[The dream has led me and I will follow it into the glowing fire]
Медленно падающие в воздухе летнего вечера лепестки цветов – легкая белая рука выпускает облако терпкого летнего волшебства. Кружиться в очаровании медленного танца под каплями дождя. Белой тенью бежать на рассвете босиком по влажной траве, а лучи юного солнца запутались в волосах.
Ты думаешь, ей нужно в жизни что-то иное?
Мечта, легкая как осенний воздух мечта серебрится тоненькими нитями паутинок в полном света холодном осеннем воздухе.
Будь листьями под ее ногами, листьями, что она сможет поднести к лицу и вобрать в себя; будь закатным солнцем в ее ресницах, будь корой дерева под ее пальцами, дождем на ее щеках…
…Белые лепестки сыплются из пальцев, медленно падают снегом на холодную землю. Я хочу жить лишь мечтой…
Это цитата сообщения le_gardien Оригинальное сообщение
Одиночество - это когда ты воруешь кусочки чужой жизни, чтобы наполнить свою
Это цитата сообщения le_gardien Оригинальное сообщение
каждый раз, когда я молюсь, я называю твое имя,
каждый раз, когда я кричу от страхов ночью, я называю твое имя,
каждый раз, когда злость пожирает меня изнутри,
каждый раз, когда безразличие холодом замирает внутри, я слышу тебя и возвращаюсь
Правила Игры :
№1 всегда есть только здесь и сейчас
№2 допускается всё кроме скуки
№3 только нежность может быть по-настоящему жестокой и только жестокость может быть истинно нежна
№4 боль – это жизнь, если она уходит – ты мертв
№5 правила придумываем мы сами
№6 помни – другой может играть без правил
№7 мастер отличается от игрока только одним – ему не нужен выигрыш. Начинающий игрок живет в двух мирах – в мире игры и в мире жизни, мастер живет только в одном.
№8 выигрывает не тот, кто получит больше, выигрывает тот, кто потеряет меньше
№9 чем выше риск, тем волнительней игра
№10 самая лучшая ложь – это правда
№11 конец игры известен заранее, крайне изящно закончить до его наступления.
Самое главное правило, без номера, потому что оно никогда не меняется – на самом деле ты играешь только с самим собой.
Иногда я жалею, что не умер в том самом феврале.
[Иногда вы тоже не можете выбирать друзей.]
Месть. Моя месть будет проста и от того чуточку гениальна. Гениальна, ибо в силу своей деструктивной природы откроет множественность опыта. Гениальный опыт по созданию второго блога в условиях современного развития Li.ru. Это требует слов, жестов и движения пальцев по клавишам. Это неописуемо… нагло, самодовольно и примитивно; это повторимо, но крайне нежелательно. Но, к сожалению, у этого изначально была цель. То было средство на пути к моей Мести.
Вот он сейчас такой красивый открыт передо мною. Они оба – черное и белое. А мне, знаешь, мне, знаешь ли, тошно. Просто жаль, что однажды случайно я решила в пользу черного столь непоправимо…
Белое станет черным – черному не стать белым.
Черное станет белым – белое окрасится красным.
Но вы же не умеете читать символы в чужих ресницах! Символистам было тяжело, еще тяжелее их читателям.
[Здесь хочется кричать, что, мол, в вашем-то возрасте пора бы уже переставать воротить нос от несовершенности этого мира; что порицание глупости подобным манером есть глупость еще более неимоверная. Хочется даже выдохнуть экзальтированное “Ах, как низко!” и взмахнуть веером белого кружева.
Но высокопарное “Сударь, мы только что имели честь удостовериться в том, что Вы - болван” здесь не окажется до идеального конца уместным.]
Не остается слов, не остается мыслей, вариантов, коими можно было бы оправдать действия подобного рода. С позиции здравого смысла их нет. Они есть с позиции Вашего умозаключения. Хватит ли у Вас однажды совести, падет ли однажды завеса Вашего неоправданного высокомерия дабы объяснить мне столь простую для Вас, сударь, истину - за что же я удостоилась столь великой чести?
Нет, я не хочу Вам мстить. Тонкое трепетное желание красоты, пусть даже через небольшое колебание Вашего мнения, было ранее. И было к Вам раннему; прежнему, какому-то другому; более интересному в немом монологе, более тонкому в высокомерном молчании, более последовательному в своем высокомерии. Мне так казалось… Я разочаровалась в Вас, разочаровалась в своем стремлении к Вам и к мести Вам.
