Нет, нет, не говори о главном.
О главном лучше помолчать,
Чтоб не сердился он, и плавно
Жизнь догорала, как свеча.

А с главным рядом хоть стабильно,
Не важно – плохо или как.
И мозг стоит, от пудры пыльный,
Но разве он с того дурак?

Порой ум может и под слоем
Чего-нибудь жить как-нибудь,
По злой или по доброй воле
Во мраке пролагая путь.

По кругу. Ротор циклотрона –
И вакуум почти готов.
В такой среде и спин протона
Принять готовы за любовь.

Заботлив трек. В чём суть – не важно.
Интерпретаций много есть.
Сеть измерений бесшабашных
В пространстве созидают лесть.

То ходят токи, то потоки,
Высказываясь против за,
Подводятся из них итоги,
Но закрываются глаза.

И лишь порой, устав бесславно
Топить вину в ином вине,
Нет, нет, не говори о главном –
Молчи и действуй в тишине.

Как отличить от понедельника субботу?
Есть, спать, гулять и жить в любой из дней охота.

Серый день, серый снег,
Серый мокрый асфальт.
Кольцевой автобег,
И моторов не жаль,
Пусть сгорят и пройдут
Навсегда и навек.
Пусть не портит мечту
Белый день, белый снег.

Все цвета пустоты
Выцветают в окне.
Говорят, это ты,
Обращаясь к весне.
Но напрасны слова:
В миг такой красоты
Осень тоже права
И все мысли пусты.

На бумажном листе
Ничего, ничего.
Как на лисьем хвосте,
Пух взмывает легко,
И обманут опять,
И во всём, и везде.
Скучно. Хочется спать.
Ставлю «Ви» на листе.

Неожиданно вдруг
Всё как прежде, да-да.
Так задумано. Слуг
Бог народу не дал.
Мир того ожидал:
Неизменность вокруг.
И опять в никуда
Мы спускаемся, друг.

Знаешь, может, возьмём,
Яму выроем вглубь
И заполним её
Как-нибудь кем-нибудь.
Наше право – вернуть
К праху прах, тьму во тьму,
Да и просто чуть-чуть
Веселей так уму.

Меня и не спрашивайте ни о чём –
Я трактор всего лишь рессорный,
Стою на морозе, дав искру свечой,
Четыре свои грея тонны.

Что мог бы ответить стоящим вокруг
О всех перспективах грядущих?
Соляр есть пока, и неведом испуг
Моим шестерням всемогущим.

Да, может, не знаю, где ставить акцент,
Не сведущ в движеньях галактик,
И мне КПД больше важен процент,
Чем рейтинг каких-либо партий.

Но всё же порой так приятно смотреть
На яркие зори над лесом,
И пусть я спортивный на добрую треть,
Не стану бежать за прогрессом.

Хотите вы в космос отправить меня,
На Солнце, ведь Марса нам мало,
И он не способен принять ото дня
Растущий поток самосвалов.

Там трактор не нужен. А Солнце пустым
Стоит и никем не открытым.
Там место моё. Ваши планы просты.
Средь поля стою нарочито.

Дымлю, испускаю уверенный звук,
Блистая в лучах позитива.
Не спутник я вам, а готовый продукт,
И сделан довольно красиво.

Мир – ведь это такой большой капюшон,
А капюшон – это капюшон поменьше.
Под одним, безусловно, вполне хорошо,
Но с двумя как-то что ли надёжней.
Так носит, наверное, шарф свой болельщик,
Чтоб быть дважды причастным, раз можно.

Вот стоишь под дождём, и в луже нога.
И брызги в лицо, и мокро слегка.
А под кожей ведь тоже не сухо.
Значит, мир – он как я,
И, конечно, не зря
В нём повсюду задорная скука,

И разруха, и странный без смысла сюжет,
Примеряешься, а всё равно не по росту.
Неудачный и слишком правдивый портрет,
Неуютный в причину знакомства.
Вероятно, Вселенной как сущности нет.
Рекурсивное обращенье.
Жизнь проходит бессчётной цепочкою лет
Без движенья.

Качался белый шар над головою,
Проклятый путь по выцветшей земле
Мне освещал, и дымкой паровою
Крутил теней сплетения во мгле.
И ты дышал, чтоб не замедлить бег,
В надежде если не на дождь – на снег.

