Мне вернули веру в светлое будущее. И плевать на химию.
Собираю счастье обратно по кусочкам.
Холодно.
Я иду на эту дискотеку как на казнь.
Вместо того чтобы бегать по квартире в поисках расчески и одежды сижу и боюсь вылезти из Интернета.
..Моя фея-крестная которая была в костюме гномика тоже будет там. «возьмет вод свое крыло».
Мама, не хочу видеть этих людей. Потому что уже просто никого не хочу видеть. И мой декабрь уже закончился. Вместе с рифмами, мыслями, поисками и поэтичными записями. Черк.
Хотелось тепла. Писать – всего лишь ещё один способ согреться. Замерзшие руки роняют спички. Черк-черк. Стучу по клавиатуре. И пальцам холодно, холодно… Хлопнули по глазам. Оглушили и оставили. Украв самое ценное.
Все тем же шрифтом – ненавижу. Не успела подумать, как возненавидела, раковину, носки, себя, других, елки, выпавший снег… На автомате. Уже и не скрываю что мне плохо. Нет, мне просто не о чем писать. Я не могу разогнаться по клавишам. Пытаюсь бегать, бегу, расталкиваю прохожим, ловлю ртом снег и воздух, а потом вспоминаю что совсем не умею бегать… Споткнулась и остановилась. Споткнулась и захромала дальше. Сутулясь от холода. Ругаясь от голода причитая просто по привычке. До серой двери в зеленое здание. «А вот и я…»
Открываю страницы дневников, открываю штук пять, выхожу из сети и начинаю читать.
А потом закрываю все.
И не потому что в дверном замке зашевелился ключ.
Я не знаю почему.
Страшнее всего перечитывать свой собственный. И так лень его писать.
Enter
… А потом была весна.
Битых три часа переделывали песню. В итоге практически сочинили новую. Через каждые две строчки Аня должна была выпрыгивать «из-за кустов» (кто будет кустами? Ну вот кусты, давайте Саша, она же вся в цветах… ), и кричать: с новым годом! Ей не надо учить текст, ей надо просто отсчитывать строчки.
Мы еле спели. Каждый раз подходя к следующей строчке, я вспоминала, что сейчас выпрыгнет Аня и… И петь не получалось. А Саша красиво и уверенно пела за нас двоих, ибо Настя тоже смеялась. Вот такие мы «солисты». И единственные идиоты подготовившие «сцЭэнку». (И нам дали за нее утешительный приз! То есть, по мнению учителей, у нас ничего не получилось?!)
Но была –совсем-не-пруха-
Праздник закончился рыданием под фортепианную музыку в опустевшей НДХШа.
[400x300]
Третий день просыпаюсь с гадким чувством, с желанием ненавидеть. Уже ведь и отвыкла за всю осень…
И плевать на всю литературу, на мысли, моральные и «социальные» убеждения, я просто тупо повторяю что ненавижу. Всех и вся. Что все достали.
А ещё неделю назад не менее тупо повторяла что счастлива. Что все замечательно и солнца свет, и слезы светлой печали и вздохи высокой надежды.
Кажется, будто все тело выстирали в чем-то мерзком и склизком. Выстирали всю радость и вдохновение. До обледенения умываюсь холодной водой, пью прямо из чайника, а оно все не смывается и отдает горечью во рту. Стекает по коже, собирается в комки в глотке. И ору, ору, припираюсь, возмущаюсь… И все-таки ненавижу.
И следом – не менее гадкое чувство, что не получается.
Ненавижу.
... и с чего я взяла что улыбался?
Что был, существовал.
Прочерк. Вас не существует.
Понимаю, что на этой фотографии не узнаю того человека, который мне улыбался. И как я его тут узнала?
И вообще, на всех фотографиях не то, что хочу увидеть. Везде не он. Не то, от чего сохнет сердце и кружатся мысли.
Просто не узнаю.
Каждый раз вижу по новому. (Поэтому не запоминаю)
И не разу как на фотографии.
Черт.
Считаю дни.
Нет.
Нет, нет, нет, нет.
Выливается изнутри всякая вера. Надежда не кончается. Не думаю что это любовь.
Стучать пару месяцев головой об стену, об планшеты и что-нибудь ещё, написать несколько страниц и в конце концов успокоится. Забыть.
Жарко и безразлично.
Слишком слезливо. Мне хочется писать не останавливаясь, не отрываться от тетради, но мне просто нечего рассказывать, просто не о чем.
Пусто?
