Марийские имена
01.11.05
В данной работе собраны имена, которые раньше бытовали у марийского народа повсеместно и частично используются в настоящее время. Целью сбора марийских имён явилось желание сохранить марийскую культуру, которая сейчас нейтрализуется под влиянием глобализации и ассимиляции. К сожалению, древние марийские имена сейчас почти забыты и сохраняются только в народном фольклоре, в то время как соседние народы (татары, русские) бережно сохранили свои древние имена. А национальные имена, как и национальный язык, песни, танцы, предания, народные костюмы, украшения, представляют лицо народа. Поэтому очень важно сохранить лицо народа в как можно более полном виде. Самобытные марийские имена достаточно красивы и подчёркивают принадлежность человека к марийскому народу.
Это цитата сообщения yoginya-Natalika Оригинальное сообщение
Галерея. Эрнст Фукс.
[425x500]Была на его выставке в 1993 году в Русском музее.
1930 13 февраля в Вене родился Эрнст Фукс. Его отец – Максимилиан Фукс, ортодоксальный еврей, не желая становиться раввином, бросил религиозную школу и женился на Леопольдине, христианке из Штирии.
Когда в марте 1938 г. нацисты оккупировали Австрию, Максимилиан Фукс был вынужден эмигрировать в Шанхай. Эрнст Фукс с матерью остался в Вене. Согласно законам гитлеровского рейха Леопольдина Фукс была лишена родительских прав; Эрнста отправляют в лагерь для полуевреев. После этого Леопольдина Фукс идет на формальный развод с мужем и тем самым спасает сына от лагеря смерти.
[362x500]
...
Разумеется, это не способствовало нравстсвенному возвышению Пипзама, а скорее полному и окончательному его падению. Ибо надо вам знать, что несчастье убивает в человеке его достоинство - о таких вещах каждому полезно иногда задуматься. Это уж какой-то жестокий неумолимый закон. И пусть даже человек твердит себе, что пострадал безвинно, все равно, он сам презирает себя за свое несчастье. А между презрением к себе и пороком существует губительная, роковая взаимосвязь - они кормятся друг другом, они подыгрывают друг другу, тут такое творится, что мороз по коэе дерет.
...
Томас Манн. Дорога на кладбище
Это цитата сообщения Гелена Оригинальное сообщение
УМБЕРТО ЭКО. ПРОИСХОЖДЕНИЕ "Протоколов Сионских Мудрецов".
УМБЕРТО ЭКО. ПРОИСХОЖДЕНИЕ "Протоколов Сионских Мудрецов".
Вновь сталкиваюсь в интернете с верой в могущественных сионистов и мировой заговор.
Что такое СИОНИЗМ ?
Реальный Сионизм - это еврейское национальное движение 20 века, целью которого являлось возрождение иврита, создание Израиля и возвращение евреев на историческую родину.
В настоящее время идея не привлекает молодых. Реальный Израиль отличается от идеала, но он говорит на мертвом языке иврит. Задача выполнена, сионисты вымирают от старости, как коммунисты в России.
Но вера в мировой заговор не оскудела. И оплотом этой веры являются "Протоколы Сионских Мудрецов".
В своем романе "Маятник Фуко" Умберто Эко упорядочивает все мировые заговоры тысячелетий, мнимые и реальные. Главы 92-95 посвящены вышеупомянутому саморазмножающемуся "документу".
Хотела скопировать вам его исследование, да не нашла текста в интернете (бесплатно). Поэтому конспектирую с книги.
Эко ссылается на книгу Мориса Жоли "Диалог в аду между Монтескье и Макиавелли" (Женева, 1864).
Программа евреев, как она приводится в "Протоколах", почти слово в слово совпадает с фразами, которые Жоли вкладывает в уста Макиавелли (в духе "цель оправдывает средства").
Однако сам Жоли безбожно перекатал целые куски своего сочинения из романов Эжена Сю "Вечный жид" и "Тайны одного народа", вышедших на 7 лет раньше. Там речь идет о мировом заговоре иезуитов.
Эко обнаруживает текст "казавшийся переписанным с "Протоколов сионских мудрецов" слово в слово, только с опережением на 50 лет".
Речь идет о последней главе "Тайн одного народа", где дьявольский заговор иезуитов объясняется во всех его преступных деталях в "документе", который исторический персонаж отправляет вымышленному персонажу.
