[393x274]В тот же царицинский день, я продолжила московское насыщение городом поездкой в центр, чтобы впервые побывать на выставке человека, не просто мне знакомого, а мне близкого, родственника, который знает меня с малых лет и с которым и сейчас часто видимся в деревне, реже в Москве. 11 сентября 2008 года в Манеже открылась выставка "Виктор Ахломов. Ретроспектива". В этот воскресный день на первом этаже была выставка спортивной индустрии города Москвы, было шумно, бегали маленькие, стройненькие девочки в гимнастических костюмах, с зализанными волосами и раскрашенными глазами, мальчишки боролись на матах, на ковриках продвинутые городские, но уставшие от жизни в мегаполисе люди занимались очищающей йогой. А на минус первом этаже, справа, где всегда проходят фотовыставки, было немало посетителей, черные куртки которых на фоне белых стен смотрелись еще одним, завершающим снимком. Как я была довольна, как улыбалась тому, что каждую фотографию с выставки я видела в мастерской, про большинство из них знаю истории, которые Виктор, отличный рассказчик, всегда рассказывает нарочито, но смешно и со стилем. Я ходила по выставке не спеша, внимательно подслушивая, проверяя, все ли улыбаются той милой, забытой, доброй улыбкой при взгляде на самые душевные фотографии. В основном работы были отобраны исторические, а если портреты, то знаменитых людей, среди которых все той же святыней висит фотопортрет Ахматовой с автографом Виктору Ахломову. Кстати, упомяну здесь, что помимо выставки в этом году у Вити вышла книга "Субъективный объектив" - набор фотографий, напротив каждой из которых размещено ассоциирующееся с ней у автора стихотворение. Там, в практически нагом виде стоит маленькая девочка Алиса в одуванчиковом поле, а напротив стихотворение забытого, удивительного поэта Игоря Чиннова. Впрочем, это становится похоже на хвастовство, поэтому более говорить не буду, а захотите посмотреть книгу, заходите (она правда хороша, мое излюбленное сочетание визуального и поэтического напротив).

А так как Исторический музей не обновил свои выставки, я выбрала наконец-то зайти в музей-квартиру Мейерхольда, мимо которой столько раз проходила мимо. Как теперь нередко бывает, музей живет своей сохраняющей жизнью в центре сиюминутно живущего, жилого дома, поэтому чтобы в него попасть, надо звонить по домофону, подниматься по живучей лестнице, звонить в дверь и только тогда вам откроют. Красивая, ухоженная женщина, тонко и с умом накрашенная, уже очень в возрасте, но прекрасно выглядящая, продает мне билетик, я оставляю вещи в ее комнатке, где на столе книжка, заложенная очками и плетеная вазочка с сушками и сухарями, в окружении изысканных, но не одного комплекта чашек. Музей замечательный - однин из тех музеев, где все пропитано любовью и знанием хозяев и смотрителей, где обилие материала заставляет завешивать плотно все стены, а исторические вещи той эпохи делать всего лишь элементами интерьера. Подлинные эскизы костюмов и декораций от самых передовых художников, к самым нужным в то время пьесам. Образ Мейерхольда для меня, не так глубоко знакомой с историей русского театра, это всегда образ творца эпохи рубежа веков; нередко, когда мне надо представить себе во всей его абстракции образ Художника-гения, я невольно вспоминаю этот всем известный фотографический портрет Мейерхольда. Этот музей так бы и остался для меня безлико хорошим, если бы не присоединилась ко мне словоохотливая в тот день смотрительница. Привычные для меня 30 минут по музею превратились в более чем часовой визит - так мы с ней разговорились. От Мейрхольда к современности, опять к Мейрхольду, про будущее театра, про настоящее его же, про за границу и страсть к путешествиям. Я в бесконечно новый раз признаюсь вам в любви, нашу культуру сохраняющие смотрители! Надо ли говорить, что уходить мне не хотелось.
[505x400]

А потом я грелась в книжном, при входе в который как стервятники на жертву налетают на тебя спекулянты, предлагая любые учебники и без затянувшейся очереди, но в три дорога. А еще потом полтора часа стояла в очереди в театре Чехова, чтобы в тот день попасть на "Утиную охоту" по Вампилову. Хотя дешевые билеты на неудобные места начинают продавать за полчаса, очередь набирается уже за два. Солидарные, мы давали друг другу выходить погулять по очереди и я, воспользовавшись этой милостью, успела еще за полчаса обежать музей МХТа, который хотя уже должен был закрываться и находится на самом шумном Камергерском, оказался безлюдным и впустившим. Вот куда стоит вернуться: качественнейшая смесь фотографий, костюмов и рисунков-декораций, так что столько Бенуа или Кустодиева-декораторов я никогда не наблюдала. Отперев два засова, меня таки выпустили и я вернулась в очередь.
Читать далее...

Первый день без деревни, воскресение, оказался столь насыщеным, что повествование о нем я бы хотела растянуть на два дня.

Вернувшись из деревни в субботу, я уже в воскресение начала свое последнее, двухнедельное московское гуляние. Рано утром, несмотря на холодность, граничащую с обидой, в природе, я поехала в Царицино. Выйдя из метро я попала в шумность пригородной электрички, с ее безликими скупщиками мобильных телефонов бывшего употребления и продавцами всевозможных полезных железяк. Найти дорогу не составляло труда уже потому, что в эти дни еще не закончилась ярмарка меда в Царицино, куда уже с утра слетаются сластены и почитатели традиций , простудной зимой спасающиеся чаем с медом или малиновым вареньем. Более того, помимо живых, слетающихся на мед москвичей-пчел, по дороге расклеены стрелочки-указатели с пчелкой мультяшного вида.

Как только проходишь в ворота парка, где для приличия только стоит охрана и одинокие вертикали металлоискателя, наполняешься воздухом, музыкой и заинтригованностью виднеющихся вдали зеленых остроконечно-башенных крыш. Как услышала я от одного мальчонка, переговаривающегося с девочкой-подружкой: "Это только крыша у него зеленая, а сам он красный, вот увидишь". То что мальчик назвал красным, я бы затруднилась назвать каким бы то ни было: цвет дворца розоват, его даже можно было бы назвать нежным, если бы не дробящая его поверхность морщинок-контуров от кирпичей. Впрочем, я пока не вижу стен дворца, а потому, так ревностно придерживаясь хронологии впечатлений, не буду забегать вперед. В первую очередь, это очень живое место. Здесь многолюдно уже с утра, здесь кто-то привычно и обыденно гуляет с детьми на площадке или с колясками, из которых смотрят закутанные в пеленки глазки. В воскресный день многие шли на службу в церковь, придавая Царицино еще больше практичности и живости, пользуемости. Поэтому на мосту быстро, но величаво мелькали платки на хорошеньких или скорбно-смирившихся личиках женщин, бегали и громко смеялись дети. Благодаря несмолкающей и очень бодрой, но легковесной музыке, вторящей шуму большого фонтана, создавалось впечатление какой-то фильмной, снятой на камеру идилличности, сплошь состоящей из крупных планов, из личного переводящих все чувства на уровень обобщения: смех, радость, блеск глаз, спокойный, бытовой разговор, молодежное паясничание, торопливо-христианские длинные юбки или фотографирующие себя подростки. Как и везде в последнее время очень много себя фотографирующих, то ли паясничающих и кривляющихся, то ли желающих и себя вписать в историю, в самую ценную из историй - историю событий. Группами ходили школьники, другими - военные. Зрительно такие красивые все, молодые, проказничающие, а вот речь, что первых, что вторых скупа и однообразно недоразвита. Третью группу составляют уборщицы - совсем молоденькие девчонки, все накрашенные дельно, даже элегантно, работающие вяло, но умело. И ведь не удивительно ли: первые две группы в данном случае потребители, а третья как раз хозяева, те кто создают там чистоту и красоту, поддерживают ее, не всегда сознавая свою значимость.