Вы дали мне многое, в том числе и эти мысли, за это я Вас благодарю. Но более уже ничто не свяжет мои стремления с Вами.
Да, я чуть экзальтированна и я девушка. А посему кидайте в меня хоть всю мебель комнат.
Nie allein – ich will immer bei dir sein
Du bist mein – du wirst nie alleine sein
[Lacrimosa “Liebesspiel”]
Тихо, на кончиках пальцев подойти неслышно сзади. Я чувствую тебя спиной, я знаю твои губы кожей шеи, обнаженной приподнятыми волосами. Медленно, неслышно соскользнет ткань по телу – тысячи маленьких пуговиц и дрожащие, спешащие пальцы.
Пальцы легко по коже, словно по белым костяным клавишам пианино – музыка, музыка струн моей души вырвется сдавленным стоном. Имеет ли значение, что это, имеет ли значение чем это окажется – желанием или чувством, имеет ли значение, если в сознании льется эта музыка соприкоснувшихся душ? Замершие души в страхе спугнуть вечность мгновения.
И я престану мыслить, я перестану… быть. Быть в непрерывном движении, замерев. Единство места, действия и времени. И слезы. Слезы – я не смогу любить тебя также, я скоро не смогу любить тебя…
Это цитата сообщения Villard_L_Cord Оригинальное сообщение
- Чтобы ты выбрал: остаться навсегда в одном более менее благоприятном состоянии или же идти вперед и развиваться, понимая, что это может означать много преград и проблем?
- Второе, безусловно.
- Но почему?
- Ты задаешь вопрос мне, а значит спрашиваешь о моей жизни. Оглядевшись, я могу ответить, почему я не хочу, чтобы все было, как сейчас. Случалось ли тебе на протяжении нескольких лет слышать о том, что ты "чужой, неестественный, ненормальный, не от мира сего, бездарь, безумец" и тому подобное? Как думаешь, что приходит, когда приедается все это слышать? Вот именно, безразличие. А вместе с тем и осознание одной простой вещи: уж коли ты не такой, как надо тем, кто окружает тебя, значит ты выбрал неверное окружение.
Многим тяжело отбросить то, что было, и ступить за черту, выбрать новое развитие пути. Многие ждут, что то окружение, что прививалось им с годами принесет какую-то пользу, охранит от тягостей мира, приласкает в минуты печали. Многие ждут, большинство увядает в этих узких, тормозящих развитие рамках. Кто-то доволен и только в конце жизни понимает, что не добился ничего Сам.
Для того, чтобы изменить окружение нужна воля и сильный дух. За те годы, что я слушал бесчисленные слова, призванные стереть мою индивидуальность, я осознал нечто важное: за свое место под солнцем и луной нужно бороться, истекать кровью, но никак не заковывать себя в пространство, которое льстиво обвивает тебя, суля никчемно прожитую жизнь. Сейчас, здесь я стою на одной ступени, и здесь - это предел. Но я знаю, что, пройдя дальше, я достигну новой ступени, а значит - продолжу развитие. Так какого черта себя хоронить раньше времени, когда путь только начинается?
- И без оглядки?
- Без... Не всякая ноша достойна твоего горба. Собирая полезное, не стоит забывать избавляться от мусора.
- Даже если...
- Если ты на самом деле считаешь, что так лучше, то не имеет значения, что для тебя - мусор. Правильное решение дарует свободу и тебе, и тому, что ты оставил за спиной...
- Остается только прочувствовать...
- Поверь мне, это случилось давно. Осталось только исполнить...
