Помню разумом сон:
Полон чувствами он,
Что совсем на него не похоже.
Целый вечер молчу
И дышу на свечу,
Чтобы тени мелькали по коже.

Я был где-то собой
В тишине гробовой,
Различая биение сердца.
Только мысли твердят
Разложение в ряд
И совсем неуместные герцы.

Не попишешь… Таким
Я хотел. Мы хотим
(Ум отдельным участком сознанья)
Быть. Творить день седьмой.
Только снова с сумой
Разбредёмся в немом ожиданьи.

Не устали ничуть.
Продолжаем свой путь
Через ночь в подтверждении тела.
Помню мысленно сон:
Полон чувствами он –
Значит, просто ничто не сгорело.

Делаем шаг за шагом -
Видимость нулевая,
Но слепота во благо
Лидерам волчьей стаи.

Делаем звук за звуком -
Слышимость нулевая.
Шум бы мешал поруке.
Тихо. И все всё знают.

Делаем страсть за страстью -
Чувственность нулевая.
Опыт забвенья счастьем
Внутренне принимаем.

Делаем мысль за мыслью -
Логика нулевая.
Разум порос корыстью,
Жадно себя сжирая.

Делаем жизнь за жизнью -
Жизненность нулевая:
Ставшая неподвижной,
Вряд ли она живая.

Впрочем, остались ногти -
Прост рост их и понятен,
Да и воняет, вроде,
Чем-то от всех нас, братья.

«Брось её». «Боюсь. Что дальше?»
«В мире слишком много фальши.
Брось её». «А вдруг накажут?»
«Нечего с тебя взять даже.
Смысла нет тебя карать.
Брось её». «Боюсь бросать».
«Страх – не страх, а бросить надо».
«Ну, а вдруг прискачет НАТО?»
«В НАТО бабы. Помни, Ким,
Что мужик непобедим.
Брось её, дай волю птице,
Чтоб добром сияли лица».

Гриб громит гробы горбатых,
Резво бегают солдаты.
Гриб цветёт клубами счастья,
Воедино слились части.
Гриб гремит. Смеются дети.
Гордым шагом по планете
Марширует взвод надежды:
Никогда уже как прежде
Не придут немые стены.
Мир стал ясным. Мир стал белым.
Сотней солнц он обеспечен,
Потому почти что вечен.

«Брось её» – кричат шахтёры,
Пионеры, комбайнёры,
Доктора и инженеры,
Дворники, пенсионеры.
Лишь банкир дрожит от страха,
Ведь ему единым взмахом
К воровству закроют двери.
Эта мысль его не греет.
Срок последний свой живёшь,
Либеральная ты вошь.
Призовём тебя к ответу.
Хватит ждать! Вперёд, ракеты!

На алтаре свежий ломоть хлеба.
Не важно, зачем, но он будет здесь.
Как серебро посерело небо,
Что небу, конечно, делает честь.

А помнишь, плыли иные краски,
Слишком пёстрые, словно с испуга.
И шло всё гладко, точь-в-точь по смазке,
Не узнать мы могли бы друг друга.

Но всё же встретил. Ты был как раньше,
Таким же, хоть прежде не довелось
Тебя встречать в прошлом настоящем,
Прожитым сумбурно и на авось.

Но в том и ценность дремучих терний,
Когда и колючки, и вечный мрак,
Что можно по наличию тени
Судить о любых мирах и ветрах;

Что можно верить: как будто в детстве,
Когда изранено и побито
Всё естество, от надежды греться –
Мол, наша кровь недаром пролИта;

Что есть возможность найти отличья
И даже изредка забыть про лень…
Тебя узнал по мазкам величья,
Мой новый тусклый обычный день!

Абстрагируя мысли, прогонит тоску,
Предаваясь то пенной воде, то песку.
В этом слабость сильнейших – быть выше других,
Понимая бессмысленность роста и веса
Средь мертвецких потоков культуры прогресса.
Первым встал в пустоте – и не видно ни зги:
Тьмой египетской вьётся галактики рой,
Предрекая движеньем извечный покой.

Проповедовать можно любые грехи,
Если будут удачными в песне стихи,
Если будут достаточно люди глухи,
Растопырив все пальцы ленивой руки.
Существа в этом мире довольно легки,
И наличие их словно в бездну шаги,
Так взмахни же во мраке, пусть знают враги,
Что ты спишь. Просыпаясь, себе помоги.

Будет всё хорошо. Звёзд холодных кристалл.
Будет всё хорошо. Звон в ушах как бокал.
Будет всё. Будет шо. Разбуди поутру,
Шлёпки сняв у порога, войди босиком,
Флаг неся или, может, поднос с пирогом,
Брюкву неба впуская в барсучью нору,
Приставляя будильника дуло к виску,
Абстрагируя мысль, прогоняя тоску.

