Это цитата сообщения Wild_Willow Оригинальное сообщение
NEGATIVE - Sina Ja Mina (+) My My - Hey Hey (ac.) (Moscow)
Особенно впечатлила фраза про фиолетовый бархат. Монолог Розали и монолог Эдварда. Фразу "Хорош изображать Швейцарию" я возьму на заметку. Можно?)
"Когда ты разрываешься между желанием просто побыть рядом и мыслью о том, куда потом спрятать тело... Это всё равно что смотреть на человека и видеть кусок колбасы."
Просто в цитатник...
Нежность лунного света. Ты гений, Насть. Гений, блин)
Но там, внутри, все в осколках,
Ты извини, что ты знаешь,
Свет рок-звезды - это только
Что видишь ты, но всего лишь
Часть меня...
Ночной город за окном никак не хотел успокаиваться. Я закурил сигарету, вглядываясь в темноту за окном, прорезаемую неоновыми вспышками Токио. Да, я люблю этот город, хотя многим он кажется откровенно отвратительным. Зато в нем можно скрыться, затеряться, натянуть на лоб шапку, а на нос - очки, и никто не заорет тебе вслед: "Постой, я узнала тебя, дай мне автограф!". Черт возьми, в последнее время это стало так раздражать... Не поймите меня неправильно, я люблю свою работу. Просто ее минусы - это ее минусы, и с этим ничего не поделаешь.
Отключить телефон и исчезнуть, испариться. Чтобы никто не видел, не знал, не помнил.
Город за окном шумел. На душе тоже не спокойно, шумно. И сейчас, словно по привычке, руки почти тянутся к гитаре - унять боль. Затянувшись, я выдохнул в воздух дым. Жизнь, на самом деле, странная штука. Вроде бы есть все, что я хочу, а кажется, что упустил главное. Семью? Друзей? Любовь? Любовь... Отчего-то мне этот вариант показался смешным, и я захохотал, но почти тут же зашелся в приступе кашля. Чертова астма, как же я ненавижу...
Так странно смотреть в глаза людей и знать, что никого из них не интересует я настоящий. То, чем я живу, о чем думаю, мечтаю. Правда, а зачем это? Я кукла, марионетка, дергающаяся на потеху публике. Я - ведомый невидимыми руками кукловода Петрушка. Делаю то, что мне скажут и живу не так, как мне хочется. Одна моя...знакомая, приятельница? - нет, только не приятельница - сказала мне, что я похож на заблудившегося в трех соснах маленького ребенка. Быть может, она была права.
Я не хочу просить кого-то заглянуть мне в глаза - это бесполезно.
Только мой свет - это всего лишь одна моя грань. Вторую же никто никогда не увидит...
В темноте номера горел лишь огонек моей сигареты.
Осознав, что Элиас со мной сделал, поначалу я возненавидела его - так сильно, как только смогла. Но меня, помимо моей воли, восхищала его мудрость. Казалось, он знает все на свете, и не было ни одного вопроса, на который он не подсказал бы мне ответа. Весь мир лежал у его ног, сам того не зная. Элиас умел управлять чувствами людей, заставлял их попадать в нужное ему русло - стоило только посмотреть в глаза человеку, и он лишался собственной воли, шел за ним, словно баран на заклание - и это не могло не забавлять.
Один взгляд в магнетические глаза моего создателя - и вы готовы идти за ним куда угодно, не задумываясь о том, к какому трагическому концу может привести вас покорность. Глядя в эти по-кошачьи удлиненные зрачки, в холодные, мерцающие блеском перидота глаза, вы мгновенно взлетаете на вершину блаженства - и продолжаете находиться на ней до тех пор, пока не теряете сознание от потери крови.
Такова жизнь - и тут ничего не поделаешь. Так говорил Элиас, и в его словах мне слышалась правда, та самая правда, которая колет глаза и которую мы именно поэтому страшимся.
Я ненавидела его. Моя ненависть в том числе подпитывалась и тем, что я спала с ним, ощущая себя при этом непозволительно грязным существом. Каждый раз после секса возникало ощущение, будто бы я спала с собственным отцом, и хотелось сразу же броситься под душ. Хуже всего было то, что мне это нравилось. Иногда мне даже казалось, что именно по этой причине я не сбежала от него еще тогда - странно, но факт.
- Нет нужды выскивать среди людей отбросы общества, дитя мое, - Элиаса забавляло мое желание быть своеобразным "санитаром города", и он открыто смеялся надо мной.
Он запрещал мне охотиться в одиночку, мотивируя это тем, что у меня еще "недостаточно опыта для подобной серьезной практики". Впиваясь клыками в шею несчастной жертвы, я продолжала ощущать на себе его взгляд и чувствовала себя неуютно даже под покровом тьмы. Еще его забавляло то, что я никогда не выпивала человека полностью и всегда оставляла его в живых, и, когда слабо дышащее, лишившееся части крови тело летело в канаву, от противоположной стены отделялся темный силуэт, и в тишине безлюдной улицы раздавались одинокие насмешливые аплодисменты.
- Ты забавляешь меня, моя девочка, - он мгновенно появлялся за моей спиной и легонько касался губами шеи. Его дыхание показалось бы тлетворным обычному человеку, однако для меня оно было привычным и по-своему любимым.
Да, пожалуй, теперь я могу с уверенностью сказать, что я любила Элиаса, но с такой же силой и ненавидела. Кто-то умный однажды сказал, что любить по-настоящему может только тот, кто способен сильно ненавидеть. Иногда ненависть к моему создателю и отцу пересиливала все, и тогда я хватала бутылку спиртного - неважно чего, ведь мой организм практически не воспринимал алкоголь - и шла в парк. Перелезала через ограду - для меня это ничего не стоило - садилась на спинку какой-нибудь скамьи и откупоривала бутылку. Иногда это было "Дон Периньон", иногда - дешевая водка из ближайшего магазинчика, благо добыть ее для меня сложностью не было. Я доставала сигарету и затягивалась, выдыхая дым в уже по-зимнему морозный воздух. Так я могла просидеть всю ночь, не чувствуя холода, пощипывающего кончики пальцев.
[499x698]
Под веки словно бы насыпали песку. Я с трудом открыла глаза - по телу будто бульдозером туда-обратно проехались. Приподняв голову - это действие стоило мне огромных, почти что нечеловеческих усилий - я попробовала оглядеться.
Комната, в которой я оказалась, поразила меня. Несмотря на то, что она была не королевских размеров, что-то заставляло думать о ней как о большом помещении. Ощущение было, словно находишься в средневековом замке - возможно, потому, что освещение здесь поддерживалось не с помощью обычных светильников, а свечей. Из мебели в комнате находилась только кровать с пологом, на которой я и лежала.
Почему-то болела шея. Я сползла с постели, но только я сделала пару шагов - не без труда, конечно - в дверном проеме появилась фигура мужчины. От внезапно накатившего страха я застыла, не зная, что делать.
Мужчина - с виду он был молод, даже юн, но что-то в его облике не позволяло назвать его "молодым человеком" - все еще неподвижно стоял в дверях, полумрак не давал мне разглядеть его лицо.
- Кто вы? - Прошептала я, отступая назад и упираясь в один их прикроватных столбиков. - Что вам нужно?!
- Неправильный вопрос, - незнакомец вошел в комнату, прикрыв за собой дверь, и остановился. На сей раз его лицо попало в свет, и я смогла его разглядеть.
Узковатое лицо с высокими скулами не могло не притягивать к себе взгляд. Тонкий нос с четко вырезанными ноздрями, очертания красивого рта с неестественно-алыми губами - в нем все было совершенно, но центром всей его внешности были глаза. Большие, чуть раскосые, убийственно-зеленого цвета, опушенные длинными ресницами. Зрачки были чуть удлиненные, как у кошки.
Лицо незнакомца обрамляли две прямые пряди темно-русых волос, выпущенные из хвоста. Одет он был в черную шелковую рубашку, расстегнутую на несколько верхних пуговиц, и широкие штаны.