Я гуляла по плавным, женственным изгибам прудов и только увидев наверху миловидный павильон Миловида, поднялась по довольно крутой и узкой тропинке. Он был удивительно заброшен, одинок, хотя в нем чувствовалась свежесть реставрации. Эта постройка классицизма смотрела очень гармонично, хотя и в контрасте с темным, диковатым лесом, его окружавшем. Через пропорционально верные, белые колонны, так усадебно смотрелась водяная гладь прудов. Гуляя по парку я видела странную, с маленькой головой Диану скульптора Бурганова, у которой кто-то из гулявших когда-то раскрасил фиолетовым цветом ногти: вот и пойма, то ли вандализм, то ли желание подправить не достаточно красивую царицу лесов. На скамеечках встречались одинокие дедушки или бабушки, реже пары; в лесу быстро мелькали спортивные костюмы бегающих. Ухоженность парка была впечатляющей, особенно красиво смотрелись темно-розовые дорожки плавно растекающиеся по темному лесу. И лишь в одном уголке, перед оранжереями, загороженный высоким сплошным забором виднелся сруб сгоревшей избы, вокруг которой ,одичав, разросся классический русский сад: с антоновками, черноплодкой и китайкой, на которой краснели эти типичные, крошечные, вишнево-небольшие красные яблочки. В заброшенном саду в моей деревне растет одно такое дерево, из яблок которых бабушка варит то особенно варенье, особенное не только тем, что в нем сварены целые яблочки на длинных палочках-ножках, но и тем, что яблоки для него наворованы в заброшенном саду с окрапивленными руками и штанами, усеянными колючками. Хоть и маленький, но кусочек заброшенности не посмели уничтожить и в этом новоделанном музее-парке с претензией на масштаб и модность. Таким образом я обогнула здание самого дворца, словно оставив самый лакомый кусочек на последок.

Постройка дворца и всех прочих помещений с их готическими деталями, но общим неравномерно готическим впечатлением мне небывало понравилвсь, Читать далее...

Вернувшись из деревни, до сих пор не верится, что сказка закончилась так запланированно, несмотря на то, что дождь размыл дорогу так,что пришлось нанимать трактор, чтобы вывести нас, велосипед, коробки книг и антоновки.
Теперь еще две недели Москвы, полухудожественной-полуделовой, а потом в учебный бой. Соскучилась только по учебе, Национальной галерее, а главное - по моим друзьям.

[533x400]
Четвертый день выдался динамичным, ярким, глубоким, дерзким, новым, задорным. Позволив себе поспать долее обыкновенного, не отправляясь на рассветную прогулку, я уже в начале девятого была у Эрмитажа. Несмотря на то что музей откроется только в 10:30, уже сформировалась голова грядуще-нарастающей очереди-змеи. Нечто паломническое есть в необходимости стоять в очереди под добросовестным солнцем-трудоголиком. Получив входной билет одним из первых, ожидаешь, что сможешь по крайней мере какое-то время побродить по отдаленным залам музея в тревожно-тихом, приятно-гнетущем одиночестве. В Эрмитаже творятся чудеса: словно, сломившая дамбу река, толпа устремляется в музей, заполняя все возможные щели. Быстро становится душно, тесно, появляется необходимость сопротивления общему потоку. Впрочем, как я и условилась, говорить о посещениях Эрмитажа и Русского в этом рассказе я не буду. Упомяну лишь итальянские залы, в которых я и провела большую часть времени, после изучения в этом году флорентийского кватроченто, совершенно по-особому заиграли и запереливались Джантиле да Фабриано, Липпи и особенно Фра Анджелико. После резкий скачок к Франции: "Наполеон на мосту Арколь" работы Гро, про которую я так чрезмерно-увлеченно писала на экзамене, "Сафо и Фаон" Давида, с тем самым призменным взглядом, который так испугал меня в свое время.

На выставках я обещала останавливаться поподробнее. Мировинги никак не могли расшевелить воображение, несмотря на искреннее желание. Зато на целый ряд символических полетов сподвигнула "Голова медузы" Рубенса, которую мельком видела еще будучи в Вене. Мне в тот момент не казался фантастическими или выдуманными ни сюжет, ни его воплощение. Там, где один человек видит вьющиеся темные локоны на голове открыто, ехидно злой женщины, другой увидит эдакую врожденно-пакостную Горгону с змеями-кусачками вместо волос. Разве не так? Разве не есть и Горгона, и ее образ, переданный пониманием Рубенса, другое, образное видение явлений мира. Кстати, и не одна женщина бы мечтала, чтобы ее волосы вились с таким привлекательным, естественным, захватническим постоянным изяществом.

Потом сразу же, без лишних мечтательных прогулок, обратно на Невский. Так неожиданно пуст оказался Строгановский дворец, расположенный в самой чаще Невского, пропускающий мимо тысячи деловитых людей каждый божий день! Здесь была незапланированная мною выставка фотографа Фольборта, занимающегося не новым поиском: визуальных образов, знакомых нам по повседневности, в недрах нетронутой, недогадывающейся природы. Есть довольно удачные кадры, особенно "Мать и дитя" по Климту: мох на скалах, образовавший очертания действительно близкие австрийскому виртуозу. Строгановские залы, как раз-таки запланированные, оказались незапланированно впечатляющи. Здесь сочеталась их свежая отреставрированность, пустая непосетительность, дворянская роскошь со вкусом с шумом, хотя и отфильтрованным, доносящимся через распахнутые окна с Невского, осовременнено знойным солнцем и опошленным визгом машин. Очень понравились интерьеры - один краше другого. С запальчивым задором и ехидной наглостью представляла себя хозяйкой этого изящества вкуса. Впрочем, относительно пустые залы довольно быстро и непринужденно выпроваживают посетителей, поэтому в так приглянувшихся мне комнатах и залах я провела не более получаса, заглянув перед уходом в залы, где экспонируются предметы из строгановской коллекции: занятные, но как-то слишком резко по-музейному экспонатные и даже чуточку скучные, на мой вкус, в соседстве с легкостью восприятия разнообразных интерьеров.

Затем у меня была намечена полдневная прогулка по совсем еще незнакомому мне Васильевскому острову. Перешла через Дворцовый мост, издалека полюбовалась белыми и кремовыми свадебными платьями, уже растрепанными и потому такими волнисто живыми. Сразу у Университета свернула направо, отправилась вдоль, чтобы хоть как-то спастись от неотступного зноя набережной и чтобы поскорее заплутать в улочках. Это оказалось на этот раз довольно сложно, так как в основном улицы планировочно прямые, стройные и логичные. Нашла церковь святой Екатерины, на двери которой по-детски чистым и крупным почерком было написано: "Закрыто на 5 минут". В отличии от аналогичных табличек на палатках мороженого, в это обещание верилось без сомнений. И правда, не прошло и пяти минут, как церковь открыли, и мне удалось посмотреть на лик красивой и упруго-прочной, сильной святой Екатерины.

Еще сравнительно долго гуляла по Васильевскому, любовалась его красивыми, разностилевыми домами с многочисленными историческими табличками и вместе с там молочными магазинами, мамашами с колясками и деловито-заботливой, спешащей куда-то старостью. Ощутила, что у меня новая питерская любовь - Васильевский остров, где, казалось бы, историчность перемешивается с студенчеством и будничной жизнью, а не существует Читать далее...

Вновь встаю в шесть утра, чтобы с полседьмого начать свой петербуржский день. Музеи ведь существа довольно избалованные и ленивые, раньше десяти не подымаются, поэтому утро было отведено началу моего освоения новых, еще не отведанных мест. По совету глубокопроникающей Аквамарин, я от метро Черная речка, направо через мост, вдоль Невки и Крестовки, по Березвой аллее. Вероятно, я не видела всего стоящего в силу своей неподготовленности, но урывки модерновских зданий, вперемежку с новостроенными псевдо-русскими избушками, лесами театра и росисто-сизой травой произвели бодряще-серебряное впечатление.

