- Порукам?
- Порукам.

Это было пол года назад. Ко мне подошёл мужчина и спросил: хочешь жить? Он предложил сделку. Сказал: всё, что меня требуется - это дожить до августа. Сказал: ему это нужно, для того, что бы проверить одного своего знакомого. Сказал, что если доживу, то смогу жить дальше, полностью здоровой. А если нет, то… Я знала, что мне... не светит дожить до августа. Поэтому ничем не рисковала. Поэтому согласилась. Конечно, не обошлось без дешевенького трюка: подписание договора собственной кровью.
- Порукам?
Кажется, в нём нет ничего особенного. Абсолютно ничего. Он прост. Такого человека никогда не выделишь из толпы. Тонкая иголка, капля, подпись.
- Порукам.
Он быстро свернул салфетку, с накарябанным на ней договором, спрятал её во внутренний карман куртки, как-то странно мне улыбнулся и на прощанье сказал: постарайся.

До августа час. И я лежу при смерти. Почему он выбрал именно август? Чем Дья... ему так нравится август? И как он, интересно, хотел проверить своего знакомого?
Он следил за мной всё это время. Первый раз я столкнулась с ним случайно, потом стала искать его в толпе. За счёт его внешности - это достаточно сложно. К тому же это лицо... его невозможно запомнить. Разве что узнать, когда увидишь снова. Последний раз я видела его недели полторы назад. Тогда он заговорил со мной. Сказал, что придёт, когда настанет время. Это, наверное, сейчас.
Десять минут. Он пришёл. Скромненько так встал у стены, ничего не сказал. Хорошо, что я умираю одна, без ревущей толпы вокруг. Мне так спокойней.
Десять секунд до... пять, четыре, три, две, одна...
Интересно, а если бы я дожила, он бы и вправду сделал меня бессмертной?
Чистое, бесконечное небо. Видимо здесь утро, потому что солнце только-только поднимается. Я стою босиком, на холодной, влажной траве, а в ней лежит нектарины. Много-много. Крепкие, холодные, с капельками на щеках, будто плачут. Не надо, не надо плакать... Дьявол сдержал своё слово.

Не могу сказать, что она была красивой... её болезненная бледность и худоба почему-то ассоциировались у меня с пасмурным небом, а хрупкие плечи, небольшой рост и короткие ножки делали её похожей на ребёнка.
Я бы сказал, что её тонкие, длинные пальцы были красивы, но она постоянно что-то в них вертела, теребила ими кофточку или шарфик и из-за этого их спокойная красота терялась. Я думаю, что ей бы пошли вечерние платья, с открытыми спинами, рубашки, с коротким рукавом, шортики и лёгкие сарафаны, но она не носила их. Мешковатые свитера, тёмные брюки, которые ей абсолютно не шли, глупые фенечки на руках и вязаные шляпы - вот был её выбор.
Да и нельзя сказать, что она была умной. Она много читала самые разнообразные книги, и, я уверен, они дали ей много знаний, но... она как-то не умела ими пользоваться. Никогда не говорила о том, что прочла, какие книги ей нравятся. Она вообще, говорила очень мало.
Творческой стороной она тоже не блестела. Я видел несколько её набросков карандашом, и они не произвели на меня впечатления. Как-то, выпив, наверное, бокала четыре вина, она расхрабрилась и решилась показать мне свои стихи. Назвать это стихами - было сложно, и вообще они показались мне бездарными. Конечно, я не сказал ей об этом.
В ней действительно не было ничего особенного, кроме, разве того, что я любил её.

Они сидели на берегу. Тень и её хозяин. Они были вместе всю жизнь, не расставались не на мгновение. С первого вздоха младенца тень была рядом.
И сейчас они сидели на песчаном берегу. Не смотря на то, что уже был конец мая, ветер с моря дул холодный. Солнце садилось и окрашивало набегающие волны в красный, розовый, оранжевый цвета. Небо было чистым и светлым, лишь на востоке притаилась маленькая тучка, но она не портила общего впечатления, наоборот она добавляла что-то такое, особенное. Сама по себе она была серо-синей, но подсвечивающее её солнце придавало ей бесчисленное множество оттенков.
Так они и сидели. Тень держала в руках ракушку, которую выбросило на берег. А хозяин брал рукой большую горсть песка и просыпал его через пальцы.
И им обоим, в один и тот же момент в голову пришла мысль: сколько бы друзей у тебя не было, какие бы дорогие, любимые и близкие люди тебя не окружали, ты всё равно будешь одинок.
И солнце совсем крылось за море, и уже можно было разглядеть первые, ещё бледные, звёзды, и тучка перестала быть особенной, она стала просто серо-синим облаком на востоке.

