Посмотрела новый фильм Петра Лунгина вчера вечером. "Остров" мне понравился. Фильм глубокий, это было заявлено с самого начала. Но абсолютно непредсказуемо оказалось то, что он не затянут и на удивление легко смотрится. Также порадовало отсутсвие морализаторства, характерное для фильмов такого рода. Я не очень люблю фильмы, затрагивающие религию - о них принято много спорить, о том насколько чувства верующих задеты на этот раз, или какие аспекты показаны неверно. Не думаю, что "Остров" придется по душе ортодоксальным православным христианам.
Это фильм о вере и безверии, о раскаянии, о страхе смерти, о совести, об искуплении. Путь главного героя - это тернистый путь простого человека, совершившего проступок, который простить себе невозможно. О том бремени, что ложиться на плечи человека, которого считают почти святым. В диалоге Бога и Грешника потрясающе раскрывается трагизм современного человека, которому не хватает сил на прощение и успокоение. Жизнь прекрасна, но боль не отпускает не на минуту, покоя нет...
Актерская игра впечатляет. Петр Мамонов, который играет пронзительно, с присущей ему харизмой , очень прочувствовал свою роль. То же можно сказать и Дмитрие Дюжеве, который наконец-то демострирует свое умение играть абсолютно разноплановые роли. А Виктор Сухоруков... слов нет. Режиссерская и операторская работа удивительна.
Туманная пыль вокруг фонарей.
Не хочу подходить к окну – у меня такое чувство, что луна надо мной издевается.
Опостылело жить. Я окунаюсь в свою меланхолию как в кисель. Вязкий. Липкий. Я ненавижу кисель. Все детство мучалась вопросом: как людям может нравиться этот напиток, все равно что пить подслащенные сопли. Да, крепко я увязла в киселе, так, что с места не сдвинешь. Верно, все потому, что этот кисель не меланхолия,она-то мне друг, – а мое внутреннее болото. Молочные реки, кисельные берега, мать их так. Вот каков мой мир.
Кондитерский розово-белый ад.
Я спасаюсь своим жалким романтизмом - прикрываюсь им как щитом. Вот только непонятно от кого или от чего. И зачем – тоже непонятно. Вплетаю в волосы сухую желтую розу, со сгнившей сердцевиной. Натюрморт – не чуждая тема, и медленное умирание дней. Наверно, происходит со мной. В киселе. Что может быть ужасней?..
Мне страшно не нравится что я пишу, кажется, я становлюсь похожа на беспрерывно ноющего нигилиста. «Все - бред: искусство, мир, деньги, любовь, кока-кола, но мне так плохо, пожалейте, пожалейте меня». Фу, пошлятина какая... Быть не может, только не со мной. Неужели и я до такого скатилась?
Ко мне приходит мысль: может и правы те чувачки, проводящие время в бегах, у них нет времени остановиться и оглядеться, в какое дерьмо, пардон, кисель, они заползли? «Рожденные, чтобы бежать»? Да, конечно, раз вам так больше нравиться, это придает вашему образу еще больше претенциозности и наигранной неприкаянности. Разве не прелесть?
Что может быть глупее моего существования? Как я устала от этих вопросов. Но хоть убей, не могу перестать их задавать.
Дяди с экрана говорят, что воображение спасет мир. Точно-точно, гениальная мысль, наш предапокалиптический мир определенно спасет то, если люди будут становиться ещё разобщеннее, чем они есть. Романтические идивидуалисты, обсасывающие свои фантазии, которым еще более, чем когда-либо хочется остаться одним. Я очевидный пример действенности такой теории. Да, отсутсвие воображения - это то, что истинно страшно. Но то воображение, которым торгует общество потребления, сводит поколение с ума.
Но я следую этой инструкции, потому что других все равно никто не даст. Мне 18 и я законченная идиотка. Я представляю белый экран на абсолютно темном фоне. Представляю кисть, которая начинает закрашивать этот экран с той стороны – плотным слоем сначала лиловой, за тем синей краской. И красной, и черной. Они не учли, что это смертельно скучно. Я ухожу к своим фантазиям, в безграничность пространств, к спелым плодам, загорелым бедрам, к сказочным временам, или наоборот в реальность, подобную той, которую рисует Ромеро своими фильмами-антиутопиями. Конечно, зомби - это противно, а вот атомная война.. уже интереснее. И, конечно, к теплым ореховым глазам, в которых светиться нежность и вызов, в которых я ищу другие глаза, темные, полные сияющего искушения. Ничего не выходит. Мое воображение отказывается идти дальше, оно вымотано, изношено. Оно встает в тупик.