Но истощились прежде небеса,
Чем ты сумел коснуться их ладонью,
И в чаще, словно чёрная лиса,
Мелькали нерождённые в законе
Остатки обезвоженных идей,
Способных быть и всюду, и нигде.

Передний план блистает, как всегда,
Что вряд ли интересно или нужно.
А в темноте за ним кристаллы льда
Лежат в двухмерных выщерблинах лужных.
В них ищут жизнь, хоть не хотят найти,
Из страха окончания пути.

А тут и шар висит над головой,
И даже цвет не помешает форме,
И нет проблемы связки половой.
Где может свободней и просторней?
Скользи. Это не модно и легко.
Чтоб жизнь прошла как выстрел – в молоко.

Экологическая пьеса в трёх актах.

Действующие лица:
Кит
Кикимора
Леший
Царь
Прибой

Акт 1.

(Глухая лесная чаща. Знойный день клонится к закату. Под кронами вековых елей стоит на пне Кикимора и поёт свою грустную песню.)

[Кикимора]
Лес одинок, и одинока я,
Исчезло всё, забылось, разметалось,
Разбилось, скрылось в адском пекле дня,
Лишь комары, да скука, да усталость.

Осталось только петь среди елей,
Но не елей мне в душу нынче льётся,
А гадостность трагедии моей
Под беспощадным безобидным солнцем.

И Леший скрылся от меня совсем,
Забыл подругу или знать не хочет,
Кикимору-красавку в полосе
Лесной никто не кличет среди ночи.

(С этого момента и до конца пьесы Леший невидимо отсутствует. Впрочем, всё предшествующее действо он тоже пропускает.)

[Кикимора]
Но знаю, есть напарник и певец
Моих затей, интриг и просто счастья,
И чтец, и жнец, и на дуде игрец,
Пловец и молодец по женской части.

Мой Кит, огромный, тёплый, как скала,
Что гордо режет волны океана.
Ему и пойма рек в боках мала,
И что ковёр все степи Казахстана.

О, Кит! Приди, услышь сквозь шум морской,
Как мой Прибой к тебе взывает тяжко,
Оставь планктон, коснись меня рукой,
Чтоб не скулить Кикиморе-бедняжке.

(Прибой неслышно шумит и совершенно неощутим).

Акт 2.

(Идёт без перерыва и паузы сразу за первым актом. Всё тот же лес, всё тот же пень, но мотив песни несколько бодрее. Прибой по-прежнему не слышно, Леший всё так же отсутствует. Постепенно наступает ясная безоблачная ночь.)

[Кикимора]
Мы вместе быть должны: Кит, Я и Лес.
Чтоб оглашать друг друга звонкой песней,
А то иначе жизни интерес
Становится таким неинтересным.

Народ пугать, гулять, когда луна,
Когда метель, чтоб подвывать задорно,
Когда в дождях безлюдная страна
Купается и ёжится упорно.

Ежей ловить, кидая их в костёр,
Топтать посевы сельского хозяйства,
Устраивать с котами вечный спор,
Кто лучше всех по признаку лентяйства.

А у тебя фонтан на голове,
И есть усы, как у гусар, но гуще,
И хвост, и не заглушит соловей
Похабный трель твою, мой Кит могучий.

Ах, только бы пришёл, не опоздал,
Пока томлюсь я вся и вся готова,
Пока горит внутри меня звезда
Желания открытий дерзких, новых.

Пусть Леший прочь провалится в тартар,
Хоть соус не исправит эту рожу.
Я жду Кита, Кит близок, Кит, всё так,
Спеши ко мне, сумняшеся ничтоже.

Я приласкаю, нежно обниму,
Пощекочу, букет дам мухоморов,
Усталость нежным трением сниму,
Со мной про всё забудешь очень скоро.

И так во веки вечные пойдёт.
Медовый месяц в небе как краюшка
Блестит уже, но есть и слаще мёд,
Раз ждёт тебя Кикимурушка-душка.

(Слышится треск падающих столетних елей. Раздвигая плавниками густые лесные заросли, на сцену вползает Синий Кит. Кикимора счастлива. Кит тоже. Падает занавес.)

Акт 3.

(Царя нет.)

