«Вот это да…» - подумал Славик, оглянувшись назад и с открытым ртом застав последний момент бросившегося на встречу стихии Земма.
«Ну, это точно настоящая любовь, бывает же…» - , почёсывая в затылке, стал размышлять Славик, в то время как Земма, уже мёртвого, колотило дикими волнами о прибрежные скалы, раздирая его студенистую, в чём-то сродственную водной среде плоть.
Славик был дурак и нисколько не жалел о том, что отправил это странное создание, свалившееся ему на голову, на верную смерть. Он обронил просто: «любишь Катьку - прыгни вниз». Земм, за 10 минут до того впервые увидевший земную девушку, понятия не имел, что означает слово любовь, но из недр его всплыла отчётливая потребность в прыжке.
И вот уже не было Земма. В его ошмётках потом палками ковырялись на берегу дети, а взрослые не затруднились объяснениями на тему: откуда взялась эта клейкая масса.
Славик же, чинно нарвав цветов, пошёл к Катьке.

Пеньки и могилы перемешаны всуе
Как много идей и как мало разумных
На жизнях кресты на крестах теже люди
Дорогой к любви как могу всё иду я
дорогой к любви... на обочинах пни .

19.10.2006
хроники сегодняшних мыслей, выстроенные ассоциативно и оформленные художественно.
Рыба.Когда рыба к тебе идёт - её надо ловить.Когда рыбы нет - надо спокойно ждать, и она придёт.
Ко всему в жизни не плохо бы относиться легко и с определённой долей юмора, как индеец Вова, с которым я впрочем не знакома.А то потом будешь весь вечер ломать себе голову, пытаясь понять, шутил или нет тот парень, который днём сказал тебе: "ты слишком серьёзно ко всему относишься".
Знать всё и всегда - хорошо, но только, если у вас заниженна самооценка, в противном случае это теряет смысл.
Нить мысли, когда она цельна, сматывается в клубок, клубок был бы бесполезен, если бы из него нельзя было связать свитер или носки на худой конец, хотя зачем на него носки...Вязание - запутывание по определённой схеме.Схема есть - путаницы быть не должно.
Мыслить лучше клочками и ошмётками.
Возрастной кризис может соответствовать любому возрасту, а статистика наука удобная и галюциногенная, колются же все - вплоть до кактусов и новогодней ёлочки. И если в итоге друг оказался - вдруг, то вы проявили чудеса словообразования.
Однако неверное решение мат. уравнения лишний раз напоминает о существовании верного.Неверный же супруг - лишний раз напоминает о заниженной самооценке и существованием своим не обещает наличия в природе потенциального верного супруга.
Поэтому хочется пожелать всем хотя б иногда ложиться спать вперёд своей совести.

Здесь даже не бывает тихо!..
И сна всё нету...Ночь -- обман!
А мысли строем будят лихо,
Сметая мусор по углам.

Не зря твердят, что утро мудренее,
Но только утро, пред которым спал...
Ворочаясь, я жду Морфея,
Да лучше б кто другой обнял...

Гублю себя, мечтая лишь о прошлом.
Воспоминания не хлеб, а соль...
Зачем же следую советам ложным:
Надежду истребляю и любовь?..

И дни единственно что суетой мне милы,
Она прогонит все тревоги прочь.
А нынче, как пощады не просила,
Всё ж подступила правда -- ночь.

Black white green red
Can I take my friend to bed
Pink brown yellow orange and blue
I love you

Beatles "All together now"

В колонках играет - Ноль

Что ж "настоящему индейцу завсегда везде ништяк!..." (Ф. Чистяков)

[640x427]

Что ж, - подумал причал – мне ли грустить?.. Я считал в этой лодке, скрытое парусиной, лежит сокровище, но ошибся, там оказался только грязный ботинок, из тех, что принимают за рыбу, когда они попадаются на крючок… Не беда, что лодка эта ушла в плаванье, оставив меня… быть может, став настоящим кораблём, она вернётся, а пока я буду учиться совершенству у воды, иначе вдруг окажусь слишком мал для того корабля…и я верю, он ещё придёт.

"…совершенство достигается не тогда, когда уже нечего прибавить, но когда уже ничего нельзя отнять."

"Да, конечно, самолёт – машина, но притом такое орудие познания! Это он открыл нам истинное лицо Земли. В самом деле, дороги веками нас обманывали. … . Они <дороги> обходят стороной бесплодные земли, скалы и пески, верой и правдой служа человеку, они бегут от родника до родника."

"В нашем мире всё живое тяготеет к себе подобному, даже цветы, клонясь под ветром, смешиваются с другими цветами, … - и только люди замыкаются в одиночестве.
Как отдаляет нас друг от друга наш внутренний мир!"

