненные тлеющие трупы
Или надгробный мрамор и гранит
В беде, но это и смешно, и глупо.

Тут дело не в полёте чёрных масс,
Не в кудрях пышных и не в книгах белых,
Но просто страшно ткнуть живому в глаз,
А с мёртвым можно быть предельно смелым.

И падальщики пригодятся нам,
Пока есть пища им среди собратьев,
Хотя, конечно, вскоре по столбам
Развесим их: столбов на всех ведь хватит.

Так будем есть живьём тела коров,
И слёзы нам заменят соль как прежде:
Не может замарать добычи кровь
Ни рук, ни совести и ни одежды.

Я потому и выбрал близнецов,
Держа их пальцы хваткою звериной,
Что в них в двойном размере есть мясцо
В сравнении со всеми остальными.

Колокольчик-свинья
Заливалась весельем,
Разбежалась семья
И закончилось семя,
Три столетия вспять
Раздавалось как эхо,
Чтоб теперь замолчать
Оборвавшимся смехом.

Черепки под землёй
Охраняют надежду,
Что однажды свиньёй
Станут части как прежде
И потянутся в бой,
Язычком бок тревожа,
Уводя за собой
Тех, срастись кто не может.

Только нужно отрыть
Из породы порожней
И подвесить на нить,
Если склеится всё ж в ней
То, способное петь,
Хоть не суть даже в звуке:
Тут важней, чтобы смерть
Не грозила от скуки.

Пятачок, уши, хвост –
Лучше кончиться вместе,
Оставляя свой пост
Не из страха и мести,
А всего потому,
Что звенел колокольчик,
Оставляя уму
Запах сумрачной ночи.

Закат, парк, плывём лишь вдвоём,
А гребля – мужская работа,
Что, в принципе, право даёт
Быть правым, когда мне охота.

Весло – это символ любви,
Удар – аллегория силы.
Я лишь комара раздавил,
А ты заорала, завыла,

И кровью залила лицо,
Шатая лодчонку бесстыдно,
Меня назвала подлецом,
Что мне как мужчине обидно.

Кляла, что я сбился с пути,
Размахивая маникюром,
Пыталась руками грести,
Что очень логично для дуры.

Грозилась судом и отцом,
Не слушая доводов против,
Хотела закончить концом
Всех чувств инцидент этот вроде…

Ударил второй раз слегка,
Симметрии ради, не боле,
Ведь кожа твоя так мягка,
Что просит пощёчины что ли.

Ты стихла. Счастливый сижу,
Весло горделиво вздымая.
Куда-нибудь завтра свожу
Ещё я тебя, дорогая.

Плавучая республика,
Судёнышко на роликах,
На крестиках и ноликах,
На дырочках от бубликов,
Выкатываясь затемно,
Берёт как обязательства
Пустые обстоятельства,
Случайного предателя,
Погодой непогодного,
Придоньем непридонного,
Зато на борт наклонного
И по признанью годного.

И сядут на него, и он
Сам может сесть и даже лечь,
Когда с волною поперечь,
Чтоб после с неба перезвон
Сто двадцать раз в протяжный звук,
В гудок на низкой частоте,
В дымок на скрученном листе
Из Беломора в пальцах рук
И из ноздрей, ведущих в край,
Что так богат своей мечтой,
Такой же, как и все, пустой,
Но раз заказ, знать, сразу в рай.

Вперёд. Грохочут небеса,
И дан зелёный цветом красным.
Пирует взором мутно-ясным
Без мотивации слеза.
И руки взялись за штурвал,
Разносят пиво и матрасы,
Чтоб кончиться могло всё сразу,
Едва начнётся первый вал.
Ведь в суматохе не поймут,
Где открываются ворота,
И кто там, дьявол или Пётр
Меняет муки на уют.

Интересно, а как повлиять
На проход электричества в теле?
Может, пол или цвет поменять
Или выпить магических зелий?

Говорят, помогают зонты,
Но гарантии нет в них, конечно,
А ещё хорошо, чтобы ты
Был один и при этом беспечным.

Чтобы верил в счастливый исход
И в людей доброту, честь и славу.
Чтоб душою болел за народ
И прослыл благородным по праву.

Сочетал кроткий нрав с красотой
Как души, так и помыслов каждых,
Отличался во всём чистотой
И входил в воду минимум дважды.

Тут ещё бы десяток друзей,
И любовь сослуживцев с роднёю,
А ещё пару малых детей,
Для надёжности пусть будет трое.

Вот тогда проводимость тебя
Станет в целом достаточной, чтобы
Средь грозы сноп небесный огня
Пропустил через тело и сдох ты.

Каждое время года – новый особый ад,
Только совсем неважно разнообразье это.
Будто различной боли больше кто будет рад,
Чем при одной и той же. Вот наступило лето.

И ничего такого. Жарко, кусает гнус.
Бегают псы и крысы, мрут старики и дети.
Всюду дымят пожары. Пламя сбивает грусть,
А в остальном гордится нечем на белом свете.