Более нет Собянину веры.
Менее тоже её не стало.
Хоть мы и не английские пэры,
Хоть не всегда на обед жрём сало,

Но отличим подделку умело.
Глаз наш намётан и беспристрастен.
Был мэр наш раньше лысым на тело,
Следом пришёл волосатый. Здрасьте!

Вроде, сидит, как и прежний, в кресле,
Модно блестит благородной гривой,
Только занозой в мыслях «если»…
Слишком седеет товарищ криво.

Крашен как есть. Вероятно, даже
Рыжим был прежде. Беда в том что ли?
Помним, такой есть Чубайс продажный,
Но ведь на то Бог и метит сволочь.

Нет, тут мы чуем иные токи.
Надо стать ближе к Сергею, ближе.
Вот я, стою, руки вперив в боки,
Жду: может быть, самого увижу,

Чтобы вцепиться в его прохожий
Чуб, ложь сорвав полотном с кулисы.
Знаем мы: пусть непохожи рожи,
Но этот новенький тоже лысый.

Прозреть, но когда слишком поздно,
Чтоб не было шансов успеть.
Скрипят волокуши полозья,
И снег покрывалом как смерть.

Чтоб бегом вполне насладиться,
Не тратя усилий на цель,
Мороз щиплет алые лица,
Глаза застилает метель.

Движение ради движенья –
Мир плоский и кажется сном:
Не может вовек совершенней
Случиться события в нём.

Продолжат вращаться планеты,
Сменяя сезоны, года.
Найдутся любые ответы,
Раз задан вопрос в никуда.

А факт понимания будет
Влиять только сам на себя.
Изящно плетение судеб
У парок в огне октября.

Писать стихи я никогда не перестану,
Раз уж заняться больше нечем
В вечер пространный.

День удачнее сложно даже представить.
Не случалось событий чудесней,
Чем когда революцию Ленин и Сталин
Возвестили победною песней.

В этот миг молодеют от счастья берёзы,
Птичий хор в небе весело вьётся.
И как будто бы даже весна, а не осень,
Только с истиною вместо солнца.

Словно славных чудес в подтверждение мало,
Свирепеют буржуев режимы:
Наша правда – источник их мрачных кошмаров
И предсмертных убогих ужимок.

Наша вера сожмёт гидравлическим прессом
Их дома, черепа, интересы.
Тьмы отродья, взирайте, мы дети прогресса
В ожидании праздничной мессы.

Нас идеи ведут, а не выгод минутных
Преходящая вязкая гнилость.
Всё, что подло таили от пламени бунта,
Нам за миг в коммунизме открылось.

И теперь наши руки в мозолях и саже
Алым знаменем реют над плахой.
Морду будем любую бить, царскую даже,
Без сомненья, без лжи и без страха.

Право есть подлецу дать размашисто в ухо,
Раз октябрьским светом предвечным
Озарили нам путь пролетарии духа:
Энгельс, Маркс и сам Ленин, конечно.

Ты видишь, что нет больше места для мысли.
Пора уже действовать, пусть и спонтанно.
Расставить все точки, назначить все числа,
Чтоб не было видно ни тени обмана.

Чтоб не было видно ни тени обмана
В любом набежавшем случайном порыве.
Без интерпретаций, без метатумана.
Хоть скучно, зато по душе и по лире.

Хоть скучно, зато по душе и по лире
Как пальцев талантливых ход вдохновенный.
Устал разбираться в запутанном мире,
Охота быть даже с собой откровенным.

Охота быть даже с собой откровенным
Во всём, что возможно и даже не очень.
Но мысли по нервам, а чувства по венам,
И, кажется, только в движеньи мир прочен.

И, кажется, только в движеньи мир прочен.
Статичное падает, сдавшись покою.
Ищу постоянство изменчивой ночи,
Чтоб, вечно меняясь, быть вечно собою.

Чтоб, вечно меняясь, быть вечно собою:
По плану не значит, что фатум тут лишний
С фортуной и тем, что зовётся борьбою.
Ты видишь, что нет больше места для мысли.

Как огонь высекает на сердце буквы.
Славя мир и учась коммунизму в пути,
Мы идём, шаг держа пролетарский, гулкий,
И душа за сакральные сферы летит.

Комсомол ото всюду звучит как мантра.
Вижу, как задрожал олигарх в мандраже.
Для богатого истина хуже мата,
А народное счастье опасней ножей.

Пусть без малого век истребляли гниду,
Пусть венки к мавзолею носили. Опять
Либеральной клоакой, тая обиду,
Одноглазо взирает буржуйская рать.