- Неправильный вопрос, - повторил он своим мелодичным, низким голосом. - Не "Что Вам нужно от меня?", а "Что мне от Вас нужно?"
Я ошалело посмотрела ему прямо в глаза - и почему-то уже не смогла отвести взгляда. Внутри его зрачков будто бы полыхало первозданное пламя, и оно было там с начала времен - даже тогда, когда первобытные люди только-только изобрели палку-копалку. Перед моим внутренним взглядом проносились непонятные, беззвучные, как в немом кино, картинки, и я даже не стала вырываться, когда он взял меня за руку и притянул к себе.
- Если бы ты не звала меня, я бы не пришел к тебе никогда, - шепнул он. - Так что... - Незнакомец легко поднял меня, как пылинку, и кинул на постель. я съежилась, понимая при этом, что от него спрятаться невозможно. Кто он? Что он, черт возьми, такое?! Я уже не сомневалась, что в этом незнакомце столь же мало человеческого, сколько и в животном, что борется за выживание в африканских джунглях.
- Не приближайся ко мне! - Взвизгнула я, закрывая лицо руками. - Не приближайся!
Я скорее почувствовала, чем увидела, как его губы тронула улыбка, таинственная, полная знаний, и от нее повеяло холодом смерти и могилы. Одно неуловимое, резкое движение, рывок - и тяжелое тело придавило меня к кровати, лишило способности двигаться, а холодные, как лед, губы прижались к моей шее. Меня пронзила резкая боль, я дернулась. Казалось, каждая клеточка сейчас взрывалась болью, пока острые зубы впивались в плоть. Яркие алые круги перед глазами, пульсирующая боль, постепенно заполняющая все существо, и безумная слабость, накатывающая с каждым мгновением.
Слабость. Черт возьми.
Он отбросил меня обратно на постель, и я, наверное, упала на кровать, впрочем, в тот момент я практически ничего не соображала, и улавливала происходящее, как в вакууме.
- Ты станешь моей спутницей, - голос незнакомца растягивался; то заглушался, доходил до шепота и вновь поднимался до сумасшедшего визга. - Моей дочерью, моим дитя... Я научу тебя всему, что умею, а ты скрасишь мое одиночество... Сейчас ты на грани смерти, но пройдет совсем немного времени, Мона, и ты станешь сильнее любого из живущих.
Густая жидкость капнула мне на губы, у меня даже не было сил уворачиваться от солоноватых капель. Мертвенно-холодное запястье прижалось к моему рту, и - непонятно, какому инстинкту повинуясь - я начала глотать попадающие мне в рот капли. Их солоноватый вкус и жар возвращали меня к жизни, наполняли энергией - первобытной, необузданной, огнем разливающейся по телу.
Хотелось, чтобы этот момент продолжался еще долго. Вечность? Возможно...
- Хватит! - Он отдернул руку. - Хватит, - добавил он уже мягче. - Сейчас ты умрешь, но не бойся...
У меня не было сил размышлять над его словами - рвотные позывы, пронзившие желудок, скрутили мои внутренности, почти выворачивая
"В темном мире, населенном демонами и призраками, нет никого ужаснее,
страшнее и, как ни странно, обаятельнее вампиров. Они не относятся ни к призракам,
ни к демонам, однако обладает не меньшей колдовской и дъявольской силой".
Преподобный Монтегю Саммерз
В жизни каждого из нас есть Рубикон - та граница, которую мы рано или поздно должны перейти. Для кого-то он наступает раньше, для кого-то - позже, но всегда наступает. И нам приходится перебираться через бушующий поток вод - потому, что на другом берегу нас непременно ждут перемены.
Перемен, требуют наши сердца.
Перемен! Требуют наши глаза!
...Перемен!
Мы ждем перемен.
Нам всегда кажется, что стоит только что-то в своей жизни изменить - и все станет по-другому; все будет именно так, как нам хотелось, как даже и не представлялось в самых смелых мечтах. И посему, когда мы подходим к границе между прошлым и будущим, когда уже находимся одной ногой в грядущих событиях, мы не сомневаемся в том, что пограничную реку необходимо преодолеть. Бросаемся ли мы в нее смело, или же осторожно перебираемся по ее мелководью, но - всегда пересекаем.
И только будущее сможет показать нам, были ли мы правы, столь спешно оставляя прошлое и стремясь к будущему...
...Для меня, Моны Касино, этим Рубиконом стала ночь после моего девятнадцатого дня рождения - ночь все еще по-летнему теплая, но в ее августовском аромате уже витали нотки наступающей осени. Я шла по пустынной улице, засунув поглубже в карманы джинс замерзающие руки. В желудке плескался чай, заботливо приготовленный моими коллегами по работе, да кусок торта с отвратительно-калорийным кремом не давал голоду взять меня за горло.
Смена моя в магазине заканчивалась в одиннадцать вечера, но сегодня мне пришлось задержаться до часу ночи - Лили, моя подруга, сломала руку, и мне пришлось ждать, пока она вернется из больницы, со свежим гипсом на поврежденной конечности.
Мой дом находился в соседнем квартале. Идти, в общем-то, было недалеко, и я привыкла к пустынной улице, к тусклому свету фонарей, к шмыгающим в подвалы и подворотни тощим кошкам. Изо дня в день я проходила расстояние от своей работы до дома, и со мной все было в порядке, ничего не случалось. Честно говоря, я думала, что так будет всегда, но в ночь с моего дня рождения все изменилось раз и навсегда.
Раз и навсегда...
...Фонарь тускло моргнул, как будто подмигнул мне зачем-то. Я остановилась, достала из пачки последнюю сигарету и закурила. Огонек тлел в темноте, в плеере играла заунывная Chapter III группы Estatic Fear, и на какой-то миг мне показалось, что ради меня остановилось время. Как там говорится - "Остановись, мгновение?!"
Я бросила окурок на землю и наступила на него кончиком кеда. Почему-то вдруг мне расхотелось идти домой - все равно меня там ждали на пару лишь холодная постель да полупустой холодильник. Мама - мой единственный родной человек в Лондоне - умерда полгода назад, и теперь только дожди поливали могильный холмик с самой простой надгробной плитой... Отец? Отца я никогда не знала, и я благодарна матери за то, что она никогда не рассказывала мне сказочек о том, что мой папа - бесстрашный геолог, который ушел в поход и не вернулся. Нет, все было не так. Моим отцом был мамин бывший одноклассник, а я - неудачное следствие одноразового перепиха после выпускного бала...
Надо отдать должное матери - хоть она особо меня и не любила, но упорно тянула меня к жизни более лучшей, чем которую прожила она сама. Постоянно в чем-то отказывая себе, мама старалась, чтобы у меня всегда все было самое-самое. Иногда мне так хотелось ее любви и внимания. Хотелось, как маленькой, обнять ее, но...
Я тряхнула головой, отгоняя непрошенные и никому не нужные мысли. Нет смысла пытаться сейчас что-то разгадать в моих отношениях с матерью - ничего изменить уже нельзя. До моего дома оставался один квартал: пройти несколько домов и свернуть в узкий проулок, никогда не освещаемый даже тусклым светом фонарей.
Не к месту вспомнилась детская печальная сказка о фонаре, который только глупым людям казался железной палкой с лампочкой, а на самом деле был живым, все видел и все понимал. Он сетовал на поступки людей,
Иногда наши воспоминания похожи на старый альбом с фотографиями. Мы перелистываем страницы, пытаясь воскресить в памяти то, чего уже никогда не вернуть. Иногда нам хочется, чтобы все было иначе, и мы со злостью швыряем воспоминания на самую дальнюю полку в попытке забыть.
Только наше сердце всегда помнит, что было. Оно всегда знает, что будет…
Она шла по улице, поддевая ногами камешки, что попадались на пути. Один из них проскакал даже пару метров и рухнул в канализационный люк. Она даже не обратила внимания на это – слишком была занята своими мыслями.
