я улетаю. А было мне знамение - обратный билет я потеряла. Только после третьего посещения кассы-офиса "Аэрофлота", словоблудных разборок и выплаты штрафа дубликат оказался у меня в руках. Единственной радостной новостью стало то, что вылет вечером - на несколько часов больше дома и нервных сборов неподъемного чемодана.

Вчера успела заглянуть в Новый манеж на бородинскую выставку, иначе потом бы уже не попала. Более 1000 экспонатов, так что даже некоторые гравюры, висящие особо высоко, приходилось рассматривать на цыпочках.
Много думалось и вспоминалось об этом историческом событии, которое каждому так по-школьному знакомо, по крайней мере по Лермонтову и Толстому. И как не умиротворенно верилось в толстовскую теорию об отнюдь не подавляюще роли личности в творении истории, а именно каждого отдельного солдата многопоточной армии, но глядя на иконоподобный портрет Кутузова и оставленного в муках гения Наполеона на стульчике в картине Верещагина, снова хочется увлечься верой в всеподавляющую роль личности как двигателя истории.
В противовес грандиозным впечатлениям героев битвы, трогательно теплым благославлением веет от нагрудной иконы или замасленной табакерки.
Я люблю Бородино. Люблю его по-лермонтовски и по-толстовски, люблю и по-своему как символичную битву титанов, в которой нет однозначного победителя. Одна историческая книжка подытожит, что торжествовала русская армия, другие неоспоримо бросят, что с все той же легкостью победы продолжал наступление Наполеон. В этом и есть настоящая история как наука, лишенная штампов, заставляющая разбираться, а что значит «выиграл», что являлось победой для каждой из сторон и тп. Люблю Бородино и в качестве поля как для трусливого хватания звезд, так и для проявления отваги и благородства с изысканно-легкой тенью показушничества.
Символична и потребность в праздновании юбилеев: живописны были торжества в 1912, уже готовятся к 2012. Это не просто обязанность, это необходимость хотя бы в редкие даты вспоминать что «были люди в наше время, не то что нынешнее племя» и стараться подтянуться хоть в чем-то под тех людей, «что умирать шли мимо нас». И я понимаю, почему рвались на ратное поле мальчишки-лицеисты. Да, там был и юношеский азарт, но еще и очевидно-однозначная возможность напрямую сослужить своему Отечеству, которой некоторым не хватает в наше запутавшееся время.
[350x466]

Именно такие три оценки я получила за экзамены, хотя для поступления в мой институт мне достаточно было получить ВВВ. Честно, не ожидала. Оказывается, если очень хотеть и все силы отдавать на одно дело, это работает. Ощущение скорее на радости, а ядовитого торжества. Поздравьте меня, первого октября меня ждут в Courtauld Institute of Art!
[320x320]

Вернулась: украла много картинок, запахов, оттенков, конечно же, фотографий. Теперь отсыпаюсь: снятся люди, утихше забытые, которые бы сниться не должны... В пятницу опять уеду в деревню к запискам о Питере, книжкам и яблочному спасу.
Не забывайте.

В этот день настроение было совсем не музейное, потому запланирован только один музей Литературы серебряного века. А поутру прогулялась большим крюком от Белорусской до Проспекта мира. В переулочках набрела на заколоченный дом-избушку с высоким порожком и резными наличниками на окнах, прямо как в нашей деревне. Если бы не забор вокруг, обязательно попыталась бы если уж не попасть внутрь, то хотя бы заглянуть через запылившееся окно. А на углу там восстанавливают какой-то массивный собор, но привлек меня против ожидания не он, а спавшие вповалку, прямо на земле рабочие. Жгуче знойное после двух дождливых дней солнце нещадно палило на них, дотягивая свои лучи даже сквозь редкую листву хилых деревьев. Но это была не картина бедности, вызывающая сострадание, а именно картина высочайшего натурализма, повести о труде.
Зашла в Олимпийский, искала себе обещанное в качестве подарка на ушедший День рождения собрание сочинений Лескова. Мой присмотренный 12-ти томник 1989 года выпуска так и лежит себе, но обнаружился еще хотя 6-ти томник, но 1973 и в гораздо более симпатичном издании, вот только там нет романа «Некуда», который у меня первым в личном списке обязательной литературы. Дилемма. Побродила еще, не нашла ничего неожиданного, отправилась в музей, который, как оказалось, находится в двух шагах от метро. Он же оказался закрыт, окончательно уверив меня, что сегодня пора уде было брать музейный выходной. Имея в своем распоряжении пару свободных часов до нашей встречи с дядей и отправкой обратно в деревню, выбрала излюбленный способ – три раза проехала по кольцевой, зачитавшись все тем же гончаровским «Обрывом». Пока ждала Сашку на выходе из метро Нахимовский проспект, нашла ларек, в которм по 25 рублей купила 2 тома Островского 1952 года выпуска и новенькую «Бегущую по волнам» с рисунками Толстой, хотя в Питер все равно собираюсь взять перечитывать мою любимую истрепанную книжечку, еще из серии Классиков и Современников. Встретились, закупили хлеба и гостинцев, я устроилась на заднем сиденье, и мы отправились в путь. За окном поля, леса, потом мелькнул Серпухов - в который я собираюсь заглянуть на подольше и посерьезнее в этом году - и так закончились мои Московские каникулы, а впереди будут еще.