[236x350]
Auf einem Fest – vielleicht in Cannes
In einem Club – vielleicht in Rom
Vielleicht Du ganz alleine diese Nacht verbringst
in einem Grandhotel in Wien
[Lacrimosa “Nachtschatten”]
…Раз в год я влюбляюсь в фонари; влюбляюсь в их чугун, стекло и порой мрамор на черно-белых фотокарточках. На них должно быть подписано: “…From A.N., Copenhagen” таким беглым чуть угловатым росчерком свежих черных чернил перьевой ручки Parker. Черно-белая прозрачность вечернего воздуха старого города. Прага. Да, Прага, именно там должны быть такие фонари на набережной Влтавы. Я никогда не была в Праге…
Раз в год я влюбляюсь в летний вечер старого города, в его гранит, набережные и темную листву; в его прохладу, тишину, составленную из приглушенного шума машин вдалеке за парковой оградой. Рим, именно там должен быть самый теплый гранит, а самые прекрасные парапеты набережных в Амстердаме. Я никогда не была в Риме, в Амстердаме тоже…
И улицы с их фонарями и маленькими кафе. И что бы мне не говорили про Париж, лучшие улицы в Вене, где я тоже не была…
Летний вечер, чье легкое дыхание случайно отразилось в объективе фотографа. Такие карточки нужно хранить в деревянной шкатулке перевязанные старой лентой. Рядом с подписью “…
Спокойствие. Я покупаю его порой слишком огромной ценою. Но цена эта так относительна, что огромна не для меня, видящей за нею цель – дорого купленное спокойствие. Простой возврат на круги своя без развития выбивающегося своею неправомерной разобщенностью и диссонансом пути; с осознанием ошибки и платой за возможность раз и навсегда про эту ошибку забыть.
Плата за опыт, за возможность научиться. Кто сказал, что обучение у нас в стране до сих пор бесплатное?..
Это спокойствие такое зыбкое, вымученное, купленное. Как последний шанс отчаявшейся слабой женщины, стенающей на грязной мостовой. Оно идет в разрез со всей ранее видимой гармонией, ибо размеренность повседневного существования создать легко, зная каждый следующий шаг…
О некрасивых вещах тоже нужно писать. Красиво. Писать о некрасивых вещах красиво есть талант художника слова. А еще о них нужно писать понятно, но эта проблема уже не принадлежит ни одному художнику слова.
И возможно когда-нибудь появится на свет из глубины сознания, не воспаленного, как любят писать многие экзальтированные личности, но потревоженного действительностью сознания, рассказ, повесть, быть может роман, но скорее всего лишь набор очерков о докторе Клаусе и Кире.
“Я знаю, нет, чувствую, что она сидит на пустой лавке в пустом холодном относительно улицы пространстве перед гардеробом, где так любят ездить тележки за азотом. С пол-литровой бутылкой лимонного Shwaps’а в руках. Она допивает последние капли кисло-горькой жидкости, смотря полупустым взглядом в число 1090 на стене; методично засовывает в горлышко бутылки использованную влажную салфетку, закручивает крышку…”
Если желания не исполнять в короткий срок, они могут возыметь над человеком огромную власть. Мне нужны лишь несколько часов разговора; не получив их в короткой срок, завтра мне жизненно на уровне воздуха необходимо будет большее. И я не знаю, что этим может стать.
- Странно, но ты одета так же.
- Чтобы ты меня узнал. У меня память на лица плохая, а способность приписывать свое другим отличная…
Повторный взгляд на вещи помогает дать им наиболее верную оценку. Он несколько занижает поспешность взгляда первого; чуть улучшает мнение, сложившееся в поспешной попытке впечатление первое занизить за его уж чересчур сильным влиянием на сознание. Взгляд первый должен быть быстрым, выхватывающим лишь суть. Взгляд второй должен последовать за первым через определенное недолгое время, дабы подсознание успело обработать полученную информацию, но не успело бы еще включиться в работу воображение – извечный спутник особ впечатлительных. И здесь взгляд повторный является определяющим, ибо несет после себя совместную работу разума и фактов.
...Лишь несколько часов разговора. За прогулкой. Чтобы развеять иллюзии, осознать недальноидущесть планов.
[278x400]
[Смерть – не искусство, искусство эту смерть поднести…]
Hard Core сегодня стал аналогом культового “жесть”, а Cruachan медленно переливается на жесткий диск…
…И здесь следует упомянуть о наших целях. Они просты в своей элегантности: разбить сердце на хрустальном блюде, не умывая даже рук, ибо работа будет сделана на удивление не брызгающе кровью. Разбить маленький кусочек стекла аккуратно и с аналитической точностью. Разбить, заимев себе при том потрясающего собеседника по некоторым областям на некоторое же время. Выговориться и разбить…
Разбить с размахом, не скупясь, вложив всю широту душевную; с природным буйством, извечным хаосом в глазах, с ненавистью к себе глубоко в сердце. Разбить красиво, утонченно, возвышенно. Бережно разложить осколки хрусталя на полу, что в черно-белую плитку огромными квадратами, порезавшись и оставив на них кровь длинных тонких пальцев. Кровь, что в каждой своей капле содержит багровую глубину недавнего легкого вдоха; что так медленно стекает по острым краям быть может горного хрусталя.