[350x467]Впервые увидела Елагин дворец, показавшийся нежно-скромным, вышедшим ранним утром погулять у берега озера да поглядеть на свое рябистое отражение. Вблизи же он предстал эдаким двуликим созданием: с одной стороны все в лучистости солнца, с белоснежными вазами и накрученными капителями да в цветах петунии; зайдя с другой стороны, знакомишься с подголубоватым, сизо-влажного цвета входом, с ажурной решеткой , любопытно-подглядывающе свесившимися фонарями на длинных шеях и представительными львами с выразительными мордами. Тайком заглянула в щель не пустующего, но еще закрытого дворца. Долго гуляла по территории, сначала разглядывая скульптуры на полукруглом здании, потом забираясь в спасительный холод парковых, едва протоптанных тропинок. Думалось свежо и не о поездке, а в общем: о перечитываемой специально в Питере "Бегущей по волнам", о Несбывшемся не только Гарвея, но и моем лично, о силе веры и способности чуда на примере Фрези Грант; невольно - хотя я и условилась сама с собой не поднимать эту тему - гадала о результатах моих самых долго-проверяемых экзаменов, которые будут известны ровно через неделю. Немного покружив и спросив у местного садовника, где тут будет мост к Крестовскому острову, вышла-таки на него, окоймленного уже рыбаками вне закона и наполненного спешащими на соседний стадион волейболистами. Неизменно им позавидовав, села в метро и уже слепо-привычно до Невского, а там скорее к Русскому музею, так чтобы поспеть к самому открытию.

Только второй раз я в этом музее номер два (после ГТГ) для меня. Как неловко, раздражительно быстр был мой оббег музея в прошлый приезд. Как спокоен и вдумчив был на этот раз, с сознанием, что уже два дня будут отведены на осмотр хранилищницы русского искусства. Я не буду описывать мои впечатления и мысли от особо почувствовавшихся картин, рассказывать об атмосфере и организации музея - на это может пригодиться не один дождливый, скучный лондонский вечер. Было хорошо и очень емко. Упомяну только выставки. В первый день, немного неосмотрительно, зашла только на одну - "Академия художеств". Красивые, даже моему нерисующему взгляду верные и чувственные рисунки академистов довольно плотно заполняют всего лишь один зал. Тут много не впервые изобретенной любви к натуре, трудолюбивого, кропотливого изучения и любования ею. Первый же зал, отведенный этой выставке, наполнен сумрачно-темноватыми, серьезными и полными трудоемкого достоинства портретами людей, причастных к созданию и путеводству Академии. Более всего запомнились тяжелые, красивые руки покровителя искусств Мартоса, умные глаза Шувалова.

На следующий заход оставила самое-самое: весь корпус Бенуа и большинство выставок. Недовольно жмурясь, как от назойливого гостя, от солнца, решила передохнуть, уже не помню какой раз заглянув в Спас-на-Крови. Все так же навороченно впечатляет: родной,угадываемый стиль Нестерова и Васнецова, обилие нежных розового и фиолетового, немыслимо разнообразный, фантазийный орнамент, забавные овальные тени.

Направляясь через парк в Михайловский, зашла в выбрито-отреставрированный, словно свежевыпеченный павильон Росси. Наконец-то я попала в сам Михайловский, этот дворец окутанный самодурством и выходками, выкрашенный в развратно-нежный цвет перчаток фаворитки Павла I. Несмотря на то, что часть залов была закрыта на реставрацию, не пожалела, что попала на неожиданную выставку Каплана. Шахматные свадьбы, танцы, улыбки на похоронах, традиционная мать и дитя, много еврейской будничной мудрости. У дворца очень красивый внутренний дворик чистой, правильной формы, по-колодцевски пустой, с чернеющим памятником в сердцевине. Если бы я оказалась одна, запертая на этом дне колодца, я бы испугалась еще острее его идентичной повторяемости окон и словно ножом разрезанных свето-теневых кусков.

Я пошла вдоль Фонтанки, незадуманно свернула по мостику направо, вместо того чтобы сразу идти через Марсово к Мраморному. Привлек внимание указатель на Музей Блокады Ленинграда, о котором не слышала, но с почтением бы зашла. Он оказался закрыт, однако я получила взамен нечто неожиданно-контрастное. Табличка на облепленной со всех сторон будничными зданиями красно-белой церкви с блекло-голубым куполом гласила, что это первая церковь, построенная еще указом Петра. На Читать далее...

[350x467]О Царском селе писали самыенеобходимые и самые духовные люди нашей культуры, поэтому мне так сложно писать что бы то ни было об этом и моем излюбленном месте. Однако же, я осмелюсь попытаться вырисовать свое Царское село. Царское село 21 века глазами человека взрощенного на культуре и взглядах века 19 и его рубежа с 20ым.

Вновь благодаря Ритиному мужу, вдохновенному фотографу, любителю подводного мира и просто очень хорошему человеку - Косте, я, начав день с подъема в 6 утра, уже в начале восьмого была в еще невинно-непорочном, не запыленным жадно-поверхностными туристами Царском селе. По дороге видела, как сквозь дрему, в рассвете нежилась Нева, спросонья, безмолвно виднелся Смольный, за ним более величаво-умиротворенно просыпалась Лавра, проскакивал Большеохтинский мост, а лишь затем мы въехали на новостальной Вантовый. Время от времени открывая сонные глаза, видела необходимо-обеспечивающие кубы заводских и магазинных махин. Но вот уже буднично-песочной охрой предстали Египетские ворота - через несколько минут я уже была одна в ставшем родным Царском селе. Как и год назад я начала свое паломничество с поклона памятнику Поэту, полюбовалась еще негвалтно-пустыми сувенирными ларьками и вошла в парк.

Вновь жители города Пушкин с сумками или портфелями в руках торопливо ускользают на работу, давно не спят садовники и рабочие парка. А перед глазами в это раннее, столь желанно, но недолговечно прохладное утро предстает осенненно-верный Екатериненский дворец а-ля светотеневой Бенуа. Те же самые резкие перепады уже расцветшего света и ночно-черной тени; холодно-молчаливые скульптуры, авангардно-геометрические кусты и головоломочные лабиринты на газоне. Время от времени в эту символистски-таинственную акварель то тут, то там вплывает неподвижная гладь воды. В этот раз, с заряженным фотоаппаратом, я вдоволь нафотографировала и дворец, и парк, пытаясь передать, вкропить что-то свое, но неизбежно выливаясь в бенуа-акврельность.

Прошла до все такого же чистенько аккуратного, казалось бы до слез нетаинственного Грота, если бы не скульптурные лица мальчиков без зрачков; потом поднялась к Верхней галерее. Насладилась переливами света на решетке, вновь обеспокоенно рассматривала женскую скульптуру с такой неестественно маленькой головой. Зайдя за здание с правой стороны, сквозь решетку смогла ухватить атмосферы книжной античности в виде белоснежных скульптур, видимо готовящихся занять место в здании и потому пока скрытых от зрителя мягко-резкой чернотой тени. С трудом удержала себя от прохождения все того же, привычного маршрута; нарочно забрала посильнее вправо. Не пожалела, увидев и беседку с цепкими косичками вьюнка и трепетно-испуганно вспархивающими птичками, обелиск, заброшенную китайскую беседку, а еще целое поле скошенной, пряной травы, на первый взгляд лишенное каких бы то ни было историчных достопримечательностей, но историчное уже само в себе.

Потом же была одна из самых памятных человеческих встреч поездки - бабушка Тира. На этот раз инициатором была я. Уже собираясь возвращаться, но задержавшись на маленьком, пузатом мостике, я увидела бабушку, которая кормила уточек, близко подойдя к сыро-болотистому бережку. Столько красоты, неожиданно открывшейся гармонии было в ней, столько необъятной доброты, прекрасной в своем незнании, что я почувствовала, что обожаю ее за то, что она этим утром привычно кормит уточек и что я должна непременно подойти, заговорить, также молитвенно-искренне кормить уточек вместе с ней. И я подошла. Она, как и большинство людей ее возраста, была поучительно-снисходительно разговорчива. Предложила мне покормить вместе с ней уточек, рассказала историю спасения улегшейся рядом дворняжки Барсика, звала кормить местных белочек и синичек. Себя же велела величать бабушкой Тирой, ловко хромая, проговорилась, что ей 80 лет, 30 из которых она живет здесь. Мы просто болтали, уходя делали вид, что может еще встретимся, сами понимая, что нет. Одно правда для меня - только наглядная убежденность в существовании таких вот людей, вселяет в меня действенное желание жить, видеть и любить.