Не знаю, как начать.
Она удивительна, она волшебна.
Не знаю, как продолжить.
Её имя начинается на Л. Она обладает резкими чертами лица, которые моментально сглаживаются, когда она улыбается. Её смех больше похож на вой. У неё удивительно тонкие запястья, но руки при этом очень сильные. А пальцы её состоят из четырёх фаланг, поэтому они особенно длинные. У неё жилистое и худощавое тело, покрытое шрамами. Она наделена пластикой кошки. А её волосы... они имеют цвет угля - непроницаемо чёрный. Они длинные, непослушные, тяжелые, завивающиеся большими кольцами. Если их заплести в косу, то она получится такой, что её не сможешь обхватить двумя ладонями. А когда она бежит, кажется, что за ней шлейфом тянется ночь.
Она или голая или в чёрном, шёлковом балахоне. Она собирает камушки и косточки, пёрышки и веточки. А ночами разжигает костры, чтобы, прыгая и трясясь танцевать вокруг них свои дикие танцы. Её нужно рисовать акварелью. Она повязывает кроваво-красные ленты на ветвях умерших деревьев, она хоронит с монотонными песнями выпавших из гнезда птенцов. Своим прикосновением она может оставить любые часы.
Где она живёт - никто не знает. Кто-то говорит - во снах, кто-то - в лесах, а ходят слухи, что она живёт в самой ночи. Она любит молоко и кровь, сырое мясо и кору деревьев. Не знаю, где сможешь её встретить ты, но ко мне она приходит в полнолунье. Стучится в окно, прикладывает палец к губам... и вот она уже передо мной. Ходит по комнате, листает книги, напевает песни... от неё идёт дурман.
Она ведьма.

Моя Муза.
У неё длинные, непослушные, немного завитые, золотые волосы, которые, когда на них падает солнечный свет, загораются рыжим. У неё тонкие запястья, длинные, нежные пальцы с аккуратными светлыми ноготками. Она обладает потрясающей фигурой: средних размеров грудь, округлые бёдра, тонкая талия. У неё хрупкие плечи и сильные руки. Длинные, красивые ноги, узкие щиколотки. Потрясающая спина с выраженными лопатками. Удивительная шея, для такой шеи невозможно подобрать определения; она длинна, но не слишком, она гибкая и крепкая. А ключица, кости которой, тонкие и кажущиеся хрупкими, ярко выражены, не может не привлечь взгляд. А её лицо - это лицо богини! Овальной формы, с не ярко выраженным подбородком, с небольшим ртом, нижняя губа которого немного больше верхней, с прямым носом и большими глазами, цвета мёда, на дне которых блестят искры. У моей Музы длинные ресницы, красивые брови и прямой лоб. У неё шелковистая кожа без единого изъяна.
Она любит яркие, тёплые цвета: золотой, оранжевый, жёлтый. На ней не много одежды: она повязывает вокруг груди и бёдер красно-оранжевый, не одноцветный, переливчатый, полупрозрачный шёлк. Она любит украшения: десяток золотых браслетов на левой руке и несколько ленточек с бубенчиками на правой. На пальцах рук у неё кольца, на щиколотках цепочки с драгоценными камнями. Ещё одна золотая, тонкая цепочка, уникального плетения, у неё переливается на талии. Она не носит серёжек и кулонов, зато любит вплетать ленты себе в волосы, вставлять цветы за ушко, надевать диадемы, которые долго на её непослушных волосах не держатся.
У моей музы замечательная пластика, каждое её движение наводит мысли о пламени. Она грациозна, она любит танцевать и это у неё превосходно получается.
А её характер! Ух, это стихия, это огонь! Она дерзкая, смелая, бойкая, своенравная и, признаюсь, избалованная. Её не так-то просто вынести. Обижается на ерунду, уходит, хлопнув дверью, порой ничего не объясняя. Может не возвращаться несколько месяцев. Но и у её характера есть плюсы - она никогда не станет вдохновлять кого-нибудь другого. Моя Муза. имя которой на А или Э.
Вот и сейчас прыгает, кружится вокруг меня, позвякивая своими браслетами и бубенцами. Напевает что-то, садится, встаёт, кружит мне голову. И ничего не объясняет.

- Где ты была, моя любимая?