Наполнить бокалы, расплескать по белой коже рук. Падение бокала проходит на два вдоха. Звон бьющегося стекла разобьет тишину залы на тысячи осколков... Закружить в безумной пляске разрушения, раскрыв красоту, что может быть вложена в утрату. Это так просто – красное на черно-белом…
И вот за эту простоту ты меня, чувствуется, и возненавидишь. Возненавидишь, ибо все простое по природе своей чуть гениально, а воплощение гениального походит на танец с саблями: ты до конца не веришь в точный расчет.
Это цитата сообщения De_Chanvre Оригинальное сообщение
Проходите, девушка, раздевайтесь,
Тщательно снимайте трусы,
Работаешь как вол, руки вымыть некогда,
А они не хотят проставлять часы.
Это я не вам, вы залезайте,
Кладите ноги куда положено,
Расслабьтесь, думайте о приятном,
Давно у вас это? О, боже мой.
Трудно быть женщиной, девушка,
Будем лечить, ноги повыше,
Инструмент, понимаю, холодный,
Но мы на него подышим.
Вас насиловали когда-нибудь?
Нет? Странно. А это откуда?
Наверное, кто-то забыл,
Не волнуйтесь вы так. Шутка.
Тут приходила одна депутатка,
Или помощница депутатки,
Вся в бриллиантах, а у самой
Полностью сгнили придатки.
Впрочем, эта врачебная тайна,
Фильмы читали, молчу, молчу,
Просто я к чему, соображать же надо,
И вовремя обращаться к врачу.
Что? А, ну вас мы еще полечим,
Отчаиваться нет основания,
Половой жизнью живите чаще,
В паузах делайте спринцевание.
Стоп. Терпеть! Не так уж и больно!
Там же не зубы, не удалишь нерв,
Медицина, девушка, это искусство,
А искусство требует жертв.
Что вы тут плачете - мы еще не закончили,
Инструмент сменщицы, цепляет, зараза,
А вы кто такие? Специалисты по трубам?
У нее не в том дело… А, утечка газа...
Десять мужиков одну дырку ищут,
Ну, нюхайте всею толпою,
Девушка не дергайтесь, лежите смирно,
Я вас салфеткой прикрою.
Как хорошо, что не курю больше,
А то сейчас бы раз - и в анатомичку,
Ну что, не нашли, а натоптали сколько!
Закройте дверь, позовите сестричку.
Всё на сегодня, совсем и не долго,
Скажите большое спасибо врачу,
Вытрите слезы, оденьтесь, идите,
Не есть два часа. Шучу, шучу…
Восхитительные люди живут в Питере, сонно укрывающиеся воскресным туманом, полоскающие сомнабулическое белье в подножиях Самсона и пишущие такие дивные штуковины. Дарья Кополла.
Помни, пожалуйста, помни: если я рядом с тобой, то это что-то да значит в этом мире роящегося хаоса...
...И я могла бы написать про вчерашнее, сегодняшнее и день завтра. Про роящееся в голове мысли из смеси “Реквиема по мечте” и Лето, гитар, больших глаз и волос, к которым так и тянутся пальцы. [И эти глаза, и его гитары, и какая-то ностальгия – по чему? По мне прежней? – все смешалось, наложилось одно на другое, как кадры отснятой пленки… Я люблю слишком однотипно.] Про вероятностные исходы невозможных событий; про возможности, для коих не будут предприняты попытки к действию. Про планы, расчеты, теории мести...
Но я опять возвращаюсь к тебе. И вновь пишу об огромных глазах с учащающимся пульсом моих кровотоков и нервной дрожью. И я могла бы описать все краски мира или хотя бы одного лишь заката, но они улетучиваются из головы, будто спирт с кожи перед уколом тонкой иглы. И все неважное, минуту назад столь значимое, а сейчас превратившееся в пыль моих дорог, все это утекает сквозь пальцы нервно дрожащих рук. Знаешь, я сейчас слишком без сожаления отбрасываю в сторону что-то, быть может мне важное; но сию минуту слишком второстепенное, чтобы тратить крупицы мыслей. Завтра я пролью над ними слезы, быть может уже этим вечером.
…Я разбросала камни, и у меня есть несколько мгновений, чтобы увидеть их бесформенную серость на черной земле. Несколько мгновений, чтобы обернуться в затянувшемся повороте головы, когда волосы движутся столь медленно, будто они уже не подвластны законам природы. Несколько мгновений глухой, звенящей тишины перед грохотом крушения надежд.