"…молчание ограждает душу маленькой девочки надёжнее, чем бескрайние пески Сахары ограждают одинокий оазис."

"… со смертью каждого человека умирает неведомый мир, и я спрашиваю себя, какие образы в нём гаснут?"

"Истина не лежит на поверхности. … . Если именно эта религия, эта культура, эта мера вещей, эта форма деятельности, а не какая-либо иная дают человеку ощущение душевной полноты, могущество, которого он в себе и не подозревал, значит именно эта мера вещей, эта культура, эта форма деятельности и есть истина человека. А здравый смысл? Его дело – объяснять жизнь, пусть выкручивается как угодно."

"Конечно, призвание помогает освободить в себе человека, - но надо ещё, чтобы человек мог дать волю своему призванию."

"Тоска – это когда жаждешь чего-то, сам не знаешь чего… Оно существует, это неведомое и желанное, но его не высказать словом."

"Любить – это не значит смотреть друг на друга, любить – значит смотреть в одном направлении."

"Истина, как вы знаете, это то, что делает мир проще, а отнюдь не то, что обращает его в хаос. … . Истина – не то, что доказуемо, истина – это простота."


"Мать кормила грудью младенца; смертельно усталая она казалась спящей. Среди бессмыслицы и хаоса этих скитаний передавалась ребёнку жизнь. Я посмотрел на отца. Череп тяжёлый и голый, как булыжник. Скованное сном в неловкой позе, стиснутое рабочей одеждой бесформенное и неуклюжее тело. Не человек – ком глины. Так по ночам на скамьях рынка грудами тряпья валяются бездомные бродяги. И я подумал: нищета, грязь, уродство – не в этом дело. Но ведь этот человек и эта женщина когда-то встретились впервые, и, наверно, он ей улыбнулся, и, наверно, после работы принёс ей цветы. Быть может, застенчивый и неловкий, он боялся, что над ним посмеются. А ей, уверенной в своём обаянии, из чисто женского кокетства, быть может, приятно было его помучить. И он, превратившийся ныне в машину, только и способную ковать или копать, томился тревогой, от которой сладко сжималось сердце. Непостижимо, как же они оба превратились в комья грязи? Под какой страшный пресс они попали? Что их так исковеркало? Животное и в старости сохраняет изящество. Почему же так изуродована благородная глина, из которой вылеплен человек?"

"Тяжело" и "трудно" в большинстве случаев не существует. А есть только "лениво" и "страшно".

вот говорят два есть главных вопроса :
КТО ВИНОВАТ? и ЧТО ДЕЛАТЬ?
и изначальный ещё БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ?
У меня лично всех их с завидным постоянством перекрикивает другой А ЗАЧЕМ?

(зачем быть или зачем не быть? зачем что-то делать? зачем же сразу кто-то виноват, если всё впринципе незачем...)
"Всё плохо!", или вот так "Всё плохо..." слышу со всех сторон...
ладно, если вам больше нравится так, что ж ...а у меня всё хорошо и посто-таки отлично! потому что какая разница, как называть что-то,
когда ты всё равно без понятия об его истинной сущности...

Белые ночи застали наш город, всегда готовый напасть из-за угла, и вот он застыл и тревожно стреляет глазами случайных прохожих, пристально провожая всех кому повезло этой ночью безнаказанно, бесцельно и беспричинно шататься по улицам ...

Что тут сказать...первый переводческий опыт

оригинал Bob Dylan  "Bye and Bye"

Всё дышу и дышу, воздух, что я - влюблён

Я слежу за временем,  и поэтому точно успею

Я свою песню исполню сладостью этих мгновений

Мой взгляд на тебя и только тебе обращён.

Я раскрашиваю город –  твой танец во всём  вокруг.  
Я  знаю кому можно открыться,  знаю кому верить
Я повидал  дороги, и пыли успел отведать  
Я раскрашиваю город, веселья  последний круг                              

Да всё  гуляю и гуляю, раздирая ноги, по шипам
И  сам до конца не верю своим же мечтам

Я  медленно пускай  живу, но делаю , то что нужным считаю
Я – говорю себе, что вот оно  счастье -
Та мечта, которую  я  не растратил

Я медленно, пускай, живу, зато  там, где дикие розы взрастают

Да, будущее для меня теперь лишь из прошлого нечто

Ты и первая моя любовь, и последнею станешь конечно

Мои родители давно лишились ума, а

Я крещу тебя в огне, и ты не согрешишь больше

Я войной установлю правила всем  будет проще

Я верен , но предан, разве не видишь сама.