Вокруг сновали люди – у каждого из них были свои дела, свои чувства, своя боль. Когда-то она смотрела на мир широко распахнутыми глазами и верила, что она кому-то нужна и интересна. А сейчас, идя по улице, понимала, что, по сути, до нее никому нет никакого дела.
Она прикрыла глаза, прислонившись к фонарному столбу. Воспоминания услужливо начали показывать немое кино. Невысокий, хрупкий юноша кружит ее на руках и шепчет на ухо, что никогда ее не оставит. Укутывает ее в теплое одеяло и тихо обещает, что скоро все мучения закончатся и они наконец-то открыто смогут быть вместе. Их первенец… Точнее, первенцы, два мальчика-близнеца, плаксивые и капризные, но такие любимые, и вся его группа под окном, пьяными голосами распевающая поздравления, и он, пытающийся взобраться на второй этаж родильного дома, чтобы поцеловать ее… И второй ребенок, маленькая девочка, которую он пытался дать увидеть уже трехлетним близнецам – он подкидывал их в воздух и своим пением они перебудили всю округу…
- Сколько стоишь? – Услышала она хриплый голос. Машинально открыв глаза, девушка увидела, что из приоткрытого окна машины высовывается волосатая рука.
Она шарахнулась в сторону – впервые в жизни ее приняли за проститутку. Впрочем, сейчас ей было уже все равно. Какая разница? Можно и проституткой стать – человека, который был важен ей больше всего на свете, уже нет рядом с ней.
Молода женщина медленно побрела дальше по улице, сквозь свет от вывесок казино и ночных клубов. Из какого-то круглосуточного музыкального магазина она услышала скрипично-фортепианную мелодию и остановилась послушать.
Старая песня, которую все уже наверняка забыли – в современном мире кумиры меняются со скоростью света…
I can't find a reason to let go
Even though you've found a new love
And she's what your dreams are made of
I can find a reason to hang on
What went wrong can be forgiven
Without you, it ain't worth livin' alone…
На глазах у нее появились слезы – печали ли, боли или просто злости, она не знала и не хотела знать. Ей действительно так часто хотелось набрать его номер, сказать, что она любит его, что хочет, чтобы они начали все сначала… Но она понимала, что он лишь посмеется ей в лицо.
Как тогда… Когда уходил.
А она уже довольно долгое время просыпается от собственного плача. Размазывает слезы по щекам в ночи. Знает, что в голос рыдать нельзя – проснутся дети. Они не поймут причины ее слез – они еще ничего не знают…
Sometimes I wake up crying at night
And sometimes I scream out your name
What right does she have to take your heart away
When for so long, you were mine…
Нет. Это неправильно – говорить, что человек тебе принадлежит. Это неправильно. Но он был рядом, был около нее долгие годы. Успокаивал ее, когда ей было плохо.
Просто БЫЛ.
Сейчас ей не хотелось ничего вспомнить – ни то, как он объявил, что любит другую, ни как собрал вещи и ушел… Хотелось помнить только счастливые моменты совместной жизни. Только почему-то совсем не получалось.
Как назло, память подкинула карты свадьбы. Того дня, когда они существовали лишь друг для друга и весь мир был у их ног.
А еще она не знала, что сказать детям. Как объяснить то, что отец ушел навсегда.
I can give you two good reasons
To show you love's not blind
He's two and she's four, and you know they adore you
So how can I tell them you've changed your mind…
Она уже не вытирала слезы, бегущие по щекам. Зачем?
- Что ты здесь делаешь?
Девушка вздрогнула, боясь поверить, что слышит его голос. Однако это был он. Сидел в машине и курил, стряхивая на асфальт пепел. Из магнитолы доносились его любимые Guns’n’roses.
- Гуляю, - ответила она. – Просто гуляю.
- Садись, я отвезу тебя, - муж открыл перед ней дверь. Она послушно села и уставилась в одну точку. Не хотелось говорить, а предательские слезы все еще текли по щекам. – Плачешь… - Он протянул руку и провел по ее лицу слегка шероховатыми от постоянной игры на гитаре пальцами.
- И что? – Огрызнулась она. – Даже если и плачу?
- Ничего, - он улыбнулся. – Поехали.
До дома они доехали молча. Открыв перед женщиной дверь машины, он подал ей руку.
- Карета прибыла.
Проигнорировав руку, она вышла на улицу. Он стоял, прислонившись спиной к корпусу машины, и усмехался.
- Спокойной ночи, - она пошла прочь. Не видеть, не слышать, забыть…
When for so long you were mine…
Ей хотелось убить себя за то, что она не смогла удержать его. Ей
Я редко убивала кого-нибудь вот так, в упор. Чтобы пули, прочерчивая в воздухе прямую траекторию, впивались в тело. Глядя, как ненавистная мне женщина дергается в конвульсиях на полу, в луже растекающейся крови, я не испытала даже удовлетворения. Как странно, а вроде бы должна была...
Странно. Человек никогда не знает, что ему надо. Вынашивает план мести, кладет на него годы жизни, а, исполнив, осознает, что ничего подобного он не хочет. Что впереди, теперь, когда цель выполнена - лишь пустота. Пустота без конца и без края.
Некстати вспомнилось выражение: "Когда ты подолгу вглядываешься в бездну, бездна начинает вглядываться в тебя".
Тело еще раз дернулось и затихло.
Я разжала вспотевшие пальцы, и пистолет упал на пол. В тишине этот звук показался воистину громоподобным.
И сразу же кто-то завизжал. Захотелось закрыть уши от этого визга. Сбежать, исчезнуть, оказаться дома. Закутаться в плед и достать фотоальбом.
Захотелось услышать любимый голос: "Не переживай, малыш, все это скоро закончится... Скоро, совсем скоро. Я обещаю".
Обладатель этого голоса был самым лучшим человеком в ее жизни. Самым любимым. Моим мужчиной.
Которого у меня безжалостно отобрали. Наука достигла пределов - теперь он меня не помнил. Он жил где-то, ходил по улицам того же, что и я, города, но его семьей была другая женщина, которую ему подсунули взамен. Он говорил ей ласковые слова, те самые, что когда-то шептал мне. Она готовила ему ужин - и, в отличие от меня, не бегала по заданиям, не тренировалась на кинжалах четыре часа в день - два утром и два вечером. Она была с ним постоянно - только любовь его к той девушке была не настоящей.
Я почти была в этом уверена.
Почти. Дурацкое слово. Почти.
- Что здесь происходит, черт побери?! - Охрана клуба скрутила меня и швырнула на пол, придавила лицом к грязному полу.
Плевать...
Уже плевать. Та женщина лежала на полу в луже крови.
...Я люблю тебя.
Когда меня ввели в Отдел, я не поднимала глаз - не хотела смотреть на осуждающие меня лица бывших друзей, соратников, тех, кто поддерживал меня раньше. Вам не понять...
- Так значит, это она? - Глухой голос, который я бы узнала всегда. В любых обстоятельствах.
Он.
Я вздрогнула, как от сильнейшего удара по щеке.
Я люблю тебя... Люблю.
Но ты не помнишь. Ты не помнишь, как, когда я только приехала в этот город, ты водил меня по его улочкам, как целовал в полутьме зимних вечеров и согревал в ладонях замерзшие руки. Ты не помнишь... Твои воспоминания исчезли навсегда, покинули тебя. Твоя память больше не принадлежит тебе.
И ты запросто отдашь приказ о моей ликвидации, размашистой подписью решив мою судьбу, убив мою любовь.
- Хм... Ее лицо мне знакомо... - Задумчивый голос. Единственная, непрошенная слеза прокатилась по щеке.
Я люблю тебя. И лучше бы память стерли и мне тоже. Но нет. Это наказание. Наказание за то, что я ушла. Не пожелала иметь ничего общего с людьми, разрушившими мое счастье.
Я не должна показывать слабости.
Я подняла голову и взглянула в его глаза. Пронзительно-голубые, сейчас они излучали лишь ненависть и боль.