Время собирать камни еще не пришло...
[Неделю назад]
- Можешь ли ты убить?
- Ты сможешь, если захочешь. Возможно, преодолев себя, подавив в себе какие-то эмоции и барьеры. Но сможешь.
Есть вещи, что, как оказалось, страшнее смерти. Оказалось для меня и оказалось моей же смерти. И этим оказался мой же страх. Нет, не смерти, но испорченной жизни, которую исправить лишь смертью возможно.
В накрахмаленном жабо и с белоснежными оборками манжет я положу себя красиво-аккуратно в гроб, и это не вызовет никоих нареканий, ибо будет выполнено идеально точно, глубоко, странно и естественно. Никто не должен знать о моей ошибке, из-за коей я кладу себя заживо в гроб – смотри, с губ срывается последний вздох! Но то вздох юной девы, погибшей столь случайно-глупо; девы, не казнящей себя неведением, страхом, отчаянием и крушением идеала себя.
Моя репутация передо мною же самою важнее для меня смерти; не жизни, но смерти. Так оказалось. Так оказалось случайно, вдруг, когда я, увидев пустые глазницы одной, поняла ее большую близость к моему сердцу, нежели той, другой, но столь отвратительно-портящей все.
Так оказалось единожды. А потом лишь страх. Тупой, липкий, быстро расползающийся по венам, отупляющий; лишь животная, жалкая боязнь за свою жизнь. Жалкая, мечущаяся в поисках спасения тряпица и убивающая ее Гордость с призывом к достойному принятию конца – на двух чашах весов еще не установилось равновесия. И поверх всего этого явное осознание своего продолжения пусть даже существования.
Это цитата сообщения -Сфинкс- Оригинальное сообщение
Тише, тише, девочка, успокойся. Не плачь, не переживай, не надо. Вот так. Сядь, пожалуйста. На, вот, держи - это чай, с лимоном, холодный. Попей водички, поболтай ногами, сидя на высокой кровати, и всё пройдет.
Нет-нет, всё пройдет, только если ты перестанешь плакать. Переста-нешь. Если будешь продолжать, слёзы твои сольются в море, в котором мы все утонем, милая моя, так что не плачь. Ты ведь не хочешь, чтобы мы утонули? Да, я понимаю, что шли бы мы все отсюда шервудским лесом, не видеть, не слышать бы нас, только бы мы от тебя, наконец, уже отстали, но, всё-таки, не хочешь ведь? Вот, так-то лучше. Возьми носовой платок - простыней утираться некультурно. Теперь совсем замечательно.
Давай поговорим. Пока можем сделать это с глазу на глаз, а? Серьезно поговорим, как серьезные люди, или, лучше даже, несерьезные. Сейчас ушли доктора (психолог, психиатр, невропатолог, детский терапевт и восемь гениев нетрадиционной медицины), нянечки, представители службы опеки и попечительства, добрый и злой полицейские, клоунский цирк и прочие заинтересованные лица, нас только двое, и мы можем как раз это сделать. Да, не буду тебе врать, они стоят сейчас все за этой картонной дверкой и внимательно слушают каждое наше с тобой слово, но здесь-то их нет, так что можно про них забыть. Видишь, какой я честный? Открытая ладонь, и никак иначе. Да знаю я, знаю, что они все с тобой уже тысячу раз говорили, убеждали и разубеждали, приводили примеры, доводы и бродячих проповедников и, что тебе это всё, как ты произносишь по слогам, ос-то-чер-те-ло, да, и то другое слово, которое совсем уж неприлично произносить хорошим маленьким девочкам. Но я-то с тобой ещё толком не говорил, моя славная. А я, может, совсем другой, нежели они, ничуть не вежливый и не аккуратный, люблю утирать нос простыней, ругаться матом, впадать в депрессии и проклинать всех страшными египетскими проклятьями. Смеешься? Видишь, сколько у нас с тобой общего. Я ведь многое знаю и понимаю, чего они - нет, м?