 

 

Человек сидел, спиной вдоль стены, в темноте, и раскачивался из стороны в сторону, как маятник. А почему бы и нет? Эти движения снимали напряжение, которое не могло утихнуть в нём до тех пор, пока весь дом не уснёт.

Его комната располагалась так, что все беспрестанно сновали мимо туда и сюда. Днём он никогда не закрывал дверь, боясь, что решат, будто он что-то скрывает. Сам же чувствовал себя очень некомфортно в таком пространстве. Теперь, ночью, он тоже не мог остаться один, постоянно ждал, что вот-вот кто-нибудь зайдёт, и застанет его сидящим на полу, и, конечно же, спросит в чём дело. Ему придётся соображать на ходу глупое оправдание, краснеть, благо вне света никто не разглядит. Ещё было окно, и естественная вероятность, что в него заглянут. Он чувствовал себя загнанным в угол, сидя у гладкой стены.

Так он не мог побыть один ни днём, ни ночью, но зато с непременным успехом ощущал одиночество. Однако последнее время он стал сомневаться относительно абсолютно всего. Любое утверждение вызывало у него реакцию болезненную, так как, согласно общепринятому видению вопроса, оно являлось либо правильным, либо ошибочным, либо содержало то и другое в процентных соотношениях, но самое главное - у этой общепринятой точки зрения было одно совершенно определённое преимущество перед его собственными соображениями, а именно вера в безоговорочное, не нуждающееся в доказательствах существование в природе самого суждения и хоть какого-то его смысла. Он же ощущал, что слова – это лишь ненужная, бесформенная, несмотря на кажущуюся определённость, продукция его мозга, так же как и все окружающие образы.

Ещё он имел неосторожность задаться вопросом, каким голосом произносятся его мысли, и понял, что никаким. Подсознательно всегда считая, что в голове их озвучивает его личный тембр – открытие это он осознал, не доверяя себе до конца.

Слова эти, звучащие, но никем не произносимые, не давали ему покоя потому тоже, что концентрировались вокруг одного человека, к которому он испытывал некое чувство: любовь. Взаимности не было, с этим ничего нельзя было сделать. Так бывает. Можно было только жить с этим. Как? Он не знал, но пока жил.

 Он стал молиться Богу, в существовании которого, наравне со всем остальным тоже стал сомневаться, но быстро прикинул, что если нет Бога, молится тоже некому, а хотелось, и он продолжил верить. Понимая, что способ его молитвы расходится с условно обозначенным за надлежащий, он всё же с упорным постоянством, так как требовало его сердце, просил о том, чего больше всего желал и раскаивался в том, в чём раскаивался; те же грехи, которые знал за собой, не испытывая по их поводу сожалений, тоже оглашал, заранее предупреждая об отсутствии мук совести. То есть был предельно честен, но отнюдь не праведен.

 Мучаясь всем этим, решил он, что наверняка смог бы уйти в медитацию, что бы наверняка знать, что вокруг (а только ли вокруг?) нет ничего. Но искусством медитации он не владел. Зато вспомнил, как однажды был с тем человеком, о котором всё время думал, и, осознавая неразделённость чувства, испытывал непосредственно физическую боль. Любимый им человек не хотел причинять ему никаких страданий, поэтому сжал его в объятиях. Вот этого он, пожалуй, не забудет никогда. Глаза его были закрыты, и было только единственное тепло, которое его держит, которое спасёт от чего угодно в этой безбрежности. С тех пор он ели выносил чьи-либо ещё прикосновения.

Так он сидел, иногда хотел плакать, потом соображал, что может вовсе и не хочет, и терялся. Не первую ночь он проводил подобным образом, даже тело ломило оттого, что хотелось спать.

Многие из ночных мыслей днём вообще не несли в себе смысла, но ночью они приходили.

Так как он не спал, неиспользованные сны поначалу, дожидаясь утра, погибали с первыми лучами, но потом, через некоторое время, научились забиваться под кровать. Там днём они перерождались, теряя в себе всё человеческое, уходя за границы того, что способен не разрушившись вместить разум. Вечером и ночью теперь они пугали его незримым зловещим своим присутствием, выпуская тонкие впивающиеся, но не материальные нити, оставляли не заживающие раны в сознании.

Покалеченный, вёл он себя не так как раньше, окружающие видели это, но с тех пор как он перестал спать, никто так и не зашёл в комнату, никто не знал его ночей, ему посоветовали врача, определившего невроз, без толку. В один вечер сны вырвались из своего тайного убежища, накинулись на человека, скрутили его, опутали, а рядом не оказалось того спасительного тепла, о котором он до сих пор помнил, того о котором он молил Бога перед самой.… Нет, он не уснул теми снами… случилось нечто худшее: он только потерял границу между сном и явью, сны пропитали его. Врач поставил шизофрению.