Конец

Мы с тобой два кардинала
От начала без начала,
И на наши руки-ветви
Красной вспышкою кометы
Опадают средь ночей,
Предвещая гибель света
От ударов палачей.

Ты не веришь, я не верю,
Мы как сумрачные звери,
Мы как двери в преисподней,
Только завтра, не сегодня,
Не сейчас, в моменты сна.
Пролетает над Копотней
Наша мрачная весна.

Раз мы статные особы,
Подавай нам власти в оба
Глаза, чтобы быть залитым
Властью всласть и монолитно
В ней покоиться сперва,
Чтоб к рассвету с полной свитой
Отпевали нас в церквах.

Я устал. Ты мой отныне,
Весь в пыли и в нафталине.
Будешь за меня о прошлом
Вспоминать, а то так тошно
От любых шагов назад.
В остальном же будь ничтожен
По возможности и свят.

А серый лист, возможно, голубой,
И нежных губ касанье сон тревожит,
Пока пустынно клонится главой
Мой разум, что вполне понятно тоже,
Пока не станет ясно где-нибудь,
Куда проникнуть может мысли суть.

Провинций бег на полчаса уже
Быстрее с наступлением сезона.
И пар от рта доходит до ушей
Дорогой от вагона до газона.
Снежинки будут, если подышать.
Такая вот замёрзшая душа.

Есть насморк – верный признак ноября,
Дающий жизнь неясным ароматам,
Что поглотил бы без сомненья я,
Безжалостный поклонник тьмы и смрада
Своих глубин бездонных носовых.
Рот вынужден работать за двоих.

Из-под земли то крики, то разряд,
Шатаются попутчики тоскливо,
Но и сквозь них всем телом чую взгляд,
Направленный в меня неприхотливо.
Он должен этим утром быть любой,
Как серый лист, который голубой.

Ты помнишь тот курс, что мы взяли с тобой,
Последний из тех, нам доступных бесплатно.
И больше уже до доски гробовой
Никто не сумеет вернуться обратно.

Но волны времён убаюкают нас,
Забудется всё, что ещё не забыто.
Лес будет шуметь, и Дельфийский Парнас
На склонах своих нас отыщет, укрытых.

И чистые, словно бы та пустота,
Которой привыкли за жизнь поклоняться,
Мы будем для звёзд лишь подобьем холста,
А может землёй для неведомых наций.

И будут трамваи ходить по грядам,
И звёзды селиться на снежных вершинах,
На наших, но, к счастью, и не навсегда,
Но лишь до того, как разгладят морщины.

Ты знаешь, ведь люди рождаются вновь,
Вступая повторно по тем же законам,
В них свежая, гладкая, жидкая кровь,
И мир им в новинку до боли знакомый.

Они родились, чтоб остаться на миг.
Чтоб годы могли проходить бесполезно.
А после, глядишь, что уже не старик,
Но всё же и не молодая невеста.

Один как пророк, словно бог, только плут,
Другой тоже мастер в отпущенной мере.
Есть семь миллиардов, которых не ждут,
И столько же тех, кто сам ждёт и не верит.

А вроде как мы, штукатуркой идей
Покрытые и осыпаться готовы.
Курс выбран и пройден. Ты снова нигде.
В начале конца и в конце снова новый.

Хоть легче воды, но тонет.
Хоть нечем дышать, но стонет.
Чуть в пятках душа, но соня.
И жмётся в барак, как пони.

А вам всё массаж да пальмы.
Такого добра не жаль нам.
И солнце не вечно – грозы
Уносят на дно все слёзы.

Объединили нас они,
За то им и парад.
И как один на них глядим,
Их два, как глаз, и рад
Что на зрачок по одному
Приходится вождю.
Так слава, слава же тому,
Ну, и тому. Не жду
В ответ от них чего-нибудь,
Пусть лучше ничего,
Чтоб день хотя бы отдохнуть
От благоденствий мог,
Чтоб засыпать без мыслей о
Грядущих торжествах,
Скрываясь всех подарков от
Не только в сладких снах.

Но, впрочем, глупые мечты
Единству – тьфу, ничто.
И толпы в ноябре густы,
Как пар из труб и ртов.
Они вокруг как скорлупа
Улитки и яйца.
Наивна, нет, скорей глупа,
Но точно до конца.
Хоть, впрочем, для чего конец?
Нам лишь бы праздник был.
Один – дурак, другой – подлец,
А вместе – фронт. И пыль
На площадь сыпется с небес
И тает на телах.
В поддержку поднятый рук лес
Был обречён на прах.