Прошу тебя, вспомни, прошу...
- Ликвидация, - глухо проговорил он, отвернувшись.
- Какая, к чертям, ликвидация?! - Прокричала я, впервые в жизни потеряв самообладание на людях. - Я люблю тебя! Они забрали тебя у меня, отдали ей, как ненужную игрушку! Неужели ты не помнишь?!
На какой-то миг в его глазах мелькнуло что-то, похожее на понимание, но потом он размашисто подписал приказ о моей ликвидации...
Вот так вот все просто...
Меня должны были выдать семье той девушки. Сопровождать меня вызвался он сам. Почти всю дорогу я сидела, не поднимая глаз, не желая смотреть на него - моя слабость теперь до конца останется спрятанной внутри меня.
- Любимая... - От нежного шепота я отшатнулась назад, ударилась затылком о стену. - Ты думала, я не узнаю тебя?
- Что? - Губы пересохли и едва двигались.
- Глупая, глупая моя девочка, ты думала, я тебя забыл... - Сильные руки прижали меня к себе, гладили по волосам. - Я же люблю тебя, память стирается, а сердце помнит всегда... Я не дам тебе умереть, слышишь, не дам...
Наверное, это сон. Ущипните меня, кто-нибудь.
Пожалуйста...
Сложно быть в оппозиции. Сложно противостоять режиму. Но сказанная им в день встречи фраза постоянно звучит у меня в ушах . "Мы рождены беглецами, любимая... И мы должны бежать, пока мы можем. Пока есть силы - бежать". Бежать, чтобы спастись. Бежать, чтобы выжить и отомстить.
Наша с ней основная задача - незастуканными быть на месте
Явки, пароли, чужие дачи и дома надо быть в десять
Она прячет улыбку и слезы, она редко мне смотрит в глаза
Мы спешим разными дорогами на один вокзал
В тайниках ледяного сердца спрятан очень большой секрет
Как одна короткая встреча затянулась на несколько лет
Среди сотни общих знакомых и десятка фальшивых друзей
Она делает вид, что смеется, я стараюсь не думать о ней
Он стоял с бокалом шампанского в руке, а скулы сводило от улыбки, которую пришлось надеть на лицо. Маска, вечная маска. Да, я тоже рад вас видеть... Да, спасибо, благодарю, понимаю, что тридцать два - это уже не тридцать, но еще и не тридцать пять. Да, спасибо, благодарю, да...
Он ненавидел свои дни рождения. Он ненавидел их с тех пор, как пришлось устраивать на них званые вечеринки. Он ненавидел и то, что его жена чувствовала себя на них как рыба в воде.
Он скучал по прежним пьяным зависаловам в баре и злился, что только у него такая жена, которая ненавидит их.
Он ненавидел то, что ему приходилось улыбаться тем, кто безразличен ему, и кому он совершенно неважен. И он почти с ненавистью посмотрел на свою жену, которая щебетала о чем-то со своей подругой.
- Привет, скучаешь? - Он обернулся. Девушка с длинными рыжими волосами, склонив голову набок, смотрела на него и улыбалась.
- Привет, пытаюсь выглядеть как подобает, - уклончиво ответил он. Глоток свежего воздуха среди вакуума. Хорошо, что он их пригласил. Их.
Да.
- Пойдем, поговорим? - Она кивнула в сторону балкона.
- Пойдем...
На улице было уже достаточно темно. Собака, которую завела его жена, и которую даже собакой-то было стыдно назвать - маленькое, гадящее везде существо из отряда "собак кошачьих", тявкала внизу на руках у кого-то из гостей. Он ненавидел это китайское лысое животное, но приходилось делать вид, что оно ему совсем не мешает.
- Я так не могу больше, - он обнял ее и прижал к себе, утыкаясь носом в ее волосы. - Понимаешь?
- Понимаю, - она попыталась высвободиться из его объятий. - С ума сошел, пусти меня, - мягко произнесла она. - А если кто-нибудь заметит?
- Прекрати, это не важно, - он взял ее лицо в свои ладони. - Это не-важ-но... Слышишь?
- Перестань, тут твоя жена... И мой муж, - она пыталась не смотреть ему в глаза, что казались в темноте синими.
- Я не могу без тебя...
- Я знаю... - Она сдалась, уткнулась носом ему в плечо. - Я без тебя тоже... Это неправильно! - Ей хотелось заплакать, но она знала, что нельзя. Нельзя показаться на людях с потекшей косметикой. Нельзя, чтобы муж увидел ее такой.
- А что правильно, скажи?
Такой диалог они вели уже множество раз - и каждый раз он ни к чему не приводил.
У него был сын.
У нее были дети.
У нее была дочь от него. Маленькая, только что родившаяся девчушка. Блондиночка с ярко-голубыми глазами.
Никто не догадался.
Почти никто.
- Пойдем внутрь...
- Я хочу тебя поцеловать...
- Помада размажется...
- Плевать... Слышишь?
Он все-таки поцеловал ее. Она обвила его руками за шею, перебирая пряди светлых волос красивыми, тонкими пальцами.
- Дождись... Дождись субботы, я тебя прошу...
- Ты говорила, что не придешь.
- Приду... Приду, я обещаю. Пусти же меня...
Она ушла, поправляя на ходу прическу. Он остался на балконе. Достав из кармана пачку сигарет, вытащил одну и закурил. Ядовитый дым повис в воздухе, медленно тая.
Она ненавидела приемы. Ненавидела платья и шпильки, высокие прически и идеальный макияж. Она любила своего мужа и своих детей. И любила его...
Среди сотни общих знакомых и десятка фальшивых друзей
Она делает вид, что смеется, он старается не думать о ней...
1. Кто Вы?
2. Какую музыку Вы слушаете?
3. Какая Ваша любимая группа/исполнитель?
4. Что для Вас любовь?
5. А свобода?
6. Кто Ваш любимый писатель?
7. А книга?
8. Вы пишете стихи?
9. О чем Вы мечтаете?
10. Если приглашу, Вы пойдете со мной на свидание?
11. Где бы Вы хотели побывать?
12. Что Вы никогда не смогли бы простить?
13. Что Вы больше всего цените в людях?
14. А художник любимый есть?
15. Обязательно ли любовь должна быть взаимной?
16. Что Вы любите делать вечером?
17. Чем Вы больше всего дорожите?
18. Во что Вы верите?
19. Что Вы почувствуете если меня не станет?
20. Что Вы во мне не понимаете?
21. Что Вы ко мне чувствуете? (полное описание)
22. Поместите такой пост себе в заметки чтобы посмотреть что я о Вас скажу?
Настроение сейчас - скучаю, любимый...
Иногда нам приходиться становиться участниками передачи «Последний герой». И пускай отдельно взятый город – не необитаемый остров, и там нет мнимой команды, в которой каждый все равно сам за себя.
Просто однажды ты понимаешь, что приз-то ты выиграл, и даже выжил. Только зачем теперь тебе это нужно?
Если этот приз поделить не с кем…
Одним из самых ранних моих воспоминаний был детский приют. Мрачное, холодное здание, полное озлобленных и никем не любимых детей. Оно и потом снилось мне в моих кошмарных снах, заставляя просыпаться, обливаясь потом, дрожать и пить успокоительное. Нервные клетки не восстанавливаются?
Я помню детей, которые срывали свою злобу и ненависть на более слабых, чем они сами. С детства я училась быть сильной, давать отпор обидчикам. Но, к сожалению, так мог не каждый.
Йонне я впервые увидела, когда воспитательница за руку привела его на завтрак и усадила на свободное место за одним из столов. К несчастью худенького, слабенького мальчика, это оказался стол «сильных мира сего». Лидер местной шпаны, Антерро, усмехнулся, взглянув на новенького, а затем взял полную пригоршню липкой каши, что служила нам завтраком, и залепил в волосы мальчика.
