Небольшой рассказ о том, как снимались "паркурные" сцены в "Принце Персии". Я думаю, что те, кто видел хотя бы трейлер, помнят, что там очень много всяких прыжков и забегов по стенам. Вот большую часть из этого Джилленхол делал сам. Но тут в центре внимания не он, а его юный двойник из детства. И главный паркурщик мира, разумеется.
«Алиса в стране чудес» (Alice in Wonderland) Тима Бёртона. «Почему ворон похож на конторку?» С той же долей здравомыслия можно задаться сравнением бёртоновско-диснеевской кинопопсы с оригинальной дилогией гениального Льюиса Кэрролла. И если за классическим авторским каламбуром прячется живая филологическая ирония (ее трактовки порывают широкий смысловой спектр от абсурдной метафизической дилеммы до поверхностного фонетического подобия), то в подоснове псевдо-фэнтезийной адаптации, сровнявшей всю нюансированную литературность первичной «Алисы» с голливудской землей, затерся грубейший коммерческий расчет (либо художественный просчет, что также правдоподобно). «Беззастенчивое пользование бесхозного авторитетного тренда». В титрах можно было бы подписать: «основано на нубийском восприятии рядового читателя, ознакомившегося с произведениями Льюиса Кэрролла один раз». И действительно, тоненькая связь с оригиналом существует, допустим, в персонажах и именах – Бармаглот-Джаббервокки, репликах – упомянутая знаменитая загадка Шляпника, деталях – голова Чеширского кота, интерьерах – королевский крикет, сюжетных ходах – кроличья нора. Но это сходство настолько куцее, поверхностное, что не отступает жгучее ощущение: сюжетной базой фильма стала случайная информация, полученная от первого встречного.
По сути, получилось нечто типично диснеевское вроде «Хроник Нарнии» (литературный артефакт, предельно отличающийся от кэрролловской «Алисы»), подкрашенное качественными визуализациями фрик-стиля Т. Бёртона. Не секрет, что для современного «готик»-маэстро экранизации в последнее время превратились в конвейерное продуцирование разноликих образов жены с Деппом, но подмять под депповские ужимки «Алису»? Что-то близкое к культурологическому кощунству. В общем-то, уже в сюжетных перипетиях Бёртон тщательно оберегает себя от сравнений с литературным оригиналом; дескать, это совершенно иная история, уже с взрослой Алисой, - но разве такие прямолинейные отговорки спасут от полнейшего разрыва диснеевского блокбастера с «духом» (своеобразной «душевностью», интеллектуальным уютом) первоисточника. Конечно, весьма трудно переносить филологические тонкости на плоскость видеоряда; кажется, здесь надо подкармливаться из бездн художественного сюрреализма 20 – 40-х, либо обратиться к пространственным каламбурам Эшера. Оптимальной сюжетной адаптацией в масскультуре остается кроваво-инфернальный платформер «Алиса» Американа Макги (почти безвестный арт-хаус проект чешского аниматора Яна Шванкмаейера «Кое-что из Алисы» не в счет, хотя соединение анимационной техники с актерской игрой в этом шедевре потрясает).
В ролях: Дэни Бун, Доминик Пиньон, Мишель Кремадес, Иоланда Моро, Жан-Пьер Мариэль и другие пока не известные, но замечательные актеры.
[203x350]
Год 2010
Режиссер Никита Михалков
Жанр драма
Время 180 мин.
Играют: Виктория Толстоганова, Владимир Ильин, Олег Меньшиков, Надежда Михалкова, Никита Михалков, Дмитрий Дюжев, Андрей Панин, Михаил Ефремов, Александр Пашутин, Валентин Гафт
Новое интернет-кино представляет собой короткие зарисовки из жизни молодой москвички, снятые специально для женщин: героиня размышляет о тайных помыслах ее окружающих и приходит к неутешительным выводам. Однако жанр фильма - черная комедия - добавит нужную порцию юмора.
[190x270]
[200x285]
[196x281]
Хороший, плохой, долбанутый /
Joheunnom nabbeunnom isanghannom /
The Good, The Bad, The Weird
режссер: Ким Джи-Вун2008 г.,
Южная Корея
139 мин.
The Good, the Bad, the Weird, Bandits, Japanese Army, Korean Independence Fighters and Bomm Bomm Boom!
Если коротко, то это фильм о том, что «Жизнь – это такая штука, когда ты преследуешь и тебя преследуют».
Однажды в смутные тридцатые годы, когда Корейским полуостровом управляла Япония, судьба сводит на бескрайних просторах Манчжурии «хорошего» охотника за сокровищами, «долбанутого» грабителя и «плохого» главаря головорезов в борьбе за карту сокровищ. Первая треть фильма – насыщенная и динамичная с участием трех харизматичных (и тут особенно можно выделить Ли Бён Хона в роли «плохого») главных героев, звезд корейского кинематографа - интригует и проносится, как шальная пуля.
Режиссер постарался расширить этот в принципе классический жанр – юмор и смешение стилей и сюжет, который под конец оказывается не таким линейным, а главные герои не такими однозначными, как казалось. Так что фильм может быть оценен не только любителями вестернов.