- Это чайка!
Маленькая девочка в лёгком, розовом платьице, её каштановые волосы убраны в два хвостика, которые перевязаны ленточками, лёгкими, бледно-розовыми ленточками. Она воплощение детской наивности, эдакая аллегория глупости.
Сейчас вечер. Она перекинула руки через ограждение, на набережной, перед ней только море. Оно ещё холодное.
- Это чайка!
Сзади к ней подходит мать. Спокойная женщина с тонкими чертами лица, у неё тоже каштановые волосы, они убраны сзади, в хвост, их держит заколочка, а на заколочке бабочка. Заколка переливается, блестит. Мать смотрит на море, на небо, но не видит.
- Это чайка!
- Где?
- Вон, вон! Смотри! Вот же она! Это чайка!
Мать... мама, не видит. На набережной столько и никто не видит этой чайки.
- Это чайка!

Мой маленький принц, я скучаю по тебе. Я так давно тебя не видел. Между нами расстояние в 11 лет и сотню сотен километров.
Мой маленький, нежный принц, какой ветер сейчас играет с твоими волосами? какие животные тебя окружают? в какую розу ты влюблён?
Твоё живое воображение не сможет представить себе ту бездну боли, отчаяния и тоски, которая живёт во мне.
Сказать, что мне тебя не хватает - значит соврать, потому что я просто не могу без тебя.
Возвращайся, мой маленький принц.
Вечно твой, отчаянно рыжий лис.

Последние дни перед этим происшествием, говорили его друзья, он был особенно странным. В людных компаниях в основном молчал, что было ему не свойственно. Отказывался приходить на многие встречи, а на тех, которые посещал, в основном сидел на самом краю стола, редко кивал в ответ. Тогда они заметили, как изменился его взгляд, всегда яркий и живой, он стал более тусклым и глубоким, на глаза часто наплывала дымка. Его тогда назвали "отсутствующим", но он даже не шевельнулся, как будто говорили не о нём.
Он был, вспоминали они, где-то очень далеко. Все люди время от времени посещают эту страну раздумий, кого-то туда влекут заботы, кого-то фантазии, кого-то мечты и надежды; что влекло туда его? Они не знали. Никто не знал.
Из гостей он уходил рано, женщины подшучивали: "он, верно, уходит на тайное свидание!". На такие заявления он отвечал улыбкой, но тоже иной, не такой, как всегда. Сейчас он улыбался более загадочно, не так широко, как будто только уголками губ.
Кто-то сказал, что он уходил только для того, что бы одному побродить по городу. Его встречали разные люди и его знакомые, но когда они окликивали его, узнав, он не отвечал им, не поворачивал голову на своё имя. А если его догоняли и начинали с ним говорить, упрекая в его невнимательности, то он смотрел на догнавшего с искренним не понимаем не только того, о чём он говорит, но и того, кто стоит перед ним. В таких случаях он слушал, кивал, отвечал невпопад и, ссылаясь на неотложные дела, уходил, даже, скорее, убегал.
Светская публика была уверена, что он просто влюблён, как мальчишка, а когда он исчез, все сначала решили, что он просто переехал к возлюбленной или прячется с ней у себя дома. Прошла неделя, другая. О нём не было слышно. Он не отвечал на письма, не появлялся на улицах. Кто-то, кажется, столкнулся с его прислугой, и она сказала, что хозяин распустил всех. Тогда друзья, заволновавшись, пошли к нему. Двери в доме были открыты, все вещи на своих местах, как будто хозяева и не отлучались, будто бы они где-то здесь, в доме, просто пыль, давно не вытирали. Просмотрели все комнаты, чердак и подвал, сад и домик за садом - никого. Все вещи на местах, чемоданы не тронуты, и большая часть денег осталась в сейфе. Он просто исчез. Говорят, что работник железнодорожной станции смог опознать его по фотокарточке и сказал, что "видел это господина, когда тот садился на поезд в город N., две с половиной недели назад".
При обыске дома наткнулись на его личный дневник с последней записью, за 20 число предыдущего месяца. Я нахожу не этичным рассказывать вам её содержание, ведь я могу что-то напутать, поэтому я приведу её целиком:
"20 ****ля, четверг.
Я случайно столкнулся с той прекрасной и не зримой материей, которую обычно так долго ищут, а, найдя, сразу теряют.
Я нашёл ту часть природы, которая не заметна, как ветер, но её всегда ощущаешь, ибо она движет живым.
Я встретил любовь. Такую удивительную, что её невозможно описать. Она родилась в мгновение и исчезла спустя секунду, которая показалась мне вечностью, настолько она была полна образов и мыслей. Исчезла ли? Вряд ли. Я перестал ощущать её так ярко, но она оставила что-то во мне, как будто обогатив меня".
Больше, кажется, о нём ничего не слышали.

