Время тихо шепчет новые сказки,
И, закрыв ушами свинные глазки,
Спит большая, как кит, страна

По «Культуре» слушал/смотрел запись концерта для альта с оркестром Кшиштофа Пендерецкого. Автор – огромный мужчина с бородой ветхозаветного патриарха – стоял за пультом.

Музыка адская. Это комплимент. Адски сложная, адски интересная, адски мучительная. 20 минут надрывающийся альт: то тянущий медленную красивую и грустную до мурашек по коже, вымытавыюще грустную мелодию, то рассыпается по залу, захлёбывается в стремительных переливах, то вообще струны перебираются пальцами. Альт то и дело остаётся в одиночестве, но всегда не надолго – взмах руками грузного человека за пультом – и его поддерживают скрипки, что-то своё тянут фаготы, бьёт гонг и ещё неизвестный инструмент, дающий звук колокола.

Кажется – вот-вот, и музыка сорвётся в какофонию, но в последний момент, в шаге от падения в бездну хаоса неуловимым движением она возвращает себе осмысленность, структуру (еле чувствуемую) и красоту. В этот момент испытываешь редкостное интеллектуальное удовлетворение.

Огромное удовольствие…

...
[400x600]
[400x600]
[400x600]

Неудачно написанная контрольная по биохимии ставит меня на грань вымирания. Как вида.

(Да простит Воденников мне этот плагиат.)

Один из известнейших фильмов "Новой волны", классика кинематографа, предмет восхищения поколений синефилов - у меня "400 ударов" вызвал только одно чувство - скуку. Я не увидел ни одного интересного кадра...(
[300x210]

...
[400x618]

В метро женщина читала книжку под названием:
"Продавайте самого себя".

УЖАС !!!

Если и стоит смотреть этот (весьма средненький) фильм, то только ради того, чтобы увидеть, как один полусумасшедший персонаж, залезши на самое высокое в округе дерево, 5 часов - пока не сняли санитары - кричал с него, воздевая руки к небу:
- Я хочу женщину!

На недавней мессе, когда молились, была и такая просьба:
- Пусть юноши и девушки вступают в брак в чистоте и благочестии – пропел немного в нос викарий, высокий лысоватый человек.

«Ну да! – святотатственно подумал я – Ещё скажите, что секс после брака являет собой менее антиэстетическое действо, чем до!»

И на автомате добавил:
- Господа просим!

...
[400x600]

...
[400x600]

Пропаганда секса - это фашизм.

...
[400x600]
[400x600]

На последнем «Апокрифе» Ерофеева была совершенно не литературная тема – поцелуй.

У меня родились тут же две ассоциации. Вторая, пришедшая на полсекунды позже – это поцелуй Иуды, решённый в моей голове (а ассоциации мои почти всегда визуальные) как смесь фильма Гибсона, повести Андреева и картин Ге.

Первая – это черно-белая военная хроника, увиденная ещё в глубоком детстве. Помните, медленно едущий паровоз, весь в солдатах, радостных, смеющихся. С перрона много-много женщин – таких же радостных – забрасывают его цветами, и скоро ползёт вдоль перона огромная клуба. Потом толпа гимнастёрок мешается с морем платьев. На переднем плане совсем, наверно, не старый боец с роскошными седыми усами, в пилотке, целуется с девушкой. В их глазах такое счастье, такая обжигающая радость, что становится завидно. Их движения совсем не жадные, хотя и поспешные и чем-то неловкие, а глаза бесконечные – потому что, кажется, что теперь они будут счастливыми всегда.

Время года – зима. На границах спокойствие. Сны
переполнены чем-то замужним, как вязким вареньем,
и глаза праотца наблюдают за дрожью блесны,
торжествующей втуне победу над щучьим веленьем.

Хлопни оземь хвостом, и в морозной декабрьской мгле
ты увидишь опричь своего неприкрытого срама –
полумесяц плывёт в запылённом оконном стекле
над крестами Москвы, как лихая победа Ислама.

