Все тот же дождливый апрель. Воскресенье.
В соседней комнате – мама только что забрала наушники. А я сижу заплаканная и злая, плачусь Алине. Пытаюсь не плакать, а она все успокаивает. Гладит. Усердно, как собаку. Мне смешно.
Мокро. Ведем мою собаку на море. Две маленькие слепые обжоры.
Алине было мокро и холодно. И сапоги полные воды. А мне просто холодно. И вполне сухие резиновые сапоги.
На набережной – куча зеленых человечков. Фотографировались с нашим памятником, как с Эйфелевой башней. И все зеленые. А мы мокрые и вечно голодные.
Зонтик – антенна передает дом2. На обратном пути крабовые палочки разморозились в моей сумке. Пирожные доелись. Доелось что-то еще. Столько грязи впереди. Столько грязи позади. Нет наушников, больше нет еды. В чем счастье?
Холодно и мокро.
- Она все знает про меня. Все-все. Я этого еще не знаю, а она уже знает.
Смеюсь. Да, мне что-то снится, а днем оказывается, что она это делает. Мистика, одним словом.
Очередная вариация выгуливания моей собаки на тему «Я, моя подруга, ее парень». Три с Катей, одна с Надей и вот теперь с Ксюхой. Но здесь я покарайней мере не чувствую себя ущербно. Я верю в то, что не чувствую. Легче. Легче верить. Легче не искать повода убиться об первую попавшуюся стенку.
Моя собака дергает. Резко. И я падаю в самую что ни на есть апрельскую свежую грязь. (Не помню – вперед-назад, но самое жирное пятно и синяк – на коленке). Странное чувство, что в эту доли секунды я лежала посреди этой грязной дороги раскинув руки. И громко – Черт.
Но я упала не на спину.
Ксюха быстро подхватывает поводок. Ее парень помогает мне поднятся, а я до последнего момента уверено что это - ксю. И удивляюсь, видя черные рукава.
Чистые джинсы – в грязи, пиджак, который вообще нельзя мочить – тоже.
Черт. Черт, черт, черт.
- Черт! Мне не в чем ходить! Ну зачем, зачем с собакой я приличный пиджак одела?
- Поносишь свою зеленую куртку…
- В ней холодно! Черт. Все, завтра будет +10. Нет, +15! Завтра будет +15! И я одену панаму!
- А я сейчас сглажу и скажу что будет – 20…
Мое предсказание сбылось. +15 посреди дождливого апреля, панама и зеленая куртка. Реанимированный пиджак.
Ныла всю дорогу.
Слишком мокрый апрель.
У ребенка моральная травма. У ребенка забрали наушники.
При этом каждый вечер мама слушают ту же музыку что и я через свой плеер, и просит переводить тесты. Она спрашивает: «how do you own disorder?», утверждает, что у меня в комнате тот самый ‘disorder’, и пока он у меня там, наушники мне не вернут.
Алина утверждает, что у нее дома есть лишние, совсем такие же, со мной поделятся. А я свихнусь.
Я больше не жалею динамики своего телефона.
долбанный ли.ру.
От меня закрыты все дневники.
Комментировать не могу. Понимаю, сама не хотела, но все-таки?
От черт...
Это скомканное молчание оседает в памяти. В этой тишине можно было бы слушать дыхание.
Было бы.
Не самые справедливые выводы. Замешательства. Позади спирали и круги дворов и дорог.
Мы же художники. Мы обсуждаем цвет гор. Мы обсуждаем оранжевые рефлексы на черных колобках. Мы обсуждаем генеалогическое дерево колобков. Трудное детство, темное прошлое и свое настоящее.
Меня анализируют.
- И что же ты наанализировала?
- Я? «Она такая дура!» шутка.
Чуть не поубивала полгорода своим зонтиком.
Правда, роскошно – умереть от кривого наконечника моего зонтика?
- Анфис, ну зачем ты его взяла? Ты же знаешь, что я всегда ношу собой зонтик.
Позади столько всего. Позади столько свалок. Времени, чувств, событий, песен.
All the world I've seen before me passing by…
Я не могу точно перевести эту строчку. Зато она одна из тех единственных, которую есть с кем петь.
Анфиса, ты зазналась. Правда.
То в чем я мысленно упрекала других. Когда вдруг понимаешь что умнее/сильнее некоторых, теряешь контроль. Забываешь, что такая же жертва. А в это время кто-то смеется за твоей спиной.
- Звонила Алина, спрашивала, похожа ли она на клоуна. Я честно сказала что да. Но она спросила, похожа ли она на клоуна, когда сидит и спокойно читает учебник. Говорит, на нее смотрит мальчик и улыбается. Я сказала ей, что она ему нравится.
- А на меня мальчики не смотрят, улыбаясь, и уж тем более, когда я читаю учебник…
- Фис, ты подумай, было бы хуже, если бы они на тебя смотрели и плакали!
Смешно. Мне по жизни смешно. Сколько людей запомнят меня хихикающей и поющей?
