Отрави меня ядом последних мгновений.
Зачаруй меня небом, которое выше.
Ты ведь больше, чем жизнь, светлый отблеск от тени -
И спасибо за то, что хоть где-то, но дышишь.
Я лишь часть синусоиды нервного счастья,
Но я гордо тебе улыбаюсь дугою!
Я живу лишь до мига, где сменятся масти,
Чтобы после взлетать по ступеням покоя.
Я снял с неба светила и ложные звезды.
Я хочу напоить - это странный вид жажды.
Я снял с неба светила. Надеюсь, не поздно.
Я разбил эти звезды. Разбил - и не важно.

(с) Аниматор.

Я хочу пройти вместе с тобой по огромному сумеречному городу, и блики фонарей будут целовать твое лицо, которое будет казаться в их свете почти ликом, и ничего не говорить. Пусть город будет чужим, и пусть вечер будет бесконечно длинным.
Темная вода в моей душе – черное гладкое зеркало, и неясно, что под ней. Помните притчу о статуе под покрывалом, выражающей суть мира? Увидевший – умер.

Впрочем, основные оси моей души – знаю с детства, потому что именно их всегда ищу в книгах, в людях и в деревьях:
- самоотверженность.
- любовь.
- смелость.
- правда.
- нежность.
- рождение нового.
- смерть.
- печаль.
- свет.
- преображение.
- игра.
- невероятное.
- особенное (обособленное).
- что-то не простить себе.
- отпустить на свободу.
- бороться «все равно».

Я считаю все это прекрасным.

Иногда мне кажется, что моя душа – громадная машина, превращающая мир во что-то иное, насыщая его собой.
А ля насыщение руды железом=)
Нескромно?
Да!
Но я же честен.
И едут на невидимом конвейере города с пешеходами на улицах, и утесы утыкаются пиками в сердце мое, деревья щекочут под ребрами, ветер дует сквозь мое сердце, и это навылет, и это навсегда.

Когда я доволен собой и в сентиментальном настроении, я могу считать, что я – честный, наивный и порывистый.
Я сумасшедший, но это просто еще одна краска, которая может принадлежать человеку.

Может быть, впервые без желания превзойти или осудить других, иду по этой пепельно-серой земле, которую раньше никогда не знал и не любил. Иду, и замираю перед ее тайнами, и страшно мне коснуться их, и думается – достоин ли? Иду – и жалею ее за все кровавые пощечины войн на ее коже, иду – и думаю: неужели и я еще могу все исправить в себе и в своей жизни? Впрочем, в этом «и я» довольно густая порция высокомерного самоуничижения. («Самый высокий из низких»). Странные моменты, хрупчайшие, нежнейшие, когда не хочется ни зиять у всех в глазах со знаменем и на коне, ни нашептывать истины гнусавым голосом, ни тем более закрывать глаза с угрожающим: «Сейчас сделаю всем темно». Превосходство на самом деле – ненужная вещь, как и самоуничижение, всего лишь накипь – она содержится в воде, должна выделиться и упасть на дно сосуда. То есть души.
В такие моменты ты никогда не ждешь подвоха, ты просто физически думать о нем не можешь. Ты не хочешь великодушно прощать, утешать и излечивать всех попавшихся под руку (прощение иногда ведь симптом счастья, не правда ли?), ты просто видишь, что все вокруг пронизано прекрасным, и одна из этих ниточек тянется через тебя. Тебе кажется, что ты просто понял, а что понял, объяснить не можешь, свет, гарь, горечь, дыхание и движение стрелки нельзя перевести на человеческий язык.
[600x398]

Ежедневная порция уныния, подмешиваемая в жизнь, будит в нас не что иное, как ярость - Лох-Несское чудовище глубин нашей души, ярость Самсона, разрушающего храм и гибнущего в нем.
Чего я больше всего боюсь на самом деле ?
Того, что и радость, и печаль станут привычным делом. Высота души - не более, чем потолком над головой. Грязь - не более, чем грязью в прихожей. Я боюсь, что матрица моего внутреннего принтера побледнеет.
Я боюсь того, что сожаление станет солью в моем супе, а дороги - клубком запутанных ниток, нанизанных на одну иголку - скуки и поиска...