В утреннем Царском я всегда начинаю верить в путешествия во времени. Сначала древне-святая бабушка Тира, потом полные, дородные, купечески-достойные работницы, проходя мимо и ропща на примятые цветы, зычно-безбоязннено рассуждали: "Раньше вон все бы на лошадках, аккуратненько, степенно, а теперь - Камаз". Мимо прошел матросик, в которого так бы и хотелось вихрево-беспечно влюбиться, если бы не чинно-назидательный бой часов Чесменской башни. Я присела, отдыхая от вдумчивых фотокадров и исторически-фантазийных встреч на белоснежной, усердно выркашенной лавочке. Доедала черство-волглый черный хлеб бабушки Тиры, вкуснее которого тогда казалось не было ни одного пироженного в мире, и рассуждала, чем мне так нравится здесь, именно этим нетуристическим утром? И я поняла Читать далее...

Это цитата сообщения BowHunter Оригинальное сообщение

Для информации )))

Музеи. Живопись. Ремёсла. Коллекции

Софт (электронные альбомы)

  Домашний Электронный Музей (3.000 картин на вашем компьютере)  

  «Жизнь и творчество великих художников» (20 альбомов)>>>  

 Биографии художников, репродукции картин

Из истории реализма в русской живописи 18-19 веков Картины русских художников первой половины 19 века Картины русских художников 60-ых годов 19 века Картины Васнецова Картины Врубеля Картины Левитана Картины Айвазовского Картины Шишкина Картины Константина Васильева Картины Кустодиева Картины Василия Поленова Картины Константина Маковского Картины Валентина Серова Картины

Читать далее...

Это цитата сообщения alwdis Оригинальное сообщение

Демоны. Добавление.

В тред "Все Демоны Врубеля" добавились еще три произведения: эскиз к "Поверженному", вариант "Тамара в гробу" и совершенно изумительный набросок "Голова Демона".
Есть чем похвастаться: ни на одном из ресурсов нет такого числа "Демонов" ;-)))
[показать]
Все 'Демоны' Врубеля - 19 картин, акварелей и эскизов

[533x400]

Бодро, машинально направилась в вечный Эрмитаж, но полюбовавшись змеино-переливающейся очередью по всему дворику и отложив посещение до раннего завтрашнего утра, отправилась гулять по новым местам, новым улицам, новым музеям. Я уже была не чужая: не городу пока, быть может, но в городе по меньшей мере. Не осталось детской радости от узнавания Искаакия или Адмиралтейства, Астории или Казанского, какая еще была в прошлый приезд, а появилось упроченное медлительное созерцание, поиск не только панорамных видов, но и притаенных деталей. По заранее приготовленному списку выбрала Музей истории религии и пошла по Почтамтской улице, мимоходом разглядывая дом, в котором жил Малевич и как-то не по-почтовому притихший Почтамт.

А в самом музее ни одного посетителя, пустая вешалка гардероба и чинящие люстру при входе рабочие. В залах Греции и Египта типично спокойно: как на греческих вазах, так и на египетских табличках застывшие профили, многообразие сосудов для ритуалов, каждое с по-разному вытянувшимся горлышком или распузатистым основанием. В христианских залах неожиданно встречаю картину "Три всадника" Васнецова, из которых наиболее грозен седо-мудрый белесый всадник, и скульптуру Антокольского "Христос перед судом народа" с наивно крепко связанными веревкой руками. Еще там можно найти картину Пукирева "Грозный в молельне", которую я бы переименовала в "Человек в молельне", так царь на ней жизнен и уязвим. В католических залах трогательной близостью и пониманием дыхнуло от манускрипта Индекса запрещенных книг Игнатиаса Лойолы и многочисленных листков с отчетам Тридиентского собора. Несомненно волшебно превращение безразличной тебе вещи в властное внимание после изучения ее контекста и истории, и, например, Лойлоа еще год тому назад затмевался бы для меня именем куда более известного, но менее целостного его современника Лютера.

Впрочем, главной наградой явилась выставка, затерянная в коридорах, мимо служебных помещений, за дверьми которых слышалася машинистский печатный стрекот, с не менее затерянным названием "Неизвестные работы известных художников". Тут школьно известные имена представлены неизвестными работами, иногда этюдами. Тут и Христос Крамского с закатившимися глазами, и милейшие жанровые фигурки купцов с открытыми ртами Соломаткина, и приторно чистенькая семья Александра III втиснутая Макаровым в религиозную картину "Нагорная проповедь", и кустодиевский купец с рукой на отъетом пузе, и какие-то жутковатые, неожиданно новые образы Фармаковского. Можно было найти и Перова, и Айвазовского и прочих наших доказанных гениев. Выставка подкупала своей недоступностью, забытостью, но вместе с тем бережным отношением и дополняющими работами, развешанными в новеньком, чистеньком зале. Это была встреча со старыми знакомыми, про некоторых из которых ты вдруг узнал что-то доселе неочевидно-раскрытое. Когда уходила, рабочие все еще старались поровнее утроить люстру, служа, на мой взгляд, в определенной мере созданию прекрасного.

Через арку Почтамта, поглядывая назад на кусочек скошено-солнечного Исаакия, я, несмотря на светлое и знойное время суток, по-воровски - а скорее по-любопытному - заглядывала в открытые окна, заваленные письмами, где-то журналами; в дворики с хорошими машинами и ярко-выкрашенными назло тенистости качелями; за ограду ремонтируемого мощного здания с советским гербом во лбу. Через Поцелуев мост, пообедав подрастаявшим шоколадом на лавочке у памятника Римскому-Корсакову, я намеренно свернула так, чтобы пройти мимо свежевыкрашенной, сладостно-нарядной синагоги. Зашла в Иссидоровскую церковь с куполами высветлено-зеленого цвета, как трава ночью под светом фар. Она смотрит очень аккуратно и уютно, если бы не пристроенные к ней административные помещения, остандартенно-горизонтальные и выкрашенные в тот же свежий, слишком житейски желтоватый цвет. Не прошла и мимо Никольского собора-красавца. Нарядный, с красивыми насыщенными капителями, но гладко-чистыми колоннами, он заботливо ухожен и даже разгорожен внутри на зоны для туристов и для молящихся.

Продолжая день в том же пешеходном духе, я вновь пошла вдоль набережной, свернув в подворотню с высокими стенами, приставучей кошкой и девушкой с розовой Моторолой, и вышла-таки на Гороховую улицу, потом налево, вместе с уже возвращающимся с работы Питером, через деревянные обходные туннели. В Владимирскую церковь не зашла, торопясь в намеченный для завершения дня музей. Вспомнила про магазинчик, в котором в прошлом году я покупала переходник для своих заморско-английских розеток, и полубегом в жарко-деловой толпе направилась на Литейный проспект. Преодолев рев и надрыв строительных работ, голодно-томительно взглядывая на магазин академической книги, который тоже закроется в шесть, нашла-таки дом 53, для чего свернула в подворотню, очутившись в оазисно-тихом, но не менее солнечно-разгоряченном дворике-садике с Читать далее...

Ровно год назад была в Петербурге. Ровно через неделю и 4 дня буду там вновь. А свои воспоминания тогда и не выложила, так как не дописала. Выкладываю, что есть, хотя, спустя год, немалое так и хочется поменять. =)

Санкт-Петербург 2007 или «свершаю свой тайный обряд»

[533x400]

Прошлогодняя поездка в Санкт-Петербург осталась в памяти романтической смесью воды, воздуха, прибранного блеска. От этой же в свою очередь остался слой вдумчивой историчности, знойной пыли подворотен и череды шикарных покинуто-отуристиченных интерьеров. Задумка пройтись по литературному Петербургу отложилась до следующего раза в силу своей неподготовленной непродуманности, отозвавшись лишь посещением нескольких квартир родных мне писателей, превращенных преданно-измученной рукой и любящей душой в музеи. К тому же, заранее предупреждаю, что в эту поездку я была гораздо жаднее: до впечатлений, мест, эскизов, запахов, цветов, а потому не удивляйтесь и большим, ежедневным отчетам, написанным с деловитой сладостью воспоминаний и с не меньшей жадностью.

В сидячем вагоне, с покорностью принимая раздутую популярность и безбелетность города, я не чувствовала привычного волнения от приближающихся новых впечатлений, гадая, что ждет - обман или обогащение. Равнодушно легко ехать, когда заранее уверен, что там есть музеи, в которых ждут забытые труды; есть улицы, по которым бродят одухотворенные затылки; есть здания, у которых под карнизом приютились городско-пыльные ангелочки; есть люди, которые первые жадно заговорят и первые же умиротворенно распростятся. В отсутствие привычных волнений, я развлекала себя символистическим ковырянием, решив, что в высшей степени символично и мое место в вагоне - по движению поезда. Я буду постоянно мерещить себе Москву позади, где все прочно, веско, куда меня будет тянуть отовсюду, а к Петербургу, городу с моими, но все больше чужими, тайнами меня будет мчать спиной: отдых глазам и разуму, покорность воле случая.

