веснец нам, друзья.
своё прощёное воскресенье.
ветер в голове и всё хорошо.

1. уже даже не утомительно, просто смешно.
2. очевидно, у меня обнаружился предел того, что можно извинить, к чему отнестись снисходительно и что забыть. впрочем, может быть, это просто снова комплексы обиженного ребёнка в стороне и желание учить всех жизни, может быть, я где-то слишком нахальный и едкий. но, так или иначе, отношение к отдельным переживает перелом.
3. а вообще-то очень хорошо весна началась. и каникулы хорошие, странные и свободные.
дышим глубоко.

детская поликлиника, жасминовый чай, хлопья зачем-то снега, меланхоличное безделье и нехочунехочунехочу.
если я не напрягусь и не сделаю за эти каникулы два полезных вывода, то они прошли зря.
ещё мне не нравится слово "испещрённый".
ещё мне не нравится это прекрасное ощущение, такое же, как когда решение задачи очевидно, но не хватает одной теоремы, которой просто нет, пусть по рисунку тысячу раз всё видно,
или ещё когда надо сделать последний стежок, но нитка заканчивается и не дотягивается,
или ещё когда собираешь кубик-рубик, и вся сторона получилась одного цвета, кроме одной клетки.

вероятно, нужно небольшое чудо,
такое, как щелчок двумя пальцами,
такое простое-простое.

и выворачиваясь гордой изнанкой своей
я дышу ровно в такт шагам по кафелю,
отдающему сдачей эхо звенящих ключей
в кармане
и мерный блеск распластавшихся по нему капель.

круг за кругом. ямы. крутые обочины.
время суть растаявший оконный узор,
ещё вчера нечеловечески гранёный, резкий и отточенный,
уже сегодня мутный и расплывшийся. в упор

из скважины сквозняк, прицелясь в спину, порыв несмелый.
когда исчезают звёзды, становится виднее пыль.
когда задерживаешь дыхание, куда ощутимей тело.
когда давно не было шторма, едва ли спокоен штиль.

пунктир шаркающий. добродетель моя передачкой
в камеры в сумке сетчатой людоедам и устаревшим гениям.
из всего скопа способов обескуражить датчики
этой ночи я выбрала всего-то навсего тихое пение.

и, нагеройствовавшись вдоволь фальшью рванозаплаточной,
спиной сползают гаммы по стене, сердца по пятам,
под ритм ключей и капель в тишине почти палаточной,
звенящей тонко клавесином марта.

близким людям приходится объяснять, что самое большое проявление привязанности сейчас - это встречаться пореже.
и меня раздражают телефонные звонки.
наверняка какая-нибудь там очередная -фобия.

зачем на станции метро "пролетарская" все буквы, кроме "о" и "с" такие узкие?

я себе натренировал механическую искренность. самое настоящее пианино.
и вообще-то весна, и, в общем-то, небо большое такое и заплаточное, и всё хорошо,
но есть поступки и намерения, и достаточно большая доля картофельной кожуры самовнушения.
я не люблю бездельные звёздные вечера за их меланхолию, очевидности и мыльные пузыри.

все страшно мной горды, а я снова хочу в австрийские электрички с пасмурным пейзажем из купе, просыпаться от звука упавшей из рук книги или всё так же не находящего сеть телефона, который ещё неделю, спасибо бездарному роумингу, будет работать только в качестве часов.