Я боюсь, что мне не за что станет бороться. Когда-нибудь...

Поэтому, быть может, хочу невозможного.

Именно поэтому.

Впрочем, я спешно публикую эту страницу, чтобы не написать ничего больше.

Близость к истине - слишком опасное сближение.

Я верю в мистическое равновесие. И веру свою обосновываю на законе сохранения энергии - редком звере среди законов, усвоенных мной.
Я счастлив. Я живу. Я дышу. Значит, у кого-то этого нет. Кто-то потерял в тот же самый миг то, что обрел я. И если я потеряю что-либо, то в этот же самый миг это появится у другого человека, невидимо связанного со мной, и он вряд ли узнает об этом. В этом нет ни вины, не отнимания, просто слепая передача энергии. Может быть, просто истеричное желание веры в то, что ничто не исчезает.

Если же мистически связанные люди встречаются друг с другом, то они не могут выяснить причины, отчего же их так пронзительно тянет друг к другу.

Они просто не понимают, что они - осколки одного взрыва.
Части одного ядра, летящие в разные стороны. И когда один постигнет то, что знал другой, то тот уже забудет это...

Если кто-то живет, кто-то другой уходит в ирреальность. Манящее прошлое. Мечтательное будущее. А настоящее повиснет упрекающей пустотой, и ему лучше не смотреть в глаза... Настоящее - то, что пойдет в уплату за это прошлое и это будущее... нить времени, сгорающая в самой середине...

Как сказал, умирая, один великий музыкант: "Ко мне наконец-то идут. Но я уже ухожу".

Я здесь. Я наконец-то здесь и сейчас.

Ау! Есть кто живой?

Надо набраться мужества.
Надо набраться нужности.

Я разглядел ее в толпе сразу. Она умела ходить, как никто другой. Наблюдатель, считающий себя компетентным, объявил бы, что походка ее - с носка, а я увидел в этом след совершенно другого. Делая каждый шаг, она словно сомневалась - а будет ли земля под ее ногами? Или разверзнется бездна? Или она взлетит? Впрочем, она не знала сама, и шла по хрупкой земле дальше, бережно и осторожно, стараясь не задавать себе никаких вопросов, устремляющих в бездну или вверх.

Я же знал, что хрупкость может дарить наслаждение. Как ничто иное. И что хрупкость можно приручить, всего лишь подвесив канал под куполом цирка и пройдясь по нему - "всего и делов!". Правда, в ответ хрупкость приручит тебя, и ты уже никогда не сможешь забыть мгновений потери и поиска равновесия. Но что это перед мгновеньем, когда под тобой цветные пятна испуганных лиц, которые в этот миг живут одним тобой.

Я познакомился с ней.

Увы, она приняла эту ситуацию за обыденный роман. Узнав, что я - канатоходец, она приписала мне лишнюю брутальность и любовь к экстриму (напрасному, с ее точки зрения). Но - как упрекают друг друга литературоведы - "никакого углубления в содержание".

Конечно, я был влюблен в нее - особенно, когда она засыпала на моем плече, и я чувствовал запах ее волос...в этот момент мне казалось, что это слишком прекрасно, чтобы пройти без следа, и, даже когда мы уйдем из этой комнаты, то тени наши останутся дремать здесь.

Но - признаюсь - больше всего на свете я мечтал поставить ее на канат. Это - было лучшим из того, что я знал. А лучшим я привык делиться.

Попытки поставить ее на канат даже в шутку кончались обиженным визгом и увесистым падением мне на руки.

"Ну не создана я для этого!" - разводила руками она.
"Пока..." - мысленно поправлял я.

Я стал брать ее на свои выступления. Я нарушал табу. Одному человеку, который любит другого, не стоит видеть его в миг, когда его жизнь находится (образно и не образно говоря), в подвешенном состоянии. Слишком уж сильно любишь в такой момент. Слишком бессмертно. Делая так, я был жесток: этого она не сумеет забыть. Даже если захочет. Хотя... я этого хотел, конечно. Чего таить?

Но еще больше я хотел поставить ее на канат.
Ведь она была создана для этого.
Я же знал!!

На мои уговоры она устало улыбалась: "Посмотрим...". Ласково, как ребенку, который хочет невозможного.

И с легким сожалением.