И она пишет ему:
"В какой-то момент ты был для меня всем. Нас многое объединяло, наверное именно то, что когда-то свело нас, одиноких и странствующих по земле, вместе и именно то, что когда-то развело в разные стороны.
Я любила тебя. Страстно, сильно. Люблю и сейчас. Правда, моя любовь несколько иная".
И ещё она пишет ему:
"За эти два месяца, что мы не виделись, - ты стал для меня воспоминанием, чем-то вроде призрака. Но во мне ещё живо предчувствие нашей будущей встречи.
Наверное, мы похожи на облака, которые плывут по небу, сталкиваются, совершено случайно, и устраивают бурю. А потом расходятся так же неслышно и так же спокойно, как сошлись. Мы с тобой разливали моря, перешагивали через океаны, метали одну гору на другую. О да! Это была буря столетия!"
А так же она пишет ему:
"Сейчас я люблю другого человека. И эта любовь принадлежит только мне. Мне и никому больше! Моя любовь сильна, как никогда!
Я вижу, как сейчас ты сидишь, читаешь это письмо. Ухмыляешься, откидываешь его в сторону и берёшь очередную сигарету".
"Не пиши мне" - добавляет она в конце.

"Что за глупость? - возмутитесь вы. - Ведь кукол не убивают, они изначально мёртвы в своих деталях и механизмах!"
Однако...

Тот, кто убивает кукол, живёт в деревне, в глубине одной из стран Европы. Он никуда не торопиться.
Мастера кукол делают их максимально живыми. Кто-то делает им небольшое сердечко с моторчиком, которое постукивает, а некоторые вкладывают в них частичку своей душу. Кто-то даёт куклам внешность живых людей, такую, что не отличить теперь куклу от маленького ребёнка.
И все, кто занимаются созданием кукол, знают, что в какой-то момент должно случиться страшное. К этому моменту куклы уже готовы, их реснички завиты, волосы уложены, на них надеты лучшие платья, в глазах переливаются огоньки.
Мастера вздыхают последний раз в этом помещении и уходят, куда угодно, просто уйти, как будто воздух в этой комнате наполнен ядом, который жжет лёгкие всё сильнее и сильнее. И они уходят. Уходят, уходят, уходят.
Чем дальше уходят создатели, тем острее куклы чувствуют боль и страх.
И тогда появляется тот, кто убивает кукол. Ничего не известно о том, как он попадает в помещение, он просо материализуется внутри него и всё. Всё.
Куклы его чувствуют, ощущают и чем ближе он к ним, тем страшнее. Он их чует. Он приближается. Ближе и ближе.
Самые оживлённые куклы или, может быть, куклы спортсменки, пытаются убежать, но единственное на что они способны это расшатать основание и свалиться на бок.
Тот, кто убивает кукол, нарастает над ним, он становиться неизбежностью.
И он нападает на свих жертв. Он раздирает их платьица. Режет им волосы. Вспарывает животы. Некоторым рубит ноги. Другим ломает руки. Тем, что с сердцем приходится хуже всего. Он вытаскивает из них сердца, эти маленькие бьющиеся моторчики и прокалывает их спицей. Самой острой на свете спицей. Он сворачивает им шеи, ломает позвоночники, вскрывает рёбра.
А потом возвращается мастер. Тот, кто убивает кукол, тут же исчезает. Мастер стоит посередине комнаты и смотрит на полки, на которых в абсолютном порядке стоят куклы, с завитыми ресничками, уложенными волосами, только... глазки больше не мерцают, волосы не переливаются, душа не греет их хрупкое тельце, суставы которого не двигаются больше. И маленькое сердце-моторчик больше не стучит, оно просто глухо ухает в грудной клетке.

"Игра в Маяковского. "


Погрузиться в задумчивость:
...я быстро снимаю с себя брюки, кофту и бельё. Аккуратно, сначала только пальчиком ноги, прикасаюсь к задумчивости. Она вязкая, мутная. На ощупь - тёплая. Её - целое море. Захожу по щиколотку, она затягивает.
По колено, по пояс. Погружаюсь по шею. Движения скованы, да и двигаться не очень-то хочется. Поплыли. Дальше и дальше. Уже не видно берега, на котором осталась моя одежда. Вот теперь можно погрузиться - по настоящему. Опускают в задумчивость с головой, и ухожу в глубину. Мимо проплывают какие-то предметы, чьи-то лица, слова, рассуждения. Не хватает воздуха, начинаю подниматься к поверхности, но задумчивость становится всё вязче и вязче. Понимаю, что до поверхности не доплыву, срываются нервы и я пытаюсь закричать. Не получается, задумчивость наполняет мой рот, желудок, лёгкие и пробирается к мозгу. Двигаться не хочется и не можется. Погружаюсь на самое дно.



