In 1545 Prince Philip (later Philip II of Spain) wrote in his father’s behalf to invite Vitoria to the Council of Trent. Vitoria declined, saying he was “more likely to go to the other world”. He died in the following year at age 60.
Великолепно. Я теперь буду точно так же отвечать по утрам на предложение мамы встать и поехать в университет.
И немного о латыни (о, как я люблю этот язык):
«Я в юности видел аттикоттов, племя из Британии, (которые) ели человеческую плоть, а когда они обнаруживали в лесах стада свиней, рогатого скота и овец, они обычно отрезали ягодицы пастухов и соски пастушек, считая их единственным лакомством».
...Пассаж выглядит бессмысленным и не связанным с контекстом; не исключено, что проблема состоит в ошибке переписчика. Если бы о мясе говорилось не «humanis» (человеческий), а «inhumanis» (нечеловеческий, то есть животный), в этом контексте «pastorum nates» означало бы «бёдра жирных животных», а не «ягодицы пастухов», а «fœminarum papillas» означало бы «брюшина свиноматки» или «коровье вымя», а не «соски пастушек».
На десерт — изумительная опечатка из "Суммы теологии" Аквината:
"Трактат о любви. Вопрос 35: Олени"
Традиционная октябрьская порция отчаяния (я тут такой хуйни намешала, что смысла это не имеет от слова вообще, но пусть лучше оно не имеет смысла здесь, чем в моей голове).
Argumentum реr viam regressionis
Сосуд разбился, меркурий сбежал, магистр сошел с ума; и третий день твой пустует дневник, и пятый день – твой карман. Из двух дорог выбирать одну сложнее, чем из трехсот; решай, с чем ты смешаешь чернила, решайся – яд или мёд. В итоге не будет иметь значенья, на чьей ты встал стороне, поскольку в обычной жизни грани не те же, что на войне. Что важно — так это долгая ночь (всех прочих ночей длинней), а также дорога к весне сквозь зиму меж сотен дурных огней. Вот – запах лилий, вот – запах гнили, вот – запах сожженных книг; зовись хоть магистром, хоть господом богом, но помни, что ты — ученик. Носки ставь врозь, говори по-халдейски, и помни, помни всегда, что за бедою страшней всех прочих — еще страшнее беда.
Конечно, ты ничего не запомнишь, конечно, ты всех умней. Конечно, истина — только в Боге (на крайний случай, в вине).
Глухие люди, немые книги… Но помни, где-то вдали спускается лестница с края неба и скоро достигнет земли.
Argumentum реr viam descendentem
От схоластики до стохастики — шесть времен и один залог;
От крещения до причастия — шесть времен и уставший Бог,
Колесо неохотно вертится, замедляешь опять шаги,
Ах, Фортуна, змея, кудесница, — потерпи, подожди, помоги.
От рождения до возрождения – сто страниц и один залог;
Величайшее наслаждение – знать, что где-то есть еще Бог.
Но планета все так же вертится, улетают из рук журавли,
И с небес спускается лестница, но никак не достигнет земли.
От магистра до магистерия – три ступени и сердце в залог.
От вакхически жутких мистерий до изысканно нежных эклог
Ты идешь, на ходу качаешься, шепчешь: ин номине патрис эт фили…
Но Господь и все его ангелы давно о тебе забыли.
Наконец-то! поговорить о ЗВ в женской компании. Дорогая К., ты такая замечательная, так славно, что ты есть.
Потому что про ЗВ я всегда могу поговорить с мальчиками, конечно, но не в таком контексте.
А здесь.
Сходили на очень странный концерт. Обещаны были Тикки, умопомрачительный мужчина со средневековыми инструментами и музыка в стиле "дарк ренессанс". В результате песен Тикки было очень мало; что до мужчины, то играл он, конечно, замечательно, но тексты заставляли нас с Ри обниматься и плакать. Из запомнившегося там была тройная рифма "его - его - его", живо напомнившая графу - "Божественную комедию", мне - "Песнь о Роланде"; зашкаливающее количество глагольных рифм и общая тематика в духе "Джонни Маффин уехал из Дублина".