Тот от неожиданности расплакался. Воспитательница, которая еще не успела отойти далеко, обернулась на его плач, и, не разобравшись, залепила Йонне пощечину.
- Заткнись немедленно! – Рявкнула она.
Мальчик несколько мгновений расширенными глазами смотрел на нее, а потом вскочил, резко оттолкнув стул, и бросился прочь.
В свои годы я понимала, как тяжело адаптироваться в среде приютских детей. Мне стало жаль его. Хотя нет, жалость – неправильное слово. В то мгновение я ему сострадала. И хотела хоть как-то помочь.
Я тихо поднялась со своего места и проскользнула к двери. Воспитательница, занятая выговором в сторону Антерро, не заметила моего ухода. Я сбежала вниз по лестнице и юркнула за угол. Йонне я увидела сразу же – он стоял, прислонившись лбом к стене, и плакал.
- Эй, - я тронула его за плечо. Он обернулся, а, увидев меня, тут же отшатнулся в сторону. – Я тебе ничего не сделаю, - я успокаивающе протянула руку вперед. – Не надо плакать. Идем, я помогу тебе смыть кашу с волос.
Он исподлобья взглянул на меня – ни дать, ни взять маленький волчонок, затравленный, но не сдавшийся. Я улыбнулась. Он чуть нахмурился.
- Смеешься надо мной?
- Ни капли. Меня зовут Алани. А тебя?
- Йонне.
Так мы и познакомились. Мне было шесть лет, а ему – одиннадцать. Худой, похожий на девчонку, мальчик стал моим единственным другом среди местных озлобленных подростков. Часто мы сидели, прижавшись друг к другу, и рассказывали разные истории, которые могли бы произойти с нами, если бы наша жизнь сложилась по-другому. Если бы у нас были родители, семьи, и нам не пришлось мерзнуть в этом приюте.
В этом жутком приюте, где каждый день становился борьбой за выживание. Где этот самый каждый день мог стать последним – причем в прямом смысле слова. Где приходилось ложиться спать, пряча под подушкой самодельный нож. Где страх стал привычным, а вот любые проявления нежности и любви пугали до полуобморочного состояния…
Я наблюдала за девчонками, которые жили со мной в одной комнате. Они с десяти лет шлялись с мальчишками по подсобкам, курили, пили и трахались. В одиннадцать лет одна из них забеременела, и начальство приюта насильно отправило ее на аборт. Назад ее привезли уже в деревянном ящике – девочка, как оказалось, не выдержала наркоза…
- Тебе не жаль ее? – Спросил у меня Йонне, когда мы вдвоем сидели в каморке под лестницей и разговаривали.
- Жаль, - я пожала плечами, - но что может сделать моя жалость сейчас, скажи?
- Ничего… - Он был вынужден согласиться со мной.
На тот момент мне было одиннадцать лет, а ему – шестнадцать. Он должен был через два года покинуть приют, а мне оставалось жить там еще пять лет, до моего восемнадцатилетия, а потом меня тоже должны были выпустить на все четыре стороны. Я мечтала об этом дне – и не знала, даже не догадывалась о том, что ждет меня в большом мире.
В зимнее время здание плохо отапливалось, и поэтому мы с Йонне сидели, укутавшись в теплый плед и прильнув друг к другу.
- Знаешь, а мне всегда было интересно, как это люди целуются, - задумчиво произнесла я. – Им же носы мешают?
Только рядом со своим другом я могла позволить себе быть такой – совсем еще ребенком, который ничего не знает о жизни. Йонне не выдержал и рассмеялся, и я поняла – он уже целовался с кем-то из моих соседок, возможно, даже спал. И ничего не сказал мне!
Обида заполнила до краев мое сердце. Дружба для меня всегда была чем-то священным, чем-то, что позволяло людям доверять друг другу все свои тайны – а он не сказал мне такой банальности!
- Ты что, уже целовался? – Я надула губы. – Я думала, мы друзья, а ты мне ничего не рассказал!
- Алани, не будь ребенком, - Йонне поддел меня за подбородок. – Сама подумай, ну кто из девчонок стал бы целоваться со мной? – В его голосе мне
Она огляделась. Руины города нисколько не напоминали ей тот Кельн, в котором она была и который любила. Все живое ушло из него, и остались лишь наполненные злом древние камни. Кельн, один из старейших городов Европы. Город, где она бродила по улочкам за руку со своим мужем, но уже тогда знала, что однажды вернется в этот город и застанет его пустым…
Она вернулась забирать зло.
Rest in piece, it’s all over now,
It’s the end of salvation.
Memories on the photographs
Of the last generation…
Для города тот рассвет стал последним. Утром вода смыла в неизвестность трупы людей, и город опустел, остались лишь разрушенные дома и поврежденные мостовые, поваленные деревья.
Остались камни, впитавшее людское зло и ненависть. Они дышали этим. Они не могли существовать иначе. Ведь камни тоже живые.
Она подошла к одному из старых костелов и остановилась. Вода не смогла причинить ему никакого вреда, словно его защищала неведомая сила. Теперь она могла не бояться заходить туда.
«Лица людей уродливы в истинном обличье, поскольку не дети божьи ходят по земле, а рабы божьи».
Она усмехнулась и шагнула в дверной проем, раскрытый словно бы специально для нее, и тут же почувствовала, как меняется ее внешность. На голове проклюнулись маленькие рожки, ногти удлинились и стали острее. Она вильнула внезапно появившимся хвостом с заостренной пикой на конце и улыбнулась.
«День, когда солнце навсегда зайдет за горизонт, станет последним днем в жизни людей. Но не в жизни иных существ».
Иконы при ее появлении словно бы померкли.
Костел Кельна. Сосредоточие людского зла. Она подошла к алтарю и коснулась его рукой. Перед глазами тут же начали появляться картины прошлого, но она даже не вглядывалась в них, она впитывала в себя ненависть и зло.
Скоро должен был наступить рассвет, и нужно было торопиться.
Зла было много. Прошло больше часа, прежде, чем ей удалось справиться с ним. Это зло не могло причинить ей вреда, ведь она не была человеком. Она давно научилась справляться с этими эмоциями, болью и злобой. И ненавистью. Если бы не научилась – грош ей тогда цена. Хотя какой грош… Даже половины его бы не стоила.
- Здравствуй, - она услышала до боли знакомый голос и обернулась. В дверном проеме костела стоял невысокий юноша с длинными светлыми волосами. – Я не знал, что ты здесь.
Он шагнул вперед, и его внешность тоже начала резко меняться. И без того светлые волосы стали совершенно платиновыми, а голубые глаза побелели, и лишь черный ободок вокруг радужки не позволял думать, что в его глазах только темные глубокие зрачки. За спиной распустились большие крылья.
- Здравствуй, - она продолжала держать руку на алтаре, но машинально вцепилась в него, стараясь усмирить дыхание. – Я тоже не знала, что ты появишься.
- Меня послали в Кельн. Как я вижу, тебя тоже.
- Да.
- Неужели здесь так много зла, что одной тебе не справиться? – В его голосе не было насмешки, только спокойное удивление.
- Нет. Просто они любят издеваться.
Он приблизился к алтарю и тоже положил на него руку, прикрыл глаза. Перед его внутренним взором тоже замелькали картины прошлого. Она не выдержала и хихикнула.
- Ты что? – Он в удивлении распахнул глаза.
- Похоже на свадебную клятву, - она прикрыла рот рукой. – Прости. Мы на работе.
- Возможно, - не стал отпираться он, и было непонятно, к чему относится эта его фраза – к первому ее утверждению, или ко второму.
В окна Кафедрального собора заглянуло тусклое солнце. Они вышли на улицу, и внешность их снова тут же вернулась в обычное состояние. Город просыпался, и теперь в нем не было ни зла, ни боли. Чистый, девственный, такой, какой он был на заре своего существования. Теперь его должны были заселить новые люди.
- Прощай, - она на миг взглянула в его глаза, и тут же отвела их в сторону. – Мне пора.