Сойти с ума:
...еду на уме. Ум качается, пыхтит и вызванивает странные мелодии. Вот, скоро моя остановка. Снимаю багаж с верхних полок, сворачиваю газетку.
- Я и так тут задержалась, - говорю я, оглядывая купе, перед тем, как выйти в тамбур.
Объявили мою остановку - сумасшествие. Что ж, до свидания, проводник, я схожу с ума.

- С рождеством Вас, Лидия Ивановна!
- Спасибо, дружочек.
- Как Вы поживаете-с?
- Нормально поживаем, Бог милует. С праздником сейчас столько дел, столько дел!
Сегодня в усадьбе князя и княгини И. все на ногах с самого утра.
Княгиня, Лидия Ивановна, массивная женщина сорока пяти лет, привыкла, что всё в доме происходит под её присмотром. Прислуге она доверяла, но нужно было ей за приготовлениями проследить, еду – продигустировть, приглашения - подписать, гостей - встретить. И сегодня, в рождество 18** года, уследить за всем было очень сложно.
Князь, сильный, молчаливый, но, однако, строгий человек, уехал куда-то ещё до полудня. Служба в церкви начнётся в пять часов. Сейчас было пол второго и Лидия Ивановна обходила зал за залом в поисках своего сына.
- Славушка! Где ты? Куда спрятался, голубь мой?
- Лидия Ивановна, что Вы кричите?
- Да, вот, Аксинья, слава опять прячется от своей матушки!
- Тот ещё негодник. Помяните моё слово, Лидия Ивановна, когда он вырастет - женится на какой-нибудь татарской женщине!
- Да, что ты такое говоришь, Аксинья! У графа Ч. такая девочка растёт - просто заглядений! И всего на полтора года младше нашего Славушки.
- А вот и нет! - Слава выпрыгнул из шкафа, - вот и нет! Женюсь на татарской женщине так и знай!
С этими словами мальчик побежал в другой зал. Лидия Ивановна упёрла руки в боки и пошла ловить негодяя.
Об этом мальчике есть что рассказать - в свои восемь с половиной лет он был выше своих сверстников на голову, упитанный, светлые волосы, был болезненным. Каждое лето ездил с маменькой в Кисловодск на лечебные воды. Упрямый и по хулиганить любит, но родителей слушался - побегает, по дразниться и успокоится, знает, что палку перегибать не следует. Очень любопытный, всем интересуется, особенно животными и шумом кастрюль. Говоря о кастрюлях, я не имею в виду, что он интересовался едой, хотя это у него тоже было. С лет семи Слава любил залезать на кухню и шуметь сковородами, кастрюлями, тарелками, столовыми приборами - когда Лидия Ивановна спросила его, зачем он всё это делает, Слава ответил, что это музыка. Металлическая, - усмехнулась тогда мать.
Животные - это отдельное увлечение мальчика. На лето он уезжал в загородную усадьбу, к бабушке. И уж там он развлекался, как следует! Исследовал все деревья, изучил всех жуков, червяков и гусениц, подолгу наблюдал за птицами. Бегал среди коз и кур, а как-то принёс домой ужика и посадил в ящик письменного стола.
- Слава! Наигрались уже! Иди, одевайся!
Мальчик нехотя выбрался из-под стола и ушёл в свою комнату.
Отстояли в церкви службу, приехали домой и стали одеваться к празднику - вечером в усадьбе должно было состояться торжество!
Гости начали прибывать к семи часам, развлекали друг друга разговорами, к восьми сели за столы, в девять начался бал.
Была приглашена вся аристократия, всё высшее общество, а так же самые яркие личности того времени, даже молодой поэт Александр Сергеевич П.
Играла музыка, взрывались хлопушки, раздавались поздравления. Лидия Ивановна была в самом центре; Игорь Константинович, Князь, предпочитал держаться несколько в стороне. Славушка кушал конфеты, примерял огромные банты и бегал по залу.
- Александр! Как я рад Вас сидеть! - Закричал мужчина с чёрным усами, обращаясь к поэту П. - Может быть Вы расскажите нам, что-нибудь из ваших последний произведений? Ну, прошу Вас. Просим, просим!
Шум улёгся, поэт вышел на середину зала и зачитал:
- Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Еду, еду в чистом поле;
Колокольчик дин-дин-дин...
Страшно, страшно поневоле
Средь неведомых равнин!
<...>
Поэт закончил. Гости молчали. Ещё несколько мгновений и раздались овации! Слава не потерял момента и подошёл к Александру Сергеевичу и сразу начал о чём-то оживлённо рассказывать. После этого разговора П. подошёл к Лидии Ивановне и сказал, что из её мальчика "вырастет писатель".
Бал продолжался, гости развлекались и к тому времени, как пробило, полночь Слава уже спал, спрятавшись под ёлку.
Вот так встретила рождество 18** года семья И.

