Его звали Клик, и он очень любил летать. Нередко он улетал далеко в море и не потому, что там было больше рыбы, а потому, что он мог там оставаться наедине с бесконечностью и своими мыслями. Когда он оставался один между небом и морем, он входил в странное для него состояние: ему казалось, что вечность, неизменная и бесконечная, не только окружает его, но он сам становится ее частью. Он не помнил своего рождения, но когда он делал усилия вспомнить о первых днях своей жизни, то почему-то ему на память приходили совершенно незнакомые картины, где он тоже летал, но он не был чайкой, а был соколом. И это его смущало. Там не было моря, но были степи и острова деревьев, и были зайцы и другие птицы, за которыми он охотился. Приходили еще и другие воспоминания, которые смущали его более всего. В них он видел себя странной птицей с большими кожистыми крыльями. Таких, как он, там было много, но рыбы хватало всем. Он даже помнил странные растения и не менее странных животных, которых сейчас нигде нет на земле. Он помнил еще многое, но так и не мог вспомнить, когда он родился.
Полеты для него были больше чем полеты в пространстве, он летал, чтобы соприкоснуться с вечностью. В нем было знание, что когда он будет готов, вечность войдет в него и он станет единым с нею. Но для этого необходимо было, чтобы его стремление к полетам не угасало.
Однажды, когда он возвращался из очередного полета, он встретил чайку, которая была так же одинока, как и он. Она не спеша летела над колы хающимися волнами моря, всматриваясь в его глубины. Клик замедлил свой стремительный полет и, почти касаясь ее крыла, заскользил рядом.
— Как тебя зовут и почему ты одна без своей стаи? — спросил он.
— Мое имя Крил, а моя стая прогнала меня, по тому что я однажды сказала им, что они не лучше, чем все другие птицы на свете.
— Но ты совершенно права! Хотя все птицы говорят, что они самые лучшие, в действительности лучших не существует. Если бы это было так, то для многих из нас не было бы никакой надежды на будущее.
С этого дня Клик улетал далеко в море не один, рядом его сопровождала Крил. Правда, она вначале быстро уставала и не могла летать так быстро, как Клик, но он всегда был рядом и, когда это было необходимо, они садились на бирюзовую волну и, отдохнув, летели дальше.
— Я так далеко никогда прежде не залетала, — сказала однажды Крил. — А ты не скажешь мне, для чего мы летаем туда? Мне хорошо с тобой , но я хочу понять, что ты называешь вечностью и что ты в ней ищешь?
— Я не могу выразить в словах ни мое восприятие бесконечности, ни восприятие вечности. Я чувствую их не умом, а сердцем. И, кроме того, они всегда разные. И что бы я ни сказал сегодня о них, завтра это будет уже неправдой. Вечность -она такая же, как и мы, чайки. Разве ты не заметила, что мы всегда разные? Даже тогда, когда кажемся себе совершенно неизменными.
— Я не думала об этом прежде, но раз ты говоришь об этом, то, вероятно, это так и есть.
Прошло много недель. Клик и Крил всегда были вместе. Иногда они целыми днями пропадали вдали от берега и всегда возвращались оттуда голодными, но счастливыми. Клик осознавал, что только теперь, когда рядом с ним была его Крил, он почувствовал всю полноту жизни. Он был заполнен и радостью полета , и радостью своего чувства к Крил. Иногда ему казалось, что он состоит из одной радости, которая простирается даже за его пределы. Но в этой радости была и небольшая печаль. Он понимал, что для Крил эти полеты при носят радость только потому, что рядом есть он, Клик. Но его не покидала уверенность, что придет время, когда Крил осознает то, что испытывает он во время этих постоянных путешествий навстречу неизведанному. Когда он однажды рассказал ей о своих воспоминаниях, Крил забеспокоилась и попросила его больше об этом не рассказывать никому, потому что тогда его сочтут сумасшедшим. Опасения Крил о его психическом здоровье зародили в нем сомнения в том, были ли это действительно воспоминания или просто его фантазии, и он стал себя останавливать, когда что-то в нем вновь влекло его к попыткам осознать начало своей жизни. А однажды Крил предложила создать свою семью.
— У нас будут дети, которые вырастут такими же умными и быстрыми, как ты, — говорила Крил.
Клик согласился с ней, добавив: "И такие же красивые, как ты...".
У них было гнездо и появилось множество забот. Крил была настоящей хозяйкой, и Клик отдавал очень много времени, чтобы у них все было в порядке. Когда появились птенцы, то забот еще прибавилось и он уже не мог так далеко улетать, как прежде.
Случайно Клик узнал, что неподалеку от их гнезда по вечерам собираются чайки и что-то оживленно обсуждают. И однажды, когда он пролетал мимо, они позвали его, и Клик, решив задержаться на минутку, присоединился к ним. К его
Успех его мультфильма "Ежик в тумане", сделанного в 1975 году, для любителей реализма в искусстве так и остался загадкой. Ну, бродит себе ежик в тумане, ищет лошадь, потом, кажется, падает в реку, его кто-то куда-то несет. Видно плохо - туман. Что тут такого? А то. Сказочник Сергей Козлов и гениально воплотивший его замысел аниматор Юрий Норштейн, напустив в свой мультфильм тумана, рассеяли туман мифологический, окружающий образ среднестатического ребенка советского периода.
К середине 1970-х выражение "счастливое детство" давно стало штампом. Дети просто обязаны были быть счастливыми, веселыми и героическими: смелыми, спортивными, энергичными. Отчасти эти требования отвечают детской природе - всякому маленькому человеку нужно побегать, попрыгать, хорошенько поорать и посмеяться… Но лишь отчасти. Однажды наступает миг, когда даже самый шумный и озорной вдруг замирает. Смотрит на то, как опускается за деревья солнце. Как ложится на землю теплая, тихая тьма. А над верхушками елок всплывает золотая долька луны.
Едва ли не единственный из детских писателей своего и более старшего поколения Сергей Козлов вспомнил и об этой, потаенной, созерцательной стороне детской души. Его прозе чужда всякая натужная веселость, октябрятский задор, корни ее кроются, скорее, в русской философии. Козлов вдруг вспомнил - ребенок может быть и грустным, и задумчивым, и нежным. "Мне бы знаешь чего больше всего хотелось? - подумав, сказал Медвежонок, Ежику.- Мне бы больше всего хотелось, чтобы на каждой твоей иголке выросло по шишке.- А что бы выросло потом? - А потом бы ты стал настоящей елкой и жил целых сто лет. - Это хорошо... А как бы ты со мной разговаривал? - Я бы забирался на самую макушку и шептал в темечко".
(с) Майя Кучерская. "Российская Газета", 21 августа 2004 г.