Можно тонуть в асфальте с верой в консерватизм,
Чтобы прослыть бессмертным или хотя бы чёрным.
В мире всегда найдётся вдоволь людей-подлиз,
Но превосходит битум все их слова, бесспорно.

Ты рисовал меня на белом,
Вкрапляя отблески по венам,
Глядясь как в зеркало в себя,
Встречая дни календаря
Бессмысленно и ошалело.

Я проходил, года и годы,
Рожали, отходили воды,
Стократ умножились полки,
Но это было не с руки,
Как непригодные частоты.

Ты оставался непременно
На потолке, полу и стенах,
Воруя ночи в закрома,
Овеществляя имена
И исчезая постепенно.

Я отвечал на это волей
На пограничье лиозолей,
Где подозренье на спирты,
И звёзды с массой пустоты
Меня как прежде беспокоят.

Ты наконец стал лишь собою,
Не больше и не меньше вдвое.
Как невозможно и смешно
Бояться света за окном,
Но думать о таком не стоит.

Мы – это ширма для картины,
И потому непобедимы.
Когда тебя сотрут, я вновь
С неё срисую плоть и кровь,
На ощупь и интуитивно.

Ты вновь и вновь меня рисуешь,
А, значит, мёртвый, хоть живу, я.
И ароматные куски
Мои, как признаки тоски,
Твоё сознанье образуют.

Немцов страдает вчетвером,
С резистенсом в сто мегаом.
Ему бесплатно нужно морс
За это выдавать
И головы кудрявый ворс
Ласкать рукой.

Красноречиво говорит
Его свободный гордый вид
И взор, пронзающий насквозь,
Как каждый либерал,
Которому всё удалось
Свершить сполна.

Непротивленье злу добром
Демократично выбрал он.
Свободы вместо пирогов
Пекутся в голове.
Настанет день, когда готов
Будет народ.

Вперёд, как солнце на Кавказ,
Восстал из праха в сотый раз,
И не получит ни шиша
Кровавая гэбня,
Ведь истина так хороша,
Когда Немцов.

Жить одному – это здорово,
Словно ты на концерт Киркорова
Не попал, хотя должен был принудительно
Под контролем бюрократиков бдительных.

Захотел плюнуть – плюнул:
Ни в кого не попали слюни.
Захотел – помылся как надо,
Хоть в горячей воде, хоть в прохладной.

Сдохнуть? Да пожалуйста, если заняться нечем,
Ведь в одиночку ты практически вечен.
Воскреснуть? Это не всякие могут,
Разве что одиночки от Бога.

Естественная вентиляция не даёт задохнуться.
Почти всё на свете заменяют бинты и пуговицы.
Улицы, когда на них один, подобны проспектам,
А проспекты в бесконечности не пересекаются, где там.

Для чего только нужны Григории?
Без них или с ними – есть разница что ли? И,
Заменяя на любое подходящее имя,
Не меняется состояние покоя:
Полагается правильным, что и чёрт с ними.
Голова – холодильник, в ней что-то пустое
Стоит, ждёт богатого наполнения,
Если со скуки появится время на мнение.
По счастью, и того, и другого бездна,
Раз не надо на концерт Киркорова,
Потому что вообще нет никого по соседству.
Одному быть, без сомнения, здорово.

Хорошо бы встать рано Татьяной
Или Светой какой-нибудь даже,
И пусть ноги и руки вдруг станут
Соответственно Ирой с Наташей.

Чтоб буррито сменили на Риту,
А конфеты, логично, на Олю.
И была б Катя вместо артрита,
Ангелина ж взамен острых колик.

Пусть уверенность сменится Яной,
Из размерности выйдет Надежда,
Белла скроет поля Казахстана,
Осыпаясь из Насти безбрежной.

Вслед за этим, конечно, облерит,
Объеленит весь мир и пригалит,
Места хватит и Маше, и Вере,
Хоть последнюю мы и не ждали.

Софья Мартою Викнет Анютно,
Жанно вздарьится Зоевой Нелле,
Разлюдмилится, Жени Леюдно,
Лилияя в Лидиновой Гелле.

Говорят, что так было и будет.
Есть, однако, и этому мера:
Просят рифму постыдную «груди»,
Но напрасно – увы, manus meas.

Не смогла сберечь,
Ни к чему тебе цветы мои.
Отправляйся в печь
И в огне безжалостном умри.

Не смогла сберечь,
Ни к чему тебе цветы мои.
Отправляйся в печь
И в огне безжалостном умри.

Не смогла сберечь,
Ни к чему тебе цветы мои.
Отправляйся в печь.
И в огне безжалостном умри.

Олег устал ходить по краю
И предпочёл с него упасть,
Теперь печали он не знает:
Живёт, ест, пьёт, спит утром всласть.

Олег в грехах погряз по уши,
И что ни день, то новый срам:
Вот он поёт фальцетом в душе,
Вот торт несёт своим друзьям.

Олег в разврате погибает,
Хотя не сознаёт того,
И ношей тяжкою сгибает
Работа и семья его.