Она удивительно тонкая. До безумия хрупкая. Похожа на снежинку.
Он немного сумасшедший. Носит потёртые джинсы. Похож на бездомного пса.
И как они встретились? Нет, ну, действительно, как? Какая планета сошла со своей орбиты, что они встретились? Никогда этого не пойму. Но, не смотря на мою сообразительность, они всё-таки встретились.
Тогда был конец ноября. Она сидела у себя дома, у окна и читала книгу, наверное что-нибудь из классики, Достоевского или Чехова. Читала, перед ней на подоконнике стояла кружка с горячим чаем в котором лежали апельсиновые дольки. Кажется, она чему-то улыбалась. И вдруг эту волшебную идиллию разрушила мысль: а не пойти ли на улицу? Она собралась и пошла. Просто пройтись, прогуляться, подышать прохладным воздухом.
Его в этот день одолевала скука. Сначала он побренчал на гитаре, потом выпил кофе, полистал какую-то книгу, а потом ушёл. Просто так. Накинул куртку и ушёл. Он часто так делал. Ничего с собой не взяв, ни о чём не подумав. Пошёл послоняться.
Она шла по аллее, медленно. Поворачивая голову в разные стороны. Шуршала опавшей листвой.
Он шёл стремительно, быстро. Смотрел под ноги. Думал о чём-то.
Они шли на встречу друг другу.
И вот, в тот самый момент, когда она запрокинула голову вверх, а он довёл свои мысли к их логическому заключению, они столкнулись. И прямо в эту секунду, не в следующую, а именно, в эту пошёл первый снег. Маленькие, как будто хрустальные, снежинки окружили их. Это столкновение для обоих было таким неожиданным, что она почти упала, он машинально подхватил её и, чтобы самому как-то устоять на ногах, прижал к себе. Снежинки падали, ложились на её шапочку, на его растрёпанные волосы. Опускались на её ресницы и тут же таяли от его дыхания.
Мгновение они смотрели друг-другу в глаза. Она - в его карие, цвета крепкого кофе. Он - в её изумрудные, цвета зелёного чая. Она смущённо улыбнулась, он опустил глаза. Они отпустили друг друга, несколько отстранились, постояли пару мгновений. Он улыбнулся ей и поднял голову, вверх смотря на падающий снег. Она сделала тоже самое. Они постояли ещё чуть-чуть и, обменявшись улыбками, может быть, последний раз, разошлись.
И как же они, всё-таки, встретились? Кто знает, кто знает... Кто - всё знает.

М е с т о д е й с т в и я: Красивое кладбище
В р е м я д е й с т в и я: день, где-то на рубежа дождя и пасмурного неба
Д е й с т в у ю щ и е л и ц а: Растрёпанный Демон и Сумбурный Юноша

Д е й с т в и е е д и н с т в е н н о е.
С ц е н а п е р в а я.
(Растрёпанный Демон и Сумбурный Юноша прогуливаются между надгробий и памятников)

С у м б у р н ы й Ю н о ш а: знаешь, может быть это звучит глупо, но здесь уютно. Я не чувствую смерти, нет её ощущения, здесь просто уютно. И очень красиво.

Р а с т р ё п а н н ы й Д е м о н: знаю. Ты прав, здесь действительно уютно. Доставай же скорее свой фотоаппарат.

Д е й с т в и е е д и н с т в е н н о е.
С ц е н а в т о р а я.
(Растрепанный Демон и Сумбурный Юноша проходят мимо надгробия на котором стоят керамические голуби. Двое из них - мертвы. И двое, как бы склоняются над ними)

Р а с т р ё п а н н ы й Д е м о н: красиво.

С у м б у р н ы й Ю н о ш а: грустно. Теперь я буду ходить и грустить.

(Растрёпанный Демон улыбается)

С у м б у р н ы й Ю н о ш а: чего ты улыбаешься? Они же мёртвые! Мёртвые птички. Всё, мне грустно.

Р а с т р ё п а н н ы й Д е м о н: но ведь они никогда не жили, а значит и не умирали.

С у м б у р н ы й Ю н о ш а: вот именно! Они даже никогда не жили!