Неважно. Не так важно, что запомнят. Хотя вот Бобер призналась, что из всех уходящих из художки ей правда будет не хватать только меня и Чашки. А остальные – это не страшно.
Какие же они все замечательные.
Вопросы которые мне страшно задавать, потому что впервые в жизни ответы могут оказаться по настоящему страшными. И мне иногда страшно. Только надо бы, слишком серьезно.
Я читаю ее дневник, слишком явные намеки на то что она сказала вскользь.
И что это – оттенок подросткового стиля или правда?
Слишком ясные глаза, не меняются, даже если нагло врут. Или спокойно молчат.
У нее в строчках раковые клетки, у нас впереди Краснодар с разницей в два года.
А я боюсь надумать лишнего. Боюсь понять неправильно. Перепугаться или не заметить. У нас полтора года позади.
Страшно говорить. А в ясных спокойных глазах – хоть бы намек. Зеркала, да и только.
Нет, серьезно. Успокой?
Остатки слов из когда-то любимых песен на память. На долгую-долгую память, чтобы тошнило при воспоминании.
Я не буду отвечать на комментарии, и не буду оставлять свои. Уж простите.
Дура, ты, Анфиса.
Белая-белая весна.
Дождливая и промозглая.
Как же меня достал этот дождь. Скользкий, мокрый.
А сегодня мокрый асфальт светился голубым небом. Но все такой же мокрый.
В школе мне было так хорошо. Непривычно хорошо для школы, тянуло поговорить. Но разговаривать со мной никто не собирался, только составили компанию в столовой.
Рассказывает что-то про своего парня. Рассказывает, рассказывает, в который раз и все то же само, все одно и то же.
- А у нас, как я понимаю художка, поступление, и никакой личной жизни?
- Это и есть моя личная жизнь.
Белая-белая весна. Мокрая. Сонная. Холодная.
Расписанные записи, которые мне так лень перепечатывать.
Такие радостные мысли. Разговоры в пыльном троллейбусе.
Я некогда не перестану признаваться в этой любви. Я так благодарна за прошлую весну, за прошлую зиму, за эту осень. За маршрутки, троллейбусы, «леди мармелад» и дворы.
За то мы можем петь. За то, что все это «останется на твоей совести».
Хотелось кинутся в объяснения и оправдания, что я всех люблю, и всех с равно силой, просто сечас эти чувства идут в такой резонанс. До слез.
Я не боюсь потерять.
Я не боюсь уехать. Мне жалко забывать.
….А если ты вот так вот будешь терять свою «выборочную» память, то кто же сохранит мою?....
Я люблю тебя. В сотый раз спасибо.
[375x300]
В сердце просится весна. Я дышу запахом цветов и порой плачу от состояния похожего на счастье. Я по уши влюблена в краснодарское худ. училище и в SOAD.
Ничего не говорите, я просто влюблена. Да. Мне пофиг, я два месяца их слушала и под конец влюбилась. Всю последнюю неделю я круглые сутки готовилась к поступлению и не вынимала наушники из ушей. В моей комнате не выветривается запах гуаши, в моей голове висят тексты и музыка. Я не могу слушать ничего другого. Да, я просто влюбилась. Это диагноз.
Мой виш-лист элементарен.
1. Поступить.
2. восстановление SOAD
3. Скачать не глючащие видео. Мой комп идиот.
Я затерялась в этих лабиринтах. Так давно, что никто уже не замечает. Затерялась в клонированных дворах высотных домов, с наушниками в ушах. И я не слышу ничего кроме чужого смеха и своего имени. В голове засела бешеная надежда на случайную встречу. Такая сильная надежда, которую можно было бы назвать уверенностью. Я натыкаюсь на люде, на самых разных, но все не то, нет той само главной, самой важной… «Господи, что тебе жалко, что ли?»
А у этого создателя есть чувства юмора. Мы идем навстречу друг другу, вынимаем по одному наушнику из ушей, здороваемся. Но это не то, что я просила. Это то, о чем я молила, от чего я выла год назад, но не сейчас. Но это уже неважно. Он совсем как его девушка, теми же словами и интонациями говорит: «Что ты можешь мне рассказать?». Я? Вам? Право… Жалуюсь на русский. Что писатель, а с русским проблемы.
- Да, писать хорошие вещи с ошибками это обидно.
Читать «хорошие вещи» и не разглядеть там себя? Где я почти прямым текстом… Ах да, это это не прямо текст.
Спасибо господи и на этом? Я отменила на этот день маршруты по дворам. Отменила все надежды до следующего утра. Мне хватило. Спасибо господи и на этом.
Пиная заборы и камни. Ведь это нереально. Нереально – он живет в другом конце города. А у меня не екает сердце. Уже. Но спасибо, спасибо. И на этом.
Темно.
Указываю на какое-то здание.
- Моя школа!
- Анфис, это котельная…
- А смотрю что-то дым идет…
- Слесари и плотники… Так вот где ты учишься!
Вся жизнь сводится к блужданиям по району и процессу поедания. Странно все это. Что-то теряется, а я только начала что-то понимать. Обнаруживать «неправильность» «некорректность» поведения. Что-то можно было бы и убрать.
