"Люся попробовала сосредоточиться, но за дверью жужжала бритва, и в голову лезли посторонние мысли. Например, хорошо бы в этом году ей исполнилось не 27, как должно, а 26, а на следующий год 25, потом 24 и так до двадцати. Тогда через семь лет ей было бы не 34, а 20".
Виктория Токарева. Зануда
Это новая работа "Молодильные яблоки". О чем она? О желании ухватить уходящее время за хвост, удержать его, обмануть...
[700x524]
[698x332]
[472x577]
[700x444]
Придя домой, я принялась считать свои ресурсы. На операцию должно было хватить, но семья оказалась бы совсем без копейки. Если, что-то случится, то мы окажемся без гроша за душой.
Позвонившему мужу я сообщила, что меня направляют на операцию.
— Да, конечно,— иронично сказал муж.— Операция на позвоночнике… Замечательная идейка… А потом будешь ездить в инвалидной коляске всю оставшуюся жизнь. Давай звони Игорю Львовичу. Он говорил, что у него есть какой-то знакомый врач, который лечит без операции.
Я как-то совсем забыла о предложении ИЛ. Слишком уж зыбкой была надежда на то, что можно какими-то упражнениями поправить ситуацию. Но приходилось хвататься за соломинку.
Профессионал оказался полным рыжеватым мужчиной моих лет.
Он принялся заполнять карточку. Услышав, что я – художник, врач оживился.
— Вы знаете, я бы хотел иметь экслибрис.
Я была готова на все, и пообещала сделать ортопеду книжный знак. Нужно было только обсудить, что на нем изобразить. Врач принялся перечислять все свои увлечения, а я записывала пожелания на листочке. Обсудив возможные варианты экслибриса, доктор уложил меня на кушетку и подергал за плечо и за колено, как-то наискосок, по диагонали. Мне сразу стало легче, и жизнь окрасилась в оптимистичные краски. Врач выписал мне направление в кабинет, где делают специальные корсеты.
5 дней я могла жить, а потом боль вернулась вновь. Я слепила на компьютере книжный знак в нескольких вариантах, распечатала изображения и вновь отправилась в институт ортопедии.
Врач обрадовался картинкам, схватил листики и сказал, что посоветуется с женой. Потом он опять подергал меня за те же места, и мне вновь стало легче.
Через 5 дней сюжет повторился. Экслибрис отредактировала жена доктора. Он властно выкинула из рисунка все лишнее. Видно, что все важные вопросы в семье решала супруга. За время, пока меня не было, кто-то из руководящего состава Союза Художников в благодарность за вправленные позвонки подарил доктору толстенную солидную книгу «Художники Харьковщины». Кстати, этим самым художникам книгу выдавали только взамен на авторскую работу. Доктор увидел в книге страницу, посвященную мне, и проникся большим уважением к моей персоне.
Но что делать с бесконечными болями? Врач выписал рецепт и сказал, что будет делать уколы в акупунктурные точки.
Озверевший от всей этой жизни муж, который, как известно, любит, чтобы жена была здоровая, орал мне по телефону:
— Какие уколы? Что за лечение? Даже диагноза нет! Проси у него направление на томограф!
Распечатав очередные варианты экслибриса, я вновь поползла к профессионалу.
Я видела, что редактор не хотела брать на работу даму предпенсионного возраста. Она мямлила, морочила мне голову, и, наконец, дала мне пробное задание: сделать обложку к сборнику кроссвордов. Когда я принесла выполненную работу на диске и вся редакция придирчиво рассматривала на мониторе рисунок, в комнату забежал директор. Глянув на экран, он тут же скомандовал мне срочно оформить документы и приступить к работе.
Правда, мне пришлось учиться на ходу делать рисунки с игровыми заданиями для детей, составлять и рисовать ребусы. Я делала рисунки к разного вида кроссвордам, обложки и прочее.
Работать приходилось много. Я прорисовывала эскиз карандашом, потом переводила его через дралоскоп, сканировала и раскрашивала в компьютере, бежала в издательство и разносила работы по разным редакциям.
Особенно я уставала от работы на дралоскопе. Подставив лампу под стекло, положенное на журнальный столик и табурет, согнувшись, переводила до десятка рисунков в день. Начала болеть поясница.
«Где начало того конца, которым оканчивается начало?»
Козьма Прутков
«Как причудливо тасуется колода!»
М. Булгаков
События жизни удивительно цепляются одно за другое, сплетаясь в свой неповторимый узор. Хочется найти конец этой связки. Кажется, вот, ухватилась за кончик, но, выясняется, что это лишь очередной узелок нити, а до него были еще какие-то события, которые и привели, в свою очередь к этому моменту. Уф! Какое длинное предложение!
Итак, оставляю предшествующие события за рамками своего рассказа.