Олегу бы остепениться,
А не идти на стадион,
Не наслаждаться с дамой пиццей,
Пусть даже он в неё влюблён.

Но неотступен мрак порока:
Женившись, наплодит детей,
Позволит выбирать им бога
По каждой прихоти своей.

Он предоставит всем свободу
И станет требовать для всех
Единых прав. Молитесь, чтобы
Не стать такими, как Олег.

Походом в темноте
Разбавленные тени
На всю поверхность тел.
И среднее растений
Как плод эквидистант,
Как пепел от свободы,
Как с чистого листа,
Но грязного природой.

Работа, дом, семья,
Двенадцать на двенадцать,
Плывёшь… Раз полынья,
К краям не прикасаться:
Нельзя томить снега
Угрюмою заботой.
К тому же, к берегам
Не прибивает что-то.

Урывком упорхнуть
Сквозь форточки улыбку,
Наверное, не суть,
Кощунство старца с рыбкой,
Нет-нет. Уже не то,
Хоть всё течёт и будет.
Так ночь, крутя винтом,
Выруливает в люди.

Бросая взгляды вдаль,
Не важно, ведь не видно,
Пусть глаз разрежет сталь
И буквы пишут слитно,
Раз не дано понять,
Где право, где надежда.
Мир в темноте. И вспять
Грядущего безбрежней.

Это общая наша победа,
Если что-то случается где-то,
Или вдруг отключение света,
А ещё лучше запуск ракеты
С непременным падением в море,
Не всегда смерть есть спутница горя –
Чаще повод к веселию это:
Очень мало хороших историй,
Чтоб не гибнул никто по сюжету.
Только вы не подумайте, что я
Буду скукой прельщаться такою,
Как восторг неизбежным и вечным.
Мне охота вина, мандаринов
И поспать после дней скоротечных,
А потом почесать себе спину
И, возможно, сходить в супермаркет,
Там купить химикатов для пищи
И на крышах чертить мелом знаки:
Вдруг ГЛОНАСС с GPS их отыщут
И столкнутся, и рухнут на Землю,
Обнажив ненадёжность прогресса.
Впрочем, я что угодно приемлю.
Мне не жалко. Пусть дальше без веса
По орбите плывут штуки эти.
Всё равно не они, так другое.
А напишут и скажут, что втрое
Стали лучше мы жить на планете
За минувшие четверть столетья.
Врать не стану: сей даты ровесник,
И мне здесь, чем в утробе, чудесней.
Это общие наши победы,
Революции, кризисы, лето.

Ты проклял нас разумом
И уберёг от глупости.
Теперь мы можем не просто страдать,
Но и понимать, что мы страдаем,
А так же сознавать своё бессилие
Что либо изменить.

Ты дал нам полное право
Жить так, как мы должны жить,
Мудро заменив прочие права
Обязанностями и запретами,
Чтобы мы не отвлекались от главного,
То есть от всего.

Я иду по тонкой линии
Между безумием и безумием.
Скорее всего, линии не существует,
Вероятно, движение тоже
Лишь категория восприятия,
Но мне так проще.

Сейчас мне нужны эти рамки:
Я хочу ограничивать сам себя,
Потому что твоих ограничений,
Всеобъемлющих и неотвратимых,
До невозможности мало,
Чтобы быть свободным.

Нападение как форма защиты.
И не нужно к безопасности их приучивать.
Пусть узнают: каждый ход их просчитан
И подвластен исключительно воле случая.

Захотим – и пнём ногой прямо в пах им,
Или в ухо воткнём ржавые ножницы.
Трупы наши одинаково пахнут,
Принца сын ты или дочка сапожницы.

Говорят, таких в Китае немало.
Всё, что на сердце ляжет, то с ними и сделаем.
Лишь бы вдоволь отыскать самосвалов,
Чтоб телами забить штолен тьму запустелую.

Или после из них вырастут геи,
А из некоторых либералы паразитные,
Если ныне эти твари сумеют
Защищёнными себя почувствовать и сытыми.

Так что смерть им, а не день всепрощенья.
Ну, хотя бы так, чтобы угроза насилия.
Чтоб в глазах застыло тенью смятенье
И желание, вот бы мы просто забыли их.

Хватит жизнь давать как деньги кредитом,
И не путайте гендиректора со служащим.
Контрацепция – вот форма защиты
От казалось бы неизбежного будущего.

Друг наш мусоропровод,
Что с утра и хмурый?
Ты наш парень, не задрот:
Так давай покурим.

Помнишь, братец, как с тобой
Веселились кряду?
Как играли мы в забой
И в «Ребят, не надо!»?

Засыпали как в тебе,
И в тебя, и мимо,
Как в одежде или без
Грелись пантомимой?

Много есть нам вспомнить что:
И побег к соседям,
И как прятали котов
Трупы мы в пакете.

Ты всегда нас прикрывал,
Поощрял на подвиг
И надёжно вёл в подвал
Твой прямой отводник.

Так не будь же как хорёк –
Вот тебе окурок:
Чтоб сказать никто не смог,
Будто я придурок.