- Мне тоже… - Он шагнул вперед, взял ее за руку и, резко притянув к себе, поцеловал в губы.
Наверное, ей надо было оттолкнуть его, но она не сделала этого. Минуты три длился полный отчаяния и боли поцелуй, потом она все же отстранилась.
- Прости…
- Прости.
Он развернулся и исчез, возвращаясь туда, откуда пришел. Она закрыла глаза и тоже переместилась домой, в холл. Присела на пол и закрыла лицо руками.
- Как все прошло? – Фигура мужа заслонила ей свет.
Она подняла голову и улыбнулась:
- Отлично. Кельн свободен.
Он помог ей подняться и прижал к себе. Он догадался, что что-то произошло, но знал, что она все равно никогда ему об этом не скажет.
Достаточно было того, что она рядом с ним.
Я смотрела на удаляющийся из моей жизни тонкий мужской силуэт – как странно, он был таким худым, и, когда я обнимала его, казалось, что он вот-вот переломится пополам… Я смотрела ему вслед, а сердце не хотело верить, что больше не будет ничего.
Не будет ничего, кроме боли. Наша жизнь была похожа на ураган – такой же сумасшедший, чокнутый, странный. И я чувствовала себя беспомощной в вихре чувств,охвативших меня, когда ты появился в моей жизни.
Я любила смотреть, как твои тонкие пальцы перебирают струны гитары. Я просто сидела у тебя в ногах, а ты никогда не смотрел на меня – ты не смотришь в глаза своим слушателям, ведь твои глаза – зеркало души. Ты хотел, чтобы все думали, что они голубые, но они серые. Серо-зеленые. Как мои…
Было время, когда мы тонули в глазах друг друга.
Ты стоял позади меня, когда я печатала новую миниатюрку на ноутбуке, а потом обнимал меня, и я чувствовала, как пальцы, что еще десять минут целовали струны гитары, перебирают мои волосы, замирают, снова перебирают, пропуская пряди.
Если бы я умела рисовать так же хорошо, как писать рассказы, я бы нарисовала тебя. Я бы нарисовала тебя таким, каким ты бывал, когда смотрел задумчиво в окно, теребя в руках сигарету. Ты словно бы хотел увидеть что-то в темноте улицы, но никогда не говорил, что…
Я бы нарисовала тебя… Но я не умею. Хотя, может быть, тогда бы у меня осталось хоть что-то о тебе.
Я помню тепло твоих пальцев, что несмело взяли меня в первый раз за руку, помню, как ты покраснел, когда я спросила тебя: «А я тебе нравлюсь?». Помню, как ты смущался и не знал, что ответить на мои вопросы, и поэтому мы с тобой просто прерывисто шептали друг другу, что все будет хорошо, обязательно, обязательно.
Ты был для меня и светом, и тьмой, и страстью, и нежностью, и ночным небом, и солнцем, и всем на свете…
Я любила тебя.
Я замирала, слыша твое «Люблю..»
Ты говорил, что никогда не покинешь меня – и ты не лгал поначалу, но потом это стало привычкой. Я не знаю, кто из нас первым бросил этот камень, первым начал разрушать отношения, которые мы долго и упорно строили. Я не знаю, кто первый совершил ошибку и, вместо того, чтобы исправить ее, начал рушить любовь дальше…
Знаешь, я помню, как водила пальцами по твоей татуировке Иисуса на плече и шептала, что никого еще не пускала к себе так близко… Знаешь, я помню, как ты в мой день рождения осыпал меня цветами. Моими любимыми розами, пусть банальными и пустыми, но прекрасными. Бархатными и без шипов… Я помню ощущение твоих рук вокруг моей талии на концерте Ари Койвунена, и твой шепот: «Если ангелы умеют звать кого-то, то мой ангел уже позвал меня…». Я помню, как мы с тобой заблудились в городе, и пришли домой лишь в два часа ночи, и я злилась от того, что я такая дура и не смогла найти дорогу, а ты гладил меня по голове и целовал.
Я любила слушать, как ты поешь.
Я любила твой хриплый голос, так не вяжущийся с твоей почти девичьей внешностью.
Я любила снимать с твоей головы шляпу только чтобы поцеловать тебя.
Сейчас я вытравливаю тебя из своей души, своего сердца, своих мыслей. Сейчас я вырываю из себя клещами надежду, что все еще можно вернуть.
Твои глаза до сих пор преследуют меня. Они снятся мне. Я натыкаюсь на них даже просто зайдя в Интернет. Я пытаюсь дать себе понять, что все кончено, но сама ищу встречи с тобой…
«Я люблю только тебя..».
Нет, я не скучаю. Просто замирает дыхание при мысли о тебе. Просто воздуха почему-то не хватает… Я слышу твое имя – и внутри что-то превращается в бешеный стук. Просто мир начинает меркнуть перед глазами.
And I ain't missin' you at all
Since you've been gone... Away
I ain't missin' you
No matter what I might say…
Нет, я не скучаю…
- Т-с-с, тихо, моя девочка… - Голубые на тот момент глаза улыбались.
Ты совершенно другой. Ты не поддавался моему понимаю… Стройная фигура в немыслимых шмотках самого ненавистного мною цвета – только ты можешь носить белые в горошек куртки с таким видом, будто это королевская мантия. Вечно спутанные светлые волосы. Ты – свет, ты его воплощение… Ты – задорный луч солнца, лунный камень в оправе белого золота, ты не поддаешься пониманию, ты читал меня как открытую книгу – а я тебя читать не могла… Эльфийская рукопись, таинственная и притягательная.
Я швырялась в тебя осенними листьями, а ты хватал меня на руки и кружил по парку. От этого у меня в животе сладко замирало, а голова кружилась.
Воздух между нами словно бы всегда трещал электричеством. Бил зарядами по голове…
Пальцы скользили по коже, оставляя горячие следы. Губы легонько целовали мою шею. Ошибки на экране повторялись все чаще и чаще.
Я любила тебя…
Но все кончилось, разбилось в один миг. Все замерло, и мир прекратил свое существование, когда ты сказал, что любишь ее. Что чувств больше нет.
Ты сказал много ранящих слов. Это было безумием, настоящим безумием, и я так хотела, чтобы ты не уходил, но ничего не могла сделать…
Ни-че-го.
Ты убил меня и оставил лежать на полу. Я захлебывалась рыданиями. Я должна была быть сильной, но ты ушел – и унес
Кажется, в последнее время мои герои перестали меня слушаться. Вообще перестали. Живут своей собственной жизнью. Я с удивлением понимаю, что они любят, страдают, плачут и смеются вне зависимости от того, что пишу я и что я от них хочу.
Это так странно.
Я не понимаю, почему так происходит. Я хочу, чтобы они делали одно, а руки на клавиатуре выстукивают совсем другое.
Не по-ни-ма-ю.
Финляндия-Немного пессиместичен(чна),но несомненно развита творческая сторона.
Ты никогда не стремился(лась) выделиться, но странность заключается в том что ты выделяешься. Ты немного другой(ая). Всё в себе, а своё состояние ты изливаешь в стихи, музыку, живопись и т.д. Люди, проживающие на территории Финляндии необыкновенно добродушны и открыты. Эти черты не могут не удивить вновь прибывшего туриста, так как присущи далеко не многим. Фантазией эти люди тоже не обделены, так как их многочисленные истории и баллады являются в большинстве своем всего лишь баснями, не имея под собой ни каких исторических или прочих фактов. Примечательно, что доброжелательность и открытость этих людей сочетается с такими чертами, как спокойствие, умеренность и адекватность. Эти люди ценят во всех начинаниях прямоту, неспешность и хозяйственность, однако, эта черта не является физиологической, как считают многие, а обыкновенная логикаКогда нас отпускали в этот мир, нам давали душу. По одной на каждого новорожденного ребенка. Душа эта была маленькой и невинной, и только от человека зависело, какой она станет.