Та самая избушка
[600x450]

Контраст эпох и нравов
[400x533]

На третий день уже значительно ленивее встала и не в семь, как обычно, а в восемь, да и до метро попросилась доехать вместе с дядей на машине. Впрочем, как только подошла к моей родимой кормилице Третьяковке, сразу сбросилась усталость, даже несмотря на серенький мелкий дождик. По-разному можно относиться к инициативе «Лавка мира», но яркие краски, смелые рисунки на веренице деревянных полотен, на мой взгляд, гораздо более украшают Лаврушинский, чем попытки в области современной скульптуры. Под тем самым сереньким дождем пришлось постоять еще минут 15 до открытия. Милая пожилая женщина предлагала встать под свой зонтик, я отказывалась, но взамен рекламировала выставку графики и новый зал Врубеля.
В залах графики гуляла полтора часа, что по сравнению с мне свойственными резкими и короткими визитами, очень долго. Про впечатления можно было бы написать целый очерк, расписывая тонко утонченного Сомова в изобилии, удивительно хваткую копию Серова с Тициана, по-гоевски гротескного И.А. Иванонва с его Гороховым полем, красавицу Гиршман в разных образах, но всюду саму себя, такую верно подхваченную и угаданную бакстовскую Саломею к Уайльду, череду остроумных портретов нашей серебряной художественной элиты, неожиданно воздушную и объемную «Японскую куклу» Кустодиева. Конечно же, главное мое внимание к Врубелю: тут и моя излюбленная акварель разбухше-распустившейся розы в хиленьком стаканчике, и эскиз венецианского панно, и все почти эскизы книжных иллюстраций с грозным Казбичем, хрустальной Тамарой в гробу, востреньким Печориным с дуэльным пистолетом и с соблазняющим дыханием Демоном у кровати Тамары. А когда я уже охватывала последний зал, подошла моя недавняя знакомая, готовая поделиться зонтиком, со своей подругой и поблагодарила, что я посоветовала эту выставку...
Потом сразу же в Инженерный корпус. Башкирский государственный музей – основные ассоциации: Нестеров и Бурлюк. Много русского Нестерова: сухая, измученная трава, молящиеся глаза и руки, а еще бойкий и почти идентичный эскиз к Варфоламею. Контрастнее, ярко и выливающеся красочно смотрится следующий зал с Бурлюком. Тут и спелые натюрморты, и навязчиво расписные башкирские ткани, и купечески-полные обнаженный модели. Выставка скорее всего будет интересна именно тем, кто хочет поглубже Бурлюка и Нестерова, поэтому мне как почитателю последнего была и родна, и мила. Уходя, невольно прошла еще раз по выставке акварелей княгини Ольги, любуясь и отдыхая.
В тот день планировала большие переходы и сразу после Лаврушенского направилась на Трубниковский переулок, что ответвляется от Нового Арбата. Дождика уже почти не было, можно было подольше постоять на Большом Каменном мосту, улавливая пресыщающе-обволакивающий запах краснооктябрьского шоколада. Сначала нырнув не в тот переулок, потом все же нашла филиал Литературного музея с его выставкой о Корнеее Чуковском – «Неистовый Корней». Очередной старинный дом, очередной безлюдный музей, так что даже хранительница включала мне свет в залах один за одним, когда я входила. Богатая смесь писем, книжек, иллюстраций, переводов, черновиков – все здесь говорит о непокорном системе, веселом, искреннем, русском писателе с большим добрым носом. По-наивному милы уверенные бойкие письма ребят писателю с по-детски виртуозными орфографическими ошибками и дельными вопросами типа «мне 8 лет, а вам сколько?» или «как там поживает доктор Айболит? Я вот тоже хочу быть врачом». Тем контрастнее на таком радужном фоне встают репрессии и цензура – грозные провожатые к будущему счастью коммунизма, с которыми не мог сдружиться ни сам Корней, ни его дочь Лидия.
В другом же зале – новые поступления в музей, среди которых самыми забавными выглядят записки Маяковского Лиле Брик. Оригинальный человек светится во всем, возможно невольно, потому вместо обычных «Буду в семь. Скучаю», тут вам и шуточные стишки, и даже аллегоричные карикатурные рисунки в виде преданной собачки с вострой мордочкой.
Чтобы дойти до филиала музея истории Москвы с его выставкой «Москва 1941ого», что на Зубовском бульваре (два шага от метро «Парк культуры»), был совершен самый долгий, почти часовой переход. Он мог бы быть форсированнее, но я шла не торопясь, да еще два раза засиживалась на скрытых в переулочках детских площадках, любуясь маленькой девочкой в панамке, подсказывая сколько времени и почитывая сладостно не торопящийся роман «Обрыв». На выставку вели красные стрелки и растянутые такие же агитационно-карсные полотнища. Возможно, благодаря этому залы не пустовали, а было несколько человек. Мне вновь повезло подслушивать комментарии пусть не очевидца, но человека очень близкого к тому году, в лице бабушки, приведший на выставку своего внука. Экспонатов очень много, все родное, все близкое, от чего-то молчаливо грустно, от чего-то от души весело. Грамотно сказала та самая бабушка: «Было и счастье». Символично, что на вопрос внука зачем снесли гостиницу «Москва», она не нашлась, что ответить. Я вот тоже не знаю зачем.
Несколько больших экранов постоянно Читать далее...