В очередной раз я в поисках работы. Окончился период легальных договоров. Вся работа стала нелегальной. Хочешь заработать,- соглашайся на любые условия или сиди без денег. Но дело идет к пенсии. Авантюра с творческой пенсией, на которую я рассчитывала, поступая в Союз Художников, похоже, провалилась вместе с легальными гонорарами. Нужна официальная работа с записью в трудовой книжке, а я уже перепрыгнула (вернее, перевалила) за 50-летний возрастной рубеж. Представляете задачу?
Я предельно ясно знаю, какая мне нужна работа: я где-то числюсь, там в этом «где-то» лежит моя трудовая книжка, а работу я выполняю дома.
Однажды, общаясь с руководителем компьютерного клуба, я продемонстрировала моему знакомому какие-то свои рисунки. Рядом, у компьютера сидел невысокий усатый гражданин. Он оказался известным в городе музыковедом, преподавателем ВУЗа. Увидев мои работы, усатый музыковед подсел к нам и завел со мной переговоры. Когда-то вместе с ним в институте преподавала немецкий язык дама, с которой музыкант сдружился. Нынче дама уехала в Израиль, где написала учебник немецкого языка в виде обучающей сказки. Сказкой заинтересовалось израильское издательство, но предложенный иллюстратор писательницу не устроил. Она попросила своего харьковского друга подыскать ей иллюстратора. Музыковед предложил мне сделать наброски и послать их преподавательнице-писательнице по Интернету. Интернета у меня тогда не было, но мой собеседник посоветовал обратиться в технологический центр, сославшись на него, то есть на музыковеда.
Руководитель центра Константин Александрович согласился предоставить мне возможность пользования Интернетом. Поскольку я находилась в поисках работы, то на встречу в технологический центр я притащила какие-то свои рисунки. КА заинтересовался, и мы принялись обсуждать, чем бы я могла быть полезной центру, где работали компьютерные курсы. За моими плечами была работа по созданию компьютерной обучающей игры. Я предлагала создать электронную книгу для детей на мою любимую тему, связанную с этнографией. Планов было много, но все они требовали средств, а денег не было. Поэтому переговоры на этом закончились, а я раз в неделю появлялась в пустующем на тот момент классе и отправляла по Интернету несколько готовых рисунков. Мои рисунки требовательной писательнице понравились, и я приступила к оформлению учебника.
Однажды КА пригласил меня в свой кабинет и предложил организовать авторский курс по фотошопу. Курс должен был знакомить слушателей не только с процессом нажимания кнопок, но и с правилами композиции, с основами цветоведения и т.д. Курс предусматривал выполнение творческих заданий, которые обычно и выполняет художник в этой программе: рекламный плакат, обложка, коллаж, открытка. Я с жаром принялась готовить материалы к курсу, стараясь вложить в них весь свой нажитой опыт. Занятия были рассчитаны на студентов
Телеканал Россия.
Документальное кино
http://video.mail.ru/mail/rutv.ru/documentary/1353.html
http://ru-odnoklassniki.blogspot.com/2008/05/5-3.html
Седые ели... Седые пили
И вспоминали, какими были...
На лбах морщины... В глазах склероз.
Всех будоражил немой вопрос:
"Что с нами стало за эти годы?
И кто все эти, вокруг, уроды?
Седые тётки - подруги детства?
А дед напротив - пацан соседский?"
Да, жизнь не пИкник, а кАкник полный!
Страшней цунами.. той жизни волны...
Пожухли напрочь белые розы,
Откуда эти метаморфозы???
...Мы вкусно ели, и много пили...
Мы пели песни - довольны были...
Но каждый думал: " ВЕЛИКИЙ БOЖЕ!!!
Неужто и я - с такой жуткой рожей?!"
http://video.yandex.ru/users/woodyalex/view/323/
Давно не получала такого удовольствия. Пир для души.
19 сентября 2010 года. Участвуют Вениамин Смехов, Алексей Петренко, Ольга Остроумова, Александр Филиппенко, Константин Райкин, Нина Дробышева, Никита Высоцкий, Валерий Белякович, Инна Чурикова, Дмитрий Харатьян, Игорь Иртеньев, Владимир Дашкевич, Юрий Норштейн, Юрий Рост, Эльдар Рязанов, Андрей Хржановский, Андрей Макаревич, матушка Ксения (игуменья коломенского Новоголутвина монастыря).
Карим Рашид - один из самых известных дизайнеров в мире, лауреат множества премий.
Он опубликовал 50 своих заповедей, помогающих ему жить и творить. Вот некоторые из них:
Никогда не говори: «Я мог это сделать». Ведь ты этого не сделал.
Не ограничивай своих возможностей узкой специализацией — специализируйся в целом на жизни.
Вместо того чтобы мечтать о чем-то, претвори это в жизнь.
Попытайся быть честен с самим собой: нормально не значит хорошо.
Ставь перед собой самые разные задачи и делай шесть вещей одновременно. Только в этом случае тебе никогда не будет скучно.
