06.11.71
Тамара, Тамара, ты мне не пара, я влюбился, женился и с супругой живу... Так пел на практике ныне покойник Таиров Искандар (колоритная личность, сын большого человека, начальника Памирской геолого-разведочной экспедиции. Жил в свое удовольствие и когда учился, и когда рубил мясо, чтобы заработать; Всгда веселый, блестящие выпуклые глаза). Так вот, Тамара - одна из самых привлекательных девушек на нашем курсе. На первом, на лекции по истории таджикского народа, я провел конкурс на самую красивую нашу студентку. Первое место завоевал я. Это объяснимо, я всегда пользовался популярностью у средней женской массы. Красавицы всегда находили красавцев, а я вот - для остальных, хотя скажем честно, девушки были у меня заметные. Наверняка за меня голосовала Калимулина, позже люто возненавидевшая (назвала однажды гнидой), но в описываемое время, как я понял гораздо позже, испытывавшая весьма нежные, но скрытные чувства. Ненависть ее восторжествовала после Нового года, когда она ради встречи со мной устроила новогодний вечер, пригласила весь курс, а я, подлец, провел утренние часы в постели между двумя ее подругами. Наверняка свой голос отдала и сама Сорокина Тамара. Второе место, благодаря моему голосу, получила она сама.
О чувствах Калимулиной я узнал через многие годы, о чувствах Тамары поведала мне мать. Тамара пришла к ней на работу и честно все рассказала (в том числе, о том, что на практике я нижнее белье стирал с грязными носками - она не знала, что оно было не чище). Мать мне потом сказала, что чувствам девушек нельзя отказывать. Многое мне стало ясным, когда она пригласила однокурсников на день рождения, а меня среди них не оказалось - она потребовала меня отыскать, и когда Белова привели, она была бледна и заплакана. Я растерялся и, чтобы выйти из положения, сделал оливье и другие закуски - влюбчивые девушки не любят готовить. Так вот, мать сказала, чтобы я с ней прогулялся. Я ходил, но с сердцем холодным и спящим воображением. Как-то пригласил ее на свой день рождения. Она была умопомрачительна в обтягивающем черном платье. Подарила золотые запонки с вставками из яшмы. Когда все ушли, кроме Игоря Карнафеля, первого моего друга, сразу в нее влюбившегося, и потому мрачно пившего в моей комнате, я лег с Тамарой в кровать. "О, сахарная тростиночка, кто тебя первый сорвет", - думал я, целуя ее руки и лицо. Во время затяжного поцелуя я краем взгляда увидел, как приоткрылась дверь комнаты родителей, ушедших по такому случаю в театр, и в проеме появилось любопытное личико сестренки. Все. Жизнь сделала зигзаг, и в ней не осталось места для Тамары. Игорь попросил разрешить проводить ее. Я с облегчением согласился.
Однажды, в гостях у Тамары я познакомился с маленькой, очень милой Наташей. Они делили квартиру. Я хотел ее видеть всегда, всегда хотел быть рядом. Мы встретились несколько раз, и однажды она мне сказала, что у нее есть парень. Лишь многие годы спустя я узнал от Анисы Калимулиной, что Тома избила свою соперницу и вынудила ее порвать со мной. На второй практике стал ко мне придираться Богданов с первого курса. Татарин, крепкий боксер, все приставал и приставал, предлагая помериться силами (это после того, как я потрепался с Тамарой в ее палатке). Я сказал ему, что не испытываю к нему враждебных чувств, а разминаться с боксером-перворазрядником - это пошло. Кончилось все осенью. Тамара сказала мне, что придет ко мне вечером, чтобы я помог ей с курсовой. Было уже темно, когда в дверь позвонил пацан и сказал, что Тамара ждет меня внизу. Я спустился, стоял минут десять у подъезда, а потом свистнул. На свист из кустов высыпало человек семь, с ножами и палками. Они стали мне говорить, чтобы я отстал от Тамары, а иначе меня замочат. Тут выскочил отец в плавках, и шпана разбежалась. Можно было бы сказать, что любовь превратилась в ненависть, но это просто. Одного кандидата на роль мужа Тамара сменила на другого, а в этом антураже мои подколки стали неуместными. Она ушла с нашего 3 курса на его второй. Позже, когда я работал в ЮТГРЭ, а она в химлаборатории Управления Геология, мы часто виделись. Она стала женщиной в теле, тростинка превратилась в виноградную гроздь. Как-то раз Коля Байгутов сказал, что приглашен на ее день рождения. Я стал напрашиваться. Она ответила, что должна посоветоваться. Короче, меня там не было. Байгутов, кореш Богданова, мне сказал тогда - он тебе не простит, что ты был первым. Класс! Как это здорово, ненавидеть меня, может быть, не спать ночами и кусать локти многие годы, бросать ей упреки в лицо. А Тамара : - Он меня изнасиловал!