Ждут: забудем Заветы и большевистский
Красный флаг на платочки для девок порвём.
Не дождётесь! Товарищи! Путь не близкий,
Но идти по нему надо ночью и днём!

Ленин нам указал. Ленин дал нужный вектор.
Зиму сменит весна. Коммунизм сменит лето.

Я размышляю о тебе, девятый:
Ты первым был. Не дать и не отнять
Величия перед лицом сената,
Прося пред смертью: «Дайте мне коня».

Шут недалёкий в образе народа
Смеялся. И еврей злорадно дох.
Недели проходили, дни и годы
В блужданьи лабиринтами следов.

Но словно снег в июльский знойный вечер,
Шаг в сторону на чистый белый лист.
На важное способен тот, кто вечен
Или хотя бы сердцем коммунист.

Пункт первый, чтобы к небу устремиться.
Не говоря про антисемитизм,
Терпели, искривив гримасой лица:
Охота всем, и каждый всё ж платил.

Философы из Греций и Италий
Мудрейшим жестом выброшены прочь.
Такое повторить смог только Сталин,
Чтоб над страною расточилась ночь.

Чтоб был водопровод всегда исправен:
Кто ж станет портить то, что не за так?
И дело не в запятнанном кармане,
А в том, насколько ярок в нём пятак.

Лучисто. Ты девятый, пусть и первый.
Два сына и ещё зачем-то дочь.
Нить жизни. И, опять же, парки – стервы,
Зато Везувий – он как ты точь в точь.

Луна практически летит,
Едва Земли касаясь,
Скользя по тонкой глади луж
Светящимся концом.
Я вижу звёзды и пути,
Судьбы черта косая:
И не женившись будешь муж,
И без детей отцом.

Мой торс практически летит,
Едва Земли касаясь,
Скользя по тонкой глади луж
Светящимся концом.
Всё остаётся позади.
И густота лесная
Сотрётся под напором стуж,
Укрывшись сребрецом.

Дыра практически летит,
Едва Земли касаясь,
Скользя по тонкой глади луж
Светящимся концом.
Невыносима тягость тин,
Когда бежишь босая,
А ты невероятно дюж,
Слывя в ночи борцом.

Корти практически летит,
Едва Земли касаясь,
Скользя по тонкой глади луж
Светящимся концом.
В эпоху посеревших льдин
Травой желтей. Я зая?
Такое даже хищный уж
Не скажет мне в лицо.

Земля практически летит,
Едва Земли касаясь,
Скользя по тоненькой Земле
Светящейся Землёй.
Ты – это я, я – это ты,
Мы – это мы, и та я,
Которую ты скрыл во мне,
Останется тобой.

Вошёл – а тебя греют снизу.
Не перестаю удивляться.
Как будто я царь, и капризам
Моим подчинилось всё царство.

Нет ветра – лишь свет и сиденья,
И пахнет довольно прилично.
Колёса стучат вдохновеньем
И сущностью, той, что первична.

Вот взять карусель: многократно
Проезд обойдётся дороже.
Прокатят туда и обратно
Какие-то постные рожи.

А тут и вожатая встретит,
И дверь предо мною откроет,
И час целый можно на этих
Перилах лежать головою.

Кругом жизнь кипит разговором,
Назвать могут падлой, скотиной.
Вздымаются лица как горы
Над серой осенней рутиной.

Пусть льёт за оконцем ненастье –
Цвету, словно кактус под солнцем.
Я снизу согрет – это счастье
Мне чуть ли ни даром даётся.

Мой друг не работает. В этом он мастер:
Всегда он умел превзойти меня в главном.
Не раб, а хозяин себе сам он, к счастью,
И в мудрости с ним невозможно быть равным.

Не пьёт и не курит друг, лёжа в кровати:
Он знает приличья и курит лишь стоя,
И пьёт вертикально, как в Махабхарате,
Порой в одиночку, чуть реже – толпою.

Любовь для него – третий путь к просвещенью,
Искусный мазок в совершенной картине,
И он отдаётся ей еженедельно
Как пред-предпоследней своей половине.

Ещё есть штаны, сапоги и рубашки,
Небритые стрижки, рассказов штук двадцать,
Прекрасные ноздри, глаза нараспашку –
Всего перечислить вовек не удастся.

Но можно попробовать около трети,
Как нос натереть у собаки из бронзы,
Чтоб все вы узнали по этой примете
Его, проливая от зависти слёзы.