Под конец концерта мы все-таки поняли, что значит "дарк ренессанс". Если Ренессанс - это любовь и бережное отношение к хорошей словесности, то дарк ренессанс - это безжалостное надругательство над всем, что эту самую хорошую словесность составляет.
Потом, впрочем, мы пересмотрели (то есть кто пересмотрел, а кто посмотрел впервые) 6-ой эпизод, и Ри теперь любит ЗВ почти так же сильно, как я. Наконец-то.
И, к слову о ЗВ, я не могу не:
Восторг и ярость, печаль и горечь; любовь, так много любви
Беги скорее, не время думать, зачем ты снова бежишь
Вот запах меда, вот ритм вселенной, сияй и смейся, лови
Лови детей на огромном поле, у самого края, во ржи
Чтоб с ними - за руку - падать в пропасть, а там уж только держись
Все тайны мира, все звезды неба, звучанье музыки сфер
Одним приятель, другим угроза и многим дурной пример
Одним смешон, а другим прекрасен, и многим - как в мае снег
Почти всесилен, почти легенда, и в чем-то - почти человек
Восторг и ярость, печаль и горечь, край пропасти - как устоять?
...Беги скорее, пока не вспомнил, зачем ты начал бежать.
20.06.12
Это цитата сообщения Рибике Оригинальное сообщение
Вид из окна
Здесь ничего не меняется: улица, по которой папа меня возил,
В школу, пока от нас не уехал; ветлечебница, магазин,
Вот старый дом твой, и я все еще ищу тебя взглядом,
Хотя столько воды утекло с тех пор, когда ты жила там.
Детская площадка, заросший пруд, полутемный парк,
То, что само по себе не ценно, но если так,
Сквозь окно троллейбуса увидишь их, проезжая,
Твое сердце взорвется от грусти и обожания.
Здесь ничего не меняется, кроме нас, проезжающих по делам,
И газет на асфальте, и листовок, расклеенных по углам.
Остальное – бессмертно, вечно, по крайней мере
По сравненью с вещами, в которых ты не уверен.
Так любовь или юность, или смертная красота,
Или цветы-однолетки, не оставляющие следа,
То, что уловимо только с помощью памяти или пленки,
Все уходит, оставив тебя никчемным, пустым и легким.
Может быть, я снова приду сюда через десять лет,
Чтоб посмотреться, как в зеркало, в больницу и ателье
(В первой давали справки, в другом продают балетки),
И они соберут меня заново, восстановят меня из клетки,
Из тетрадной клетки, в которой одной уместится
Вся моя жизнь – от школы и до больницы,
От школы и до конца.
В прошлую пятницу я отдала айпад в ремонт, который затянется как минимум до следующего понедельника, и это повергло меня в настоящую панику, ребята: я привыкла, что под рукой у меня целая библиотека книг, которые я читаю или собираюсь прочесть; все мои лекции, заметки, стихи, вотэвер. Пять гигов текста. Да я почти срослась с этим планшетом.
И вот уже шестой день я читаю бумажные книги, и это, конечно, совсем другая история, потому что электронную книгу ты не выбираешь: не понравится одна – откроешь другую. Бумажную книгу перед поездкой в метро, походом в ванну или на балкон покурить выбираешь тщательно и придирчиво, почти как в магазине (я уже почти забыла это ощущение).
Но я молодец, я ни разу не облажалась с выбором, и теперь хочу написать про все эти книги, потому что они охуенны, а моя память – не очень.
Это пост, конечно, скорее для себя, - но, может, кому-нибудь тоже пригодится.