"Ты каждый день любуешься закатами, каждый день... Это ведь пошло". Иногда кажется, что мною руководят даже не впечатления от прочитанного, но отдельные, запавшие глубоко фразы. Они командной строкой врываются в жизнь. Мне могли бы сказать: - Ты, впечатлительный, был готов от рождения к восприятию красочных фраз, - но я в этом не уверен... Почему фраза становится командной? Оригинальна, свежа, сулит неизбывность впечатлений, она мне нравится, я увлечен ее, она не надоедает и я ей верен. Что они дают, эти фразы? Они торят путь к реализации... этих фраз!
Сейчас мой девиз «Ты можешь заснуть, и сном твоим станет простая жизнь!»
А. Грин, "Блистающий мир". Чувствую, он меня погубит.
06.10.71. Посмотрел "Почтовый роман". Именно такие фильмы, и аналогичные им по содержанию песни Окуджавы и пр. калечат людей, превращая их в искусственных существ с извращенной психикой и неверным восприятием действительности. Идеальное, то есть придуманное головой, смешивается с жилистым мясом жизни, и на свет рождаются монстры, способные к существованию лишь в искусственной среде иллюзий. Но кому удалось создать такую среду в личной оболочке? Мы можем придумать искусственный внутренний мир, но он постоянно сталкивается с неистребимой животностью. Мы не можем просто отправлять свои физиологические потребности, как делают это животные, нам нужна эмоциональная окраска событий, нам нужны побуждения, в том числе, высшие... И мы отрываемся от жизнеспособной животности или предъявляем ему непонятные претензии... Хотим, чтобы оно было красивым или хотя бы симпатичным. Наивысшей животностью отличаются люди творческие. Нуриев, станцевав гениально акт, выбегал на улицу, находил первого гомика и имел его в полную говна жопу. В следующем акте от него точно пахло дерьмом и балерина, танцевавшая с ним, воспринимала этот запах как фимиам искусства.
Учебная практика. Утром Сергей Лазариди уехал в город. Был в самоволке, его накрыли и возмездием определили мытье сортира на два очка. Он, гордый грек, отказался. Я пошел к начальнику лагеря Шакурову за него просить.
- Будем отчислять, - сказал он. - А что делать? Дисциплина в горах превыше всего. Да и вел он себя со мной как гений-Лермонтов с засранцем Мартыновым, так что выстрел за мной.
- Это понятно, что дисциплина превыше, но, согласитесь, наказывать таким образом будущую интеллигенцию непедагогично.
- Совершенно с вами согласен, но, согласитесь, что отхожие места должны время от времени очищаться, а уборщиков в нашем штате не предусмотрено.
- Тогда надо установить очередность.
- Хорошо, - прищурился он. - Я согласен, но лишь в том случае, если вы будете первым!
Лазариди не отчислили. Меня над мужским очком едва не вырвало. Однокашники сказали, определив предварительно дураком, что никакой очередности не потерпят, и пусть чистят нарушители порядка.