С утра тот же путь, только на этот раз цель – ГИМ. Покровский собор зябнет под моросящим дождиком, от которого прячешься под крышей Исторического, выжидая последние 10 минут до открытия. Сначала - на расхваленную выставку золота, которое впечатляет, довлеет, но не трогает или тем более умиляет. Тяжелые оклады, кадила, сокровищницы глядят отчасти пропагандистски настойчиво, безоговорочно объявляя свое богатство и превосходство. Есть, впрочем, и премилые, на мой вкус, вещицы в виде тоненьких пластиночек, иллюстрирующих благовещение или распятого Христа: в них тоже роскошь драгоценного металла, но нежная, деликатная. В моем любимом, вечно полузаброшенном двухзалье очередная камерная, очень подробная выставка, на этот раз посвященная юбилею юношеского студенческого фестиваля 1957 года. Обилие пригласительных билетов, афишек, фотографий с заморскими гостями, улыбок и ситцевых платьицев. Две пожилые женщины неспешно рассматривали фотографии за стеклом, комментируя и вспоминая: «А сколько детишек потом появилось!» :) Забавно, наверное, ходить на склоне лет по исторической выставке событий, частью которых ты был когда-то сам. Неужели и у меня будет когда-то подобное? И какова будет тематика той выставки?.. Только вышла из ГИМа, водяной стеной обрушился уже по-августовски прохладный дождь. Промокнув насквозь, все же пыталась спрятаться под козырьком двери выставочного зала исторического, заодно фотографируя серебристую крышу музея с черным силуэтом фонаря на переднем плане.
Направляясь по Тверской к музею современной истории России, не могла пройти мимо книжного, полюбовалась тяжеленными монографиями по Врубелю, Серову, каталогом московского архитектурного модерна. Музей современной истории России мой – да, да, угадали - очередной любимый! Я мало что смыслю пока в теории музейного дела, но мне кажется, что этот недавно обновленный музей на самом правильном пути в главной цели музея – его преподнесения материала зрителю. Я бы без преувеличения могла пробыть по часу в каждом из залов, но в тот день лишь вскользь прошлась по знакомым комнатам. В залах революционной эпохи полно милой чепухи типа зеркала с тайником, записной книжки да крестика на тоненькой цепочке. В этих вещичках больше истории, чем во всех памфлетах и листовках! А в другом зале конфеты с Лениным на обертках, а еще дальше гитара Высоцкого.
А в Воротниковском переулке, если идти в сторону Маяковской, отыскала Дом Нащокина с его выставкой детского портрета Зинаиды Серебряковой, где, позвонив в дверь, поднимаешься по крутой деревянной лестнице и попадаешь в заботливые руки хранительницы. Она усаживает в кожаное утопающее кресло, включает с самого начала (за неимением других посетителей) документальный фильм о тоненькой художнице с большими карими глазами. Тепло, уютно после продождившейся Москвы, так что едва не разморило и фильм смотрится сквозь дрему: мелькают кадры сельской жизни в Нескучном, любовной истории, женитьбы на брате, милых детей с таким же неестественно большими карими глазами, Парижа. Мне мил ее спокойный, светлый путь исканий в творчестве, очень личный, камерный, без претензий и замаха (не поэтому ли ей не давались такие монументальные задания как панно для Казанского вокзала?). Логично и то, что она не пожелала стать советской художницей с ее врожденным восприятием искусства как свободы и красоты. Сама выставка очень мила, наполненная пухлыми ручками, толковыми головками, изящными кукольными рубашечками и выразительными глазами.
Следующая остановка – Литературный музей на Петровке 28. Проходя мимо памятника Высоцкому, вспоминала, что в тот день был юбилей, так как из колонок звучал знакомый голос, а у памятника устанавливали сцену. В этом музее я была впервые, хотя давно собиралась. Расположился он в каком-то старинном доме, судя по богатому, но уже поскрипывающему паркету, неустойчивым лестницам и окошкам с милыми видами во дворик. Ни единой души в музее, а только челобитная Аввакума, жития святых, сочинения Екатерины II и прочие вдохновляюще пожелтевшие рукописи. И далее для каждого знакомого лица: Некрасова, Гоголя, Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Гончарова, Тургенева, Толстого, Чернышевского, Лескова, Чехова - отведено свое личное застекленное хранилище на тоненьких деревянных ножках. Неожиданным подарком стали две тончайшие, по-обычному едва уловимые, но такие подробные и всеобъемлющие акварели Врубеля! (вариант «Пророка» и «Ангел со свечой») В завершение рукописи Булгакова, которые позволяют стать очевидцами того, как он вымарывая одно имя-отчество своего героя, подыскивал ему другое, единственное верное и подходящее.
Закончить день собиралась музеем Гулага, который всего несколькими домами дальше, на Петровке 16, но, увлекшись ответвляющимися улочками, пришла туда, когда он уже был закрыт и охранник настойчиво советовал приходить обязательно завтра. А залюбовалась я на спрятанное за забором какое-то посольство с экзотическим флагом, церковь с зелеными куполами, полузаброшенный, потрескавшийся дом, еще одну Читать далее...