Приобретай опыт, а не предметы.
Избегай накопительства. Старайся сохранять материальное равновесие — покупая одну новую вещь, избавляйся от одной старой.
Работай for fun, а не ради вознаграждения. Или не работай вовсе.
Знай, что судьба всегда на твоей стороне.
Если понимаешь, что делаешь что-то плохо, займись чем-нибудь другим.
Если тебе не нравится твоя работа, увольняйся.
Не прибегай к помощи шоппинга в борьбе с депрессией. Не занимайся с той же целью и обжорством. Знай — это удел домохозяек.
Даже не сомневайся: работа — это и есть жизнь.
Никогда не довольствуйся тем, что сделал.
Помни: настойчивость, последовательность и упорство — вот три главные составляющие успеха.
Не думай о славе, думай о работе.
Опыт — самая важная составляющая жизни. Обмен идеями и человеческое общение — в этом суть существования.
Если хочешь, чтобы мир менялся, меняй его сам. (Ганди)
Прежде чем принять окончательное решение, все тщательно обдумав, обдумай все еще один разок.
Постоянно работай над своей
Счастье- это когда есть кого кормить и чем кормить.
Лариса Рубальская
Это цитата сообщения vall-12 Оригинальное сообщение
Евге́ний Вале́рьевич Гришкове́ц (р. 17 февраля 1967, г. Кемерово) — русский писатель, драматург, режиссёр, актёр, музыкант.
Мне было 11 лет, когда я впервые увидел его по телевизору. До этого, я , конечно, слышал его тексты, но в исполнении Райкина или Карцева с Ильченко. Я был разочарован тем, как выглядел человек, о котором так много говорили родители и друзья моих родителей. Но я запомнил, как я в первый раз его увидел. Я запомнил, и понимаю, что Жванецкий только так и должен был выглядеть, и по-другому никак.
А он с того момента, как появился, был и остаётся самым главным и самым лучшим в той сфере деятельности, которой занимается. Как он сказал однажды, что он туловищем принадлежит к цеху юмористов. Это остроумно сказано и очень в его стиле. Да, ему приходилось и приходится выходить на одни с этими юмористами сцены. Но они все вместе существуют одним каким-то общим клубком (от слова клуб),а Жванецкий существует совершенно отдельно. Хотя, именно он создал целые форматы, направления и даже каноны. Но в чужих головах, устах и руках это всегда превращалось в сомнительного качества вторичный продукт. Он создал целый язык и он предъявил миру нового героя. Вот про этого героя и я хотел бы сказать.
Герой Жванецкого это не герой фельетонов, не критикуемый сатирой скволыга, бюрократ или другой остро социальный персонаж, не юродивый фрик, типа выпускника кулинарного техникума в исполнении Хазанова. Герой Жванецкого совершенно не отделим от самого Михаила Михайловича. Жванецкий всё время, все длительные годы, только и развивал этого героя, и жил вместе с ним. Огромное количество его текстов складываются в роман жизни этого героя. А главная тема, главный вопрос, главное переживание этого героя - это: что за страна, в которой он живёт, что за время мы все переживаем и почему он так всё это сильно любит, что жить без этого не может?
Во время прошедшего три дня назад концерта Жванецкий отвлекался от чтения и много говорил. Несколько раз он начинал какую-то тему, и чувствуя, что она сложна и требует длительного развития, бросал её. Он делал это взволнованно, но при этом с безусловным доверием залу. Он доверял зрителям и не опасался быть непонятым, даже если ему не удастся довести высказывание до логического конца. И вот совершенно неожиданно и как бы ни с того, ни с сего, он, оторвавшись от чтения, сказал приблизительно следующее, сказал совершенно неожиданно:(текст привожу своими словами) "Да как они могли сомневаться в моём отношении к Родине! Я был всего один раз по-настоящему влюблён. Вот так, чтобы смертельно и невыносимо только один раз... А она уезжала из страны. Тогда многие уезжали. Она говорила: поехали вместе. А я остался. Какие им ещё нужны доказательства?! Что им ещё нужно?! Тогда здесь жить было невозможно, мне выступать не давали, и любимая женщина уезжала. А я остался. Потому что не могу я без... " - он не договорил, сделал паузу и продожил чтение. О ком он говорил, кто усомнился в его отношении к Родине, осталось неясным. Он озвучил нахлынувшую на него волну. И это было очень сильно.
Во время наших бесед он не раз говорил, что рад за то, что меня могут переводить на другие языки, и что я понятен иностранцам. Но говорил он это очень спокойно, отчётливо понимая свою обречённость на непереводимость. Его способ высказывания, его отбор слов, его синтаксис уже сами содержат огромные смыслы. И интонация его так же совершенно непереводима. А ещё он всегда говорил, что длинно писать не умеет. И конечно же Жванецкий отдаёт себе отчёт в том, что его тексты совершенно от него неотделимы. С листа их можно читать только для того, чтобы вспомнить, как читал это он. Он хорошо это понимает. И поэтому старается быть остро сегодняшним. Он изо всех сил живой. Он не высекаем из мрамора, он не бронзовеет.