Можно я сяду к тебе на кровать, поближе? Не дрожи и не бойся - я теплый и безопасный, только костлявый немножко. Тебе, наверно, интересно, что я вообще здесь делаю? Да, действительно работаю, но к тебе моя работа никакого отношения не имеет. К тебе я просто так хожу, по личному почину, в свободное время. Ну почему бы мне к тебе просто так не ходить? Нет, дело не в том, что Самый Главный Гений нетрадиционной медицины мне приходится лучшим другом и партнером по нардам, это ни на что не влияет. Просто ты очень милая маленькая девочка, мне нравишься, я хочу тебе помочь, насколько смогу это сделать. Ты мне дей-стви-тель-но очень нравишься, очень. Что, не веришь? Ну не вру я, не вру. Действительно не вру. Что ж ты такая пуганая и подозрительная, что ж ты такая нервная, летящая на высоте десять тысяч километров выше уровня моря, да ещё и над Марианской впадиной, что ж ты такая болезненная и влюбчивая, текущая и срывающаяся, милая? Такая хорошая и такая безумная, а? Я всё, всё понимаю, конечно, хотя бы стараюсь понять, но это не мешает нам переживать за тебя, ни мне, ни нянечкам, ни самому главному гению нетрадиционной медицины, ни невидимому чудовищу, живущему под твоей железной кроватью, и мы просто хотим, чтобы…
Ну… ну что ты опять плачешь? Ты же сильная и умная, чего плакать-то? Ревёт тут в голос, лицо руками закрывает, дурочка глупая, взбалмошная. Два часа назад улыбалась, смеялась и прыгала, когда клоуны приходили, а теперь что? Рёва-корова, Царевна-Несмеяна. Страшно, конечно, и жутко, и всё бессмысленно, но плакать-то ещё бессмысленнее, чем всё остальное.
Кстати говоря, дуться, отворачиваться к стенке и молчать – это тоже глупо и бессмысленно, да-да, в таком случае действительно лучше уж плакать. Можно я тебя за руку возьму? Возьму тебя за руку, чтобы тебе было легче, чтобы твои горечи все слетелись ко мне в ладонь, как голодные птицы, чтобы я мог потом забрать их с собой, можно?
Какая у тебя теплая ладонь, уютная такая. А это холодное у меня в руке, это… ой, черт, это лезвие.
Да не визжи, не визжи ты так, у меня сейчас уши заложит от твоего крика, и руку мне не надо ногтями царапать. Я уже сам тебя отпустил. Можешь идти в другой конец комнаты, и жаться там испуганно в углу сколько влезет. Кто обманщик, я? Ты не спрашивала – я не говорил. Тем более что ж ты сама не знаешь, что у всех, даже у клоунов и подкроватных чудовищ, есть тонкая стальная полоска. Мне тоже такую дали, на всякий случай.
И не собирался я ничего делать, по крайней мере, насильно. Честно.
Не реви.
Не реви, пожалуйста, у тебя от этого красное некрасивое лицо, сопли из носа и царапины на щеках кровоточить начинают.
И не бойся. Я не садист. Изверг – возможно, но не садист. Мне не доставляет удовольствия полосовать на части маленьких хороших девочек, также их есть и насиловать, живых или мертвых. Я склонен покупать девочкам мороженое и воздушные шарики, в редких случаях
Порой мне кажется, что все прекрасное, что могло свершиться, осталось в прошлом. Что прекрасны лишь воспоминания, оставшиеся на пожелтевшей бумаге в маленькой тетрадке под атласной обложкой. Что все нежное, что можно было сказать, мы уже написали на щеках друг друга легким дыханием по влажной от скупых слез коже.
И тогда я вспоминаю, что нам уже не вернуть ту осень, Октябрь, в котором я не ждала тебя, с его солнцем, запутавшемся в ресницах, эйфорией листьев и ночных сумасшествий. Не повторить бесснежного Декабря и его белого света… Листы нелинованной белой бумаги, пожухлые, свернутые в трубочки листья воспоминаний, шуршащие под мягкими тихими шагами. Так приятно прикоснуться рукой к теплой, исписанной чернилами бумаге прошлого.
“Пусть сбудутся все твои мечты…” И кажется, что каждый исполненный красоты жест был сделан этими четырьмя руками, и нет больше нот, прописанных мечтами юности. Не осталось ни одного несыгранного акта, несказанного слова.
Но мы творим, творим эти ровные мелкие буквы на нелинованной пожелтевшей бумаге, создавая новую мечту. Я не знала то, о чем смогла мечтать лишь сейчас. Я не знала, что каждый день деревья выглядят по-разному; я не знала, что каждый майский дождь пахнет тобою.