Четыре дня московских каникул начались по-исторически хронологично – с Кремля. Длинная, по-змеиному подвижная очередь из итальянцев, корейцев, японцев, американцев протянувшаяся от входа через Кутафью уже за полчаса до открытия Кремля и радовала, и напрягала. Просочилась внутрь с какой-то экскурсией, вскользь слушала очаровательный лепет нашего экскурсовода – девушки с длинными русыми волосами и в белой соломенной шляпе. В Кремле стало меньше зеленого от строительных сеток и больше слепяще-белого от свежей краски. Чередование горизонталей Дворца съездов, Ивановской площади и вертикалей колокольни Ивана Великого с троицей соборов создает ощущение чего-то поступательного, размеренного.
Изредка спокойствие крепости нарушают свистки милиционеров, если вдруг не дай бог кто вышел на проезжую часть, да шум пропитавшегося запахом масла и бензина Камаза, так контрастно, но величаво щеголяющего по самой Ивановской. Все клумбы благоухают петуниями и изящными скамеечками. Сидя на одной из них, перечитывала последний из рассказов в томике Тургенева – «Первая любовь». А потом фотографировала веселых итальянцев ,на их ломаный английский отвечая не менее ломанным, но итальянским.
Из гордости хозяина не стала выстаивать часовые очереди иностранных туристов, чтобы вновь зайти внутрь соборов, хотя хотелось. Полюбовалась и наружно шкатулочной Грановитой палатой, пузатым монолитным Успенским, но более всего моим любимым морским Архангельским с его белоснежными, аккуратненькими ракушками и серовато-спокойными куполами.
Полюбовалась и на выставку Картье с его часами, способными облагородить любую ручку, спокойно-созерцательной египетской коллекцией и жутковато-угрожающим колье в форме кричаще пестрой змеи. Тем контрастнее было затем посещение немноголюдных, словно покинутых Патриарших палат с тяжелыми, но крепкими половицами, сундуками, лавками и занимательнейшим иконостасом и где одна девушка, воспользовавшись тем, что я отвернулась, дотронулась украдкой до изразцовой печки, очевидно пытаясь соприкоснуться с историей.
Когда солнце стало уже припекать, решилась уходить, по дороге к выходу довелось увидеть яблони по левую руку и услышать такое впечатление маленькой девчонки по правую: «Это мы уже в Кремле? А такое ощущение, что мы на улице». Потом были красивые клумбы в виде куполов Покровского собора у Пашкова дома и фотосессия яблочного огрызка на пыльном окне по дороге к Кропоткинской.
С нездорово-кривой ухмылкой прошла мимо галереи Глазунова, незапланированно зашла в приятную галерею искусств стран Европы и Америки. Задержалась в зале с изысканными картинами Дени, как старому знакомому улыбнулась Ренуару, остановилась перед «Портретом Амбруаза Воллара» Пикассо, о котором не более месяца тому назад писала в экзаменационном эссе, долее других всматривалась в картины богатой коллекции Сезанна, а еще окончательно убедилась, что Моне для меня неестественно пестр и нервен.
Направляясь под конец в музей Пушкина, не смогла не заглянуть в давно полюбившуюся домашнюю галерею фотографий на Гоголевском бульваре, где можно оставить сумку у деловито читающей кассирши и посмотреть неожиданную по тематике выставку свадебных фотографий какого-то далекого австралийского фотомастера. Всюду красавицы с идеальным макияжем, в оригинальных нарядах на фоне итальянских улочек или нью-йоркских авеню. Ожидаемо неприятное впечатление произвели фотографии-пробы русских фотографов: как назло несимпатичные девицы, непременно в шубах и каких-то с претензией, но нелепых сапогах до колен, утопающие в какой-то деланной роскоши и с заготовленно-неестественными улыбками для фотокамер.
Устав, довольно долго просидела в скверике за метро, разглядывая изметровых прохожих с уровня каемки детской песочницы. Достаточно пошлости, более же умиления: каждый второй с мороженым, уставший дядя с нелепым портфелем сидит сутулый, но спокойный на скамеечке напротив и не подходит к своему зовущему мобильному; на качелях возникли две девочки: одна бесстрашно-резкая, другая испуганно и осторожно присевшая на свой краешек (такие типажи, словно из книжки!).
Повихляв по моей изначально любимой Пречистенке и ее переулочкам, как домой зашла в полузаброшенный музей А. С. Пушкина. В основном сосредоточилась на текущих выставках, одна из которых изобиловала оригинальными иллюстрациями произведений поэта. Несмотря на усталость не могла не заглянуть в самый родной зал «Евгения Онегина», а под конец и в киоск, из которого уже добрая половина изданий перекочевала в мой шкаф. Нашла там даже давно задуманное, пусть и современное издание Лермонтова с иллюстрациями Врубеля. Не купила потому, что в кошельке оказались одни почти фунты, не расстроилась от уверенности, что еще не раз сюда загляну. Усталая посидела на синих тюфячках на втором этаже, с возможностью наблюдать приготовления к какому-то мероприятию (явно не съемки «Культурной революции», так как та сейчас на каникулах) и крышу здания напротив. Так закончился первый, самый интенсивный, самый свежий, самый погожий из мне Читать далее...

