[300x207]
От первого брака остались свечи, перевитые серебристыми ленточками и фата.
...(Не смотря на внутреннее эмоциональное сопротивление - буду писать. Никак не возьмусь продолжать. Скребком по душе...).
У нас дома в гостинной (как мы с мамой назывли "Большая комната") в Красном углу находились иконы: Николая Угодника и Божией Матери, под которой во время праздников горела лампада из толстого синего стекла. Мама ежегодно доливала в неё лампадного масла, состав - до сих пор не знаю.
В этом же углу был приколочен "репродуктор" - для тех, кто не знает - это металлическое кольцо с рупором из плотной бумаги с уклоном во внутрь, а в середине электромагнитная катушка с болтом для регулировки громкости. В простонаречьи "Болтушка". Болтушка включалась в радиосеть и целыми днями озвучивала жизнь "вождей" и классическую музыку с качеством первобытного телефона на нитке.
Эта болтушка и выкрикнула: к городу приближаются немцы - бегите, кто куда может... Наша власть опять, по привычке "кинула" простых граждан. Бежать куда не сказала. Побежали со своим скарбом на встречу врагу.
Одно из первых воспоминаний мамы о войне.
С началом в. вышло постановление правительства о запрете в пользовании и изымании у всех принимающих устройств, т. е премников. Все лихорадочно стали избавляться. Мамина знакомая жалея ценный приемник того времени попросила маму спрятать, ну хотя бы в подвале... Сказано - сделано.
Но, поразмыслив, мама разломала приемник топором и бросила останки через забор, но... Там жила "депутатка" (уж не помню чего и от кого). Эта депутатка, чванилась, как обычно и в наше время, своим положением и предположила , что ее хотели уничтожить "адской машиной" - так тогда называлось оружие террористов.
Прибежали в какую-то деревеньку (кажется Чудово - не помню). Попали толи под артобстрел, толи под бомбежку. Побежали от страха назад. Деваться, ведь, некуда...
Дом был занят немцами. Как мама рассказывала, они наших не обижали. Маму называли "матка" и старались при возможности помочь по хозяйству.
В советское время мы были обязаны указывть в графе разных анкет
"был ли в окупации" - нет или да. Моя мама была. Но, я об этом стеснялся.
Калинин был под оккупацией почти два месяца. Удержать его не хватило сил. Наши части обороняли Калинин только два дня -- 13 и 14 октября 1941 года. На город обрушились боевые группы 41-го танкового корпуса вермахта. По Старицкому шоссе в Калинин с юго-запада ворвалась 1-я танковая дивизия немцев, подавляя отчаянное сопротивление немногочисленного советского гарнизона. 1-й танковый полк прорвался в самый центр города, на территорию некогда стоявшего тут кремля, а затем к Волжскому (Старому) мосту. Этот немецкий полк был усилен огнеметными танками и 73-м артполком.
В город вошла немецкая 900-я моторизованная (учебная танковая) бригада, за ней с юга последовали машины 36-й моторизованной пехотной дивизии. Гитлеровцы заняли почти весь город, за исключением северо-восточной окраины. Следом боевые порядки развернули части 9-й армии вермахта.
Как рассказывала мама, через два месяца немцы, помохав рукам запрыгнули на грузовки, весело закричали Nach Moskau, Nach ... Чем дело кончилось - известно из истории...
После ухода оккупантов началась другая история - борьба мамы за выживание. Видимо, на постое в нашем доме оказался офицер химической защиты войск - будущий мой отец Манохин Николай Андреевич. Жил он в Ленинграде, а в Калинин его занесло военное лихолетье, да планы командования. В домашней кладовке после него осталась груда потрепанных книг по химическим отравляющим веществам (ОВ) да, в кроватке я -родившийся 3 марта 1945 года. Роды были тяжелыми, ведь маме было уже почти 45 (родилась она 9 мая). Кормились чем могли (в основном домашней птицей).
Робкие попытки мамы определить меня в ясли или в детский садик не увенчались успехом - я настолько отчаянно протествовал, что она сдалась, и взялась за мое воспитание сама...
До Войны мамина жизнь складывалась относительно благополучно.
Во второй половине 20-х она вышла замуж за бухгалтера ремесленного училища, в котором обучали профессиям ткацкого производства. Мама иногда мне о нем рассказывала. Вспоминала о нем с нежностью и говорила, что у него были "золотые" руки.
После смерти деда мама с мужем построили добротный бревенчатый дом почти в центре Твери. Она рассказывала, что Паша (так звали мужа),обладавший строительными, плотницкими и столярными навыками почти весь дом(кроме стропил и крыши)сделал сам.
Дом, действительно был хорош. Просторный коридор разделял его две половины - в одной находились 4 комнаты: столовая, гостиная и две спальни, в другой две достаточно просторные комнаты. Один вход в дом был "парадным" и проходил через закрытую террасу, в ней были столы с кухонной и столовой утварью и керосинкой. Терраса служила кухней. Другой вход (основной) - через двор.
Тепло в доме обеспечивалось двумя печками, служившими также для приготовления пищи и уюта (вместо каминов). Топили печи дровами, преимущественно берёзовыми. Главное искусство топки печей состояло в их розжиге и своевременном закрытии вьюшек, которые перекрывали печные трубы. Рано закроешь - можно "угореть", поздно - тепло уйдёт. Имелась еще просторная кладовая, в ней я впоследствии спал начиная с весны. Она была неутепленной, без окон, со щелями меж брёвен, В ней сладко спалось и сквозь сон слышались далёкие гудки паровозов, зовущие в неведомые дали.
Думаю, тогда это была достаточно типичная планировка городского дома для людей средней категории доходов. Забавно, что офис компании в которой я в последствии работал, также имеет отдельно "парадный" вход для чиновников высшей категории и иностранцев и "черный" для сотрудников.
Дом окружал спланированный на несколько зон участок. Самая большая зона - сад, в котором росли вишневые деревья, кусты крыжовника, и два грушевых дерева. В кругу вишен находилась беседка. Вторая зона - огород. Во дворе имелись разные хозяйственные постройки и туалет.
Перед домом был палисадник, у которого рос тополь огромной кроной.
Заботы по дому были такими: заготовка дров на зиму, каждодневные походы за водой на колонку, топка печек и конечно уборка.
Как уже понятно, детей у мамы не было, это ее очень огорчало. Она часто просила мужа взять ребят из приюта, но он был непреклонен - "своих детей нет, а чужие это не дети".
Маминого мужа я помню только по его своеобразным дневникам, письмам маме с фронта и солдатским фотографиям (все это не сохранилось). Дневники представляли собой несколько толстых канцелярских книг, заполненных мелким каллиграфическим почерком. Павел ежедневно(!) аккуратно с точностью до минут записывал все события дня, в том числе и прошедшие рутинные домашние дела.
Незадолго до начала Войны маму наградили путевкой в Сочи. Как сейчас помню ее на фотографиях с милой застенчивой улыбкой среди сочинских пальм. Она присылала их родным. Видимо, это были мгновения счастья в 1940 г. Маме было 39 лет.
Через год началась война.
Павел сразу же ушел на фронт, в первые дни Войны был тяжело ранен в сражениях под Житомиром и умер в госпитале. Он наверное знал, что умрёт, но маме писал обнадёживающие письма.
О маме мне горько писать. Она была на редкость доброй и скромной женщиной. На её долю выпала трагичная судьба. Окончила четыре класса начальной школы, но писала и говорила грамотно. В гимназию не пошла, считалось, что незачем - надо было работать. До Революции трудилась в артели отца, затем (до Войны 1941 года) надомницей в одном из швейных предприятий Твери.