Сто пятьдесят снежков слепил
И положил на стол.
Белее белого слепил
Глаза их цвет и пол.
И мальчик снежный говорил
Девчонке изо льда,
Что без неё и мир не мил,
А с ней он навсегда.

Румянилась в ответ слегка
Прозрачностью она,
Как от бездонного глотка
Холодного вина,
Но не мутилась ни на миг
В кристальном смысле слов,
Ведь слишком скучно напрямик
Идти, когда любовь.

И было пар семьдесят пять:
Кто с кем – не разберёшь.
К тому же, что тут разбирать –
Ни правда и ни ложь
Не свойственны комкам воды:
Они банально есть.
Летят секунды словно дни,
Кипит разврат и месть.

Берут рукою и живьём
Бьют в стену головой,
И льются их тела ручьём,
Сливаясь все в одной
Такой огромной, как поток,
А, может, как струя,
Любви. Кирпич стерпеть всё смог
И гордо устоял.

Ну, так визжи, довольный наст,
А камни пусть молчат,
Чтоб завтра в миллионный раз
Подставить твердь плеча
Под гроздь хвостатую комет
И разноликий бег
Сердец, не знавших, что их нет,
Но белых, так как снег.

Хотелось, чтоб родился снег
Из чрева неба в день последний,
Чтоб запорошило соседний
Дом, и следы сдавали всех
Коварным хрустом из-под ног,
Салазок, лыж, собак и белок,
Чтоб прочитать на лицах смело
Здоровую румяность щёк.

Хотелось, чтоб хладил мороз
И сырость, что так задержалась,
И окон девственных кристаллы,
По ним сады пуская в рост.
Чтоб, как медведям в тьме берлог,
Спалось теплей под одеялом,
Чтоб дня и ночи было мало,
Пока не до конца продрог.

А там весна, а там с лихвой
Бед и забот, нравоучений,
Самостоятельных лечений
И ароматных чайных хвой.
Жар, духота, асфальт и смрад,
Сбор комаров, мечты про осень,
Про дождь, про пляски на морозе,
Про оттепель, про всё подряд.

Но в настоящий краткий миг,
Похожий чем-то на другие,
Когда сомнительных валькирий
Кружится над тобою лик,
Хотелось, чтоб родился снег
В количестве своём громадном…
К несчастью, семимиллиардным
Случился только человек.

Прапорщик вошёл, прапорщик.
Взял свой сухпаёк прапорщик.
Съел свой сухпаёк прапорщик.
Тяжело вздохнул прапорщик.

Жизнь его не сахар, знаешь ли,
Хоть в пайке и было сколько-то.
Нет детей и нет барышни –
Им пайков не предусмотрено.

Нет машины: не положено
За бензины возмещения.
Нет жилья, не огорожено
Соток шесть в распоряжение.

Плащ-палатка есть и валенки,
И ещё поесть вроде бы.
А ещё оклад, но маленький,
А большая лишь Родина.

Пули тоже нет выстрелить.
Впрочем, и стрелять не во что,
Ведь нельзя про жизнь мыслями
Размышлять ему, неучу.

Просчитались вы, статистики,
Обманулись, социологи,
Хоть красиво всё на листике
Получалось бы со школами.

Но не вышло чуда чудного
Неожиданно, товарищи.
И теперь среди безлюдного
Вместо всё и вся прапорщик.

Пора дышать, пока есть осень
И не опала до конца.
Пора… И в небо лист уносит
Увитые тоской сердца.

Чтоб сверху вниз был угол зренья,
Хоть обернуться не решит
Из них никто за миг паденья
В бездонность солнечных вершин.

Прозрачной бирюзой охватят
Глаза сознание, и вот
Закрой, открой их – всё при взгляде
Без бед сияет и хлопот.

Такая славная дремота
Среди кристаллов первых льда,
Что ощущение полёта
Такое, будто навсегда.

Беспомощно последней стаей
Пронзает вакуум веков,
И только равный птицам знает,
Что вечно не летал никто.

Что листья будут неизбежно
К земле и в землю уходить,
Что не останется надежды
У тех, кто рвёт в реальность нить.