Завладев документом, герой передает его демократам со словами, неотличимыми от предисловия Нилуса к "Протоколам".
С уважением к истине,
Гелена.А кто еще не читал "Маятник Фуко", того ждет отличная книга.
<...> Чаще всего можно слышать такое выражение, как "азохн вей". Сначала выясним, как оно переводится, а уж потом поговорим об употреблении. Хотя, и не разбираясь в этимологии, употребляют его обычно по делу. Собственно говоря, писать-то следует "АЗ ОХ-Н-ВЕЙ", что дословно переводится: "Когда (хочется сказать) "ох!" и "вей!".
"Ох" понятно, от хорошей жизни такого не скажешь, а "вей" значит "горе", пришедшее с нами, скорее всего, прямо с исторической родины, ибо все восточные народы выражают горестное настроение воплями и стонами "вай!", "Ой-вой!" и "вай ме!". (Сравните с еврейским "Вей из мир!" и "Ой-вей!", обозначающими то же самое.)
Но еврейский язык-идиш отличается одним качеством: слова в нем многозначны и зачастую выражают совсем противоположные качества. Причем собеседник это прекрасно понимает. А посторонний, чаще всего - нет.
"Сынок, - говорит мама, - ты совсем не занимаешься. И ты надеешься сдать экзамены?" "Азохн вей экзамены!" - отвечает юный балбес, что не следует понимать, как ужас перед испытаниями, а совсем наоборот: "Тоже мне экзамены, мама! В гробу я их видел!"
А вот на вопрос "Как дела?" ответ "Азохн вей!.." нужно понимать буквально: "Такие дела, что остается кряхтеть "ох" и "вей". И выражение "А глик от им гетрофен", что дословно значит "Счастье ему привалило!" в действительности имеет в виду такую беду, что не дай Б-г Вам! <...>
http://www.jewish.ru/history/words/2008/12/prn_news994154089.php
Ночные небеса в сиянье тайном звезд
Роднят меня с тобой сквозь бег тысячелетий.
Все те ж они, как встарь. И те ж миллиарды верст
Разъединяют нас. А мы – земные дети –
Глядим в ночной простор с поднятой головой,
Хотим в сиянье звезд постичь законы мира,
Соединив в одно их с жизнью роковой
И тросы протянув от нас до Альтаира.
Я, как и ты, смотря на лучезарный хор,
Стараюсь пристально проникнуть в сочетанья
Живой мозаики, хочу понять узор
Явлений жизненных и звездного сиянья.
Для нас с тобою мир – родное существо,
Столь близкое душе, столь родственно-простое,
Что наблюдать за ним – для мысли торжество,
И радостно будить молчанье вековое
В туманностях, во мглах, во глубине земной
И в излучениях – солярном или звездном,
Вскрывать покрытые глухою пеленой
Перед невеждами – космические бездны.
Для нас едино – всё: и в малом и большом.
Кровь общая течет по жилам всей вселенной.
Ты подошел ко мне, и мыслим мы вдвоем,
Вне всех времен земных, в отраде вдохновенной
И вне пространств земных. Бежит под нами мгла,
Стихии движутся в работе повсеместной,
Бьет хаос в берег наш; приветлива, светла,
Глядится жизнь сама из глубины небесной.
И явственно сквозь бег измышленных времен
И многомерные, крылатые пространства
Пронизывает мир незыблемый закон –
Стихий изменчивых под маской постоянства,
И вот редеет мгла. Из хаоса стремят
Формотворящие строительные токи,
Иные времена иным мирам дарят
И утверждают их движения на сроки.
И в созиданиях мы чувствуем полней
Взаимодействие стихий между собою –
И сопряженное влияние теней,
Отброшенных на нас вселенскою борьбою.
Мы – дети Космоса. И наш родимый дом
Так спаян общностью и неразрывно прочен,
Что чувствуем себя мы слитыми в одном,
Что в каждой точке мир – весь мир сосредоточен…
И жизнь – повсюду жизнь в материи самой,
В глубинах вещества – от края и до края
Торжественно течет в борьбе с великой тьмой,
Страдает и горит, нигде не умолкая
Новоиерусали́мский монасты́рь (Воскресенский Новоиерусалимский) — исторически ставропигиальный мужской монастырь близ Истры Московской области.
В северном приделе (Усекновения главы Иоанна Предтечи) Воскресенского собора обители погребён патриарх Никон.