Перед экзаменами в университет мать взяла путевку на турбазу Варзоб с поездкой на Искандер-куль и походом на Пайронские озера. В первый же день приметил симпатичную девушку - Лиду Батаеву, невысокую, с еврейским носом. (Вообще, девичьи носы оказывают на меня побуждающее воздействие. Почти все последующие мои увлечения имели неординарные носы. Они были либо великоваты (Лида, Галя), либо с незаметными родинкой (Надя). Прим. Здесь и далее курсивом отмечены поздние вставки).
Так вот, Лида покорила меня своей бойкостью, а может быть, и глазами, в которых я увидел неосознанное девичье стремление найти себе мужчину. Ей было 15. Я не смог преодолеть робости и не подошел к ней, просто старался быть рядом. Нас перевезли на Искандер-куль, снарядили и мы пошли на Каратаг, через перевал Мура. Вечером на первой акклиматизационной стоянке под скалой Кырк-Шайтан (40 чертей), поставили палатку, моим соседом оказался лакец с самодельным пистолетом, который он постоянно разряжал в симпатичные березы. На второй день он сказал, что спит с одной из самых привлекательных женщин нашего отряда и если есть охота, то и я могу сбегать к ней. Я отказался - слишком пошло для юноши, ждущего сказочных переживаний, связанных с предвкушением любви. И вот, мы пошли. Парней было немного, и нас нагрузили. Я выдохся и свалился за 300 м до намеченной стоянки под перевалом. Это было прекрасно. Увидев меня бездыханным, Лида, подошла, склонилась над телом и произнесла слова, которые, дойдя через некоторое время до моего сознания, вдохновили и позволили как-то преодолеть оставшиеся метры. Утром на перевал я взошел первым. На промежуточной стоянке большая часть группы ушла на Пайронские озера. Мы же с Лидой остались. Она сидела в густой траве, я лежал на ее коленях и наслаждался упоением жизнью. Что еще я мог тогда хотеть? Плоти? Удовлетворения? Она напевала мне песенки Высоцкого (строки - "я возьму аргумент свой единственный, выну и на вас положу" не вызвали протеста - все было так естественно и хорошо). Мы расстались в городе. Она не пришла на первое свидание и я в течении месяца проводил все свое свободное и несвободное время в установленном для него месте. И дождался. Мы целовались в сквере за гостиницей, на скамейке, занавешенной ветвями плакучей ивы. Я чувствовал, что это прелюдия к чему-то незнакомому. Последняя встреча произошла у нее дома (типично низкая шанхайская глинобитная постройка), утром. Она лежала в кровати в ночной рубашке, едва прикрытая периной, и с улыбкой смотрела. Я не знал, что надо сорвать с себя одежды и спрятаться под периной и, привыкнув к запаху белья и согретого тела, целовать губы, щеки, бедра, маленькие ступни, потом пробраться ищущей рукой к лону, раздвинуть теплые, гладкие бедра, ощутить ладонью влажные губы... Нет, я говорил какие-то слова, беспокойная мысль о том, что все должно было случиться по-другому, путала их, и, поняв, что плыву не в том русле, я ушел.
Я часто думаю, что, может быть, меня судьба уводила от множества жизненных тропинок, заставляла топтаться на месте, делать вольты, ходить кругами. И она же постоянно увеличивала диаметр этих кругов... И сейчас, прожив большую часть жизни, я понял, что именно таким образом я прошел (или пересек) почти все тропы, имеющиеся в жизни.
12.03.65.
Библиотекарша сказала, что в прошлом году я взял на руки 391 книгу.
27.05.69.