Жванецкий, судя по всему, никогда не был диссидентом, не лез на рожон, и не был бессмысленным и отчаянным борцом с режимами. Я думаю, что если бы он умел и мог написать что-то вполне приемлемое и принятое советской властью, и тем самым обеспечить себе спокойную, сытую жизнь, он, может быть бы это сделал. Но он не мог. Он просто не умеет и никогда не умел писать бессмысленно, бессодержательно и глупо. Он просто не сумел бы выполнить заказ. И поэтому его голос был всегда неповторим и узнаваем и остаётся таковым.
Жванецкому очень нравится быть УМНЫМ человеком. Любой его даже казалось бы самый незначительный текст блещет умом автора. Ему нравится быть умным и ему нравятся умные люди, которым он, собственно, свои тексты и адресует. И конечно, Жванецкий невероятно глубоко знает жизнь, знает Родину, знает человека и любит Родину, человека и жизнь. Это так важно. Это просто необходимо сейчас. Иногда мне его присутствие необходимо просто физически.
Среди пошлости и безудержного безумия, которое царит на телевидении, среди псевдоинтеллектуальной книжной зауми новых литертурных процессов, где вновь и
Моему дневнику уже 4 месяца. За это время я приобрела некий опыт общения в Интернете. Он похож на общение в жизни, но все же немного отличается от реального. В виртуальном мире можно прикрыться псевдонимом – ником, как маской, написать, что ты живешь в Рио-де-Жанейро, хотя сам обитаешь в Конотопе. Вместе своей тронутой временем и пороками физиономии можно поставить портрет изысканной красавицы или красавца. Как-то даже увидела вместо аватара портрет расстегнутых брюк. Теперь я понимаю, что ошиблась изначально, написав свои подлинные данные и выставив свое собственное фото.
Все же в жизни ты более уязвим. Тебя могут обидеть, толкнуть, ударить в больное место, кинуть грязью в лицо. А разве в Интернете не так? Разве вы не наталкивались на откровенное хамство, на грязную реплику, на удар в больное место, которое ты сам в припадке откровенности выставил на всеобщее обозрение? Хамство принимает самые разнообразные формы. Тебе навязывают свою точку зрения, внушая, что она – самая истинная. Ты чувствуешь себя паршивым котенком, которого макают мордой в грязь.
С тобой разговаривают на каком-то исковерканном новоязе, пересыпанном матом, ругательствами, перекрученными словами, замененными буквами и орфографическими ошибками. Выработался даже некий язык, превращенный в новый стиль, новую субкультуру.
Часто ты не знаешь имени своего виртуального собеседника и вынужден общаться с инкогнито, обозначенным таким немыслимым ником, что, пытаясь вникнуть в смысл этого словесного ребуса, можно себе мозги скрутить. (Впрочем, об этом я уже писала).
Мы ползаем по дневникам, метя свою территорию интересов. Я уже узнаю знакомые лица, аватары, ники. Мы с вами одной крови. У нас одна среда увлечений, мы интересны друг другу.
Напоровшись на агрессию, на хамство, мы теряемся, переживаем, огрызаемся. Но в Интернете можно продумать язвительный ответ, напечатав его в комментариях или в личном письме. Можно удалить то, что тебе не нравится, в конце концов, закрыть дневник, сделав его недоступным для всех, кроме. В жизни не всегда так оперативно отреагируешь на оскорбление.
А для чего мы вообще тогда лепим свои дневники? Зачем вываливаем во всемирную сеть свой житейский мусор, свои размышления, свой опыт, информацию, которой хочется поделиться? Мне кажется, что в основе всей нашей бурной дневниковой деятельности лежит желание заявить о себе, как о личности со своим неповторимым внутренним миром. И, наверное, все же одиночество, недостаток общения в реальном мире.
Вот я и предлагаю поделиться личным опытом виртуальной техники безопасности, рассказать о вашем опыте общения с виртуальными хамами и методами общения с ними.
Это цитата сообщения Татьяна_Зеленченко Оригинальное сообщение
Женщины, лошади, дриады и амуры
Многие из этих работ разбросаны по моему дневнику. Я собрала их, объединив в один пост.
Эти графические листы посвящены жизни женщины. Такой жизни, которой живу я сама. Я называла цикл этих работ " Лошади с крыльями".
[591x504]Вот один из этих листов. Называется "Взлететь бы..."
Отцу предложили новое место работы: начальник штаба гражданской обороны в проектном институте. Директор выделил помещение под кабинет ГО. Были заказаны стенды, куплена киноустановка. Отец очень гордился своим кабинетом. Он составил график занятий и принялся планомерно просвещать инженеров, как нужно себя вести во время атомного взрыва или химической атаки.