(Растрёпанный Демон пожимает плечами и они уходят дальше)

П о с л е с л о в и е:

Красивые голуби, белые грудки и нежность с грустью сплетясь оставили след свой в их глазах. Обойти их со всех сторон и убедиться, что они почти настоящие, только не улетят. Никогда.
Один из них, кажется, был разбит.

I.
Вечером, проходя по узкой улице города П. он наткнулся на старого бомжа. Тот сидел в углу, на старых газетах, обмотанный в тысячу слоёв грязной ткани и, завидев богато одетого мужчину, вытянул руку с кружкой.
Он остановился. Посмотрел в его лицо. На него смотрел мужчина лет 60, грязное лицо в синяках, царапинах и следах побоя. Бомж сделал самое несчастное выражение лица, на которое был способен. Однако, господин Х. лишь пнул его своим лакированным сапогом и пошёл прочь, процедив сквозь зубы:
- Падаль.

II.
Господин Х. жил в самом центре этого города. У него был большой дом с видом на реку. Ему было, всего лишь, 24.
Он верил в деньги, себя и то, что чёрная кошка приносит неудачи. Ему хотелось приключений, что бы ветер в лицо; он мечтал о власти, что бы все подчинялись мыслям; он хотел... он знал, чего он хочет.
Последнее время дела шли не очень хорошо: рабочие бастовали на фабриках. Плюс к этому - испортилась погода, пошли дожди.
В общем, господин Х. был зол. Единственными мыслями в его голове были о том, как бы куда-нибудь уехать... Например, в пригород П., хотя бы на недельку. А лучше, намного лучше, в какую-нибудь далёкую страну изобилия на несколько месяцев. Забыться там. Заняться чем-нибудь абсолютно новым, писать стихи, например! Но, реальность, к сожалению, была сурова.

III.
- Мари! Подай ужин в мой кабинет!
Поднявшись на четвёртый этаж он, по привычке, бросил фрак на кресло. Через минуту поднялась Мари, старая прислуга, и подала ужин.
Х. стоял в углу комнаты, у окна. В его голове бродили мысли разной степени неприятности. Он сел за стол, закрыл глаза и положил голову на руки. " Мерзкий город, - думал он. - Как мне всё это надоело. Как я устал. Они все мне противны. Глупые люди, противные, гадкие люди."
Он не стал есть, только выпил вина. Около часа ночи в дверь постучали, это был курьер. Он принёс документы и сообщение о том, что рабочие сожгли завод.

IV.
- Мари! Принеси ещё одну бутылку вина!
- Какого, господин?
- Самого крепкого.
Х. напился вином и в половину четвёртого утра выбросился из окна. Возможно, что если бы он не ударился о камень, при погружении в воду, он остался бы жив, но этого не произошло. На следующий день его труп нашел у берега тот самый бомж. Он обыскал его, забрал всё, что только было можно и, уходя, прошептал:
- Выбросился, дурачок. Упал. Падаль.

Всем тем, на кого осень наводит грусть посвящается.


Грусть? Меланхолия? Лень? Усталость?
Да что с вами случилось?! Вы чего? Ведь на улице замечательная погода! На улице тепло: не холодно, не жарко, а тепло!
Листья золотятся, солнце светит, дожди - похожи на иллюзию! Такие дни нужно ценить! Они ведь закончатся и... и всё! И будут вам дожди, холода в которые так здорово сидеть в углу, укутавшись в палантин, и упиваться своей ностальгией.
А сейчас! Сейчас! В этот самый момент! В эту самую секунду - нужно улыбаться осеннему небу; ходить по Москве не думая о том, где вы себя обнаружите через час; наслаждаться этим прозрачным, тёплым воздухом; плавать в запахах! Купите себе инжира в конце концов!
Вот! У меня есть вам, всем вам - всем тем, кому сейчас одиноко, грустно, не приятно - собраться вместе, или по несколько небольших компаний - и пойти гулять! Собирать каштаны, листья, жёлуди! Рассказывать друг другу анекдоты! Смеяться! Или засесть в какой-нибудь уютной кафешке, или сходить в кино! Что угодно!
Прошу вас - не грустите.

На солнце живут чмурзики. Это неоспоримо, это доказано.

Чмурзики - это такие небольшие животные, которые живут в самых жарких местах мира. Кроме солнца они живут на Альфе Центавре, Бетельгейзе и остальных звёздах.

Чмурзики похожи на больших кроликов или зайцев, только у них нет шкурок, костей, крови, мышц - всё это им заменяет особенная субстанция, которую можно назвать расплавленным камнем, наверное. К центру их тела эта субстанция становится всё холоднее и холоднее. А в самой глубине их организма кроется ледяной камень, возможно это их сердце. И, скорее всего, именно для того, что бы его расплавить чмурзики селятся в таких жарких местах.