По-южному горячая победа

[240x180]Ничего удивительного нет в том, что лично я и летом думаю о спортивной зиме, но событие, произошедшее в жаркой Гватемале в разгар лета, заставило всю страну, весь мир вспомнить о зиме. Правда, не «о делах зимы иной», не о зиме грядущей, а о далекой зиме 2014.
Бесспорно, я не могу не радоваться со всей страной этой символичной, исторической победе Сочи в борьбе за право проведения Белой Олимпиады 2014. Во-первых, Россия (СССР) абсолютный рекордсмен по количеству медалей, завоеванных нашими спортсменами-зимниками. Во-вторых, Россия в принципе ассоциируется со снегом и холодом, а зимних Игр у нас до сих пор не было. Впрочем, парадокс зимних игр, проводимых именно в субтропической зоне нашей страны, заслуживает отдельного внимания. Наконец, для красивой статистики – Россия станет страной, принимавшей как летние, так и зимние игры. Согласитесь, символично и всеохватывающе.
Однако, за кучей красивых фраз, пафосных речей, искренних радостей, детского восторга или напущенной гордости не стоит забывать, что даже обещающая, естественно, стать «лучшей Зимней Олимпиадой» Олимпиада в Сочи рискует доставить и некоторые неудобства и даже потенциальные неприятности.
У всех на слуху огромная сумма в 12 млрд долларов, отведенная для организации Игр. Трудно вообразимое количество финансов, которое можно было бы с большим успехом потратить на национальные проекты или социальную сферу. Впрочем, можно поспорить, что праздник он тоже нужен и на него не стоит скупиться. К тому же, не разбираясь так уж глубоко в экономике, полагаю, что Сочи окупит вложенные в него деньги, так как будущие стадионы и трассы можно будет раскрутить и использовать в качестве дорого туризма. В отличие от разорительных афинских стадионов, у города очень высокие шансы на стабильный приток спортивно настроенных туристов, ибо горные лыжи, например, в нашей стране на данный момент существуют не только как спорт, но и как дорогое, а главное модное развлечение. Бесспорно, все может поменяться к 2014 году; кто знает к тому же, чем будет увлекаться и на что задаст моду наш будущий президент, однако есть довольно прочные основания полагать, что Сочи будет процветать, а главное приносить доход и после завершения трехнедельного белого праздника.
Отметив экономический аспект, не стоит забывать и политический. Присутствие, а тем более чрезмерно активное участие в избирательной и агитационной программе самого президента, даже неискушенному зрителю дает понять, что эта победа нужна была стране. Зачем? Скорее всего, чтобы в пору систематических наездов на нашу державу по всем фронтам и направлениям показать себя, а точнее напомнить о себе. Стоит отметить, что это удалось на ура: разошедшийся Путин выдал речь на бойком английском (правда, с тяжелым русским акцентом), несколько фраз, будто невзначай, бросил на французском и, можно сказать, очаровал всех присутствующих избирателей. Что тут? Искреннее желание подарить стране Белую сказку или дальновидный шаг для вписывания в историю еще одного «доброго дела», которое не позволит забыть о благодетеле как минимум до 2014 года. Да и так ли нужна, с точки зрения политики, окажется эта победа через долгие семь лет? На данный момент, впрочем, как английские, так и американские газеты (и прочие источники) отозвались на нашу победу в целом положительно.
Теперь о социально-культурном факторе. Тяжко. Предполагаю, что тяжко будет иностранцам. Одно дело показное радушие «Русского дома», другое дело - взвинченные цены на питание, сувениры, жилье. Говорят, Москва самый дорогой город для туристов на данный момент? Что же, Сочи имеет все шансы обогнать Москву к 2014 году. Никаких наездов, но когда показывали ревущую толпу в центре Сочи, у огромных телеэкранов, а далее – того хуже – вставляли комментарии сочинцев...Над поведением, одичалостью, нездоровым восхищением всем иностранным и культурой вообще желательно было бы тоже поработать. С другой стороны, Олимпиада поможет сочинцам, дав огромное количество новых рабочих мест, может даже и перспектив.
Возможно, есть некая предвзятость в моих размышлениях, как человека, мечтавшего о летней в Москве, которой теперь уже нам точно не видать. Предчувствую, что поехать в наши же Сочи будет чуть ли не дороже, чем в Ванкувер. Но что жаловаться, это того стоит - поболеть за своих у себя же дома. Так что я лично уже начинаю откладывать в отдельную копилку «На Сочи». Кто со мной? ;)
Заметьте, что какие бы ни были аргументы против, им чаще всего подыскивается контраргумент. В конце концов, в потоке благородно-пафосных слов есть доля правды. Это наша общая победа. Это одно из немногих событий, которое властно соединить людей нашей большой и неоднородной страны одним делом, одной целью. Читать далее...