Однажды Судьба держала на ладони крохотную, дрожащую душу, и никак не могла решить, что с ней делать. Она рассматривала ее так и сяк, а душа трепетала в ее пальцах и рвалась на волю.
- Что же с ней делать? – Вопрошала Судьба. – Понятия не имею. Странная она какая-то… Эй, Бургомистр моих шахмат! – Окликнула она согбенного старичка, что-то сосредоточенно записывающего в большой книге.
Старичок захлопнул книгу и мелкими шажками подошел к Судьбе.
- Слушаю Вас, Госпожа.
- Скажи мне, что делать с этой душой? – Она приподняла ее в воздух, чтобы душа заиграла на солнце. – Я не пойму…
- Ну если уж Вы не знаете, Госпожа, то я тем более, - Бургомистр прищурился. – Но зато я знаю, что человека, который получит эту душу, ждет нелегкая судьба, и сможет ли он пройти все испытания, зависит только от него.
- Сейчас на Земле должен родиться мальчик, - задумчиво продолжала свою мысль Судьба. – Его ждет большое будущее или большой крах. Пожалуй, я отправлю эту душу ему, и посмотрим, что он сделает с ней, - с этими словами Судьба выпустила из рук сверкающий комочек, и тот радостно полетел приветствовать своего нового хозяина. Как только душа достигла Земли и влетела в открытое окно роддома, на свет появился мальчик с холодно-голубыми глазами, и именно ему было предначертано изменить порывы своего сердца.
…Через пять лет Судьба снова была в раздумьях. Держа на ладони очередной трепещущий комочек, она размышляла, кому же из новорожденных отправить эту душу.
- Думаю, я могу Вам помочь, Госпожа, - Бургомистр даже не поднял головы от своей книги. – Через минуту на Земле раздастся первый крик ребенка. Это девочка. Судьба ее уже написана, и изменить ее может только она сама. Но я скажу Вам другое – она сможет изменить не только свою судьбу, но и судьбу человека, которого полюбит.
- Да будет так, - произнесла Судьба и легонько дунула на комочек души.
В это Рождество на улице было очень холодно. Мороз пробирал до костей, и совершенно не хотелось никуда идти, однако мне пришлось ехать на другой конец города, чтобы довезти до вокзала вещи моей подруги, которые она у меня благополучно забыла. Я с трудом успела поймать ее на перроне, когда она уже садилась в вагон. Быстро передав ей забытую сумку, я наскоро попрощалась, пожелала ей счастливого пути, и, не желая больше торчать на холодном вокзале, быстрым шагом направилась обратно к метро.
Пройти надо было всего несколько метров, и вот он, вход в теплую станцию метрополитена, но меня угораздило остановиться именно на улице, чтобы достать проездную карточку. Я принялась рыться в сумке и ругать весь мир.
- Черт, где эта карточка?! – Мне уже начинало казаться, что единственным способом найти ее было просто вытряхнуть содержимое сумки на землю и так его разобрать. – Ну где же она?! – На самом деле я очень боялась потерять свой проездной. Он лежал в моем студенческом билете, а то, что я потеряла карточку, автоматически означало, что я потеряла и билет, а это было бы совсем нехорошо.
Хотя бы потому, что восстанавливать его потом – долгая и муторная процедура.
В сумке было полно всяческого хлама – какие-то бумажки с записанными на них стихами, блокнотики с разнообразными записями, среди которых даже я не могла понять, что важно, а что просто так, выдранные наспех из конспектов листочки с дружеской перепиской, какие-то карточки на скидки в магазинах, кошелек, мобильный телефон, моя немногочисленная косметика… А вот студенческого и карточки не было.
- Куда я его дела?! – Я в отчаянии снова принялась перетряхивать сумку.
- Простите, девушка, вы не это ищете? – Я подняла глаза на голос, и увидела прямо перед собой молодого человека. Он протягивал мне корочки от моего студенческого билета. Я выхватила у него из рук свою собственность и, только убедившись, что карточка и сам билет на месте, вновь посмотрела на него.
- Спасибо.
- Вы его на вокзале обронили, - прошелестел он едва слышно, - а я подобрал и пошел за вами, хотя, честно говоря, не был уверен, что это ваше… - Его прокуренный голос звучал тихо, да он и не старался говорить громче. – Кажется, я не ошибся?
- Нет, не ошиблись, - я покачала головой, украдкой пытаясь его рассмотреть.
Странный парнишка. На вид ему было лет двадцать, не больше – по сравнению со мной достаточно высокий, худой, даже тощий, в замызганной чем-то черной куртке, расклешенных от коленей темно-синих, не очень чистых джинсах и забрызганных грязью тяжелых ботинках. Лица не видно из-за капюшона.
- Вот и хорошо, - хрипловатый голос, который вдруг показался мне знакомым, словно бы я уже слышала его раньше. – Я боялся ошибиться.
Он откинул назад капюшон, и моему взгляду открылось его лицо – не идеальной красоты, но чем-то притягивающее. Крупноватые черты лица, кажущиеся немного несуразными из-за болезненной худобы. Потрескавшиеся губы. В темноте было не различить
Это цитата сообщения -ДиАнЧиК- Оригинальное сообщение
про друзей
ненастоящие друзья никогда не просят пожрать
настоящие - причина того, что жрать у тебя в доме нечего
ненастоящие друзья называют твоих радителей дядя... тетя...
настоящие называют их мам, пап
ненастоящие вытащат тя из тюрьмы и будут вспоминать твою ошибку всю оставшуюся жизнь
настоящие будут сидеть рядом на нарах и говорить: "дя, мы вляпались, но суууука, весело было"
ненастоящие никогда не видели твоих слез
настоящие рыдают вместе с тобой
ненастоящие одалживают твои вещи и возвращают через пару дней
настоящие держат твое дерьмо у ся в шкафу так долго, что забывают о том, что оно твое
ненастоящие знают кое что о тебе
настоящие могли б написать отдельную книгу о тебе с твоими же комментами
ненастоящие покинут вас, если так предпочтет толпа
настоящие надерут всем задницу, если толпа предпочитает покинуть вас
ненастоящие позвонят перед приездом
настоящие воспользуются запасным ключом под ковриком и заорут: "Я ДОМА"
ненастоящие ненадолго
настоящие навсегда
ненастоящие отберут у тебя бутылку, когда решат, что тебе "хватит"
настоящие оглянутся на обблеванный диван и будут заливать в тебя еще, крича: "ты ж знаешь, нам этого дерьма для тебя не жалко"
ненастоящие будут разговаривать оскорбительно с теми, кто оскорбительно разговаривает с вами
настоящие пойдут и начистят ему рыло
В последнее время ей стало казаться, что за ней кто-то следит. Странное, необъяснимое ощущение чьего-то взгляда, жаждущего, ищущего, но, тем не менее, не опасного, а скорее, оберегающего. Словно бы кто-то незнакомый, но заботливый шептал ей на ухо: "Не бойся, я не дам тебя в обиду... Рядом со мной ты в безопасности".
Иногда она просыпалась ночью и рывком садилась на постели, вглядываясь в темноту за окном, но, естественно, никого там не видела. Временами ей казалось, что, когда она возвращается поздно вечером домой, кто-то крадется за ней осторожной тенью, но, оглянувшись в панике, она никого не замечала, конечно же...
А он следил за ней. Он искал ее глазами в толпе, и всегда находил, потому что помнил ее запах. Du riecsht so gut... Он знал ее запах, мог определить каждую его составляющую, но не стремился этого делать. Ему и так хватало того, что он всегда находит ее среди других людей, даже если до этого случайно потерял.
Ему черезвычайно трудно, невыносимо больно было бороться с искушением сделать ее своей, чтобы она принадлежала только ему - однако он брал себя в руки. Ему приходилось делать это - чтобы не наделать глупостей...
По вечерам он легким туманом садился на ее подоконник и наблюдал, как девушка подолгу сидит за компьютером, что-то печатает, сосредоточенно поглядывая то на экран, то на клавиатуру ноутбука, потом идет на кухню, наливает себе чаю и греет озябшие ладони о теплые бока забавной чашки со слоником. Потом расстилает постель и ложится спать.