Пока я поучаю свою собаку, из стаканчика с мороженным выпадает палочка и падает прямо на землю. Смеемся, я достаю из кармана вторую палочку. Предусмотрительная, блин.
Разогнавшись сложно остановиться, но сложно, сложно разгонятся. Теряю слова, теряю не склдадывается. Неделю, неделю пытаюсь сложить что-нибудь эдакое… так что пока никаких постов о высоком, никаких шедевром. Потоки мыслей заменяют.
Ждите.
Весна крадется рывками. Я пытаюсь придумать фиолетовое солнце и не замечаю, как засыпаю на уроке.
Время показало, что в моей жизни едва ли было что-то страшнее уроков химии и контрольных по алгебре. В очередной раз проанализировав последние годы жизни, в очередной раз пришла к выводу что 14-й год был самым-самым счастливым и ничто не идёт с ним в сравнение. Сносило голову, тогда просто сносило голову. А сейчас я как-то слишком много думаю. Я пытаюсь думать после школы вникать в уроки, но меня еле-еле хватает на полчаса. А завтра химия. Боже мо, как же страшно.
Столько всего, столько встреч за последние два дня и все нет то самой главной. На самом деле довольно бесполезной. Такой взгляд, боже мой, какой взгляд. Меня разрывает от тако бешено надежды, которую можно было бы назвать «уверенностью». Но невозможно. Слишком-маловероятно.
А так – столько счастья, столько счастья…
Иногда так обидно от всех этих фильмов картинок и песен. Даже плакать не хочется, только тяжелая уже надоевшая от глупости своей печаль. Так обидно от всего этого, что забываю какое все должно быть прекрасное. Прекрасное?... Грустно. Грустно.
Дура, ты, Анфиса. В некоторых аспектах.
Такое чувство, что я начала безбожно разочаровывать окружающих. Утихающие взгляды, севший голос и ни слова из меня. Такая благодарность людям, тратящим на меня время.
Сложно расставаться. Вы простите молчания, но все слова кажутся такими глупыми. И несправедливо надменными. Пара спасений.
«Хочешь, я завтра тебе шоколадку занесу?»
«Ты не болеешь, и прям в худ. Идти не хочется… крепись!»
Спасибо. А школа порой так невыносимо угнетает. В художке можно хотя бы расслабиться. Хотя бы не думать насколько все «разочарованы». Какая разница.
Играли в игру – один называет слова остальные песню. Почти все песни сводились к алкогольной теме. Винной.
«Я опять хочу вина, меня поют молоком»
«И в этом бою, как из крана вино…»
«Иван все лето пил вино…»
И, в конце концов, песня с названием «надо больше пить»:
…13-ый этаж,
Открытое окно,
Внизу стоит толпа-
Милиция врачи
Все смотрят на асфальт,
А там – бордовое пятно,
Накрыто бело простыней,
Откинулись коньки, когда еще летел…
Надобольшепить, надобольшепить, надо больше пииить…
И пьяные бокалы на рисунке. Какая радость.
Мы молча сидели в «Леди», сосредоточенно орудуя ножом с вилкой, поглощая тортики. С голодными глазами. Почти не слова наружу. Такая благодарность.
Говорили о том, что нет в жизни ничего святого. Совсем
6-е марта.
Голос сел, температура поднялась. Не зря я два дня намекала маме, что мне не стоит идти в школу. А она застеснялась моих и без того частых пропусков.
Алина приготовила гренки с киви и сахаром. Я очень благодарна, но совсем не знаю что сказать. Мы несколько минут лежали на диване, в обнимку с плющевой и живой собаками. Потом я начала пытаться уйти. Вспомнила, как бывает нам хорошо. Спасибо.
Спала весь день. Болят глаза, болит голова. Не предлагайте жаропонижающее, у меня на антибиотики аллергия. Мне просто надо отоспаться.
Наконец-таки начала подготовку к училищу. Господи, дай сил.
Мне еще расписывать концерт «крематория». Фото прилагается.
Так красиво не говориться и совсем не пишется.
Заброшенные тетради. А я исписывала их на всех уроках. Я помню третью перемену каждого понедельника. Знаем мы такие понедельники. Побежали со всех ног в гардероб, прочь от урока физкультуры. В обнимку с тетрадями по английскому. Прячась за чужими куртками, выглядывая над вешалками, глядя в мокрое окно, шепотом учили темы. Английский оказался красивым. Тихий шепот слов. Полифония.
С довольным видом ходила под дождем с наушниками и с собакой. Остановившись, раскидывала в сторону руки и тихо-тихо подпевала – весна. Идет.
Вальс по мокрой и пустой автостоянке. Мокрый асфальт отражает до невероятной степени. Дома уходят глубоко вниз, как в другой мир. Я кружусь и перехватываю поводок. Кружись и смеюсь самой себе.
Надменно и искусственно.
Я могу быть лучше. Но такое отчаяние, совсем не получается.
Ли.ру. удалил вс ех моих друзей.
Сообщества. Боже мой, боже мой. Ждите восстановления.