Решила воспользоваться своим временным пребыванием в Москве, а следовательно, в интернете, чтобы выложить кое-какие накопившиеся вещи.

ГТГ, Инженерный корпус

[120x598]Трудно вообразить себе место, более подходящее для выставки акварелей княгини Ольги, чем здание Инженерного корпуса Третьяковки, расположившееся в самом московском, на мой взгляд, районе города, в тихом и заброшенном, по сравнению с самой многолюдной ГТГ, здании. Вот и акварели ее, небольшие, светлые и искренние, кажутся такими же тихими, по-лаврушенски солнечными и отчасти заброшенными.
Основное впечатление от выставки – сознание того, что я бы рисовала и подмечала те же самые вещи, что и Ольга-художница: миниатюрную фигурку часового, синие васильки у забора, осень в своем апогее, аллеи с девушкой глубоко печального вида и книжкой в задумчиво опущенной руке да белые грибы и сирень. Некоторые работы вызывали улыбку воспоминаний, словно я разглядывала свои деревенский фотографии. Такой эффект особенно произвела акварель с белыми грибами, отнюдь не идеальными, а реалистичными, с обкусанными корявыми краешками шляпки и прилипшими листиками. Одним словом, схожесть взглядов и предпочтений дала повод почувствовать себя связанной с другим человеком, жившим ранее, продолжательницей определенных традиций, традиций взглядов и воспитания.
В целом, я заметила, что эта выставка, сама очень личная по своему содержанию (ведь все эти акварели делались вовсе не для выставок и на заказ), и у зрителей вызывает очень личные ассоциации и размышления. Мне вот, например, сразу подумалось про наших эмигрантов и вообще про людей, временно живущих в чужих странах. Вот Ольга пожила и в Дании, и в Канаде, а ведь всюду смогла оставаться собой и очень русской по привычкам и быту. Даже будучи в Дании, она выращивала цветочки в палисаднике, а в Канаде на Пасху на столе неизменно стояла корзинка с яйцами и собственно пасха, а зимой наряжалась елка. Значит, человек властен так поставить свою жизнь даже в чужой обстановке, что она будет цельной и традиционной. Значит, и я смогу. По-моему, так у меня это уже начало получаться.
В доказательство того, что акварели имели очень личное воздействие в целом на зрителей, а не только на меня, могу привести несколько дополнительных примеров, подслушанных мною на выставке. Не знаю как вы, а я в принципе отношусь к тем, кто предпочитает ходить на выставки один, но увлеченно и с азартной готовностью подслушивает обсуждения и комментарии людей вокруг. Этого, пожалуй, мне более всего не хватало в Лондоне. Не то что бы там не обсуждают, но никаких оригинальных замечаний мне не встречалось. А тут несколько человек при виде ухоженного садика или просто букетов цветов: васильков, незабудок, львиного зева, пионов, дельфиниума – вспоминали свои деревни и дачи. А две очаровательные пожилые дамы, любуясь изображением накрытого чайного столика на веранде, уставленной цветами и с видом на миленький пейзаж, чуть ли не в один голос сошлись на том, что мечтали бы сейчас оказаться там и вообще жить в ту эпоху.
Не знаю, позволительно ли провести подобную аналогию, но я бы эту выставку сравнила с демонстрацией своих, личных фотографий. Это набор видов, предметов, моментов, которые обратили на себя внимание определенной личности, и по ним можно очень о многом догадаться о жизни и внутреннем мире человека. Я посмотрела на то, что занимало Ольгу, я в чем-то согласилась, где-то оспорила, где-то не поняла. Похожее бывает, когда показываешь свои самые отборные и любимые, выстраданные фотокадры. Впрочем, возможно у меня напрашивается такое сравнение в основном потому, что мне фотокамера заменила неумение рисовать. К тому же эта выставка еще одно подтверждение моего понимания искусства как продукта размышлений, чувств, наблюдений отдельной личности, творца. Слишком широко? Возможно. Но ведь в безграничном понятии «искусство» для всех найдется место, если только это самый «продукт» сможет доказать, что он действительно плод долгих, напористых, оригинальных и идейных исканий.

29.06.07.

Отчаливаю ни свет ни заря. Три коробки книг, бумага и ручки с черными чернилами. Ах да, а еще пряники, сухари и шоколад к вечернему чаепитию. Приеду, вы меня не узнаете, так что запоминайте такой, какой была. ;)
До новых встреч!