В поезде сильно пахло провинциальной сплетничной болтовней и свежими огурцами,а рядом сидел мужчина с угловато-нелепыми, несмотря на свою книжную бледность, руками. Из вагона меня сразу подхватили бескорыстно заботливые руки друзей и уже не покидали до самого моего отъезда, за что им безлицемерное спасибо. Я не помнила ни номера маршруток, ни адреса дома, зато узнавала зрительно все: от памятника Ленину до мрачных Крестов и даже местной кулинарии. Чуть позже 12 я была на Невском. Сначала едва не отправившись в противоположную сторону, я начала свою прогулку длиною в шесть дней по привычному маршруту в сторону Дворцовой.

Майский английский день разрешился знойным утром с доигрыванием в волейбол, сбором последних палаток и густым сваренным кофе с горьким шоколадом. С того весеннего КСП в Бодиаме я уезжала одной из последних не только потому, что уж так повелось, а скорее из-за желания насладиться хорошими людьми и русским духом до последнего. Именно этой стойкости, равно как и стойкости моих будущих друзей, я была обязана беседующей полуторачасовой поездке в поезде с Сашей и Леной Евдокимовыми и их детьми. Изголодавшаяся в индивидуалистском Лондоне по интересным, незаинтересованным беседам на всемыслимые темы, я была рада таким идеальным собеседникам. Впрочем, не быв заинтересованной, беседа привела к кое-какому результату, в котором я была ой как заинтересована. Ребята, всего несколькими месяцами ранее покинувшие нашу общую Родину, обещали поспособствовать тому, чтобы я попала на настоящий КСП в Москве. Хорошие люди всегда держат свое слово, а мечты - часто ли, редко ли - сбываются.

[299x200]11 июля. Дождь с удалью менял планы. То мы едем в деревню и меня дядя высаживает в Серпухове, то я еду сама. Спасибо Шуре - другу Саши и Лены - который не только привез мне палатку, но и захватил на станции метро проспект имени Янгеля. Не скрою, мне нравилось ехать в метро с большим рюкзаком и скрученным походным ковриком врубелевски-фиолетового цвета. Не уверена, впрочем, что это вызывало такой же восторг у многочисленных, плотно набитых, возвращающихся в дождливый вечер пятницы домой москвичей. В машине я, сдававшая в тот день утром последний вступительный экзамен в Суриковский, немного поспала. Когда мы уже подъезжали к стоянке, я порадовалась, что мои не поехали в этот день в деревню: дорога представляла собой две колеи коричневой глинистой грязи, узоры которой отбрасывали тени и делали дорогу безнадежной, но витиевато-красивой. Ехали по полю, а когда открыли дверь и моя правая нога обреченно начала засасываться безразличной и беспристрастной грязью, я возрадовалась, что послушалась-таки бабушку и одела высокие резиновые сапоги. Веселый, жизнерадостный рисунок их желтых ромашек был уже через несколько шагов замазан и подменен однотонным бежево-глинистым цветом.

Чрезмерный восторг и ненаправленность энергии надо было усмирять. В этом помогла необходимость сначала оборудовать себе место для краткого сна. Признаюсь честно, что я думала, мне будет местечко у кого-то в палатке, а оказалось, что мне выделили хоромы в виде отдельной палатки. Любезно поблагодарив, я начала ее устанавливать. Наверное, это уже банально и избито пытаться описать чувства и вид со стороны человека, который впервые устанавливает палатку. Исключительная забавность моей ситуации была в том, что я довольно долго делала вид, что я умею и ставлю палатку уже в n-ный раз. Благо, в конце концов мне помогли, а точнее направили мои старания в нужное русло, и палатка была установлена, вещи заброшены - можно было начинать наслаждаться сбывающейся мечтой.

Было уже темно, и я приняла стратегическое решение - обосноваться у основной сцены. Я тихо пристроилась у деревца с самого правого краешка и слушала. Это уже на следующий день, в процессе одного из поверхностных знакомств, на вопрос: "А ты сама поешь, играешь, рисуешь?" - мне пришлось ответить троекратное "нет". Но я слушаю. Не могу похвастаться, что достигла совершенства в этом непростом мастерстве, но я люблю и хочу слушать, а это залог достижения мастерства, не так ли? Я простояла там до конца концерта: Никитин, Костромин, потом кто-то еще. Мне было и стыдно, и любопытно не знать практически ни одной из исполняемых песен. То усиливаясь, то стихая шел дождь, не имея - по обыкновению - ни зонта, ни плаща, я позволяла ему холодить меня, затекать щекочущими каплями за шиворот бескапюшённой кофты. А исполнитель был на той стороне неведомой черты, он был залит светом прожектора и укрыт крышей-навесом. Как бы не была беспретенциозна и объединяюща авторская песня, это охранное, бережное отношение к творцу-исполнителю было уместно и поэтично. За весь концерт от песен меня отвлекала разве что мелодично, хотя хаотично хлюпающая грязь под ногами собравшихся да еще точечные огни фонариков, удальски закрепленных на лбу на шахтерский манер.

А когда концерт подошел к концу, всем пожелали спокойной ночи и посоветовали расходиться по кострам. Как, наверное, предсказуемо читать впечатления новичка, если ты сам уже бывалый кспшник. Впрочем, не стесняясь своей неопытности, понадеюсь, что такое чтиво навеет этим самым опытным походникам воспоминания их первых кспшных шагов. Так вот, это я к тому, что "расходиться по кострам" мне особо было некуда: я никого не знала, а как бы ни были гостеприимны все костры, но ощущение незнакомости и непричастности не могло вывестись даже едким дымом костра. Я уже подумывала пойти спать, чтобы не шататься по темности от огонька к огоньку, не урывать лишь Читать далее...

[400x300]
Еще лондонских времен, выкладыааю, чтобы удалить лишний вордовскй файл.

Несмотря на то что я поднялась рано утром, совершила утреннюю пробежку, стиснутая в переполненном вагоне метро прочитала заданную к следующей лекции статью, дергающейся от остановок рукой подчеркнула карандашиком ключевые, заинтересовавшие и годные на афоризмы мысли, а также успела допроснуться выпитым на ходу, а приготовленным - дай бог - за полминуты старбаксовским кофе, я чуть не опоздала на лекцию. Да, и это если учесть, что до нее мне еще надо было успеть ответить на пять-шесть электронных писем, забежать сдать документы на оформление визы и заказать билеты на рейс в Москву, а потом еще из-за долга порядочности и учебы на факультете истории искусств забежать на недавно открывшуюся выставку, хапающим взглядом зацепить визуально два-три экспоната, чтобы потом как-нибудь, когда появится свободная минутка, обдумать и оформить свое оригинальное мнение об этой передовой выставке.
Это все пустяки, когда дело касается только меня, но когда мне пришлось целых пять минут моего драгоценного времени потратить на ожидание опаздывающего товарища, я беспомощно рассердилась. В раписанности моего дня была какая-то прелесть современности, я даже порой (опять же в неожиданную минутку свободного времени) любовалась на эту свою ловкость в обращении со временем, своим умением использовать, не давая передохнуть, каждую секунду.
Но я так и не рассказала, что же такое особое произошло, когда я наконец-то прибыла на лекцию. Лекций я давно уже не люблю. Целый час тратится на рассуждения и предположения, которые можно было бы выдать в кратком изложении и за полчаса. А тут еще не выспавшийся организм начинает проваливаться и задремывать под электрическое гудение проектора. Эта лекция была тем счастливым исключением, когда профессор говорит насыщено и информативно, вступает в диалог вопросов-ответов с аудиторией, сам оспаривает свои же выводы, ищет более правильный подход, прислушивается к толковым советам из зала. Время летело - я даже не смотрела по воспитанной со школы привычке каждые десять минут на часы, а об окончании неоконченной лекции поняла только, когда в заполненную аудиторию постучалась женщина в чистеньком офисноватом костюме с извиняющимися, но не допускающими неповиновения ужимками попросившая освободить лекционный зал для ожидающей начаться конференции.
Мы были грубо прерваны. Мы все, потому как мы уже сроднились, загорясь общими проблемами и вопросами. "Вот ведь как, - ехидно-старческим, подготовляющим к назидательным воспоминаниям голосом начал профессор, - а в былые времена нам доводилось до вечера засиживаться за обсуждением каких-нибудь древнегреческих терракотовых фигурок. Потом наша дискуссия перемещалась в паб, продолжалась и на следующее утро. А теперь вон все по-другому". Этот высмеянный монолог из серии "а в былые времена", эта штампом звучащая из уст пожилого человека фраза была так современно права, что никто не посмел намекнуть о ее пошлости. Он был прав. Нас выгоняли. Строго регламентированный график предполагал забукированность зала с 11 до 12 другим физическим лицом.
Когда я шла домой мне было поучительно. Я как прилежная, но пристыженная школьница усердно обдумывала мораль сегодняшнего утра. Мне на мгновение со всей наглой живописностью представилась жадность нашей эпохи, ужасающе наглядно вырисовался тип "занятого человека". Мне было стыдно и жаль. Жаль, что несмотря на интересность, разнообразность, просвещяющесть всех моих ежедневных дел и затей, я теряла что-то. Более того, ничего и не приобретала.