Инженеры, посмеиваясь над наивным отставником, похаживали на эти занятия. Вскоре была объявлена подготовка к соревнованиям сандружинниц. Институтские дамы яростно сопротивлялись, не желая участвовать во всех этих мероприятиях с противогазами, маршировками и перетаскиванием тяжелых раненых мужиков.
Директор приказным путем сколотил отряд санитарок, и работа закипела. Была приглашена женщина-врач, которая учила девушек бинтовать, накладывать шины и оказывать первую медицинскую помощь. На районных соревнованиях команда сандружинниц заняла 26-е место.
Отец отправился к директору и убедил начальство поощрить старательных санитарок. Директор распорядился оплатить трехдневную поездку всей команды в теплую Ялту. Дамы кинулись лобызать отца, а из поездки привезли для него крымское вино.
На следующий год не было отбоя от желающих помаршировать в противогазах. На очередных соревнованиях санитарная команда заняла второе место.
Отец опять потопал к директору. Директор уже без сопротивления отправил сандружинниц по коллективной путевке на три дня в Ригу. Из Латвии сослуживицы привезли море впечатлений и бутылку рижского бальзама для отца.
Отношение к отцу в институте менялось. Он спрашивал: «Как дела?», а, выслушав собеседника, не оставался равнодушным. Он старался, чем мог, помочь человеку. Коллеги по институту уже не посмеивались над старым воякой, в полной мере оценив его человечность и бескорыстную готовность придти на помощь.
К празднику Победы отец готовил доклад. На листе ватмана он вычертил схему блокады Ленинграда и принялся рассказывать о том, что ему самому пришлось пережить на ленинградском фронте. После выступления к нему подошли женщины и со слезами на глазах сказали: «Спасибо, что есть такие люди, как Вы». Я помню, что на годовщину Победы отца привезли из института на служебной машине. Он не мог донести все подаренные ему цветы. Комнаты были уставлены тюльпанами. Тюльпаны стояли в вазах, банках, бидонах и ведрах.
Случилось так, что помещение кабинета ГО директор вынужден был передать во владение другому учреждению, обитавшему в этом же здании. Отец расценил этот акт, как личное оскорбление. Он подал заявление об уходе. Его отговаривали все: директор, сослуживцы, парторг, мы всей семьей. Но отец закусил удила.
Уволившись из института, он недолго оставался безработным. На базу облпотребсоюза требовался начальник штаба ГО. Это было время дефицита. На базе было все: продукты, одежда, обувь, игрушки. Туда приезжали отовариваться большие и маленькие начальники, блатные человечки, родственники и знакомые нужных людей, прочая многочисленная шУшера.
На базе существовали различные ритуалы обслуживания посетителей. Для каждого ранга свой этикет. Кого-то директор вел на склад сам, кого-то обслуживал вызванный завскладом, кто-то шел в нужном направлении самостоятельно, а о визитере предварительно звонили по телефону, чтобы его встретили и приветили.
Отец был на этой базе белой вороной, не вписывающейся в общую стилистику. Он приходил с работы и вместе с мамой отправлялся в универмаг покупать обувь. О том, что на базе можно купить все, что угодно, я узнала от приглашенного для ремонта моей квартиры маляра. Он работал на базе и рассказал, что все необходимое приобретает на работе.
Свое нежелание покупать что-либо на базе отец объяснял просто: «Я не хочу быть обязанным кому-либо и не хочу быть зависимым от кого-либо».
Комплекс Дон Кихота опять заставлял его ввязываться в разные разборки, вступаться за обиженных. И при этом зацепить его было не за что. Ткнуть в нос: «У самого рыльце в пушку!» — не получалось.
Мне запомнился такой случай. На одном из складов работала неопытная девчонка, на которую списали все украденное со склада. Получилась внушительная сумма. Девушка собиралась уходить в декрет. Ее уволили без права занимать какую-либо должность в профессиональной сфере и обязали выплатить сумму стоимости похищенного. Отцу рассказали об этом случае, а когда женщина родила, сообщили, что у нее в доме одни голые стены. Лишней тряпки нет. Заодно поведали о том, кто на самом деле украл товар с базы. Разумеется, это было под силу только начальнице склада.
Отец отправился к директору базы. Изложив все, что ему стало известно, он взывал к партийной совести директора. Тот понял, что связываться с отцом нежелательно. Директор сообразил, что отец может со своими поисками справедливости двинуться куда-нибудь в верхние сферы, и согласился пересмотреть карательные меры. Пообещал восстановить женщину на работе и оказать материальную помощь.
Грянул Чернобыль.
