[300x225]
Хочется кричать. Кричать и что-то делать.
Неужели меня правда так беспокоит – но кто мы все после этого? Каждый (и я в первую очередь) забит в своем углу, и отковыривает свои кирпичики.
Ведь я их совсем не знаю. С восторгом заглядывая в глаза, думая, ожидая – остаюсь в своем демонстративном мире. Не то чтобы я все еще на что-то надеюсь. Я просто… Я просто.
Здесь мне страшно говорить, действовать. Еще недавно я говорила это про школу.
Теперь готова проклинать весь Новороссийск.
Хочу в Краснодар. Хочу обратно в Краснодар (Анфиса, почему ты не извинилась перед мусоркой?)
В отчаянии понимаю, что все это полный бред и детский лепет. И снова плакать, биться на полу в истерике. Так, как раньше – и громко, вслух отсчитывать дни и даты истинного счастья. Я не верю, что кто-то продолжает меня ценить. Я не верю, что я способна любить. Копаюсь внутри – а там лес предрассудков. Острые елки, вениками в небо.
Нельзя же так. Нельзя. И снова кричать, снова по полу – хоть какое-то оправдание.
Все хочется извиняться. Все хочется оправдаться, и чтобы хоть что-нибудь хоть кому-нибудь доказать.
Весь июнь было так хорошо. Свободно. С таким перечеркнутым прошлым.
А сейчас все по новому кругу. Все мои нерешенные проблемы лезут изнутри.
И я все еще их не решила. Бежать. Скорей бежать, последним трусом.
Позвольте мне вас не видеть.
Ненавижу жару.
Да что же это такое, и кому я так мило улыбаюсь и перед кем я даже помню, что было раньше? Стоит ли стоять у стенки круглый год, если дверь в ней появится только один раз? Стоит ли молотить и кричать, думать, писать, ползать, звать или демонстративно молчать, всем своим видом показывать – я здесь случайно? Ради одного того дня – когда можно будет войти в ту не самую главную в этой жизни комнату?...
Если не поднимать глаза – то можно было представить, что это была пустыня. Сухая трава и обломки веток. На каждом шаге из-под ног выпрыгивала стая кузнечиков и приземлялась в место моего следующего шага. Убивающая жара и в упор не помню какая песня в ушах.
- Ты где?
- В чистом поле.
- Ты что там, одна? Иди обратно.
Медленно пошла обратно и пришла в царство полумертвых людей. Кто-то стелился по земле и ползал на коленочках. Заламывал ножки, пытаясь уснуть. Люди пропадали и появлялись, пропадали и появлялись.
Может у меня испуганные глаза? Сплошной поток выводов и может даже доля ответственности – одна из трезвых единиц.
Убивающая жара, и если не поднимать глаза, если не вдумываться и не пытаться как раньше – уйти в небо то это просто то, к чему мы они все шли.
Мой слепнущий дед пытается доделать все, что не успел.
В ускоренном ритме играет похоронный марш и быстрые писклявые перешептывания. Гроб словно падает в яму. Словно с размаху. Я записываю ему запись с похорон его брата в Карелии.
Он едет в Питер – к сыну, к внукам. Ему нужен поводырь по большому городу. Кого же избрать для этой роли? Конечно же, меня.
А вот преследуемые мной цели еле достигаются – главная причина посещения Питера просто отсутствует, и находясь где-то в Крыму, наверное поет песни у костра.
Я, нервничая и заламывая пальцы, шлю письма. Пишу смс и комментарии. Молюсь – а вдруг сложится? Даже обидно – такая поездка в такое неподходящее время. Но все-таки – я наконец-таки еду не в Краснодар или Украину, а вот…
Теперь бы мне прочитать те книги, после прочтения которых мне отдадут красные наушники – и все будет хорошо. Как всегда.
Это так вошло в привычку – запыханной после трамвая, уставшей после курсов, пытаясь успеть на шестичасовой автобус, с двумя сумками и пакетом с планшетами подбегать к кассам с двумя сторублевыми купюрами и на выдохе:
– ближайший до Новороссийска.
- Девушка вы и так в Новороссийске.
И все-таки за последние два года все очень изменилось. Хотя для нашего возраста два года – это практически вечность, целая жизнь. И если говорить очень грубо, сглаживая мелочи, то каждый из нас держит в руках ту карту, которую хотел. И идет туда, куда хотел. И чувствует, и живет – мы стали тем, к чему стремились. По сравнению с тем, что сейчас творится, тогда между нами не было различий. Так странно, что можно было встретится таким похожим людям. Так странно, что такие похожие люди могли так измениться. Может просто вырасти?
А я все думаю что ребенок. Умнеющий, взрослеющий, но ребенок. Говорят что так и надо. Много чего говорят. Те, кто меня толком не знает, и видели такую малую часть.
А еще я поняла, что не сверну со своего пути. Что чужие жизни мне не нужны – я их не понимаю. Не то что бы совсем, но я так не могу.
Наверное, это еще одна возможность быть счастливой.
За этот месяц я успела окончательно полюбить Краснодар, решить, что я хочу учиться у Коваленко, отказаться от идеи учится у этого садиста, опять решиться, опять отказаться, найти свою тезку (о, слушай, если мы вместе учится, будем – ты как работы подписываешь? А то я привыкла просто «Анфиса». – Тогда я буду просто «Музыка» - все-таки моя фамилия не уступает имени) найти единомышленницу переписываясь на мольберте – после перечисления любимых групп мы спросили друг друга кто есть кто, и наследующий день она меня узнала; С Лилей мы успели съездить в красную площадь, сходить в аквапарк, сходить в просто парк (мама, я тут в парке, и тут столько белок, и они прыгают, прыгают, прыгают, прыгают…), прилично потолстеть, убедиться, что все пути приводят на улицу Буденного, облазить рельсы, прогуляться по мосту на закате и самое главное – поступить на коммерцию, с первого раза, и отказаться. Ибо ниже моего достоинства, да и вообще – садист он, Коваленко, Тиран и диктатор.
А Чашка молодец. Чашка поступила. С первого раза на бюджет и дизайн.
И в Лилю мы все верили, хотя она в себя не очень. А вот за Олю я даже удивилась. У нее же люди арбузоголовые…
[310x250]