Он выучил ее жизнь, как дети в первом классе учат наизусть "Буря мглою...".
И он находил своеобразное счастье в наблюдении за объектом своих странных чувств.
Да. Счастье. Ровно до тех пор, пока у него не начинали чесаться клыки...
Сколько обескровленных трупов оставил он на улицах города, стремясь утолить свою жажду?
Сколько людей пострадало от его желания владеть девушкой, до которой он боялся дотронуться после того вечера даже пальцем?
А она жила, каждый день ходила по улицам, и не знала, что мертвые люди, о которых каждый вечер обеспокоенно говорили в ТСБ, появляются из-за нее.
Однажды они встретились. Случайно. В одном вагоне метро. Поздно вечером, когда она возвращалась с репетиции, а он, как обычно, провожал ее до дома незаметным попутчиком.
Пустая электричка. Они сидели практически напротив - неслыханное упущение с его стороны, но ему безумно хотелось еще раз вдохнуть ее запах - смесь запахов духов, тела и вечерней усталости.
Минутное пересечение взглядами.
- Я не могла Вас где-то видеть? - Он вздрогнул.
...Молодой человек с бледной кожей и пронзительно-голубыми глазами показался ей знакомым - словно бы фигура, вернувшаяся из старых, полузабытых снов. Она бесстрашно подсела к нему, пытаясь заглянуть в эти странно-бездонные глаза, а он упорно отводил взгляд.
- Возможно, - уклончиво ответил незнакомец. - Мир тесен.
- Почему Вы не смотрите мне в глаза?
Зачем ты делаешь это? Зачем ты говоришь со мной..?
- А надо ли? - Он повернул голову, капюшон упал назад, по плечам рассыпались светлые волосы.
- Не знаю... - Она смутилась.
"Зря я к нему подошла...".
Серо-зеленые глаза пересеклись с голубыми. Взгляды сцепились мертвой хваткой, не позволяя отвернуться.
- Моя станция, - она с трудом поднялась со скамейки.
- Счастливо, - он уставился взглядом в пол, но, когда она вышла, поспешно выскочил в другую дверь.
Он следовал за ней, держась на приличном расстоянии, пытаясь не дать себе вновь так оплошать. Знакомый, давно изученный путь до ее дома через пустынный в такой час сквер.
Внезапно она остановилась и резко развернулась. Он не успел скрыться в кустах, и стоял посреди дорожки, растерянно глядя на нее. А она подошла к нему вполтную и обняла руками за шею, согревая его губы своим дыханьем.
- Не делай этого... - Он попытался оттолкнуть девушку, но она только улыбнулась.
Еще какое-то мгновение - и она может стать его. Так, как он и хотел.
Его уже около пятидесяти лет не оставляла мысль о спутнице, но лишь теперь он мог облечь это желание в какой-то образ.
Ее образ.
Запах крови дурманил мозг, не позволял ему уйти, оттолкнуть ее. Он просто стоял и смотрел, как она разматывает на шее шарф, расстегивает куртку, затем притягивает его к себе, заставляя прижаться губами к пульсирующей голубой жилке.
Утробно зарычав, он впился клыками в нежную кожу, добираясь до вены. Девушка обхватила его руками, стремясь сделать еще ближе. Тихий стон сорвался с ее губ, звонким трепетом отразившись от фонарных столбов. Когда она ослабела в его объятиях, он опустил ее на скамейку и, вскрыв клыками запястье, прижал к ее губам...
Я не выполнил обещание...
...Зато я стала твоей...
Он приглядел ее для себя уже давно - хрупкая девочка на целую голову ниже его, с вечно забранными в хвост картинно-кудрявыми волосами и наивными серо-зелеными глазами. По внешности - подросток подростком, наивная, энергичная, все еще безумно верящая в то, что мир можно сделать лучше.
Когда он ее заметил в первый раз? Он и сам не знал. Может, на автобусной остановке, когда она поправляла сползшую с плеча лямку туго набитого конспектами рюкзачка? Или, может, когда в этом же самом автобусе ее стиснули в "объятиях" толпы, не позволяя даже пробраться к выходу? Тоненькая фигура в черной куртке и в серой, низко натянутой шляпе. Маленькая девочка, вообразившая себя взрослой.
Когда ты живешь столетия, постоянно меняешь место жительства, свою личность, внешность, когда боишься, что кто-то заметит, что ты не меняешься с годами - тебя все сильнее начинает влечь к не знающим бессмертия созданиям. Прикасаясь губами к их коже, впиваясь клыками в вену, ты словно бы на секунду впитываешь их жизнь, становишься таким же - но когда бездыханная жертва падает на землю, понимаешь, что изменить свою сущность не в силах, и с губ срывается тоскливый вой.
Ничего изменить нельзя...
Она шла по темному скверу, который находился прямо напротив ее дома. Было почти десять вечера, но микрорайон уже почти вымер, и лишь кое-где раздавались пьяные вопли.
Сон чудесный снится миру,
Бледных улиц не узнать,
Лишь влюбленному вампиру
Снова будет не до сна...
Она вздрогнула, поправляя левый наушник. Музыка играла тихо. Ей показалось, что в кустах что-то шевельнулось, но больше движение не повторялось, и она, передернув плечами, продолжила свой путь, неосознанно убыстряя шаг.
Он идет походкой лунной,
В дальний сад, где ночь без дна,
Где за оградою чугунной
Бродит девушка одна, бродит девушка одна.
- Привет, у тебя сигареты не будет? - Перед ней возник высокий молодой человек, с белой, почти светящейся кожей.
Какой банальный способ знакомиться, подумала она, машинально запуская руку в карман, прекрасно при этом, однако, зная, что пачки там нет - ведь она не курит.
...Иди ко мне...
Вот он близок миг блаженный,
Тень любимого лица.
И на миг лишь станет тихо
В их тоскующих сердцах, в их тоскующих сердцах.
Как сквозь дымку она видела мерцающие, как у кошки в темноте, голубые глаза, выбившуюся из-под капюшона темной куртки светлую прядь волос, а потом в мозгу почему-то осталось только одно желание - чтобы он целовал ее... Так, как только он один умеет.
Он видел, как девушка, которую он выслеживал и тихо желал уже около трех недель, вплотную приближается к нему, расстегивает воротник куртки и обнажает шею: бери-не хочу. Он видел, как под кожей нервно бьется голубая жилка, по которой течет ее кровь, ее жизнь, ее наивность, ее знания и чувства.
Она могла бы сейчас принадлежать ему - целиком, полностью, вся. Но почему он больше не хочет этого..?
Он приподнял ее лицо за подбородок и поцеловал в губы. Почувствовал, как она прильнула к нему, обвила руками за шею.
...Спи...
Девушка обмякла в его объятиях, и он подхватил ее на руки. Будет ли она помнить потом странного молодого человека, с которым целовалась в пустом сквере? Он не знал этого, так же, как не знал и того, хочет ли он, чтобы она его забыла.
Мысль о том, что через пару минут она должна очнуться, заставила его пошевелиться, хотя он бы, наверное, хотел всю жизнь так простоять с ней на руках. Осторожно положив ее на пустую скамейку, он скрылся за ближайшим деревом. Прислонившись спиной к стволу, позволил себе, наконец, вздохнуть.
...Черт возьми...
...Она открыла глаза и с удивлением обнаружила себя лежащей на скамейке. Подскочив на месте, она испуганно ощупала себя на предмет повреждений. Ничего. Сумка на месте. Деньги в кошельке. Все хо-ро-шо. Но почему последние несколько минут для нее застелены туманом?
...Он наблюдал, как она быстрым шагом идет к выходу из сквера. Зубы чесались,желудок сводило от голода, а губы жгло.
...Я не трону тебя... Я стану твоим хранителем... А ты однажды станешь моей...