"Моя жизнь делится на два периода: до двадцати лет я ничего не помню; потом следуют годы, о которых я предпочитаю забыть".
"Сегодня я составил список того, что предлагает мне мир. Раз, два и обчелся. Но мира как такового мне вполне хватит".
(с) Фредерик Бегбедер "Романтический эгоист"
Иллюзии – они не противоположность действительности. И есть только множество граней и никакого объективизма быть не может.
Я обесточена. Вырвана отовсюду. Нереализованные планы как птицы, налетевшие отовсюду, хочу прогнать их прочь, шум их крыльев отнимает у меня силы слышать. «Птицы заполнили небо». Только то были дурные птицы...
Страх остаться непонятой до конца противопоставляется страху раскрыться. Всегда нужна какая-то жертва. А я так не люблю жертвовать чем-то, кроме своего времени. Моей прерогативой было оставаться в тени, прятать свое одиночество и свою суть. В своем отчаянии и борьбе я так хотела найти хоть кого-то. «Но никто не пришел, потому что никто никогда не приходит».
И мне казалось, что важнее остаться незапятнанной, благородной в своей непритязательности. Всегда была одна, никого к себе не подпускала. И, отмалчиваясь, потеряла что-то. Мелькнула тенью в лучах последнего летнего солнышка и захлопнулась изнутри.
[500x375]
Я устала. Мои желания растворены в чашке зеленого чая. Люблю его запах. Почему нельзя спрятаться в аромате зеленого чая? Я смотрю на заснеженную улицу сквозь стекло и провожу по нему пальцем, чтобы в очередной раз убедиться, что между нами что-то есть. В смысле препятствие. Такое прозрачное, оберегающее от мороза, холода, внешнего мира. Он кажется мне омерзительным. У меня снова начались приступы социофобии. А еще апатия. Легкий приступ тоски... Томящее одиночество? Скорее желание в кои-то веки остаться одной, без заботливых людей, без тех, кто любит и бережет. Процитирую Кундеру:
Когда человеку так мало нужно, почему он просто не может позволить себе одиночество? Как пел Гребенщиков "Мне кажется, мой дом уже не дом...", вот теперь-то я начала понимать. Дома - отвратно, но сносно. Вне дома - чудовищно, невыносимо. Но идти куда-то все равно придется, глядя по сторонам. Мороз, снежная пыль на носках обуви. Ужас.
Эх... чувствую, как чудовище тянет ко мне свои пальцы, хочет утащить меня во мрак. Плохо. Но ладно. Скоро декабрь.
Это международный фестиваль музыки имени Андрея Баранова. Проходил в нашем городе, два вечера в эти выходные. Попала почти случайно - папа услышал по радио и пригласил. Это оказалось просто потрясающе. Я до сих пор под впечатлением. Я забыла насколько поразительна и обезоруживающа сила живой инструментальной музыки. И эти удивительные талантливые артисты, о которых я из-за своего невежества и слыхом не слыхивала. Это было прекрасно. Эта музыка тронула меня за живое. Она действительно подлинная. Эти чудесные люди - мастера своего дела, их гонит вперед страсть, а не жажда наживы. И это в наше время, в нашем циничном мире... Поразительно. Эти исполнители, вернее, эти музыканты... настолько живые, необыкновенные, чистые, полные жизни. Они просто владели залом, они цепляли на крючок своей музыкой и не отпускали до последнего аккорда, и делали это играючи. Музыка - это телепатия, это живой ток. Она действительно пробирает до костей, это не метафора. Так, что мурашки бегут по коже. Так, что слезы встают в глазах. Это - истинное, то, что останется навека. Это непостижимо, ни на что не похоже.
Прикоснуться к чему-то столь честному, чистому, талантливому, возвышенному, настоящему... Это такая честь. Это дорогого стоит. Я в восхищении. Я в восторге. Спасибо.