В нашей пятиэтажке жили разные люди: рабочие завода имени Малышева, инженеры, врачи, педагоги. На лестничной клетке в двухкомнатной квартире одну комнату занимала Домна Ивановна- пожилая, симпатичная женщина. Домна Ивановна была арестована в 1937 году, за компанию со своим мужем- рядовым работником какого-то райкома. Она просидела 20 лет. Жизнь ей спас начальник тюрьмы. Взял к себе в дом домработницей. Детей забрали в детский дом. Сын, повзрослев, попал на фронт, где и погиб. А дочка – Аллочка- выросла, вышла замуж за военного, родила двоих детей. Ее мужа отправили служить в Польшу.
Алла (Алла Прокофьевна) отправила свою дочь Таню к бабушке. Таня уже училась в старшем классе, нужно было думать об образовании. Так у нас появилась новая подружка – большеглазая симпатичная Танечка. Она окончила музыкальную школу, подбирала на пианино популярные песенки и записывала мне ноты. А я с удовольствием играла на пианино любимые мелодии. Таня поступила в математическую школу, ее продвинутые друзья стали часто наведываться к ней в гости, моя сестра с удовольствием общалась с математической компанией. Ко мне Танины друзья относились снисходительно: я для них была маленькой девочкой.
В 1968 году, после событий в Чехословакии, Таниного отца демобилизовали, и ее родители приехали с сыном Павкой в Харьков. Вся эта честная компания поселилась в одной комнате у Домны Ивановны. Танин папа- Григорий Павлович, дядя Гриша был ровесником моего отца, они подружились, часто сидели на скамейке у подъезда и вспоминали войну. Соседские бабки подсаживались рядом и прислушивались к фронтовым рассказам.
По закону дяде Грише должны были дать квартиру. Чтобы ускорить этот процесс, дядя Гриша внедрился в райисполком, служащим в квартирный отдел. Где-то через год он получил квартиру. Однако Танина семья довольно часто навещала бабушку. Соседи заходили к нам в гости, приглашали моих родителей на праздники к себе. Однажды дядя Гриша рассказал нам о том, что на работу в райисполком ищут человека. А дело было так: зам председателя райисполкома вменялось в обязанность заниматься природоохранной деятельностью. Рабочие заводов и фабрик, учащиеся и студенты района сдавали копеечные взносы, состоя поголовно в обществе охраны природы. Кроме того, сами предприятия и учреждения сдавали еще и юридические взносы. В результате собиралась значительная сумма. На эти деньги покупали саженцы и семена цветов и травы, устраивали фестивали соответствующих фильмов, приглашали лекторов с лекциями о том, как нужно беречь природу, организовывали конкурсы детских рисунков и прочие мероприятия. Проблема состояла в том, что не было оплачиваемой должности для человека, который должен был всем этим заниматься. Райисполком взял для этой деятельности женщину, пообещав ей взамен решение какой-то проблемы, но дама, собрав значительную сумму, исчезла вместе с деньгами в неизвестном направлении. Заместителя председателя шерстили на всех заседаниях и совещаниях. Он кинул клич среди работников райисполкома, чтобы нашли ему честного человека.
И вот дядя Гриша пришел с этой вестью к нам и принялся агитировать маму взяться за эту работу, советуя ей попросить взамен за бесплатный труд поменять нашу двушку на трехкомнатную квартиру. Тем более, что родители, будучи участниками войны, имели право на дополнительные квадратные метры.
Маме было около 60, и мы принялись уговаривать ее, убеждая, что это – единственный наш шанс улучшить жилищные условия. Дядя Гриша расписал заместителю мать как порядочного человека, фронтовика и потащил ее знакомиться в райисполком. Начальник пообещал со временем поменять нам квартиру, и мама взялась за дело. Вскоре район оказался в числе лучших в городе по охране природы, мама организовала многочисленные районные общества: садоводов, кактусоводов, цветоводов, пчеловодов. В них состояли люди, одержимые своими увлечениями, что, впрочем, не мешало некоторым из них крутить интриги в своей компании. Все эти общества собирали плоды своих трудов, а потом приносили какие-то дары в дом ребенка в качестве подарков.
Мама поехала на завод Малышева и выпросила в профкоме купить для детей сирот подарки к 1 сентября. Дети, получив в подарок портфели с увлекательным содержимым, совсем забыли про ведра с яблоками и банки с медом.
Для школьников в кинотеатре «Салют» бесплатно крутили кино, в парке Артема проходили конкурсы. Словом, работа кипела. В кабинете у мамы стояли мешки с семенами. Сборщики взносов получали свой законный процент от собранной суммы и кулек с семенами в придачу.
Заместитель председателя вполне оценил мамину деятельность, награждая ее почетными грамотами и букетиком гвоздик ко дню Победы. В 1972 году мы переехали в новую трехкомнатную квартиру в новой девятиэтажке. Года через 3 должность, которую занимала мама, стала оплачиваемой. Где-то рублей 90. Мама проработала в райисполкоме 18 лет.