Фильм однозначно нужно смотреть в хорошем качестве. Звук и видеоряд радуют. Но есть один весомый минус - 139 минут! Иногда складывается ощущение, что смотришь все погони и грабежи в режиме реального времени…
В целом же - имеем еще один фильм в весьма скудную на данный момент копилку широко известных корейских фильмов. А жаль. Будем надеяться, что он сможет привлечь внимание инвесторов, и что это внимание не скажется негативно на самобытном корейском кинематографе и не прогнет его под голливудские чертежи и кальки киношного фастфуда.
слишком гордый, чтобы быть негодяем:
[313x450]
желает слишком многого, чтобы быть хорошим:
[313x450]
слишком странный, чтоб быть хорошим или плохим:
[313x449]
кадры +10
[показать]
[200x298]Итак, какой же рационально пространный аналог можно привести фразе «Хрусталёв, машину! А. Германа – это гениально».
Обывательский флёр мнений покрывает барочную плоть кинокартины «сюрреализмом», «сверхреальностью», «гиперреальностью», «постсоветским абсурдизмом», «иноприродностью сталинизма» и прочей домотканой вычурностью абстрагирующей латыни. Вроде бы «Хрусталёв…» утихомирен затвором сциентистских интерпретаций. «История лысого и усатого» расколота, унифицирована, приведена к единообразию… короче, фильм прочитали и низвели к не рядовому пастишу на сталинскую «тотальность». Дескать, режиссер конструирует иную реальность того времени, совпадающую с послевоенной действительностью только уровнем жестокости и траекторией нонсенса. Не найдя подследственных сюрреализму растекающихся часов или чеширских голов, критик ищет в статичных кадрах и примечательно абсурдистских ситуациях глубины метафоричности а-ля Бергман-Тарковский. И, естественно, обретает, игнорируя прогностично безупречную евангельскую сентенцию о правоте и «истинности» ищущего. Итак, «сюр-», потому как совершенно не совпадает с «упаковкой ожиданий» зрителя.
Но все-таки – «СЮР-». Секрет – в самой режиссерской подаче. Герман не дает сконцентрироваться на событиях, тщательно препятствует процессу разбирательств в сюжетных перипетиях… в конце концов, невидимой рукой паяца мешает сфокусироваться на первичном в практически любой мизансцене. Каждый кадр кипит, шумит, изрыгает образы и звуки, причем целостно, без постмодернистской «коллажности» – если мямлит «бабулька», это делает именно пожилая персона, а не сюрреалистичные вставные зубы или иссохшая ива. Здесь фон первичен в отношении центрального действа. Антураж искривляет сюжетную линию, причем совершенно не в ущерб последней, ведь классическая структура литературной композиции соблюдена. «Торжество контекста», - так бы ответствовали бы заумные учебники обширной гуманитаристики. Первое «импрессио» - режиссер тщательнейшим образом, дланью художественного фанатика, генерирует всю раскадровку, насыщает ее таким невероятным количеством самостоятельных, осмысленных деталей, что приводит к нормальному результату – атрофии «обывательского» мозга.
Это доподлинно титановый молот Модернизма по «нашим» нейронным сетям, и если бы дело было в объяснимой «быдловатости» зрительского большинства. Наш аппарат восприятия не способен к расфокусировки (по крайне мере, это не его рабочий ход», он ищет центрации на чем-то конкретном. Когнитивная очевидность: мы воспринимаем действительность избирательно, выхватывая редкие отрезки реалий в кратковременную память и отвергая огромный массив остальных. В акте восприятия мы уже генерируем упрощенную «реальность», которая потом еще более «уменьшиться» в плоскости языка, способствуя неким прагматичным целям; давным-давно это поспособствовало эволюционному выживанию. Сейчас эта особенность мешает осмысленно созерцать гипер сложнейшие шедевры монструозного мэтра Модерна.
Кинематографическую действительность освидетельствует ни очевидец, ни автор, ни третье лицо, ни главный герой, и, конечно, ни сынок генерала с исходящим взрослым закадровым голосом (он в принципе подошел бы под любую из упомянутых выше категорий, т.к. занимает некую промежуточную сюжетную позицию). Никто из людей не исследуют реальность таким образом, ни во сне, ни наяву. Кто же? Банальнейшим образом, нейтрализующее, бесстрастное «синтетическое рыльце» кинокамеры (понятно, что эффект техногенного повествователя создан модернисткой хваткой фанатичного режиссера). Редкий кадр дает возможность сфокусироваться на конкретном месте, в каждом кадре существует несколько целостных, самостоятельно существующих локаций, сплющенных звуков и образов, и это при единой сюжетной сетке, где известна главная персона – инициатора событий. «Действительность через объектив фотокамеры», - наконец, воплощенная очевидность. Пусть верный ответ бездушного аппарата «яркое контрастное пятно» здесь не дается, но все равно нечто над-человеческое резюмируется – синхронная жизнедеятельность десятков людей и сотен вещей в пределах зрительного обзора на единицу времени. Вот и получается пекло антигуманистического киноавангарда. Брейгель, Босх, их адепты-сюрреалисты, - по степени насыщенности композиции, замешанные на Брехте, Товстоногове и образцовом соцреализме, - с позиций театральной экспрессии… прошедшие фильтрацию черно-белой стилистики.
С первого раза тонкости сюжета и степень авторитарной «гениальности» картины вряд ли доходят до зрителя, - все больше крепкого эпатажа, политизированной