"Музыка - это тайна. Музыка, она по ту сторону физического бытия, по ту сторону времени, истории и политики, она вне богатства и бедности, вне жизни и смерти. Музыка вечна. Она стоит так высоко, что разум не в силах приблизиться к ней. Она оказывает действие, подчиняющее себе все. Никто не в состоянии точно объяснить что это . Музыка - это великая тайна, мистерия, и чем больше ты о ней знаешь, тем менее способен найти определение". (с) Дмитрий Четвергов
Время плоское, полое, на окраинах предрассветной тьмы тают наши голоса, расстояния стираются так очевидно. Твои слова...твой наполненный концентрированной молодостью голос... Глупости и банальности, вторичности, я это уже слышала. И от себя, и от других миллионы раз. Как невозможно показать тебе это!.. Как невозможно тебе объяснить...
Нежность выливается из нот моего ничего. И ты растапливаешь мои воспоминания. Поспеши утонуть, раствориться в своей скорби, преодолей это, не тяни. Раньше начнем - раньше закончим, помни.
Вздыхать... я не для того хоронила память. Я вздыхаю о твоем времени. Мне жаль его. И тебя жаль. Когда я беру тебя за руку, ты хочешь согреть мои пальцы в своей ладони. Но я делаю это не потому что руки замерзли. Мне вовсе не нужно чтобы ты меня грел. Из нас двоих скорее я тебя заморожу. Я - северный человек, и скверный. Холодные руки, мое постоянное "нет".
Твоя прочность, твое бездонное великолепие, величие и ничтожество. Мы совсем не понимаем друг друга. И это так жаль...
Осадок того, что ты называешь радостью наполняет наше ментальное пространство едкой пылью, которая раздражает мои глаза и заполняет меня грубостью, делая резкой и сухой, заставляя терять, терять, терять... эту теплоту.
Иногда я ощущаю, что мы обманываем себя. Мы разделены тем временем, которое не было отнято. И когда это время обретет тебя, расскажет тебе почему. А я просто пожинаю горькие, но насыщенные знанием плоды своей ранней инициации духа.
Мы разминулись, птенчик.
Каждый день в мире происходят все более ужасные вещи, но самое что ужасное… И чудесные тоже происходят. Среди всего этого хлама и уродства все же встречаются поразительно прекрасные вещи. О которых все мы хорошо наслышаны, но которые так и не смогли испытать.
Почему всю жизнь, всю свою жизнь ты вынужден посвятить какой-то суете, в частности просто тому, чтобы выживать? Обеспечить себя и свою семью, помогать другим, заниматься всем тем, что тебе не нравиться, но что ты меж тем должен делать, чтобы все было хорошо. Не ОК, но нормально.
Я мечтаю об идеальном утопическом мире, в котором все физиологические потребности были бы вычеркнуты, чтобы не надо было лихорадочно зарабатывать деньги, чтобы позволять себе духовность. Творчество, путешествия, книги, исследования… Чтобы каждый мог заниматься тем, что ему по душе и находить в этом себя. Чтобы любовь между людьми не могла выражаться физически, чтобы не нужно было рожать и выращивать детей. Да, это все прекрасно, но было бы здорово, что если бы после того, как все это сделано у человека реально оставалось время на самого себя. Но когда все задачи осуществлены, ты уже стар, твой организм сдает, все что тебе нужно – это подготовиться к близкому исчезновенью с лица земли. Почему, когда мы набираемся опыта и мудрости, когда мы только вкушаем сочный плод любви к этой жизни, её отбирают у нас? Почему люди не могут жить хотя бы на 50 лет больше?..
Поэт Лоренс Ферлингетти по этому поводу:
***
Мир превосходное место
чтобы родиться в нем
если вы не против чтобы счастье
было безоблачным
не всегда
если вы не против чтобы он обернулся адом
иногда
именно когда все прекрасно
ведь даже в раю
не поют
все время
Мир превосходное место
чтобы родиться в нем
если вы не против чтобы люди умирали
все время
или только голодали
какое-то время
ведь это не так ужасно
раз это не вы
О мир превосходное место
[400x400]
Настроение сейчас - дрянь
К прошлой теме... Услышала тут недавно по работе, в одном любительском фильме, который мне понравился, такие слова:
«Вот как авторы-повествователи поступают с дурными стихами, пустыми категориями или сухими абсурдами – они рвут и жгут свои книги. Снова рвут, снова жгут. Они рисуют Вас, а Вы – их.