В тот день вечером, среди разбегающихся людей и фабрично гудящих машин, мне хотелось остановиться, засесть с настоящим другом в кафе и проболтать всю ночь. Но, оказалось, что у меня в распоряжении не оказалось ни незанятого в это время друга, ни свободного местечка в кафешке, ни всей ночи.

Из неописанных еще лондонских выставок у меня остался всего один должок. Но должок такой богатый и новаторский, что хочется написать поподробнее. В тот день утром я писала свой последний, самый сложный экзамен, а уже после ехала в автобусе к Tate Britain. Именно в тот день в этой чопорной, старинной галерее открывалась новая выставка с восточным названием «The Lure of the East». В сопровождении с послеэкзаменационной головной болью и усталостью, я вошла в традиционно прохладные залы выставочного зала. На этот раз хочу прибегнуть к излюбленному моему описанию выставок позально.

The Orientalist Portrait
Как только входишь в первый зал, портретный, на тебя со всех сторон смотрят спокойные, созерцательные, мудрые глаза. Впрочем, более половины портретов представляют собой европейцев в восточных нарядах, подчеркивая тем самым жажду экзотики и дух путешествий. Повествуя о выставке, хочется обсуждать как богатство и маслянистую жирность красок, так и тематику и контекст. Как можно по достоинству оценить миниатюрный, акварельный автопортрет Дадда, как можно объяснить его зеленоватую бледность среди роскоши материй и кальяна на автопортрете, если не знать, что вернувшись домой, он сошел с ума, убил отца, продолжал творить. Или вот мисс Мэри Монтагу, которая стоит так уверенно и чинно, словно боясь пошевелиться в своем роскошном наряде а-ля восток, она ведь первая из женщин поехала с мужем в экзотичные, но и опасные страны манящего Востока. Писала очень положительные и усмиряющие отзывы о культуре этих варварских - на взгляд европейцев - стран. Тяжестью роскоши предстает по-европейски бледнолицая мисс Балдвин, раскрепощенно скрестив ноги и жеманно посматриваясь в зеркало, восседающая на софе. О каждой работе можно написать немалое сочинение ,только похвастаюсь еще одной долгожданной встречей: я видела-таки в оригинале тот самый известный портрет Байрона, что можно видеть и на гравюре в кабинете Лермонтова на Молчановке, и в пушкинском музее и мало ли у кого еще не было репродукции с портрета этого романтического страдальца и прекрасного поэта. Он роскошен, типичен и впечатляющ: костюмом, благородством, бледнолицей красотой, несчастностью взгляда.
[300x387]

Genre and Gender
В этом зале была одна странная работа Жерома. До сих пор ее не разгадала и, увы, не нашла интернетной репродукции. На картине "Рабы для продажи" в ряд у стены расположились рабы на продажу - довольна стандартная композиций, стандартен также набор из женщины с ребенком, старика. Но есть там один сидящий и обнявший колени мужчина, судя по обнаженному телу, довольно молодой, который выполнен в черно-белом цвете. Выглядит невероятно абстрактно и коллажно. Тут есть и мандарины, и верблюды, и шелка - традиционный набор ориенталистской картины. Умилительным и вместе с тем отталкивающим выглядит сюжет картины Льюиса, на которой мальчик ощупывает под вуалью лицо своей будущей девочки-невесты.
[464x300]

The Holy City
Один из самых объемных залов. Полотна здесь в основном большие, архитектурные постройки так фантастично реальны, что кажется, сделав один еще шаг, окажешься в пространства замедленного времени и пустоты синагог и пустынных, знойных улиц. Видела "Смерть козла" Ханта, так и не поверила, что козел так умирает и что у него при этом такие умные глаза. Выделялась работа Дадда (того самого сумасшедшего) "Flight into Egypt", которая за счет своей графичности, резкого контраста теней и цветовых пятен кажется большой и жутковатой карикатурой на Святую землю с ее обитателями.
[370x416]

Mapping the Orient
Теперь время поговорить о преподнесении самой выставки. Я впервые за свое уже немалое выставочное хождение видела такой творческий и воссоздающий атмосферу подход к экспонированию. В каждом зале стоит низенькая скамеечка с восточным узором и покрытая красным и зеленым бархатными покрывалами. Мелочь, а сразу придает такой шарм и верность обстановке. В зале же номер четыре демонстрировались слайды, которые разъясняли, о каких землях мы говорим, когда речь идет о Востоке, давалась короткая лента событий и исторических дат. Лично мне зал показался очень полезным, потому что систематизировал и формировал в голове карту городов и стран, охватывающих восточную тематику.

Harem and Home
Чудо. Кураторы сотворили чудо. Затемнили свет, поставили посреди зала жестяную перегородку черного цвета с узорчатым восточным узором, который заливал тенями этих узоров и стены, и пол. Читать далее...

[300x450]
Таня, она же Tantra

Род деятельности: в данный момент работает в Лондоне, золотая медалистка, закончившая школу в Красноярске, поступившая потом в Петербурге в педагогический по специальности английский язык. Умница и красавица - это, бесспорно, про нее.

Характер: очень заводная, веселая, жизнерадостная, но вместе с тем такая шикарная и неописуемо красивая, в ней неисчерпаемы шарм и обаяние; она иногда делает вид, что не знает, а у самой горят умные и хитрые глаза.

Хобби: даже не укладывается в такое пошловатое понятие как "хобби" Танин талант - она великолепно поет, если бы вы слышали "Ромашки спрятались" в ее исполнении! Она очаровывает голосом, она знает, что это ее сила и щедро дарит ее своим друзьям, своим зрителям. Наш театр сразу обогатился, запел, когда к нам пришла Тантра.

Танюша, да, ты знаешь, как я люблю искусство. Но ведь оно лишь изображение действительности, всегда ей в этом проигрывает. Спасибо тебе, что позволяешь мне наслаждаться твоим искусством, искусством действительным - своей красотой и своим голосом. Большая удача для меня, что я с тобой познакомилась и подружилась. А как трудно выбрать одну фотографию для этого поста, ведь она на всех выходит прекрасно!

Меня всегда тянуло к вопросам по архитектуре, я просиживала со словарем переводя и разбирая сложные архитектурные термины, мне нравилось улавливать математические пропорции и соотношения, смело говорить не только о красоте постройки, но и о ее функциональности. Воспитательный дом Брунеллески, дворец Медичи Микелоццо, дворец Ручеллаи Альберти - об этих зданиях я вспоминаю, когда слышу слово "архитектура". Впечатление, полученное от архитектурной выставки в Hayward Gallery было совершенно непредсказуемым, впрочем, надо учесть, что уже в названии выставки оговорена ее необычность - Psycho Buildings.