Когда достигается истина – это как сказка,
Как будто ты кошку потискал, как будто бы лаской
Тебя одарил коммунизм,
Но реальная жизнь
Не даёт однозначных ответов –
Мы во мраке без признаков света.
Тем не менее, можно
Из наших идей и мыслишек ничтожных
Создать мир бесспорных и вечных пределов,
Где ноль с бесконечностью сходятся смело,
Где может быть точка, а может и тело
С числом измерений любым. Запотело
Стекло у очков от подобных роскошеств
(Уже говорил про «потискать» и «кошек»).
Доказаны истины. Не превзойти их вовеки.
Другие в сравнении с ними – лишь ворох бумажный.
Закрою от счастья усталые дряблые веки,
Зажмурюсь… Умру: рядом с истиной это не страшно.

Психолог сидит – слеп как крот и прозреть не захочет.
Буддист много лучше – в невежестве он признаётся.
Бегите, астрологи, экономисты, вглубь ночи,
Чтоб не опалило вас насмерть кровавое солнце.
И ты, либерал, приглядись повнимательней:
Где взять доказательство важности личности?
В пещеру иди вместе с палкой копательной,
Понятной тебе и тобой применительной.
Отстал от прогресса
На тридцать столетий,
Как евнух из леса
Мохнатое йети.

Хоть многим известны дифуры давно
И Ленин дорогу в успех указал,
Но варварам глупость молчать не даёт,
Раз мудрость за них не открыла глаза.
Не важно. Пусть ветер уносит их строки,
А ноги сольют шлам в бесплодный поток –
Задумки глупцов и в толпе одиноки,
Как Троцкий, но только не столь однобоки:
Однако у них одинаков итог,
И множество множеств без жалости будет
Смеяться над всем, что творят недолюди.

Я замерзал – а ты меня поднял.
Я как слеза, летящая в подвал,
И трубы снегом замело, и так тепло.
И кровью торжество по венам потекло.

Когда же спросите в глаза, кем стал бы я,
То отвечал бы в середине ноября,
Чтоб яркий лёд мог покрывать меня
И ночь пришла взамен слепого дня.

Пусть хорошо, но всё же стал бы, так
Как встал бы с тем, чей взгляд развеял мрак.
Или развеет, если даже не апрель:
Вполне достаточно того, что крикнул: «Верь!»

И я поддался. Я же мягок был, как сон,
И в голове моей вертелся мыслей сонм.
Я как слеза, летящая в подвал.
Я замерзал – а ты меня позвал.

Когда довольно тёмной ночью
Споткнёшься обо свой ноутбук,
Или порвёшь штанину в клочья
О неудачно вбитый крюк,
А после заплутаешь просто
И наберёшь излишний мех
(На то и рост метр девяносто,
Чтоб не везде и не для всех).

Так вот, тогда не будь унылым,
Ведь всё когда-нибудь умрёт,
И шило сменится на мыло,
Чтоб рыбой, бьющейся об лёд,
Пришло к тебе простое счастье:
Ты всё же человек – не Бог,
Ты слеп, и потому всевластен,
И мир тебе как потолок.

А, может, пол… Прозрачны формы,
Неуловимы связи дней.
И снова ночь. И край платформы.
И шерсть густая из бровей.
Пристало и теперь не слезет…
Повтор как форма бытия
Бессмысленен и бесполезен,
Но неизбежен, словно я.

В году меняется движенье
Заряженных теплом частиц
И начинается сраженье
Укутанных шарфами лиц.

Слоями покрывают формы,
Стирая чёткие черты,
И на макушке непокорной
Короной высятся зонты.

Конечно, это много лучше,
Чем оголённость всех телес.
И в знак согласья трутся тучи
О янтарём горящий лес.

Деревья тоже правду ищут.
И сапоги натёр не зря,
Раз озаряет голенище
Асфальтной рябью фонаря.

Шагнул как из клоаки в счастье.
Повсюду праздничный налёт.
И в самой мелкой мира части
Я не уверен наперёд.

Разнообразие одежды
Приятно красит чушью лень,
А в остальном всё как и прежде:
Дожди и солнце, ночь и день.

Ушёл, и даже не попрощались.
Из Альп и в осень лицом в листву.
Колышет ветер штандарт печали.
Дождь омывает слезой Москву.

Но о тебе нам напомнят снова
Улыбки лысых смешных детей,
Ринг-тон случайный на телефонах
И свет в кремлёвской как кровь звезде.

Пусть в спину Брут нож вонзил, укрывшись
Великой каменною стеной.
(В лицо нельзя: словно воин Гриша
Здесь крыши все за тебя стеной).

Не сокрушайся, великий тёзка
Того, кто князем был до тебя.
Запомним мы стиль мостов неброский
И сладкий мёд ценовой жилья,

И монумент, и дорожный стрёкот.
Но всё однажды пройти должно:
Враги исчезнут. Взлетишь как сокол,
Расправив свежей мечты крыло.

И тень твоя нас спасёт от зноя,
Как прежде было уже не раз.
Мир изменить ничего не стоит,
Пока течёт в трубах нефть и газ.