Прошло совсем немного времени, и она согласилась. Были все те же визги, падения, обиды. Сначала не получалось ничего, потом - несколько легких шагов по дрожащему канату... потом - половина пути, и - наконец, уже трюки от избытка уверенности - нарушить равновесие даже, когда оно прекрасно, занести ногу для шага и помедлить, подергивая струнки зрительских нервов...

Как она была хороша! Как страшно и прекрасно было на мгновенья терять друг друга, идя по канату, и изо всех сил, тщетно, желать удержать и спасти, и снова обретать в конце пути... Она улыбалась. Немножко грустно. Наверное, ей было страшно.

Все-таки это непросто.

Наконец, пришел день ее первого выступления, и, уже напудренная, с белым лицом, в костюме, сияющем стразами, ожидая выхода, она посмотрела на меня вопросительно со своего кресла гримерной:
- "Сбылась твоя мечта?"
- "Конечно". - кинулся я обнимать ее.
- "Я счастлива" - сказала она и забыла улыбнуться. Потому, что прозвучал

ее Выход.

Я стоял в начале пути, потому что больше всего она волновалась при первом шаге, в конце ее встречал мой напарник -Сурик. Он подмигнул ей. Поднимаясь по лестнице, она улыбалась и держала меня за руку.

Она сияла.

И вот - первый шаг, и ее тоненькая фигурка, съедаемая с двух сторон пространством, забалансировала на канате. Но шаги были уверенны, и, абсолютно прямая, она приближалась к цели. Мы с Суриком пронизывали взглядами пространство вокруг нее.

И вдруг, пройдя две трети пути, она остановилась.

Я поднял глаза на систему страховки - она должна сработать тут же.

"Смотри!" - крикнул Сурик, и я вновь взлянул на нее.

Она медленно оборачивалась. Не теряя равновесия.

Обернулась, посмотрела на меня, и.....

...нет, дорогой читатель, вовсе не то, что ты подумал... СОВСЕМ - не то.
Если бы то...

Она обернулась и исчезла. Улыбнулась - ласково-ласково, жалеюще-жалеюще - и вдруг на ее месте оплыло небольшое серебристое облачко. Улыбнулась - и исчезла... Как же так? Этого не могло быть...

Судорожно засвистел в воздухе лишившийся веса канат, а Сурик схватился за опору.

Зрители разразились апплодисментами. Как же, как же, сеанс магии прямо на глазах...

Мне подмигнул мой аватар.

Швырните мне ее имя - случайным камнем по воде души. Выкрикните мне его среди других бессмысленных звуков, швырните как мелочь нищему, выговорите небрежно, не зная значения... И - где бы я ни был и что бы ни случилось со мной, в первой поднявшейся тени, во вскрике шевельнувшегося ветра, в первом блике, метнувшемся по асфальту - узнаете меня.

И так будет всегда.

Черт побери.

Сегоднячко, когда Ваш покорный слуга поедал пончики, сладострастно хрустя пакетом, явился ему, значит, голос свыше. Голос был хриплый и с кавказским акцентом:
- Ты что здесь дэлаешь?!?!

"Господь вызывает меня на чат!" - обрадовался я и выронил пончик.

- Нэт, я тэбя спрашиваю, что ты здесь дэлаешь?!!

- Я ... так... плюшками балуюсь... - кротко ответствовал я.
Следующий вопрос напомнил меня кипучим теплом:

- Чокнутый, да?

- Именно. - с готовностию козырнул я, подходя к окну. Как-то неудобно разговаривать с Богом сидя.

- Вот больше и не дури... - ободрил меня голос, и тут

... мимо моего окна проехала тележка с малярами... она шла вниз, слегка покачиваясь, и один из маляров с большими кистью и носом с любопытством смотрел в окна. Увидев меня, он нахмурился, а с кисти сорвался большой шмат краски.

- Конец связи. - обратился я к небу после торжественного проезда.

- Да?! - раздалось с земли все с тем же акцентом.

Итак... Ваша старость - это Голос Свыше.

Безумные картины, огромные полотна, вышитые двусторонней гладью, три аккорда на старой гитаре и скрипучий старческий голос, поющий о былом. Залихватски сдвинутый вязаный берет, изящный костюм классического покроя, перчатки, шляпа, косметика/запонки, мундштук либо трость. Непременные классические каблуки для дам. Это Мастерская, где вы творите и богема, в которой вы царите. Модные болезни и отсутствие детей — а значит, и проблем.