Основан в 1656 патриархом Никоном как подмосковная резиденция патриархов. Монастырь был построен на землях села Воскресенское (Сафатово). По замыслу Никона, он в будущем должен был стать центром православного мира.
Ту́ла — город в России, административный центр Тульской области. Город герой. Расстояние от центра Тулы до центра Москвы — 185 км
Название город получил, по всей вероятности, от того, что Волга здесь делает угол.
Первое положительное летописное указание на Углич относится к 1148 году
Углич является одним из городов Золотого кольца России, часто посещается туристами (в городе нередко останавливаются круизные теплоходы, следующие по Волге). В городе сохранились многочисленные образцы русской архитектуры.
Среди основных достопримечательностей Углича:
Государственный геологический музей
им. В.И. Вернадского
 Музей Истории Земли |
| [226x179] |
Все с официального сайта http://www.sgm.ru/
ВСЕ С ОФИЦИАЛЬНОГО САЙТА МУЗЕЯ http://www.sovr.ru/
Почти 90 лет непрерывной собирательской работы, обширной научной деятельности, опирающейся на новейшие достижения исторической науки, творческое осмысление и использование накопленного опыта в различных музейных сферах, сделало музей крупнейшим центром изучения российской цивилизации со второй половины ХIХ века по сегодняшний день. Музей собирает, исследует, экспонирует исторические источники, документирующие социальную, политическую и экономическую историю нашей страны, духовное состояние общества на протяжении 150-летней истории его развития. В настоящее время в музее хранится около 2 миллионов памятников истории и культуры.
Обезьяну, которую американский профессор Дэвид Примак (Давид?) при помощи разноцветных кусков пластика учил "человеческому языку", звали Сара.
Коня, которого Карл Кралль научил извлекать кубический корень из шестизначного числа и "разговаривать" на немецком (отстукивая копытами числа и условные обозначения букв латинского алфавита), звали Мухамед.
Как в анекдоте:
- Как мы назовем собаку?
- Давайте Изя!
- Нет, давайте Мойша!
- Ну что вы? Это же человеческие имена. Давайте назовем его просто Вася.
Действительно, правая и левая стороны нашего лица совершенно различны. Достаточно составить два лица: одно из двух правых половинок, другое из двух левых (путем зеркального оборота, с мата на глянец, соответствующей половинке фотонегатива), чтобы получить подчас два совершен¬но чужих облика.
Причем как в случае с глазом: «правое» лицо (составленное из правых частей) в основном и главном будет еще более подчеркивать общее физиогномическое «звучание» настоящего лица.
Не так - «левое». Оно будет казаться совсем иным. «Правое» лицо, как показывает опыт, независимо от того, будут ли это современные фотографии или греческие, готические, египетские портреты, объединит личное и индивидуальное из черт данного лица. В то время как «левое» — типовое, видовое — выявит то общее, что данное лицо имеет с соответ¬ствующей группой или породой людей. У левши — наоборот. В тех же случаях, когда у персонажа видовое преобладает над индивидуальным, мы тоже имеем обратную картину. Так будет во всех случаях низкого уровня индивидуального развития — например, у детей.
Любопытно также, что в облике половинок лица имеется еще различие возрастной характеристики: имеет место тот факт, что левая половинка физиогномически будет вполне отвечать настоящей, «современной» правой лишь через ряд лет (восемь, десять, тридцать...). К тому времени и правая, конечно, «уйдет» дальше. Но левая будет былой правой на такое же количество лет обратно.
Здесь примечательно то, что правые половинки лица, относящиеся к разным возрастам, могут совпадать или не совпадать, но всегда совпадают в единстве и схожести любые левые половинки любых возрастов. Видоизменение и развитие левой стороны значительно менее отчетливо и значительно более медленно.
Левая и правая стороны лица оказываются, таким образом, принадлежащими к разным фазам поступательного развития, отставая в своем развитии одна от другой».
Я понять не могу двух вещей.
Первая - почему еврейские авторы пишут только про евреев? Или я не начитанная, или такая везучая...
У Рубиной, скажем: место действия хоть в Ташкенте, хоть в Москве, хоть в самом Израиле - действующие лица - евреи (поголовно). У Веллера, пожалуйста, Питер, столько коротких историй - так нет, все про евреев. Одна только Маринина национальность под сомнением, да и то...