Нет, не пусто. Что-то же происходит. Ведь столько приятного. Просто именно в этот момент меня пронзает и добивает скука. И лень. Приторно.
И сладкого в доме нет.
Хочу снега. Упасть, размазать по щекам и что-то говорить, говорить, говорить. Я даже петь не буду, потому что собьется дыхание, будет бешеная одышка, и я буду говорить, говорить, говорить и размазывать снег по щекам.
А потом перевернусь, и снова буду смотреть на небо. Опять тянутся вверх, мечтать о полете. И ничьи глаза (ничьи, ничьи) не испортят мироощущения. Не дырявые перчатки, не широкая дубленка, не сбившаяся на лоб шапка не ритмичное дыхание сердца внутри – какая разница. Будет небо. И никакой памяти о всех этих «взглядах в коридоры длиной»
Выбежала на экзамен, быстро шла по замерзшей земле. Казалось, будто предварительно меня взяли и хорошо потрусили. Казалось что дубленка на изнанке, шапка сползает и шарф перекручен.
И так сильно мерзнет лицо.
Мне никогда не работать полярником. «Знаешь, Анфис, у меня тоже мало шансов на эту профессию».
Чувствую себя замученным замерзшим существом. Через пару часов пойду зализывать раны и петь «ветра бездомного крик в закатном огне». Про тот самый.
Пристрастилась к одиночеству. Как сказала Чашка оно «свое, родное». Отодвигаюсь от всех сборищ. Проще самой стоять в уголке, прислонятся к стене, и засыпать до звонка. За два месяца перестало угнетать. Полюбилось.
На обратном пути увидела что лужи замерзли.
Упускать.
Я шатаюсь. Я просто хожу и шатаюсь, невнятно говорю и что-то там ещё.
Все расписано на две недели вперед. Время убито заранее на всю жизнь.
Я просто хочу спать.
Я может и не хотела просыпаться. Остаться в вязкой темноте, запутаться в пододеяльнике, остаться скованной на кровати. Смотреть в потолок и пытаться вспомнить. Но я забываю все на ходу. Появилось слишком много неважных вещей, которые необязательно помнить.
Темнота давит на ресницы. Я не высыпаюсь по четвергам.
Вдох-выдох. Заставлять сердце биться под дыхание. Заставлять ноги двигаться под дыхание. Но иногда так не хочется вдыхать. Не хочется тратить силы на очередной вдох, хочется просто идти дальше.
Я так люблю бежать по холодному воздуху. Путаясь, выпрыгивая из падающей сумки. Под дыхание.
Ты- стоишь своих откровений.
Я, я верю что тоже стою.
Ты- гений, я тоже гений.
И если ты ищешь, значит нас двое.
Четверг был ровно годом. С тех пор как я попросила её научить меня танцевать вальс. Праздник года дружбы. (только зачем МНЕ дарить голландский подсвечник, на котором даже не написано "made in amsterdam"? Чашка смеялась, что ксю купила его в переходе, а теперь... Такой подарок надо было дарить кате, через не делю...)
Улыбаясь поет
"я множу окурки, ты пишешь повесть"
[699x658]
Закружил голову?
Эх, декабрь.
Бродит, бродит компромат на меня, дискета с моим творчеством, информация о слабостях прошлой жизни. Никто не знает что это я, я не знаю, что это есть. А описанные личности узнают себя.
Так понимающе, так снисходительно спрашивала «ты сильно была в него влюблена?» Меня коробит эта фраза - влюблена. Я с ума сходила. А «влюблена»… Но господи, она была его девушкой. «А ничего что, катя с ним встречается?» Ах, а как я ещё смогу видеть это чудо? А разве я вам скажу? Ни за что.
Я просто успела понять пределы своей глупости и наивности. Накрашенные лица, так ровно накрашенные лица. Чем-то идеальные. А я стандартно, хронически перепачкана в краске. Водоэмульсионка не смывается с ногтей, сегодня проверим, смывается ли она с волос.
Я не выдерживаю, я опять на ходу срываюсь в вальс. Как год назад. Ровно год назад.
Не замечала Декабря.
У меня не было осени. Не было осени, просто не было. Зато был декабрь. Зато есть Декабрь. Поливает сверху светом, надувает мир как воздушный шарик. Нехватка воздуха так быстро восполняется.
Дорога домой уводит не туда. Экран телефона почти врет. Люди почти не выводят. Сердце почти не екает – у меня не было осени.