Но что однажды будет небо
И там, средь грязи сточных луж,
Вмораживая напоследок
В себя остатки чьих-то душ.

Плоть вкусна – ешь её,
Как учили нас предки.
Человек стал едой,
Что в природе не редкость.
Это пища богов,
Но доступная многим:
Сотни окороков
Ходят рядом как ноги.

Нужно свежее есть,
Пока всё не протухло.
Взять и выщипать шерсть
Из вкуснятины пухлой,
Наколоть на шампур
Для равнения массы,
Чтоб из дыр всяких дур
В пламя капало масло.

Сочных детских ушей
Напечём без сомнений.
Остальное уже
Лишь вопрос предпочтений:
И молочный сопляк,
Хоть в борще, хоть в котлетах,
Не испортит никак
Вкусового букета.

А самцов в холодец –
В них костей годных больше.
Хватит нам наконец
Покупать трупы в Польше,
Ведь товар у самих
Есть под носом не хуже,
Просто в сей страшный миг
Никому он не нужен.

И ивы склонялись над сталью пруда,
Когда приплывали довольные утки
Есть хлеб наш, и капала с неба вода,
Чтоб вскоре исчезнуть на окнах попутки.

А после давила счастливая тьма
То хаосом, то бесконечным порядком
Законов, которые словно тюрьма,
Но только такая, в которой не гадко.

Мы сами в ней стены, а мир – пленник наш,
И свой. Так к чему беспокойства о прошлом,
Когда ничего никому не отдашь,
Чтоб не было алчно, противно и пошло.

Когда не изменишь, особенно то,
Что хочется всё изменить и развеять,
Когда окружённый стоишь пустотой,
И в гости – лишь тени из вечных музеев.

Вот Ленин пришёл и возлёг в мавзолей.
Он ждал, что пойдут все за ним. Бедный Вова.
А вот и сосед говорит мне: «Налей»,
Хоть ночь и уже половина второго.

Но прав был Ильич, что хотел нас вести –
Я это прочёл по листве пожелтевшей.
И время кончается после шести,
Чтоб снова начаться таким же, как прежде.

Ты пригреешь меня,
Назовёшь сосунком,
Дашь немного огня,
Обожжёшь молоком
И откормишь котят,
Чтоб зажарить потом.
Ведь не даром хотят
Пообедать котом
Глаз и тысяча рук
На твоей голове.
Полюсами подруг
Обратилась ко мне…

Я лежу, прах кругом,
Пыль забилась в носки.
Я рождён о другом,
Не о том, без тоски,
Чтоб кругом тоже прах,
Но цветной, словно ты,
На высоких тонах,
На тонах пустоты,
Порождающей свет,
Но без всяких подруг,
Тех, что есть, хоть их нет…
Циклы скрючились в круг.

Тёплый труп жизнь даёт,
Но и сам плотно ест.
Вязко капает мёд
На сомножество мест,
Где потом пробегут
Ноги ста табунов,
Чтоб слизать нежность с губ
И в промозглый Покров
Погребенье сыскать
Рядом с небом твоим,
Чтоб исчезла тоска,
Как и ты, словно дым.

Быть беговым страусом грустно и холодно,
Особенно когда морят тебя голодом.
И глаза твои круглые и большие
Запорошит первым снегом России.

Пух густой пузо прикроет от влажности,
Крылья придать могут истиной важности,
Хвост – ему-то вообще всё равно, он не против,
Что его ветер трепет, корчует, воротит.

Кости резонируют полостью выстрелы,
Мало лактозы, но больше не выслали,
Крейсер, пали чем найдёшь в что попало,
Человек страусу – добрый друг пятипалый.

Ведь ещё никто не видел чтобы бегали.
Да и куда им бежать – всюду одно. Нега ли
Заставляет их валяться, а может
Так есть хочется меньше, но всё же…

Нано… Что за мода к осям быть привязанным,
Если есть у пространства одиннадцать минимум разом их?
Вот калории – те абсолютны и неповторимы.
Жить в сугробах? Позвольте, вы страусы, а не пингвины.

Но потерпите немного – орудья заряжены,
Бюрократы в капиталистах будут попраны и изгажены.
Это важно. Шеи длинные, страусы, выше:
Скоро голос ваш сладкий мир целый услышит.