Ну почему нельзя написать про кого-нибудь другого? Вот я начитаюсь немецкой литературы, про немцев пишу. Ну хоть бы ради эксперимента, не только ж про свою нацию пишут писатели. Вот многие русские и зарубежные авторы, например, замечательно и с удовольствием пишут... про евреев. От данной темы не отстает разве что тема геев, правда это уже не совсем национальность. (Вспомнилась шутка из одного американского мультфильма "там черный и белый геи поженились и жгут американский флаг", хотя это не совсем о том).
И второе - читатели вышеозначенной национальности вообще читают кого-нибудь, кроме писателей-соотечественников? Или о соотечественниках? Что-то из перечислений любимых авторов... В этом вопросе я не достаточно компетентна, оговорюсь сразу, литературные беседы затевала с лицами семитской национальности нечасто. Зато почти уверена, что Ремарка некоторые принципиально читать не будут, а по моему мнению немецкая литература - величайшая литература в мире, аминь.
Нет, я понимаю, с кого еще так замечательно пишутся карикатуры,что уж сам тот народ, что в анекдотах - народ, существующий отдельно от еврейской нации, какой-то абстрагированный литературный народ, имеющий с реальным из общего разве что прически, фамилии и порой (не всегда) острый ум. А из личного общения могу сказать, что далеко не так часто смеялась, как хотелось бы.
Читать только про то, что тебе близко и знакомо - это консервация в самом себе, в эпоху глобализации совсем не модная. (Та же эпоха глобализации заставляет меня оговориться, все люди разные, обобщать глупо да и вообще автор-дурак, но имеет право высказать свое личное мнение и тэ дэ).
Если уж совсем упасть до того, чтобы читать литературу только для развлечения (а развлечение - это не всегда только юмор, это порой и скупая слеза тоже, главное, чтоб подраматичнее) мозг, конечно, от повседневных дел отдохнет, но вторая, по моему мнению основная цель литературы - образовательно-воспитательная - не будет достигнута. И не познает законсервированный в себе человек общечеловеческой психологии и так и не поймет, почему из-за него все девушки (главное чувствительные русские) плачут или почему мужчины (не важно какие, все мужики одинаковые) не уважают. Тут меня что-то не туда понесло.
Варианта развития событий два - либо существующие только в себе нации не выживут в меняющемся мире... Я сейчас не только о еврейской говорю. Либо же наоборот, только они и сохранятся, тогда как другие перемешаются до полного отсутствия отличий. Хотя мы этого всего все равно уже не увидим, на том и завершаю.
С другой стороны, Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович, писатель столь
исконно и глубоко российский, что временные пертурбации на остроте его
творчества никак не сказываются, еще сто лет назад отметил: "Финны по
природе своей трезвенники, но попадая в Петербург, упиваются обычно до
совершенного освинения". Марина по филфаковской программе до Щедрина не
дошла, и к постижению классической мудрости возвысилась собственным
скромным опытом; что бесспорно делает ей честь, хотя и не ту, которой она
лишалась, приобретая этот опыт.
Михаил Веллер "Легенды Невского проспекта"
Она сделала маленький глоток и немного погодя еще один. Потом отдала
мне бокал. Я налил его до краев и выпил.
-- Ты не должен пить из одного бокала со мной, -- сказала Пат.
-- Этого еще недоставало! -- Я опять налил бокал до краев и выпил
единым духом.
Она покачала головой:
-- Ты не должен этого делать, Робби. И ты не должен больше меня
целовать. И вообще ты не должен так много бывать со мной. Ты не смеешь
заболеть.
-- А я буду тебя целовать, и мне наплевать на все, -- возразил я.
-- Нет, ты не должен. И ты больше не должен спать в моей постели.
-- Хорошо. Тогда спи ты в моей.
Она упрямо сжала губы:
-- Перестань, Робби. Ты должен жить еще очень долго. Я хочу, чтобы ты
был здоров и чтобы у тебя были дети и жена.
-- Я не хочу никаких детей и никакой жены, кроме тебя. Ты мой ребенок и
моя жена.
Несколько минут она лежала молча.
-- Я очень хотела бы иметь от тебя ребенка, -- сказала она потом и
прислонилась липом к моему плечу. -- Раньше я этого никогда не хотела. Я
даже не могла себе этого представить. А теперь я часто об этом думаю. Хорошо
было бы хоть что-нибудь после себя оставить. Ребенок смотрел бы на тебя, и
ты бы иногда вспоминал обо мне. И тогда я опять была бы с тобой.