Куполов, что голов, да и шпилей – что задранных ног.
Как за смертным порогом, где встречу друг другу назначим,
где от пуза кумирен, градирен, кремлей, синагог,
где и сам ты хорош со своим минаретом стоячим.

Не купись на басах, не сорвись на глухой фистуле.
Коль не подлую власть, то самих мы себя переборем.
Застегни же зубчатую пасть. Ибо если лежать на столе,
то не всё ли равно ошибиться крюком или морем.

tramontana 2 за ниженаписанное ответственности не несёт.

Я высоколобый зеленый слоник, мучимый неврозами вполне ясной этиологии, но вам не расскажу.

Все это - позорное убийство времени, и все вы канете в лету забвения как только появится что-то самое лучшее.

Туда вам и дорога.

Хотя вы, мои невидимые френды, мне странно дороги - меня читают девушки - моя одногруппница называет их глупыми школьницами, жаждущими внимания противоположного пола, то бишь моего. И я вам его дарю - но в ответ на ваше восхищение моими бесконечными талантами. Я красивый и самый умный.

А вы не читали китайских мудрецов, я и сам их не читал, вы не ходите по квартире в кимоно, и никогда не откроете входную дверь голышом.

вам снятся сны, мне они тоже снятся, и не имеют никакого значения.

Все это - чтобы потешить свое себялюбие - похвалите меня и я похвалю вас. забавно как вы ревнуете меня друг к другу.

Но я срочно заканчиваю - длинных постов никто не читает.

озвучил одни из персонажей "Жертвоприношения": всё что не является необходимым - грех.

...
[400x600]
другие варианты

...
[699x466]

У меня есть рефлекс, связанный с красотой – это слёзы.

Когда после «Jesu, meine Freude» орган на десяток секунд замолчал – я закрыл глаза и нервно откинулся на скамейке. Следующая прелюдия – «O Mensch, bewein dein Suende gross». Сейчас я услышу её вживую…
Ещё секунда…
ещё секунда…
ещё секунда…
ещё…
И вот!
Сверху и сзади, чуть извивающимся голубым мягким потоком поплыл звук, и за секунду заполнил всё пространство вокруг – нежный и грустный. Лёгкая дрожь пробежала по спине, и из-под отчаянно – в ожидании чуда – стиснутых век покатилась слеза. Через полторы минуты докатилась до улыбающихся губ, оставляя на щеке длинную тонкую полосочку щекочущей свежести, а на кончике языка приятный солоноватый привкус.

Тому, кто никогда не слышал минорные произведения Баха или даже никогда не видел «Солярис» я не знаю, как описать это состояние. Темнота под опущенными веками превращается в море, в реку, в сменяющие друг друга потоки всех оттенков синего, которые, медленно извиваясь, расходятся во всех направлениях, уходят вверх, вниз, влево и направо, обгоняют друг друга, сливаются. Я не чувствую тела, я чувствую вокруг ,как воду – когда ныряешь в море – только музыку, она обтекает меня со всех сторон, мягкая приятная на ощупь, и качает и несёт своим течением куда-то, и из-под век скатывается ещё одна слеза, и кажется, что ты умрёшь от этой невыносимой красоты, но она заканчивается, и открывая глаза, так удивляешь обыкновенным вещам: резной позолоченный канделябр, карниз с лепными ангелочками, невысокая женщина с карими глазами и острым еврейским носом слева от тебя. Свет лампочек распадается на звёздочки, как в фонари в мокром от вечернего дождя стекле окна. Ты всё же вернулся в этот мир. Или он вернулся обратно. И как странно, что он остался точно таким же…

Ещё в это вечер в храме Святого Людовика (католический костёл на Малой Лубянке) Исполнялись произведения совершенно незнакомых мне авторов: Ляйдинг, Торелли, Рейнберг. Особенно понравилась сложная красивая органная соната последнего. Не хватало внимательности следить за развитием мелодии, и мысли начинали убегать куда-то по своим делам - чаще к М.Д.– потом возвращались, а ушедшая далеко вперёд мелодия накатывалась огромным валуном, и я едва успевал выскочить, чтобы не быть раздавленным.