Павич, Гейман, Борхес, Стоппард, Брайан Грин, Юли Цее, Йейтс, Брэдбери
…Не грусти. У тебя по карманам зимних пальто, летних плащей, рюкзаков и сумок
Разбросан сказочный клад, почти что золото Рейна
Там десять рупий, здесь пара латов, мифическая бумажная пятерка откуда-то из девяностых
Кусочек блестящей слюды из далеких гор
Ониксовый шестигранник
(Кошачий след, птичья слюна, шерсть единорога, имена мертвецов)
Словом, всегда найдется, на что купить сигарет в два часа ночи
…Не грусти. Пока ты в четырех стенах захлебываешься младенческим ревом,
Зло вытираешь слезы с горячих щек,
Вселенная все еще расширяется
Кометы расправляют хвосты
Взрываются суперновые
На скорости света время перестает иметь значение
(На скорости света почти все перестает иметь значение)
Пока ты поднимаешь руки, чтобы устало потереть холодными пальцами виски,
Твои руки успевают пройти сквозь тысячи свернутых измерений
Сквозь тебя успевают пройти миллиарды нейтрино
(В своем бесконечном путешествии через бесконечную вселенную)
Свет никогда не стареет и никогда не останавливается
…Не грусти. Смерть – это смерть, и судьба – это судьба, и апельсин – это апельсин,
И не нужно читать ни греческих диалогов, ни немецких монографий, чтобы понять это
При некотором приближении, конечно, смерть и апельсин вполне могут оказаться одним и тем же
Но когда-нибудь человечество достигнет звезд
(Для этого мы и были созданы, но никто никогда не читает инструкций)
И когда-нибудь человечество изобретет таблетки от старости и смерти
(Ты не будешь больше перебирать имена мертвецов, перестанешь молиться и просить за еще живых)
Когда-нибудь человечество изобретет таблетки от хамства и невежества
(Что звучит гораздо более фантастично, но все же, все же, все же)
Когда-нибудь мы все станем просто светом и время перестанет иметь значение
(На скорости света почти все перестает иметь значение)
В одном из мифов рассказывается, что, будучи ребёнком, Кришна имел привычку воровать еду у женщин. Когда одна из них пожаловалась матери Кришны, та спросила его, ел ли он пищу кого-то из соседок. Он сделал невинное лицо и сказал, что никогда не поступил бы так, и она может посмотреть в его рот – там не найдётся ни следа пищи. Но когда женщина заглянула в его рот, то увидела ночное небо, звёзды и планеты. Видение становилось всё шире и шире, и её объял ужас, когда она потеряла из вида Землю, она очутилась посреди бескрайнего космического пространства и осознала, что она – ничто. Затем Кришна пожалел её и восстановил иллюзию её тела, дома и маленького сына, стоящего перед ней с открытым ртом. Она сказала, что не видит никаких следов еды, но не хочет, чтобы он создавал кому-то проблемы, и отослала его играть.
Отсюда
Пожалуй, это было лучшее лето в моей жизни. Восхитительно бессмысленное и бесполезное, самое лучшее: два месяца я лежала на диване, читала книжки и смотрела кино.
В июле мы с Ри поехали в Питер, чтобы полежать на питерском диване. Почти никуда не ходили, почти ничего не видели, посмотрели весь Торчвуд и всего Доктора Кто, и еще парочку британских театральных постановок, и еще что-то британское, сейчас уже не вспомнить; прикалывались в темноте (с), спали в обнимку с пылесосом, много ели, закупились зимней одеждой.
Потом были чудесные десять дней у Темы в деревне. Бродить по полям, одуряюще пахнущим полынью, развлекаться речными забавами (есть лодка - играй в Боромира, нет лодки - играй в Арагорна. При помощи трех человек, двух матрасов и течения можно еще поиграть в гоночный болид из звездных войн), чистить и потрошить пойманную мальчиками рыбу (смотри, у меня есть собственная армия карасей-зомби), взахлеб читать список по зарубежке - Вульф, Брэдбери, Борхес, Маркес, Рабле, Бальзак; ночами смотреть в телескоп на луну, видеть все кратеры и моря, луна желтая и сделана из мягкого сыра, наполовину съедена солнцем.