Пройти тест

Короче, сумасшедший дом. На старости лет я увлекусь пуантилизмом, потому что на более длинные мазки кистью не будет хватать моей оперативной памяти, внуков у меня не будет, потому что мое скрипучее пение о былом выдержит только маленькая кучка оставшихся в живых глухих друзей, которые время от времени будут приподнимать с крючковатого носа "залихватски сдвинутый вязаный берет", с нестарческой проворностью уворачиваясь от моей трости и подагрических ног, обутых в туфли с классическими каблуками. (Очевидно, стучание ногой в ритм - будет модной на тот момент болезнью. Ах, и еще - запонки на ушах и модный костюм, вышитый гладью с двух сторон - на случай, ежели я его по склерозу надену наизнанку.

Я оптимист.

Первым черным юмористом был Казимир Малевич.

Кривые косички и платьице в ромбах,
Веснушчатый нос и на шее ключи.
Девчонка, ты лепишь свои куличи
На месте, где взорвана аэробомба.
Взгляни. Над тобою - косматые тени,
И дрожь каждой жилки расширенных глаз,
И чей-то нажать на гашетку приказ...
Но время проходит сквозь цепь изменений.
Играй, ты не знаешь, что значит "война",
А значит, останешься здесь невредима,
И всполохи смерти - бессильные! - мимо,
И мир охраняет твоя тишина.
Ты знаешь, что смерть - не цена для побед.
Ты чувствуешь время, что свернуто кровью.
И, эту планету спасая любовью,
Боишься домой опоздать на обед.

25-26.05.06 (с) Аниматор.

И все-таки она вертится!!!

Лучший способ исчезнутьдля бога - спуститься на землю, дать
растерзать себя на куски. И тогда ты обретешь свободу.
Ты выполнил свой долг. Ты достался человеку, и он даже подумал, что он тебя познал. Да, он прошелся по цветущему саду, и не увидел, что вон за той яблоней начинается пропасть... Он сорвал яблоко прямо над ней, принял его
за плод познания, и теперь горд. Теперь он погрузился в свой мир, в свой поиск. Ты толкнул его на это - и таков его квест в этой бесконечной игре.
Ты сыплешься пеплом в его руках - и такая судьба твоя, бог.

Ты исчез - и теперь ты можешь заниматься своими делами.

За гранью горения.

"Жизнь - очень сложная штука". Это было первым, что я подумал, когда мне выписывали справку о моей ненормальности. Вот такую вот вечную банальность. О, надо было произнести ее вслух, и, может быть, мой диагноз бы зачеркнули? ;) Хотя нет, порою безумие опознается именно по концентрации "самых нормальных" фраз.

"Жизнь - очень сложная штука" - подумал я, выйдя из поликлиники и медленно бредя по улицам... Жить оказалось-то гораздо сложнее, чем в голове:) Даже если в голове у тебя мир без всех гравитаций, жестокий, ужасный, прекрасный... Но и его мне мало!

Резкий визг тормозов. Меня чуть не задавил автобус. Ну здравствуйте, приехали... Мат водителя и первая улыбка после страха. Да, он прав, действительно, надо все-таки иногда смотреть на светофоры. Надо все-таки иногда смотреть на мир.

Лицо у него простое, открытое, красное...лицо трудяги, озлобленного жизнью и регулярно подкрепляющего себя алкоголем. А на самом деле, просто лицо обиженного мальчишки, которого вот взяли - и обманули! Кто обманул? Да жизнь! И он... сам себя...
Ему лет 45... В молодости он отращивал первые усики (ну кто их не отращивал??!!;), мотался на картошку, с грозным видом завывал под гитару, почти что вылетал из комсомола, тайком сох по самой жестокой красавице класса (потом курса), мечтал непонятно о чем, слегка видел себя гением, наслаждался ощущением силы и ловкости собственного тела и ждал, что с завтрашнего дня все пойдет "по-настоящему"... А теперь едет по одному и тому же маршруту... и автобуса, и жизни.