Мы переехали в Харьков, когда сестра училась в 10
На курсе царила атмосфера недоброй конкуренции. Особенно это касалось композиции. Мне запомнились несколько случаев, когда студент, принеся на занятие набросок плаката или рекламной листовки, вдруг оказывался перед фактом: его однокурсник приносил на следующее занятие готовый плакат с позаимствованной идеей. Особенно такой подлянкой грешили выпускники Симферопольского художественного училища.
Однажды случился инцидент, повлекший за собой драку. Нам дали задание: выполнить в какой-нибудь технике гравюры индустриальный пейзаж. На дворе свирепствовал «суровый стиль». Один из студентов стырил рисунок, опубликованный в «Известиях». Он аккуратно скопировал и вырезал индустриальный пейзаж на линолеуме. При печати изображение зеркально отразилось, и результат казался изобретательному конъюнктурщику безупречным. Но надо же! Кто-то углядел все-таки злополучный пейзаж в газете. Не поленились вырезать исходник, и на собрании графического факультета после того, как было объявлено о награждении изобретательного студента премией имени кого-то или чего-то, вдруг поднялся Саша Гуров – студент из Владимира и предъявил всем первоначальный вариант награжденного произведения. Дальше была немая сцена, потом охи-вздохи руководителей кафедры. Позже последовала драка Гурова с несостоявшимся лауреатом.
Однажды я тоже воспользовалась готовым коллажом из журнала «Знание-сила», скопировав контрастное изображение паровоза с надписью: «Наш паровоз, вперед лети!». Революционная тематика заданий всегда ставила меня в тупиковое положение. И надо же! Гуров все-таки нарыл коллаж в популярном журнале. Но не стал меня разоблачать. Просто со смехом сказал мне об этом на ушко. Ко мне вообще относились доброжелательно, вникали во все мои амурные похождения, наставляли на путь истинный, давали полезные советы и называли «салагой». Видимо, слишком уж наивной девочкой я выглядела в глазах своих сокурсников.
Гуров вообще любил устраивать со мной словесные перепалки, в которых я старалась блеснуть юмором и «ерундицией».
Когда мы встретились через 20 лет после окончания института, Гуров примчался из своего Владимира на эту встречу и за столом опять попытался затеять со мной словесный турнир, а потом отправился провожать, выспрашивая по пути, как сложились мои отношения с бывшими воздыхателями. Почему-то моя биография его очень волновала.
Интересным предметом была «работа в материале». Это было изучение различных техник эстампа: литографии, линогравюры, офорта.
Литография – это рисование специальными карандашами или литографской тушью на толстых тяжелых известняковых камнях. Техника напоминала рисование на шероховатом, хорошо натянутом листе ватмана. Только исправить погрешности было трудно. Потом изображение протравливалось, но поверхность, покрытая тушью или карандашом, оставалась нетронутой. На камень валиком накатывалась краска, сверху камня накладывался лист бумаги и под давлением прокатывался. Получался оттиск, напоминающий рисунок.
Линогравюра мне нравилась меньше. Одно неверное движение резцом – и начинай работу сначала. Да и оттиск получался грубоватый. Линогравюра не терпела мелких штрихов.
Самым интересным был для меня офорт – гравюра на цинке. Офорт напоминал перовой рисунок, позволял тонкий штрих. В офорте было несколько техник. Можно было рисовать по пластине, покрытой кислотоупорным лаком. Потом цинк погружался в раствор кислоты, вытравливающей процарапанные места.
Можно было обойтись без лака – просто царапать рисунок по металлу. При этом образовывались заусеницы, создающие при печати толстые жирные штрихи. Можно было припорошить плоскость металла порошком канифоли, создавая при протравке пятно с интересной фактурой. Потом нужно было втереть в царапины краску, а излишки снять с металлического листа прямо рукой. Каждый оттиск чем-то отличался от другого. Правда, после работы в офортной мастерской от меня разило скипидаром, руки с трудом отмывались от типографской краски, а одеваться можно было только в черное. Халат не спасал от краски. В трамвае я старалась забиться в уголок задней площадки. Входящие в вагон принюхивались: кто-то краску везет.
Преподавал работу в материале на первом курсе интересный педагог- Виталий Николаевич К. Единственной запоминающейся чертой был его насмешливый взгляд с ленинским прищуром. Казалось, он сейчас скажет: «Я все знаю, но вам ничего не скажу». Обойдя класс, В.Н. сохранял загадочное молчание. Никаких замечаний, никаких советов. А я очень нуждалась и в замечаниях и в советах. Поэтому я чуть ли не хватала педагога за полы пиджака. Но ничего вразумительного так и не услышала. Весь опыт приобретался под руководством лаборанта, на практике, при печати.
Я всегда с нетерпением ждала уроки по пластической анатомии. Вел их пожилой преподаватель по фамилии Цинкин. Он был
Всех принятых в институт студентов собрали в вестибюле старого корпуса на втором этаже. Нас предупредили, что занятия начнутся в октябре. Но каждый студент должен отработать энное количество часов на строительстве нового корпуса. Нам предложили написать, в каком месяце для каждого из нас желательно отработать на стройке. Я записалась на сентябрь, и мы всей семьей поехали отдыхать в Феодосию.