--------------------------------------------------------
...Слова, которые они произносили, обрывались, тонули во вздохах и ускоренном дыхании, переставали что-либо значить, рассеивались. Они умолкали, сосредоточившись на поисках самих себя, на поисках истины. Они искали долго, нежно и тщательно, боясь неуместной поспешности, легкомысленности и развязности. Они искали сильно и самозабвенно, боясь святотатственного сомнения и нерешительности. Они искали осторожно, боясь кощунственной грубости.
Они отыскали друг друга, преодолели страх, а минуту спустя нашли истину, которая вспыхнула у них под веками поражающей, ослепительной очевидностью...
[А.Сапковский "Час презрения"]
--------------------------------------------------------
Потому что именно так...
Dornenreich: Hexenwind
...Listen closely, hearken ...
... Camouflaged in stillness - a secret sense ...
... Feel it, sense its closeness ...
... Magic is stirring - strangely ...
Thus rush into your freedom,
Far from all the daily grind,
So rush into true freedom,
Just pass your own fence.
On through that old door,
Where the magic once began,
Ere man overcame the child,
On through that old door,
Where the magic once began,
Where worldly fraud faded into silence ...
... Feel it, sense its closeness ...
... Magic changes misty-true ...
... Magic is stirring, be aware ...
[Dornenreich: “Zu Träumen wecke sich, wer kann” Eng. ver.]
Это что-то очень личное; это не хочется показывать никому, но лишь держать в бледных маленьких ладонях, закрывая исходящий мягко-теплый свет от мокрой, плотной, рвущейся темноты вокруг. Наслаждаться в одиночестве двоих, закрывшись спинами от посторонних любопытных взглядов, ведь они могут унести каплю высокой нежности, им не предназначенную. Прижавшись друг к другу лбами и спрятавшись за переплетенными волосами цвета поля дождливым летом.
Любовь.
Я не знаю, как о ней можно разбрасываться пусть даже светлыми словами, бросая их полными пригоршнями на своем пути каждому
Clint Mansell: Winter. Lux Aeterna (OST- Requiem for a Dream)
[Мы теряем мечту...делая ее реальностью....и не замечая этого... испуганно ищем ее вокруг...не понимая....что сегодняшняя реальность , это вчерашняя мечта...(с)]
Есть такое китайское проклятие: “Чтобы у тебя сбылись все твои мечты”.
Готов ли ты жить уже не с мечтой, но в ней? Готов ли ты пожертвовать ее красотой, дабы она стала твоим сегодняшним днем?
Мы осуществили наши мечты, завалив их серой, липкой пылью, что так похожа на налет на кухонной полке рядом с вытяжкой, действительности. Осуществили и… остались ни с чем; с пылью на руках, даже не пеплом, а пустой городской пылью. Сами же коверкали свои ожидания, подстраивая их под действительность. Их тела рассыпаются под нашими попытками их вернуть, воскресить, удержать.
Мы отравили их еще тогда; тогда, когда решили осуществить нашу Мечту. Медленно, ежедневно, тихо и… жестоко и расчетливо, словно врач. И шприц для эвтаназии
Мы похоронили их вместе, держась за руки под мелкими каплями дождя и глядя, как они уходят в мокрый холодный туман. Не вернутся. К нам пришла Реальность. С влажно-теплыми руками, касающимися левого плеча. Обернуться? И увидеть ее желтые зубы из-под ухмылки пепельных губ, такой реалистичной, такой жизненной.
Ты готов к ней? Ты сможешь жить с нею?
С чем мы остались? К чему мы пришли?
Реквием им… Неотвратимость совершаемого; необъяснимая, начавшаяся еще тогда; молох случайных событий.
Мне остался лишь страх; неотвратимый, пожирающий, липнущий к внутренней стороне живота; разносимый по венам с каждым ударом сердца, серый, безликий.
Реквием им и мне. Мне не вернуться уже назад.
Сон. Легкой дымкой рассветного утра он связал нас в заключительном аккорде. Когда земля еще не почувствовала близость света. Серое утро холода вне и темного огня внутри. Тихое безмолвие, столь явно ощутимое лишь сейчас. Частички тепла в наших попытках сохранить их меж нами. Потоки дыхания движут по коже ощущения спокойствия, становясь все размереннее и тише. Ты не в силах побороть то сковывающее движения тепло, что распространяется до кончиков пальцев.