PS Что за прелесть эта выставка в залах графики на Лаврушинском. Марина, ты была права. Год еще не закончен, но, пожалуй, эта выставка претендует очень серьезно на звание моей "лучшей выставки года". А зал Врубеля...Красиво. Не удивительно, что стены сделали синими. Самой сильной, на мой вкус, вышла правая сторона, в которой при приглушенном освещении выигрышно выделяется триптих "Фауста". Левая часть вышла какой-то слишком темной, впрочем, это компенсируется очаровательными интимными работами за толстым стеклом. А "Грезе", по-моему, совсем не идет толстая белая, пусть и с изящной маковкой рамка. Впрочем, все это меркнет перед самим фактом, сколько работ теперь представлено. Столько Врубеля в один день я еще не видела (плюс мои любимые иллюстрации Лермонтова в залах графики. И еще, сегодняшний день по истине особенный, ибо я видела эскиз к "моей" путеводной "Царевне Лебедь"!

PS 2 А лондонская бомба-то найдена на Пикадили, по которому я почти каждый день проходила, особенно когда забегала в бездонный книжный Waterstones. А ощущение полной отдаленности и непричастности.

А моя Москва хороша! На мой взгляд, именно плавящее лето, а не снежная зима, наиболее сближают город, село, деревню. Сегодня на беспощадно открытой солнцу площадке перед ЦДХ пахло пылью и сушеной травой так же как в каком-нибудь селе Ферзиково на пути в нашу деревню.
Машины мчатся, в метро душно и тесно, на Крымском мосту немноголюдно, в парке Горького приглушенно шумно, за нашим домом прихорашивают детский сад, вдоль дома красят скамейки, в окошке одиннадцатого этажа утреннее небо, а дома нет горячей воды. Это моя Москва и она хороша и неповторима.
А за окном уже светает, так я и не перестроилась еще на московское время…

Вот она, моя Москва. Без задумок, композиций или фотошопа, но все равно хороша! :))))
[600x450]

И не подумайте, что я утверждаю, что оно того не стоит, но плата теперь во всех музеях как за взрослого и отсутствие проездного оставляет осадок, будто я не дома.
Выставка "Европа, Россия, Европа" понравилась, хотя больше я наслаждалась просто тем, что я хожу по знакомым и исхоженным залам. Узнала двух изящных, осанистых красавица Сарджент из Тейт, приятно удивилась возможности живьем взглянуть на "Тихий пруд" Климта из австрийского Леопольд музея, который оказался закрыт во время моего венского путешествия.
Понравилась, пусть и немного наивно условная, но такая полная света, веры и надежды картина Вризакиса про приезд Байрона в Мессалонги, после изучения Делакруа, естественно, напомнившая о его аллегорической "Греция на руинах Мессалонги".
Неплохой показалась задумка французского художника с триптихом про век пролетариата.
И еще раз убедилась благодаря картине Прети с Неверующим Фомой, что он мне симпатичен именно тем, что отважился проверить, усомниться, а судя по остальным, напряженным и сконцентрированным на ране лицам, чувствуется, что и они бы готовы были проверить, но у них не хватило самостоятельности и смелости, пожалуй. Мне так кажется...
Впрочем (может, временно) цельного впечатления у меня в этот раз как-то не сложилось, скорее мысли и зарисовки по отдельным полотнам.

Ну что же, привет, Москва. Ты все так же хороша и не гармонична. Такая ошеломляющая смесь интеллигентности, учености, пошлости, спокойствия, шума, грубости, городского солнца и громкой музыки у метро. Район не изменился. Снова покрасили подъезды в удручающий болотный цвет и лавочки в по-детски солнечные зеленый и желтый.
Сегодня проходила мимо Третьяковки. Решила, что в воскресенье точно не пойду, лучше по традиции в будний да с утречка, к самому открытию. Но от группы англичан-туристов шарахнулась на противоположную сторону улицы. Уже зашла в Молодую гвардию и поняла, как я соскучилась по книжным, в которых, открыв книжку, можно любоваться на родные, русские буковки.

Впрочем, собственно про вчера. Раньше я бы сказала - сказка, идеально, счастье. Но боюсь, что этот год меня перепахал немало, ибо уже есть и за, и против.
За:
- я увидела школу, про которую тем или иным образом вспоминала почти каждый день
- люди, с которыми провел больше половины своей жизни. Все до одного красивые, уверенные и улыбающиеся
- учителя, на которых просто хочется смотреть и любоваться
- актовый зал, в котором все так же душно и в котором теперь уже никто так не зажигает, как когда-то мы
- воспоминание баек и школьных анекдотов, которые казалось забылись

Против:
- неотвратимое "а вот в наши дни", которое звучит так банально
- совсем не изменившиеся лица одноклассников, но изменившиеся обстоятельства. Это сбивает с толку.
- вроде еще родные, но уже с теми, с кем не очень тесно общался в школе, не так легко проговорить непринужденно более пяти минут.
- отсутствие некоторых тех, кого увидеть хотелось очень
- невозможность поговорить подольше с учителями, о том, что накопилось, что насобиралось. Но это подождет до сентября.