Кончил среднюю школу. По сумме отметок был первым, но лучшей учеником признали дочь математички Дубковой. Как-то походя, я попенял учительнице за это, на что получил ответ: - Трудно тебе будет в жизни, Белов…
19.07.64. Джанхот. Сегодня выиграл соревнования по разведению костра. Вручая первый приз - Тома Сойера и Гекльберри Финна - начальник лагеря старался не смотреть мне в глаза. Сунул книгу и ушел, буркнув: "Вечно ты все испортишь". Дело в том, что выигрывал тот, у кого первой перегорала веревочка, натянутая меж двух палок на высоте около метра. Я еще подошел к пионервожатому и спросил: "Что, если веревочка перегорит, то я выиграл?" Он ответил: "Да. Если твоя веревочка перегорит первой, то ты выиграл". Ну, я, ничтоже сумняшеся, и наложил столько хвороста, что веревочка оказалась среди него, да еще в комке сухой хвои. После того, как финишная ленточка перегорела, костер пылал еще несколько секунд.
Как только ставилось темно, наше небо завоевывали летучие мыши, их было очень много. Еще у бабушки была аптечка, в которой была склянка со скорпионом, замаринованным в растительном масле; считалось, что это масло лечит от скопионньих укусов. Еще я своими глазами видел сколопендру размером под метр. Много было странностей у нас под боком. Петух, например, клюнул в писюлек, когда я мочился в курятник. А вот змей не было. Люди их сразу убивают. Год назад дед изрубил последнюю лопатой. Желтая была.
Всегда все славно у тех, кто не знает, что такое счастье. Всегда все плохо у тех, кто знает, что такое счастье...
Грустный праздник. Когда капитализм сожрал Россию, геологи, став ненужными, двинулись в экологию, потом МинГео переименовали в Министерство природных ресурсов и экологии Российской Федерации, думаю для того, чтобы удобнее было присваивать месторождения, принадлежащие народу. Поэтому и стали высшими руководителями такие персонажи как Горринг Руслан Израилович...
Если бы это случилось бы на улице, то все саудиты валялись бы с разбитыми носами Но это происходит не на улице, это в Миру происходит. И потому они могут безнаказанно стрелять самолетами в американские небоскребы, убивать топорами политических соперников и опускать нефть, США и РФ извращенным способом. Доколе?
Можно человека назвать гомосексуалистом и даже педофилом, и ничего вам за это от Твиттера и FB не будет. Но стоит назвать хохла хохлом, вас сразу же изнасилуют. Что это? Это наглое политическое давление!
Я проиграл Твиттеру, и он отнял у меня 1500 друзей.
Реклама с предпринимателем, который ломает стул, со всех сил бросив его стену, вызывает у меня сложные чувства. Кто дурак? Я?!
Похоже, хуситам будет оказана бездонная военная помощь со стороны США и РФ. Понятно, не зря же их Зевс придумал...
Спросил цветок у камня, что лучше - быть или существовать, молчать или беседовать? Камень бы не ответил, да жалко ему стало дикой розовой гвоздички, жить которой оставалось до следующего ливня.
- Молчать лучше, - сказал камень, по макушку сидевший в прибрежном песке и гравии. - Вот я молчу, спрятался, ни на кого не обращаю внимания, и живу уже десять тысяч лет. А когда река вырывает меня из песка, и вниз несет, я только лучше, круглее становлюсь. И ближе к своей мечте.
- Но ты ведь стучишь, когда летишь по каменистому дну?
- Это не я стучу, это дно. Они с рекой заодно. Говорят много, ни дня, ни ночи покоя от них нет. Река эта вообще сумасшедшая! Днем говорит, ночью говорит. А сколько у нее друзей! Снег в горах, ледники в ущельях! А дождей сколько! Вот и нервная она от них - то из берегов от радости выскочит, то сохнет от тоски, что все они ее забыли.
- А о чем ты мечтаешь? - спросила, подумав, розовая гвоздичка. - Ты говорил, что каждый паводок приближает тебя к исполнению твоей мечты.
- Скоро, через тысячу лет, я окажусь на тихом морском дне... - вожделенно прошептал камень. - Одно одеяло за другим - тинные, песчаные, - покроют меня многометровым слоем... И никто никогда больше не услышит меня, и я никогда больше не услышу своего стука о жесткое речное дно...
- По-моему, ты не прав. Вот посмотри на речку, она говорит, она выражается, и все видят - она живая, она что-то хочет изменить в мире. Так сильно хочет, что иногда со своей охоты такое натворит, что мало никому не кажется.