И я не хочу закрывать глаз, желая видеть движение тонкой шторы через твои волосы. Я знаю, что Сон отберет тебя у меня. Касаясь пальцами твоего лица, я хватаюсь за последнюю тонкую нить ощущений кожи; но покалывание этих игл ночной усталости так сладко-тепло, и я уже сплю…
Я хочу запомнить этот день. По обрывкам спутанных воспоминаний, по звукам фраз. Но я не знаю как, как описать состояние полной гармонии. Запомнить хоть так, поставив пометку на полях случайных записей из не_жизни. Вложив в нее хоть каплю себя… Но _я_ в столь равновесии, что невозможно остаться где-то еще кроме _сейчас_...
…Я помню обрывки из стихотворения не запомнившегося мне автора. Я помню, что оно было в той книге на левой странице, не залезая дальше. Я помню “раковины спин” и “…спим”.
[319x430]Или китайский средневековый эпос "Цзин, Пин, Мэй"
[Мальчик захотел Вишневого сока…
Ах, если бы я не читала “Цзин, Пин, Мэй”!]
Создавая Романтику.
Не чужую, нефритов, кораллов и рек вод; символичную, художественную в слове, сладко-неизбежную, вечную. Романтику Веток, Ваз и Слив; нарисованную тушью на длинном пергаменте и повешенную под пологом кровати. Цзин, Пин, Мэй.
Она очень красива, утонченна, спрятана за тонким полупрозрачным пологом, сотканным из недосказанности и такой четкой символьной структуры, что она похожа на черные иероглифы на его белой ткани. Она всеобъемлюща, словно вода заполняет она любые малейшие трещинки человеческого мироздания взаимосвязей. Она нарисована четкой рукой мастера слова и образа так точно, так четко. В ней нет места спонтанности и вольной трактовке.
Она должна быть ясна лишь тем двоим, что укроются в ее присутствии под покровом ночи. И тем двоим, что спрятались в саду; и другим, сидящим в чайной… Всем. Цзин, Пин, Мэй.
Он должен прекратить обманывать себя и должен назвать это по имени, иначе оно приобретет слишком много власти над ним.(с)
Художник слова спрятался за потоком символов вместе со своим стремлением быть понятым двояко. Ведь лишь в недосказанности есть острота мысли. Зная, что будет разгадан с первого же иероглифа, приняв манеру историческою, он все же стремится запутать, обмануть, обворожить искателя мечты. О, как пошло жеманничать, скрываться и не произносить в слух очевидностей, когда предмет обсуждаемый ясен уже даже не в мыслях, но на словах!
Уберите ее, она слишком по-восточному жизненна, слишком цинична в своем разгадываемом символизме; она, стремясь быть понятной лишь двоим и кроясь под шелком одежд, слишком для_всех. Слишком громко; сейчас для нас, через минуту – на века для потомков. Цзин, Пин, Мэй.
Не хочу Ее такой, когда красота прямолинейности заменяется пошлостью всем известного и тщательно при том скрываемого символа.
[“Миледи прекрасна!..”]
А Миледи не будет против, если здесь практически прилюдно упомянут о ее личности? Точнее, личной жизни? Еще точнее – о чем-то с нею некогда связанном? Хотя, разумнее было бы спросить, а сколь часто Миледи появляется на просторах сего пространства?
Миледи… У меня сегодня возник душевный порыв выложить вам на чистоту все свои мысли о формах и их содержаниях. Прилюдно. Ибо содержание важно a priori, но, постигнув его до дна, что происходит с нами рано или поздно, становится скучно и, как ни прискорбно, в основном скучно становится жить. А от того душа человеческая стремится еще и к красивой форме. Не яркому фантику (что, конечно, не есть правило, ибо есть индивиды, не читать личности, тянущиеся исключительно на фантики), но именно форме; форме со смыслом и собственным, эдаким локальным содержанием. И две души тянутся к красивому жесту, обретая в нем себя и друг друга; и негласно произносится клятва: “Мы знаем о содержании и смысле его, но сейчас нам словно воздух нужна форма. А потому на время мы отставим в сторону поиски смысла жизни и отдохнем на созданном нами берегу прозрачного озера спокойствия.
Ах да, Миледи… Миледи, милая моя, как же вы могли хоть малую долю столь безмерного Времени своего терпеть это форменное, в смысле ровно формы, чудовище?
[…А мне все-таки вас жаль.
Как идет вам эта бледность,
Эта скрытая печаль,
Эта внутренняя бедность,-
Мне вас жаль, да, мне вас жаль. ]
[А.А.Фет]
[“Сударь, Вы болван!”(с) ]
Вы нравитесь ровно всем девушкам, с коими общаетесь, или же только