Последние две недели августа в Москве, сладкие, тягучие две недели: почти никого не видеть, почти никуда не выходить, много читать, печь пирожки, кататься на велосипеде с записью лекций Борхеса в наушниках, или с еще какими-нибудь смешными лекциями, в особенности на английском, в особенности про эпическую литературу или раннее христианство: в них мне понятны абсолютно все слова, кроме имен и названий, которые приходится угадывать по контексту, а потом долго ржать, потому что вещи, которые английские правила чтения делают с греческим и латынью - это за гранью добра и зла.
Хотя, конечно, кто бы дал мне спокойно пролежать на диване две недели: был и фестиваль мировых культур, последние абзацы "Поисков..." Эко во плоти; была чудесная Яна, вытащившая меня на открытие какой-то выставки (дело было в ГМСИ, зал был полон репортеров и людей с Необычайно Одухотворенными Лицами, у нас в руках была надувная акула, обеим очень хотелось громко крикнуть вслух ЖОПА (самое естественное желание на подобных мероприятиях), поэтому минут через 15 мы оттуда сбежали, а минут через сорок пили масала-чай во дворе кафедрального собора, а минут через пятьдесят в уборной того же собора красили надувной акуле губы моей помадой. Яна ебанутая, я ее ужасно люблю); был Ри, с которым мы съездили на Буфест (платишь деньги, чтобы попасть в место с миллионом книг, платьев, блокнотов, открыток, бус, сережек этц, на которые у тебя НЕТ ДЕНЕГ. Удовольствие очень на любителя), а потом провели сутки у меня с едой и британским кино, и даже написали стихи про каннибализм ("Поздравляю, дорогая. Мы написали стихи про каннибализм без каннибализма", - непередаваемым голосом сказал мне Ри, когда мы закончили) на сквик-фест.
Была пьянка у Славы, на которой мы дегустировали самогон Олега. Самогон пах свердловскими булочками и на вкус тоже был как свердловские булочки (разве что на 70 градусов крепче). Самогон подействовал на меня довольно странно: захмелев, я ушла ото всех в темную комнату, лежала на диване, не включая свет, и полчаса читала про физику частиц. Мне было очень страшно.
Потом прошло.
Двадцать седьмое число, и с одной стороны, я соскучилась по учебе, по этому дивному ебанутому Кармартену, в котором вдыхаешь первого сентября и выдыхаешь двадцать пятого июня; с другой стороны, невыносимо хочется, чтобы оставшиеся пять дней превратились хотя бы в пятнадцать. Я читаю одновременно семь книг, из которых две на английском, одна - учебник физики, а еще три по объему приближаются к энциклопедии мифов народов мира. И еще как минимум три десятка я не успела прочесть, и еще много стихов, которые я открываю для себя только сейчас, потому что они на английском. Иностранный язык - одна из самых великолепных вещей в этом мире, по-моему: как бы хорошо ты его не знал, он чужой, ты не рос в его контексте, ты не знаешь его так идеально, как свой; поначалу ты даже не видишь штампов и заезженных слов, и какая-нибудь совсем простая строчка вроде there were angels dining at the Ritz раз за разом заставляет твое сердце замирать. Я могу поделиться с вами кое-чем, если вы еще не: например, вот, и вот, и еще это (первый раз, когда я его читала, я забыла, как дышать).
Словом, остановись, мгновенье.
(Мне кажется, это то лето-после-первого-курса, которого у меня было в десятом году, потому что в десятом году вместо лета у меня был персональный одноместный ад. А сейчас снова первый курс, то есть уже второй, снова лето, но на этот раз всё как надо, всё славно, все живы и здоровы, и можно вообразить, что мне не 19, а 17, и я никому ничего не должна, и вести себя соответственно.
Провела день в окружении детей, со всех сторон были дети разных размеров и возрастов, причем все - мои родственники.
Еве четыре месяца; не уверена, что она узнала меня, но точно узнала мой палец. Ухватилась - и все, пиздец, на ближайший час мы с Евой неразлучны. Мне рассказали, что ребенок, когда только-только рождается, уже способен выдержать собственный вес. Мол, это подарок эволюции: чтобы цепляться за волосы матери, пока она бежит за мамонтом, и руки у нее заняты копьем. Но пару миллионов лет назад мамонты вымерли, пару месяцев назад мама Евы побрилась наголо, а против природы не пойдешь, - поэтому Ева перешла на пальцы. На мои, в частности.