-- У нас еще будет ребенок, -- сказал я. -- Когда ты выздоровеешь. Я
очень хочу, чтобы ты родила мне ребенка, Пат. Но это должна быть девочка,
которую мы назовем тоже Пат.
Она взяла у меня бокал и отпила глоток:
-- А может быть, оно и лучше, что у нас нет ребенка, милый. Пусть у
тебя ничего от меня не останется. Ты должен меня забыть. Когда же будешь
вспоминать, то вспоминай только о том, что нам было хорошо вместе, и больше
ни о чем. Того, что это уже кончилось, мы никогда не поймем. И ты не должен
быть печальным.
-- Меня печалит, когда ты так говоришь.
Некоторое время она смотрела на меня:
-- Знаешь, когда лежишь вот так, то о многом думаешь. И тогда многое,
что раньше было вовсе незаметным, кажется необычайным. И знаешь, чего я
теперь просто не могу понять? Что вот двое любят друг друга так, как мы, и
все-таки один умирает.
-- Молчи, -- сказал я. -- Всегда кто-нибудь умирает первым. Так всегда
бывает в жизни. Но нам еще до этого далеко.
-- Нужно, чтобы умирали только одинокие. Или когда ненавидят друг
друга. Но не тогда, когда любят.
Я заставил себя улыбнуться.
-- Да, Пат, -- сказал я и взял ее горячую руку. -- Если бы мы с тобой
создавали этот мир, он выглядел бы лучше, не правда ли?
Она кивнула:
-- Да, милый. Мы бы уж не допустили такого. Если б только знать, что
потом. Ты веришь, что потом еще что-нибудь есть? -- Да, -- ответил я. --
Жизнь так плохо устроена, что она не может на этом закончиться.
Она улыбнулась:
-- Что ж, и это довод. Но ты находишь, что и они плохо устроены?
Она показала на корзину желтых роз у ее кровати.
-- Вот то-то и оно, -- возразил я. -- Отдельные детали чудесны, но все
в целом -- совершенно бессмысленно. Так, будто наш мир создавал сумасшедший,
который, глядя на чудесное разнообразие жизни, не придумал ничего лучшего,
как уничтожать ее.
-- А потом создавать заново, -- сказала Пат.
-- В этом я тоже не вижу смысла, -- возразил я. -- Лучше от этого она
пока не стала.
-- Неправда, милый, -- сказала Пат. --С нами у него все-таки хорошо
получилось. Ведь лучшего даже не могло и быть. Только недолго, слишком
недолго.
Ремарк. Три товарища.
Я поглядел на деньги. Откуда он достал их? И так быстро... Я знал все
наши источники. И внезапно я сообразил. Я вспомнил любителя гонок
конфекционера Больвиса, как он жадно охлопывал нашего "Карла" в тот вечер у
бара, когда он проиграл пари, как он приговаривал: "Эту машину я куплю в
любое мгновенье"... Проклятье! Кестер продал "Карла". Вот откуда столько
денег сразу. "Карла", о котором он говорил, что охотнее потеряет руку, чем
эту машину. "Карла" у него больше не было. "Карл" был в толстых лапах
фабриканта костюмов, и Отто, который за километры на слух узнавал гул его
мотора, теперь услышит его в уличном шуме, словно вой брошенного пса.
Я спрятал письмо Кестера и маленький пакет с ампулами морфия.
Беспомощно стоял я у оконца почты. Охотнее всего я тотчас же отправил бы
деньги обратно. Но этого нельзя было делать. Они были необходимы нам. Я
разгладил банкноты, сунул их в карман и вышел. Проклятье! Теперь я буду
издалека обходить каждый автомобиль. Раньше автомобили были для нас
приятелями, но "Карл" был больше чем приятель. Он был боевым другом! "Карл"
-- призрак шоссе. Мы были неразлучны: "Карл" и Кестер, "Карл" и Ленц, "Карл"
и Пат. В бессильной ярости я топтался, стряхивая снег с ботинок. Ленц был
убит. "Карл" продан, а Пат? Невидящими глазами я смотрел в небо, в это серое
бесконечное небо сумасшедшего бога, который придумал жизнь и смерть, чтобы
развлекаться.
Ремарк. Три товарища.