Выставка не столько архитекторов и их проектов, сколько художников, которые попробовали свои силы и в архитектуре посредством инсталляций. Огромные, пустобетонные залы Хэйвард как нельзя лучше готовы были вместить эти композиции впечатляющих размеров. В первом зале было сооружение, понравившееся мне более всего - отчасти напоминает раздутый и деформированный мыльный пузырь; основной материал- синтетическая полупрозрачная, черно-серая ткань. Заходя внутрь, ощущаешь сильный запах гвоздики, вспоминаются бабушкины супы, в которых обязательно плавали эти вселяющие в меня страх остроты и грусти одиночества круглые глазенки-гвоздички. Ощущение засасывающей, абстрактной прозрачность с запахом дома и уюта и породило во мне такое эстетическое наслаждение композицией Эрнесто Нэто.

Потом было еще много чего, но я чувствую как я заваливаю этот своего рода архитектурный экзамен, не могу найти верных слов для описания этих психо-архитектурных проектов ,которым никогда не предстоит осуществиться. Мне кажется, что никогда... Отмечу только еще две особенности инсталляций. Во-первых, архитектура всегда ассоциируется именно с созиданием, на выставке же две трети инсталляций: разрушенное, разбитое, растасканное, забытое - своего рода деархитектура. Впрочем, и тут есть исключения и очень поэтично, хотя и в определенной мере слащаво, выглядит вид города с высоты, в ночную пору, когда в домах горит такой вкусный, вечерний и теплый свет. Вспоминается что-то детское и непременно Рождество в его европейском прочтении (как оказалось, небезосновательно, ибо художница вдохновлялась именно рождественскими празднествами).

Во-вторых, архитектура всегда не забывает о своей функциональности и непосредственном контакте с человеком. Не знаю, как насчет функциональности, а с контактом все в порядке. Почти во все можно войти, на второй этаж вообще поднимаешься по какой-то жестяной, громыхающей и пыльной трубе алюминиевого цвета, а на крыше можно попасть, по-японски сняв перед этим обувь, в большой полиэтиленовый шар, напоминающий, видимо тогда еще в преддверии ЧЕ, футбольный мяч. Оттуда вид на Темзу и Лондон полиэтиленово-мутный, а голова кружится от едкого запаха пленки, как в парнике в деревне в жаркий июльский день.

Одним словом, выставка интересная, фантазийная и не без претензии, но хочется и чего-то более воплотимого и разумного. Впрочем, сей недостаток прощается, так как цель выставки была отнюдь не представить проекты построек на ближайший квартал.
[337x250]   [383x250]

[300x450]
Алексей Андрияненко, он же Starteg

Род деятельности: учился в Ноттингеме, защитил PhD, сейчас работает в Лондоне, Алекс у нас из Беларуси, из Минска, там когда-то играл в КВН, а теперь режиссер, сценарист, главный наш Иван-дурак нашей Палаты Лордов.

Характер: потрясающе, иногда даже гнетуще остроумный и заводной, энергичный, целеустремленный, постоянно увлеченный, много успевающий, умеющий разделять отдых и работу, шумный, но очень милый

Хобби: чем только он не интересуется, но мне очень симпатично, что последнее время именно Алек составлял мне компанию на всевозможных выставках, а так как он всеобъемлюще умен и смышлен, то разговоры с ним всегда очень для меня ценны, важны и интересны.

У нас уже много было всяких совместных баек и историй, но мне всегда вспоминается вечер литературы в Лондоне, на котором был Дмитрий Быков и Алекс задал какой-то дельный, толковый вопрос, на который Быков среагировал: "Первый хороший вопрос за эту неделю". А потом мы благодаря этому все вместе ходили в ресторан. Это к тому, какой у нас Алекс толковый, интересный, ну и конечно ,талантливый (плюс было небезынтересно пообщаться с Быковым)! Большая, большая радость и честь для меня, Алекс, что я тебя знаю и что мы увлечены и объединены общим нашим делом - Палатой Лордов.

[400x300]
В левом крыле Национальной галереи всегда устраивают академически обставленные, богато подобранные и то что нередко называют "скучные" выставки. Последней была выставка работ Помпео Батони.

А я как раз люблю эти выставки в подвальном помещении, где прохладно и сумрачно, всегда немного публики, которую в основном формируют пожилые англичане в старомодных, но изящных пиджаках. Легко представить, что именно представители такого сословия и отправлялись в Гранд-Тур по Европе, непременно заезжая в Рим, где и работал Батони. Если коротко охарактеризовать его творчество - это некий вариант "фотографии с обезьянкой" в Сочи, только не опошленный свою ширпотребной доступностью. Представьте, что вы молодой, умный ,образованный, но склонный к кутежу и дебоширству молодой человек, во время путешествия по старушке Европе остановившийся в Риме. Вы уже исходили долины, непременно живописные, насладились руинами, непременно художественными, и римскими красавицами, непременно бедными, накупили античных скульптур в качестве сувениров, а чтобы запечатлеть себя на фоне Колизея или Собора Святого Петра вы не можете воспользоваться "мыльницей", - этим гениальным творением 21 века - а вынуждены обратиться к местному живописцу. Тот устроит вам постановочное "фото" в лучшем вашем наряде, а на фоне изобразит и Лакоона, и Аполлона Бельведерского и руины Рима в далеке. А еще всюду собаки, очевидно хороших кровей, почти все борзые, изящно-худые и самодовольные.

Впрочем, было бы грубейшим упрощением отождествлять живопись Батони с фотографией. Его портреты, хотя и полны покорного услужения, порой очень ироничны. Более того, он не только заказными портретами занимался, а как любой итальянский живописец не обошел религиозные сюжеты и его головы апостолов мне показались очень самобытными и правдивыми. Очень умилительны его непременно пухлые пальцы на ногах младенца и огромные лилии, стволы которых похожи на дубины. Говорят, вдохновлялся Рафаэлем, что не вызывает особого удивления. Живопись его производит впечатление качественности, иногда поднимающейся в отдельных деталях до виртуозности. Так что мой совет, не бойтесь таких заведомо известных как "скучные" выставок: они всегда искренни и неожиданно богаты.
[283x420]

В тот же день с Алексом ходили на презентацию работ современной английской художницы Элисон Уатт. Больше ее работ, которые представляют собой огромные полотна с имитацией ткани, складок и драпировки в бело-серых тонах, впечатлила пустая Национальная галерея, открытая только для избранных приглашенных и интересная, всеохватывающая, трезво-оригинальная беседа с Алексеем. Две такие разные выставки в один день еще раз уверили меня, что мой уклон в сторону того, что было, а не того, что есть сейчас хотя и осуждаем, но искренен и осознан.

[437x300]

Белый мрамор при ярком лампочном освещении в пустынно-темном зале смотрится неправдоподобно и надуманно, но неоспоримо подчеркивающе и контрастно. Несмотря на мою "недружбу" со скульптурой, выставка неоклассицистической скульптуры в галерее Тейт заставила меня добираться туда от моего института на каком-то чудном автобусе, который виртуозно петляя бросил меня-таки в еще 20 минутах ходьбы от сравнительно на отшибе расположенной Тейт. Добравшись, я сражу попала на эту черно-белую от теней выставку, устроенную в первой же просторной зале, которая последнее время принимала все самые новомодные инсталляции и прочие прелести модных английских художников.

Надо сказать, что мельком я ее уже просмотрела ранее, когда ездила искать Уистлера с его "Симфонией", причем непременно 2, которую я тогда активно сравнивала с гогеновским Nevermore" для очередного эссе. Картина, как оказалась, уехала в Ливерпуль, оставив мне убогое утешение в виде открыточки из сувенирного магазина. А скульптура вся на месте: и барельеф Флаксманна, и воин с выпяченными вперед мускулистыми кулаками, и любопытная Пандора, и несчастный младенец Ахиллес, а завершают паломничество три слишком гладкие, слишком девственные и собой увлеченные "Три грации" Антонио Канова. Удивительно, но мне в них кажется не столько грация, сколько что-то отталкивающе: они так заняты собой, такие у них бездумные глаза.

Разве не впечатляет, с каким преданным упорством скульпторы копировали или же хотя бы ссылались на обожествленные ими античные образцы. Но как каждый раз они создавали что-то другое, что-то в чем отражалась эпоха, им современная, потому сразу понимаешь, что ты не в окружении скульптур греческих, а точнее римских копий начала нашей эры, а именно среди работ неоклассики 18-19 веков. Главный вопрос, который меня сейчас занимает и в котором я еще не нашла своего мнения, своего ощущение - значимость контекста для работы искусства и вообще "существует ли искусство вне контекста?" Так вот эта выставка настойчивый пример того, что роль контекста, если не доминирующая, то очень значительная.