И между прочим! Всего 4 месяца, а она уже умеет делать пальцами, как Спок. Такой талантливый ребенок.
Ева тянется к моим билетам по философии, я кричу НЕТ РЕБЕНОК ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ Я СЛОМАЛА СВОЮ ЖИЗНЬ ТЫ НЕ ДОЛЖНА ТОЖЕ; шестилетний Макс тянется к моим карабинам, ну, это, в общем, еще ничего. Пусть вырастает большой, отращивает бороду и уходит в горы, и Еву пусть берет с собой, с такой хваткой из нее выйдет идеальная альпинистка. У Макса есть младший брат, два года разницы, драки за право оккупировать мой гамак, и мое одеяло, и что-нибудь еще. Очень трогательно.
Вчера к нам с другом подошел мужик лет тридцати и предложил выпить с ним: этой ночью у него родился сын, назвали Алексеем, много килограммов, много сантиметров, все дела, - а отметить не с кем. Что там отметить, - даже поделиться не с кем, кроме двух придурков, пьющих шоколадное чудо-молоко в четыре утра на автобусной остановке.
Вообще говоря, у меня меньше чем через десять часов экзамен по философии, и я тут подумываю с каменным ебалом сообщить преподавательнице, что я Казобон, я осознала, что есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: текущая вода, горящий огонь и ползущий младенец. Верно, билеты по философии не входят в этот список.
Другой вариант - вытянуть билет, увидеть там Спинозу или Декарта, съесть зачетку, заплакать и убежать.
А. В. посоветовал в рецензии быть помягче, никого сильно не ругать, использовать формулировки вроде "Вызывает вопросы..."
О да. Вызывает вопросы.
Эта книга по мере прочтения вызывала у меня очень, очень много вопросов.
Например, такие: "Переводчик что, идиот?", "Редактор что, идиот?", "Корректор что, идиот?", "Корректор что, слепой идиот?", "Что делать, когда начинают вытекать глаза?", "Сколько дают за преднамеренное убийство троих человек?", ну и все в этом духе.
Вот вам парочка цитат, чтобы вы осознали всю мою боль:
"...династия королей, последний из которых, Утерпендрагон, при помощи чар волшебника Мерлина зачал с любимой женой Ингерной сына, Артура".
УМРИ ВСЕ ЖИВОЕ. Утерпендрагон. Ингерна. ЛЮБИМАЯ ЖЕНА Ингерна. В принципе, все верно: не уточняется ведь, ЧЬЯ она была любимая жена. "С помощью чар волшебника Мерлина"? Если бы я не знала, я бы подумала, что Утер (простите, Утерпендрагон) был импотент. Ладно, поехали дальше:
"...целый ряд других героев, самые яркие из которых - Говейн, Ланселот и Парцифаль".
Говейн. Говейн. ГОВЕЙН. Почти как Говинда, только Говейн. Ок, подышали в пакетик, продолжаем читать.
Например, про "Историю королей Бретании" Гальфрида Монмутского.
Или про ковры. Ковер из Байо и ковер из Байе. Ковра из Байё в тексте не встретилось ни разу.
Глава про Робина Гуда началась с "Малютки Джона". Я стиснула зубы, хотя, по-моему, адекватный перевод - Маленький Джон, а "Малютка Джон" - подходящий псевдоним для карлика-порноактера.
Но следующая строчка заставила меня позеленеть и изрядно увеличиться в размерах:
"Эпоха романтизма добавляет ему и нежную подружку, Мэд Мэриан".
Maid Marian, понимаете? Maid Marian. Переводчик, редактор, корректор, умрите, пожалуйста.
Еще в этой прекрасной книге есть замок Неушванштейн, город Сант-Яго де Компостелла, Реймсская Богоматерь и прочие занимательные персонажи.
А теперь я пойду и попробую написать про это помягче.
ПОМЯГЧЕ.