И несмотря на все положительные эмоции, усиленные не выспавшимся воображением и нервной с резкой перемены впечатлительностью, мне подумалось, что если бы кто-то написал хорошую, выразительную книжку о встрече выпускников (по сути, неважно через сколько лет) она бы обязательно была безнадежно печальной, и однозначно юморной, в попытке завуалировать эту печальность.

А на компьютере до сих пор сохранились мои пароли и рабочий стол с фотографией Суздали, что убаюкивающе обнадеживает, что меня тут помнили и ждали....

Вот я еду домой, а почему-то чувствую себя виноватой. Но ведь я никого там не предала, никого не обидела, не подвела. Наверное, это просто скорее боязнь, что это мне кажется, что за год ничего не изменилось, а на самом деле-то Москва тоже пережила уже год...
А сегодня пятница. Мой самый тут любимый день, когда я после занятий танцевала, потом виделась с русской лондонской тусовкой, а потом возвращалась. И хотя я стараюсь никогда не совать нос не в свои дела, но проходя по Бейкер стрит, а потом по улочкам Хампстеда, я всегда заглядывала в чужие окна, где притушенный пятничный свет, мягкие кресла с тяжелыми ручками и горький шоколад, а где-то студенческий шум, едко-электрическая лампа и чипсы да арахис. И каждое из окон по-своему притягательно.
Вот сейчас, убивая время перед отъездом, тоже смотрю в окно. Но в него никто не смотрит. Опять дождь, хотя утреннее ленивое солнце его совсем не предвещало. Забавно, что все прохожие, словно по волшебству, достали свои потайные зонтики. Я уже давно пришла к выводу, что они у них почти всегда с собой. А вот у меня как никогда не было зонта, так и нет.
За последнее время два раза называла Национальную галерею, что на Трафальгарской, Третьяковкой. Поняла, как я по ней соскучилась. Первый, к кому я пойду будет Васнецов. Потому что тянет к детскому и без подсказок родному.

[533x354]

Сдала. Все 18. Все до последнего. А сколько их еще в жизни будет...Попрощалась. Легко. Я рада, что эти учителя были в моей жизни, но вместе с тем, я не жалела уходить. Итоги подводить и делать выводы пока настроения нет. Но год пролетел, и это единственное, что я знаю наверняка...
Уже начали поздравлять с грядущим ДР. Мне подарили ноутбук и подсолнухи! И пусть сразу же аллергический насморк и чих, но какие предано-желтые цветы. В деревне ими бывало засаживали все поле. Скоро буду и там. До встречи дома! =) Спаcибо всем, кто меня ругал и вспоминал в эти дни! Верю, что не без вашей помощи..
[600x450]

Вот уже три экзамена осталось на следующую неделю. Прорвемся. Историю искусств, по крайней мере, уже сдала. Вот хочу, чтобы запомнилось, про что я на каком экзамене писала. Точные вопросы все не помню, они потом в интернете появятся, выложу только картинки, о которых я в своих эссе экзаменационных писала.
Эти были просто для самостоятельного анализа, а дальше по вопросам.
[511x240]

Discuss High Renaissance architecture.
[395x220]

The development of Roman free-standing sculpture.
[512x251]

Contemporary themes in works of Realists and/or Impressionists.
[512x384]

Discuss the post-impressionism style on the example of one of the following: Gauguin, Van Gogh or Cezanne.
[472x384]
Тут A2 начинается, то есть там гораздо больше примеров надо, но я все равно самые основные выберу.
What was new and what was traditional in the work of Masaccio?
[557x452]

The development of portraiture in Early Renaissance Florence.
[500x434]

Innovations and traditions in art of Gericault.
[450x527]

Discuss paintings that depict different aspects of Napoeleon's militray and/or political career.
[470x486]

завтра экзамен, Early Renaissance. А мне вот уже вторую ночь снится Маяковский. К чему бы? :) Уж лучше бы снился Липпи и Микелоццо, потому что мне что-то подсказывает, что про них спросят. Хочу опять удачи! :)

"Я скоро приеду домой"...интересно, есть такая песня?..Если нет, ее надо было уже давно изобрести!
Экзамены интенсифицируются. Если остались еще ругательные слова, то вот расписание. Причем, французский еще ладно, а вот на историю приберегите, пожалуйста, самые ругательные. :) Время пишу местное. По Москве плюс три часа. Уже скоро все закончится. Через почти две недели - домой!

Вторник - французский аудирование, чтение с пониманием - 09:00
Среда - история нацисты и католическая реформация - 13:00
Пятница - история Роберт Пил и консерваторы в Англии - 09:00

Брат, отдыхая сейчас с мамой в Испании, заболел ветрянкой. Вот только он уже не будет весь в зеленкиную точечку. Теперь есть какие-то суперновомодные лекарства. Знаю, я звучу по-старушечьи ворчливо и предрассудочно, но тем не менее...
Сегодня пока читала про все тех же иезуитов и Роберта Пила под пасмурным светом из окошка, дождь так и не прекратился ни на секунду. А мимо проехали за день аж четыре пронзительно мигающие полицейские машины. Это по нашей-то тихой улочке. Что-то происходит.