[272x379]      [435x313]

Современные английские художники. В живописи совсем скучно: все та же абстракция-ассоциация, только благодаря современному источнику (художница сама комментировала, что вдохновением ей служили фотографии, сделанные на мобильный телефон). Немногим больше оригинальности и поиска в инсталляциях. Грань между зрителем, работой и музейным пространством почти совсем стерта: то тут, то там можно наткнуться на часть работы. Мне в них только одно нравится - отсутствие претензии и замаха на гениальность, а то было бы совсем навязчиво.

[275x342]

Вы знаете, а я уже третий день совершаю давно мною мечтаемые исторические прогулки по Москве. Еще прошлым летом приобрела книжку одного из многочисленных авторов про Москву, где все центральные улицы разобраны "по домам": кто там жил, что осталось, что разрушено, что планируется (благо книга совсем свеже написанная). И вот я уже обследовала вместе с ней три маршрута: Остоженка, Пречистенка, Волхонка и Знаменка. Про каждую из этих вылазок могла бы написать как минимум поэму, если бы умела.

Обычно эти вылазки начинались в 7:30 утра и где-то до девяти, а разрешались под конец либо Третьяковкой, либо Новым Манежем, как сегодня. Про ГТГ и поэмы написать будет мало, про нее и в ней я больше люблю говорить, так что приходите, если захотите, а вот про выставку "Советское искусство между Троцким и Сталиным" я бы рассказала.

А точнее пожаловалась бы. Я от нескольких уважаемых мною людей слышала восторги по поводу этой выставки, вплоть до того, что "это главная выставка года в Москве", а так как она закрывается уже на этой неделе, то я и собралась сегодня, с легким оттенком «надо». Подойдя к десяти утра ко входу, я уже была не первой. Пожалуй, это одна из тех немногих выставок, про которые я могу сказать, что совсем не улавливаю сути, самого главного. Здесь такое разнообразие: и Ленины-Сталины, и рабочие и товарщические суды, и цехи с заводами, и голодные с грязными, и белоснежные с вдохновленными, тут и огромные полотна рядом с небольшими картинами, тут и...Здесь еще нет высококонцентрированной пропаганды и показушничества, тут еще поиски, нередко довольно смелые. Но я никак не уловлю, где серьезно, где карикатурно, где верят, что так есть, а где хотят, чтобы так было. Еще сложнее становится, когда прислушиваешься к разговорам посетителей (в основном люди пожилые), которые были если не современниками той эпохи, то очень близкими к ней. Они, наверное, знают ответы на все эти вопросы, они, наверное, улавливают эти всевозможные оттенки. А я все никак не могу преодолеть этот искусствоведческий комплекс изучения искусства советского периода, того времени, свидетели которого еще живы: они варились во всей этой каше, они знают, они имеют право судить, а что могу им сказать я? Чувствую, что я где-то радикально не права, но над этим еще предстоит работать.

В целом, могу сказать, что выставка однозначно понравилась: поставила слишком много вопросов, что я лично считаю одной из задач искусства. Как символ выставки для себя бы выделила работу (имена я даже не пыталась запомнить, слишком много да и порой не столь важно, поэтому просто рассматривала картины, без названий и аннотаций), где изображен цех по изготовлению калош: то ли символ великого счастья и преуспевания, то ли громадная трагедия, то ли сплошной анекдот... Еще что поразило: в этом периоде, как никогда важна "физическая история" работ. Многие уцелели чуть ли не чудом, про авторство некоторых мало что известно. Чудеса - вроде жили люди всего век назад, когда уже так развита была система сбора и сохранение информации, но про изрядное количество мастеров не известно даже дат рождения-смерти.

В организации выставки очень много претензии на радикальность и новаторство, впрочем, надо отдать должное, тема новая и достойная. Но главное «спасибо «тем зрителям, которые так разговорчивы, так добродушны. Одна пожилая женщина просто так начала со мной разговаривать, давать наставления, что надо знать свое прошлое, что и тогда люди жили, что и хорошего было много (я ли не слышала похожего от бабушки!), что она очень любит Пушкина, переписывалась с Гейченко, объездила пол-Союза, а напоследок написала мне в блокнот две книжки по пушкинистике, которые я обещалась найти и прочитать. Милые, светлые люди. Будут ли такие, есть ли такие? Опять идиализирую? - думайте, что хотите, но они такие.

А сейчас за окном проливной дождь. А днем шел белый дождь. Он шел стеной, иногда преобазуясь в град, отскакивая на несколько метров до земли, а потом вновь опускаясь, что делало дождевую белесую стену словно двойной и многоуровневой. А потом еще дождь: на этот раз легкий и при абсолютно голубом небе, знать грибной. А еще потом на фоне фиалетово-черного неба, которое было бы жутко мрачным, если бы не освещалось вечереющим солнцем, была едкая, жирная радуга, а в метре от нее, ей параллельно, еще одна. С одиннадцатого этажа они были так близки и досягаемо-доступны.
[350x467]

В конце прошлой недели посчастливилось разбавить прекрасную одинокую Москву встречей с двумя очень хорошими людьми. В среду с фантастической, никогда мною невиданной "химической" Москвой познакомил меня ArtMind, а в четверг виделась с Наташей, обсуждали наш биатлонный сайт, уже строили планы о выезде на этап в Хохфильцен, с заездом в Мюнхен и Зальцбург. Так незаметно, за разговорами, мы от Чистых прудов дошли до Китай-города, полюбовавшись на наканунематчевую Москву, всю в флагах и ожиданиях.

А перед встречей с Натальей коротала время в тишине монастырских стен Высокопетровского монастыря, что на Петровке. Ценители путешествий во времени и ухода от действительности, несомненно, знают это место, откуда виднеются коробки высоких домов с балконами и доносится-таки гул и бибиканье машин, но чувство защищенности преобладает. Там и солнце печет по-загородному сильнее, и кошек тьма, и батюшки в черных рясах и почему-то обязательно с мобильными телефонами, и бабушки непременно в белых платочках. Не верится, как хорошо; читается и думается особенно легко: не думала, что мне так по душе придется "Кто виноват?", на сегодняшний день уже дочитанный.

[279x54]А вчера я была на великолепном "Демоне" в музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко. Праздник. Настоящий воскресновечерний праздник. Хотелось написать очень много, а выходит лишь одно - хорошо. Хороши голоса, хороши костюмы, хорош свет, хороши большие камни и огромная луна, а главное - чертовски (если не сказать демонически) хорош Лермонтов! Демон был великолепен, все в нем было правильно, но, признаюсь, в моем представлении он совсем другой, он врубелевский, плюс вся поэма построена вовсе не на контрасте черного и белого, как было в данной постановке. Впрочем, о лермонтовской поэме, моем, пожалуй, основном и любимейшем тексте русской литературы, могу говорить бесконечно, а посему лишь еще раз позволю себе восхититься оперой, а особенно сценой с грузинками у ручья, где был такой теплый свет и такая женственность, но с мальчишечьей озорливостью и финальным дуэтом Демона и Тамары.

Так интересно ходить в театры одной, есть время смотреть по сторонам. Расстраивает не столько количество джинсов и маек, сколько их ненарядность и неопрятность. Впрочем, они теряются в ухоженности и нарядности, иногда чрезмерной. Столько пожилых и, наоборот, молодых талантливых и увлеченных лиц, что хочется с половиной из них заговорить, порадоваться тому, что в нашей стране, нашем городе они такие живут. Опасно судить лишь по внешнему виду, я знаю, но у меня лично это выходило всегда верно. Когда, уходя, беззащитно наваливалась на тяжеленную дверь, очень захотелось вдруг не уходить, а остаться: не столько в театре, сколько в поэме Лермонтова. Ну да кого порой не посещает такая "декадентская" мысль. А за дверью была реальность, которая оказалась не так уж плоха: Москва была нежно светла, несмотря на свои 10 часов вечера, шел дождик и пахло прибитой пылью. Чем бы не начинала я свое повествование, а закончится все, как видите, всегда красавицей Москвой.
[467x350]

[467x350]