Вдохнуть на химии и пытаться успокоится. Перетерпеть алгебру. В столовой налетает угнетение. Пережить английский. Дожить да истории, вдохнуть глубже и дожить до конца. Кнопки телефона, шаги до раздевалки. И наружу с выдохом. Улыбаться, звать декабрь. Найти новый повод улыбаться.
Отказаться.
Воздуха так много. И непривычно много света. Все как-то не так.
Курсор кажется тараканом на экране.
Вдохнуть, выдохнуть и не дышать, слишком много воздуха. Декабрь, слышишь?
Когда я третий раз взвыла про «ветра бездомного крик в закатном огне», ксюха опустилась на колени и начала биться лбом об пол, хотя минуты три назад она так же орала какую-то другую песню пытаясь переорать меня, а ещё раньше мы пели почти в резонанс. А ещё раньше она так странно пришла вовремя и встретила меня на остановке.
Люблю её волосы – так часто прокуренные, пахнущие Катиными духами. Она обнимает и говорит «здравствуй, совесть» (раньше говорила «здравствуй, солнце» ) И я как-то горожусь своей ролью совести, я как–то уже и не смеюсь, когда говорю ей: это останется на твоей совести.
Она обещала кричать «со-весть, со-весть», в моем предстоящем уничтожении Ани. Аня не была убита, но была убита моя пилочка. Аня вопила, что совершила подвиг и я должна быть благодарна. О, нет.
Забег за две минуту в леди мармелад. Натянули шапки и понеслись. Я ополовинила Катину порцию, выпила её кофе и забрала сахар. Катя ругалась. «Предел моих мечтаний» смеялся, когда я смотрела на не съедобную салфетку. Ксю возмущалась, что она стоит, а её совесть «крысит пироженное». Съели и так же понеслись обратно.
Декабрь заливал улицы светом.
Я не знаю, как это описывать.
В соседнем дворе что-то жгли, валил дым.
16 детей праздновали день рождения на даче.
Ксюха поставила передо мной стакан с чем-то на вид похожим на апельсиновый сок. «Пей. Чтоб когда я пришла, здесь было пусто» и, уходя, шепнула Наде: «Я Анфису спаиваю». Несколько человек ополовинили стаканчик, и я с бессознательным видом начала крошить туда апельсина.
Съемки фильма о том что «В советском союзе секса не было, но была любовь.» «А вьетнамцы – наши соседи, и у них тоже сохранился коммунизм» И секса тоже не было.
На самом деле трезво и душевно. Лежа в темноте по очереди читали стихи. Держала Катю за руки, пришла к выводу, что у неё слишком холодные пальцы. Пришла к выводу, что от Ксюхи слишком сильно пахло дымом. Что я по ней слишком скучаю.
Пришла к выводу, что дни рождения, для общения с кем угодно, не с именинниками – с Надей общались потом, без гостей.
Кто-то вообразил себя доброй феей крестной.
Аня, ты садист, предатель и тп, в понедельник я тебя убью! Хотя бы частично!
Она позвонила мне, пока я ходила по рынку. Простая шутка вылилась в черти-что.Мы ехали в переполненном троллейбусе. Я кое-как держалась за столб, она пыталась держаться за мой пиджак. Я тихо пела «лорд Грегори», и мы вспоминали, как 9-го мая мы опять же ехали в троллейбусе, сидели, она лежала на моем плече, я пела ту же и песню, и обе глядели в одну сторону на «обворожительного шатена». Потом я запела «я водяной, я водяной, никто не водится со мной, – тут начинается истеричный смех – одни мои подружки, пиявки и лягушки». Гадали, что будет в воскресенье.
На её телефоне, на меня стоит «Солнце» 5nizzЫ. Приятно, даже слишком.
Надя, с днем рождения!
Задирать голову перед зеркалом, внушая себе новые установки.
Интересно, правильно ли я вырисовываю свою жизнь перед посторонними?
Пафос. Пафос – проблема молодежи. Пафос - черта дилетантов. А я высокомерно считаю себя опытным и умным человеком.
- Ну что ты опять такая замученная?
Она знает что спрашивать. Она всегда знает что говорить. Смотрит в глаза и доедает джем моей мамы. Она ест его столовой ложкой, я – маленькой вилкой. Она знает меня как облупленную, и мне казалось, что я её – тоже. Только теперь у меня другая школа, у нее парень моей мечты, общие друзья и совсем незнакомые знакомые. Она красиво говорит и так грамотно преподносит свой внутренний мир. А я стою на заднем плане. Анфиса? А… Привет Анфиса.
Господи, как же зависть портит жизнь…