Непрерывность жизни, неизбежность смерти. Авторы-повествователи злы, как и все гении. Они считают эссе самым открытым жанром, а многоточие самым зашифрованным кодом... Они снова и снова рисуют Пикассо, рисующего Жана Кокто, рисующего Поля Элюара... Авторы-повествователи – порождение печатного Хлебов. Авторы-повествователи – это потоки, которые Вас творят.
А мне что за дело? Я снова и снова рисую Пикассо, рисующего Жана Кокто, рисующего Поля Элюара, я снова рву и жгу свои книги.
Кто сказал вам, что я – автор-повествователь?..» (с)
Неплохо. Хорошо, что остались люди, которые высказывают такие вот замечания.
Когда-то я думала, что, найдя что-то прекрасное, выискав его из бездны хлама и пыли, вытащив на свет, смогу поделиться этим с другими людьми. Но я заблуждалась. Ведь ничего не выходит. Для них это ничем не лучше и не хуже того же мусора, плавающего в водах обыденности, которые они рассекают каждый день.
Отчего у меня внутри такие пропасти? Почему кругом лишь пустоты?
Одно из самых главных свойств пустого пространства – заполняемость. И меня заполняет мрак, безысходность, невозможность выразить себя достойно. Отчего же так? Почему, всё, абсолютно всё, что я пишу, настолько суперповерхтностно по сравнению с тем, что я чувствую и мыслю? Почему, все, что срывается с моих губ и клавиш под моими руками настолько пусто, вторично и дрянно???
Все сказано, верно? Уже давно, до нас. Людьми, которых превзойти невозможно, как в строках Томаса Стернса Элиота. Бездоннно точно, превосходно.
Итак, я на полпути, переживший двадцатилетие,
Пожалуй, погубленное двадцатилетие entre deux guerres[1],
Пытаюсь учиться употреблению слов и каждый раз
Все начинаю заново для неизведанной неудачи,
Ибо слова подчиняются лишь тогда,
Когда выражаешь ненужное, или приходят на помощь
Когда не нужно. Итак, каждый приступ
Я пронизана ощущением времени, словно иглой. Я словно насаженное на шип насекомое. Однако не чувствую боли, только недоумение, я не могу двигаться. Невозможно улететь.
Странно другое, что вроде бы корабль моей жизни взял наконец-таки верный курс. Но, стоя за рулем, мысли о далеком прошлом пронзают насквозь, я чувствую их как зажившие шрамы. Шрамы, давно не причиняющие боли, но навсегда оставшиеся на теле, словно клеймо, материальная память. А его любовь не оставляет на мне следов. Вообще ничего во мне не оставляет. Другие могли оставлять, и оставляли, когда хотели. Этим летом, голубоватая тень на запястье, все они одинаковы, не так ли? Следы приязни, бесконечно милые и бесконечно нестойкие. Но память, почему я забываю... ведь это так много для меня, мои воспоминания, мои бесценные сокровища. Их не в силах отобрать люди, их отбирает время. Столько мусора внутри, сознание настолько загрязнено мутными потоками эмоций, мгновенных и резких. Неожиданные пощечины юности, и та сладость бескрайнего "возможно", которую воспевают поэты. И лучшее, исчезнувшее, потерявшее смысл для кого-то и где-то, но не для меня. Пожалуйста, пусть эти неидеальные, грубые, смазанные воспоминания останутся. Время, позволь сберечь. Ты не для кого не делаешь исключений. Что-то на бумаге, что-то в темных глубинах, на самом донышке души...
"И все же память продолжала неумолимо стираться. Я забыл уже очень многое. Но, извлекая то, что еще помню, я пишу. Иногда мне становиться очень тревожно. Я вдруг спрашиваю себя: а не потерял ли я же что-нибудь очень важное? Внутри у меня есть темное место, которое можно назвать задворками памяти. Вот я и думаю: не превратились ли там какие-то важные воспоминания в мелкую грязь? В любом случае, больше у меня ничего нет. Храня в своем сердце эти несовершенные воспоминания, которые частично пропали совсем и улетучиваются дальше с каждой минутой, я продолжаю писать так, будто обгладываю кость". (с) Харуки Мураками "Норвежский лес"
[543x356]