У них есть особый язык, воспроизвести который человеческой речью невозможно. Это что-то среднее между шипение, бурлением и бульканьем. Так они переговариваются между собой, о чём они говорят – не вычислено.

Чмурзики живут не долго - около 100 - 150 дней, однако за это время они успевают породить троих, четверых себе подобных. Порождают и бросают. Чмурзики не знают, что такое любовь, наверное, потому, что "сердце" у них холодное. Единственная цель жизни у чмурзиков - это добраться до самого жаркого места в мире - центра звезды. Поэтому всю свою жизнь они копают, если, конечно, это можно назвать копанием. На сколько известно, до сих пор ни один чмурзик не смог добраться до ядра солнца и тем самым растопить своё сердце. Может быть, обретя сердце они стали бы бессмертными.

За облаками, всё равно, всегда светит солнце.

старый дом, мёртвый лист, быстрый взгляд, любимая песня, знакомая дорога, солнечный свет, мягкие тапочки, длинная юбка, чужие шнурки, солёное печенье, любимые кеды, крепкий сон, бессмысленные тревоги, планы на завтра, странные книги, мягкие руки, долгие разговоры, лёгкие беседы, вязальные спицы, доступное счастье, сильная любовь, синее небо, золотая осень, бабье лето, ожидаемый август, привычные действия, эфирное масло, открытое окно

скрип двери, запах нарциссов, смысл слова, чувство к тебе, голос в тишине, ветер свободы, идея мира, обещание быть, сказка века, верность себе, поддержка друга, подарок волшебного, браслеты с руки, свеча на столе, стакан с молоком, картина художника, собака соседа, журавлик из бумаги, свобода выбора, страх за любимых, рисунок на память

Блуждать. Бежать. Падать. Подниматься. Бежать.
Веди меня. Проведи меня.
Мне страшно, я устала. Но я не сдамся.
Я верю. Ты поможешь мне. Ты проведёшь, ты спасёшь!
Заламывая пальцы, обжигаться об слова; блуждать по лабиринту, искать выход, дорогу, путь, цель.
Упасть в снег, в холод, в отчаяние.

И лишь увидев слабый свет свечи, ты вновь поверишь в волшебство. Ты вспомнишь всё. Всё от начала до конца. И улыбнёшься слабо. Побудь со мной ещё немного, ещё совсем чуть-чуть. Мне это нужно. Ты мне веришь? Скажи. Скажи!
Стань моей удачей. Удачей на раскидистых крыльях. Стань моей любовью. Любовью на соломенных крыльях. Стань моей жизнью. Жизнью с лёгкими мечтами. Стань моим счастьем. Счастьем.

Привяжи к своему запястью шёлковую нить, протяни её и завяжи другой конец на моём. Я пойду за тобой. Честно.

Спаси меня.

А в поднебесье твориться... кошмар! Окончание месяца - ангелы должны сдавать отчёты! Сплошная суматоха, бюрократия! Вышел приказ о замене пропусков - теперь туда чёрта с два попадёшь! А если попадёшь - потом не выпускают...
Начинается осень! Нимфы, эльфы, музы уже замучились! Задерживается расписание дождей, а если нет расписания - как можно планировать осень?! Состав команды по золочению листьев постоянно меняется. До сих пор идут споры о том тёплая будет осень или холодная. А ведь уже стоит задуматься о зиме!
А август! Никто не укладывается в норму! Никто! Впервые даже Боги Смерти отошли от графика!
А что твориться с небом?! Должны быть сплошные звездопады! Но где-то у них механизм сломался. А те звёзды, что они сами скидывают... да разве ж это звездопад?!
Лучше всех, конечно же, Демонам - гуляют по земле, спокойно, не спешно выполняют то, что должны, никому не мешают. Кто должен нести беды, кто счастье - каждый каждое получает.
Впервые хочется пожалеть чертей! Кто-то "с верху" сказал, что это лето должно быть жарким, вот они, несчастные, и горбатятся.
Ещё одна проблема! Уже целую неделю по земле бродят вампиры, а ведь это считается недопустимо! По идеи, вампиры являются командой, которую нанимают на "специальные" задания - когда кого-то поймать нужно, или убить, а в этот раз они сами решают кого убивать, кого есть. Их давно должны были отловить... но то ли ни у кого руки не доходят, то ли никто сам связываться не хочет.
И, естественно, Бог, который по видимому приемлет всё, помалкивает.