- Да уж, - вспомнил камень последний паводок, смывший не одну прибрежную лужайку. А как его несло! Он чуть не треснул от злости!
- И еще посмотри на меня, - продолжала розовая гвоздичка.- Я такая простенькая, но все мое существо говорит лишь о том, что я мечтаю, чтобы меня заметили. И эта мечта делает меня красивой. Ты не знаешь, какое счастье, когда ты не одна, когда тебя видят и разговаривают с тобой глазами и прикосновениями. И даже словами. Вот вчера моя сестра унеслась на небо, в гвоздичный рай...
- Как это унеслась?
- Да просто. К нам подошел Юноша-принц, мы издали еще услышали, что он сам с собой разговаривает. Когда он приблизился, мы поняли, что юноша - поэт, и вслух читает свои прекрасные стихи говорливой реке, красноречивому небу и задумавшимся облакам. Мы заслушались, а он заметил нас, присел на колени, обхватил ладонями и стал с нами разговаривать! Господи, как он говорил! Мы с сестрой вмиг растаяли, поняв, что дождались того, о чем столько мечтали. У нее - она всегда была впечатлительной - подкосились ноги, она упала без чувств. А поэт был самым настоящим поэтом - он сочинял обо всем, пытаясь всё вокруг сделать хоть на черточку лучше, сделать мир чуточку добрее, чуточку привлекательнее.
- О, милая дева! - вскричал он восторженно. - Вы так прекрасны, так милы, так искренни! Я мечтал о вас целую вечность! И вот, я на коленях перед вами, и на коленях прошу вас стать моей!
- Но я гвоздика, полевая гвоздика, - прошептала сестра, очувствовавшись. - И скоро, очень скоро покину вас...
- Да, вы покинете меня, я знаю, но останется ваше имя, останется ваш образ, я воспою их, и они останутся в вечности такими же чистыми и нежными, как вы сейчас.
- Я – ваша... - прошептала сестра, и они ушли...
- Все это хорошо, - прокряхтел камень, - но на твою долю принца не достанется - это уж точно.
- Пусть. Мне достаточно, что принцы есть на свете. Мне достаточно, что счастье есть, и они - принцы и счастье - кому-то достаются, и мир от этого теплеет. И еще - ты забыл, что поэта и его любовь видели мои семечки, и эта любовь прорастет в их душах, потом прорастет в душах их детей, и, когда кто-то встретит все-таки принца, мы все на гвоздичных своих небесах, радостно захлопаем в ладоши.
Розовая резная гвоздичка весело рассмеялась, и камень подозрительно спросил:
- Что это с тобой?
- Да я воочию увидела себя на гвоздично-райских небесах, а внизу - свою правнучку, перед которой на коленях сидел и читал любовные стихи принц-поэт, прекрасный, как доброе утро.
Они - розовая гвоздичка с камнем - так заговорились, что не увидели, как к ним подошла женщина с маленькой девочкой в голубом, под цвет реки, платье.
- Мама, мама, - закричал девочка. - Смотри, какая красивая гвоздичка! Можно я подарю ее тебе, самой любимой?
Мама заулыбалась, счастливая, кивнула, и дочь протянула ей гвоздичку. Понюхав ее, женщина хитро улыбнулась.
- Ты что так странно улыбаешься? - посмотрела снизу вверх девочка.
- Я тебе ее верну лет через пять, - ответила мама. - И напомню тебе слова, с которыми ты ее мне преподнесла...
- Какие слова?
- "Можно я подарю ее тебе, самой любимой?" Ты знаешь, я почему-то уверена, что через пять лет самым любимым у тебя станет какой-нибудь распрекрасный принц.
Девочка покраснела и, взяв маму за руку, увела гулять.
Камень остался один. Сначала он облегченно сказал: "Уф!", потом ему стало скучно по темечко сидеть в сыром песке.
- Ты чего разлегся тут,