Экзамены с нервотрепкой остались позади, радость бурлила во мне, и я принялась на отдыхе рисовать иллюстрации к «12 стульям», наслаждаясь юмором, хороводом персонажей, ставших уже нарицательными.
У нашей квартирной хозяйки в комнате, где мы обитали, была прекрасная библиотека: полные собрания сочинений Чехова, Куприна, Толстого, Лермонтова, энциклопедия Брокгауза –Эфрона, Цветаева, зарубежные доселе не читаные авторы. Море, книги, отдых, сон— все было прекрасно.
Лето 1968 года. Вдруг отцу пришла телеграмма (военные на отдыхе непременно регистрировались в местном военкомате): срочно прибыть по месту службы. Начались события в Чехословакии. Отец жил в Харькове на казарменном положении, мать дергалась, боясь, что мы, в случае чего, не сможем уехать из Феодосии. Если раньше мы уезжали на катере на Золотой пляж, то теперь сидели на забитом битком городском пляже, занимая топчаны в 5 утра и прислушиваясь к новостям из репродуктора. В состоянии тревоги мы «доотдыхали» и вернулись в Харьков.
Дома меня ждал еще один сюрприз: открытка из института, в которой требовалось немедленно явиться для прохождения практики в день, который уже давно прошел. Иначе будет рассматриваться вопрос об отчислении студентки Зеленченко из института.
Я помчалась в институт. В вестибюле, у входа, за столом сидел пожилой тучный дядя в кожаной куртке и зеленой велюровой шляпе. Запыхавшись, я показала ему открытку и спросила, что же мне делать? Дядька равнодушно прочел открытку, успокоил меня и сказал, чтобы я приходила прямо завтра, прихватив рабочую форму.
—Дедушка, а мне ничего не будет? Меня не выгонят?
— Нет, не переживай. Все будет нормально.
Дедушка оказался проректором по АХЧ.
На следующий день он определил мне «фронт работ». На террасе строящегося корпуса у подъемника была навалена куча цемента, перемешанного с камешками. Рядом сидела озлобленная тетка. В руке у нее был пульт с тремя кнопками: вверх, вниз и стоп. В мои обязанности входило загрузить подъемник раствором, тетка нажимала кнопку «вверх», подъемник поднимался вверх, где двое мускулистых парней быстро разгружали кучу, тетка нажимала кнопку «вниз». И подъемник вновь был в моем распоряжении.
Мне выдали совковую лопату. Цемент с камнями был очень тяжелый, меня, вместе с лопатой, заносило в сторону. Тетка покрикивала на меня: «Полней загружай! Быстрей шевелись!» Сверху, свесившись с крыши террасы, за мной наблюдали парни. Когда тетка вновь попыталась рявкнуть, я не сдержалась и заорала на нее: «Нечего тут на меня кричать! Как могу, так и загружаю! А не нравится, берите тоже лопату, а кнопки будем вместе нажимать». Регулировщица заткнулась. Тапки мои отсырели. Я чувствовала, что на этом «фронте работ» я погибну. К концу дня я прибежала к координатору работ.
—Дедушка, мне тяжело! И меня по тапкам током стукнуло!
«Дедушка» неожиданно растрогался: «Ладно, деточка, завтра определю тебя на другой фронт работ».
Назавтра работа была значительно полегче и гораздо веселей. В старом корпусе классы были высотой метров 5. На высоких лестницах, стоявших шалашиком, сидели ловкие студенты. Они мыли высокие окна и швыряли мне вниз грязные тряпки. Я полоскала тряпку в ведре и подбрасывала ее вверх. Мойщик ловил тряпку и продолжал мытье. А в это время вниз летела тряпка с соседней лестницы.
Потом я в компании двух ребят с факультета художественного конструирования красила полы на мансарде. Сапожные щетки были прибиты к длинным палкам. Пол красился легко, поверхность получалась гладкая, блестящая.
Вскоре в институт заглянул Певнев –преподаватель, готовивший меня к вступительным экзаменам. Мы договорились, что завтра я принесу показать ему свои новые работы – иллюстрации, сделанные в Феодосии. Он рассматривал принесенные перовые рисунки и шумно восхищался. Студенты, присутствующие при этой сцене, заметно прониклись уважением ко мне. Мне было очень приятно, а похвалы Певнева казались хоть и приятными, но чрезмерными.
Один из моих новых друзей — Исай— приехал в Харьков из Кишинева, где окончил художественное училище. Второй — Славик— из Донецка. Он, как и я, поступил сразу после школы. Славик был похож на комичного Тони из оперетты Кальмана «Принцесса цирка»: кучерявые волосы, нос картошкой, круглые