Боже мой, я действительно сумасшедший. Потому что я люблю жизнь даже за этот визг тормозов, и за ощущение ужаса, и за пульс, который пропитал меня тогда всего, и за то, что этот 45-летний обиженный мальчишка уедет, и снова напьется уже этим же вечером, и за то, что я боюсь, что кто-то прочтет этот пост и примет на свой счет, подумает, что все безнадежно... или подумает, что я думаю, что все безнадежно... или просто подумает!
Нет, нет, нет и нет. Но я люблю жизнь - и раз я люблю, то я люблю в ней все и сразу... любовь к жизни - святая доля садомазохизма в нашем существовании.

Тем не менее я счастлив, несмотря на то, что я такая сентиментальная калоша.

И, кстати, забыл:

"Жизнь - очень сложная штука!"

=)

Выдох.

Перестать дышать - плата за переход в вечность.

Вопрос - когда твои глаза закроются - то какую картинку покажет тебе Великий Аниматор на обратной стороне твоих век?

Вопрос не в том, кто провожает тебя здесь, а в том, кто же встретит тебя там, и если ты наивно веришь, что это будет одно и то же лицо, то ты сильно ошибаешься.

23:15. Да, все так, как я и говорил.
...............................................................................
(Старые чудеса еще работают). Не верьте в то, что старое чудо можно забыть. Оно всегда вырвется на поверхность.

Стрела всегда попадает в цель.

(Отбросьте первую ассоциацию!)

...............................................................................

И ВСЕ-ТАКИ ОНА ВЕРТИТСЯ. В-С-Е Т-А-К-И...

И спасибо за это.

Рисуйте, рисуйте........... у вас это прекрасно получается..............

только вот карандашом -

НА УГЛЕ.

...... вдох ...........

ожидается вкоре


...

В колонках играет - Silent Hill
Настроение сейчас - неборазборное

Он не любил прямых черт. А особенно линию горизонта. И поэтому на всех рисунках никогда не рисовал ее. Небо дугой перетекало в землю, города вонзались в небо, облака свободно разгуливали по улицам (одно из них держало другое, поменьше, на цепочке из обрывков тумана, и оно слегка полаивало громом и периодически задирало туманную заднюю ногу). Его это вполне устраивало. Конечно, не устраивало учительницу рисования, которая ругалась, что он переводит краски, ведь они сливаются на его рисунке. А он смотрел на полупрозрачную разноцветную лужицу красок на еще не высохшем рисунке земли-неба, и наслаждался... Он нарисовал так много рисунков земленеба, что уже не верил в то, что линия горизонта существует на самом деле.
"Мир - большое полотно, а мои рисунки - вот окна в реальный мир!В них просто надо уметь заглянуть" - думал художник и развешивал их по стенам своего дома.

"Ты сошел с ума!!!" - уверяли его все вокруг.

"Конечно!" - умилялся он. И однажды пришла ему охота завернуться в рулон бумажного полотна, приготовленного для следующей картины, особо большого масштаба. Он завернулся и приснилось ему...

Будто горизонт кто-то распилил маленькой такой пилой, отломал, как старую оконную раму, и унес, и посредине неба и земли образовалась белая полоса - как полоса от лямки на загорелой коже. Новому пространству под линией горизонта просто надо загореть, и тогда оно будет полностью незаметно.

"Тебя втаптывали в землю за то, что ты стремился оттолкнуться от нее и улететь в небо" - нежно пояснил ему чей-то голос. "Земля держит тем крепче, чем сильнее ты желаешь улететь от нее".
"Поэтому вот тебе подарок и от неба - за то, что ты его любил, и от земли - за то, что она любила тебя... у тебя будет два мира - мир самого высокого неба - холодный, лучистый, беспредельный и мир самой цветущей земли - маленький домик посреди плодородного сада - домик на пути, где ты никогда не останешься один.
Ты не сможешь выбрать между ними, и, делая следующий шаг, ты никогда не узнаешь, куда ты попадешь - на небо, где ветер выдует из твоей души все человеческие слабости, или на землю, в домик, где по окнам струится дождь, потрескивает камин и идет долгая беседа - и каждый раз с новыми путниками.
А разделения, черты между ними - нет. Ты же сам ее сломал".

Художник перевернулся на другой бок и нежно обнял ножку стола, к которой подкатился.