"- Ты не должна плакать, -- сказал я. -- Я так горжусь, что ты не
плакала весь день.
-- Да я и не плачу, -- проговорила она, покачав головой, я слезы текли
по ее тонкому лицу"
"-- Что ты наденешь? Серебряное платье?
-- Да, Робби. Серебряное платье, в котором ты нес меня по коридору.
-- А с кем ты идешь?
-- Ни с кем. Вечер будет в санатории. Внизу, в холле. Тут все знают
друг друга.
-- Тебе, должно быть, трудно сохранять мне верность, -- сказал я. --
Особенно в серебряном платье.
Она рассмеялась:
-- Только не в этом платье. У меня с ним связаны кое-какие
воспоминания.
-- У меня тоже. Я видел, какое оно производит впечатление. Впрочем, я
не так уж любопытен. Ты можешь мне изменить, только я не хочу об этом знать.
Потом, когда вернешься, будем считать, что это тебе приснилось, позабыто и
прошло.
-- Ах, Робби, -- проговорила она медленно и глухо. -- Не могу я тебе
изменить. Я слишком много думаю о тебе. Ты не знаешь, какая здесь жизнь.
Сверкающая, прекрасная тюрьма. Стараюсь отвлечься как могу, вот и все.
Вспоминая твою комнату, я просто не знаю, что делать. Тогда я иду на вокзал
и смотрю на поезда, прибывающие снизу, вхожу в вагоны или делаю вид, будто
встречаю кого-то. Так мне кажется, что я ближе к тебе."
Ленц попытался что-то сказать, но Фердинанд уже продолжал снова:
-- Ты ведь знаешь, что я имею в виду: простую душу, еще не изъеденную
скепсисом и сверхинтеллигенгностью. Парцифаль был глуп. Будь он умен, он
никогда не завоевал бы кубок святого Грааля. Только глупец побеждает в
жизни, умник видит слишком много препятствий и теряет уверенность, не успев
еще ничего начать. В трудные времена наивность -- это самое драгоценное
сокровище, это волшебный плащ, скрывающий те опасности, на которые умник
прямо наскакивает, как загипнотизированный. -- Он сделал глоток и посмотрел
на меня огромными глазами, которые, словно куски неба, светились на его
изборожденном морщинами лице. -- Никогда не старайся узнать слишком много,
Робби! Чем меньше знаешь, тем проще жить. Знание делает человека свободным,
но несчастным. Выпьем лучше за наивность, за глупость и за все, что с нею
связано, -- за любовь, за веру в будущее, за мечты о счастье; выпьем за
дивную глупость, за утраченный рай!
ремарк. Три товарища
Фердинанд Грау был художником. Однако он давно уже умер бы с голоду,
если бы не обрел своеобразной специализации. С фотографий умерших он писал
по заказу их скорбящих родственников на редкость верные портреты. Этим он
кормился и даже не плохо. Его пейзажи, которые действительно были
замечательны, никто не покупал. Все это обычно придавало его рассуждениям
несколько пессимистическую окраску.
-- На этот раз заказывал трактирщик, -- сказал он. -- Трактирщик, у
которого померла тетка, торговавшая уксусом и жирами. -- Его передернуло. --
Жутко!
-- Послушай, Фердинанд, -- вмешался Ленц. -- Ты не должен употреблять
таких резких выражений. Ведь тебя кормит одно из лучших человеческих
свойств: склонность к благоговению.
-- Чепуха, -- возразил Грау. -- Меня кормит сознание вины. Благоговение
к памяти умерших это не что иное, как сознание вины перед ними. Люди
стараются возместить то зло, которое они причинили покойникам при жизни. --
Он медленно провел рукой по разгоряченному лицу. -- Ты можешь себе
представить, сколько раз мой трактирщик желал своей тетке, чтобы она
подохла, -- зато теперь он заказывает ее портрет в самых нежных красках и
вешает его над диваном. Так ему больше по душе. Благоговение! Человек
вспоминает о своих скудных запасах доброты обычно когда уже слишком поздно.
И тогда он бывает очень растроган тем, каким благородным, оказывается, мог
бы он быть, и считает себя добродетельным. Добродетель, доброта,
благородство... -- Он отмахнулся своей огромной ручищей. -- Эти качества
всегда предпочитаешь находить у других, чтобы их же водить за нос.
Ремарк. Три товарища