Когда Лост переведет вторую серию Грани? Я, конечно, посмотрел её в английском варианте с русскими сабами еще в день американского релиза, но все-таки хочется и нормальной версии.
Качаю Шерлока. Поддался моде, блин:)
Бастовали сегодня. Вроде неплохо, впадлу писать о результатах, но они положительны.
Говорят, моя рожа на какой-то канал в новости попала. Это зря.
Дождь, дождь, грусть, осень. Сегодня видел кусочек голубого неба. Вместо радости, он вызвал во мне еще большее раздражение - серое небо так СЕРОЕ, прочь голубое небо!
"Мы похоронены на Невском проспекте" и "Воздушные замки". Еще "Флеккефьорд" - вот весь мой плейлист.
Пока держусь. Пачка сигарет цела.
На завтра в ЛОМ написать бы чего.
Холодно. Но обещают потепление.
Смотрел "Детям до 16". Не люблю мелодрамы с хеппи-эндом.
Пора собирать народ на встречи с кандидатом. Ввязалась наша контора в выборы, знач надо работать.
Ёшкин ты свет... Только проснулся. Сейчас чай попью и на марш протеста уже идти пора.
А новый альбом Пулатовой ниче так.
Что за понт на меня обижаться и накручивать? Ну мудак я, мудак, вся семья МАНовская такая! Я между прочим еще ничего не озвучивал такого, за что на меня можно было бы обижаться.
Собрание по работе проходило в кафешке - так смешно было смотреть - толпа в 18 человек заказала три чая и четыре пива. Впервые в жизни дал чаевые - ну не было у них с 10 грн сдачи. Хотя тоже мне чаевые - три рубля.
С работой как всегда - с виду такая запара, а на деле три часа в день займет и полтинник максимум ежедневного дохода. С такой бы оплатой да 8 часов в день, я бы горя не знал в ближайшие 2 месяца.
Мысли невесть где, но только не в Симфере.
Надо готовиться к игре. Или забить на нее?
Нервно. Но купленная вчера пачка сигарет еще не распечатана.
Уехал до вечера в деревню.
Акк на орехоколе умер окончательно.
Приеду - отвечу на письмо...
Блииииать, +9 - тоже холодно!!
Блииииааааать......
На улице +5
Зимааа
С этой гребаной работой провтыкал и слэм, и литклуб.
Сижу дома и пью чай без сахара - потому что нет сахара.
Новый альбом Флер (Внутренний космос) как-то пока не впечатляет.
Где-где-где моё письмо из Питера?
За окном совсем осень.
Настроение сейчас - задумчивое
...и все-таки я переживаю. Глупо, да; понятное дело, что никто ниоткуда сваливаться не будет, что не маленькие мы дети, но все же. Это слегка выбивает из колеи. Просто симптомы душевные заставляют задуматься.
Для тебя, видимо, Питер все решит. Для меня - а что для меня все решит? Или все уже решено, или середина октября. Пока не знаю. Пока же переживаю и чувствую себя нехорошо при дефиците информации "из-за границы". В целом не пойму колебаний своего настроения. Какой я, блин, сложный, я аж в шоке. Вот раньше все просто было. Прямолинейно. А теперь все подвешено в воздухе, все неясно, страшно все это обдумывать и осознавать полностью и окончательно. Но надо.
Чувствую, мысль окончательно оформится где-то на подъездах к Курскому вокзалу. А то и позже. А слова...
Разберемся. Главное - что есть уверенность в том, что все будет сделано правильно.
А за окном - дождь.
Ну и погода. Лень в магазин за хлебом вылезти. Зато, наверное, как в Москве. Осень догоняет.
Сегодня полночи не мог заснуть, разговоры о жизни с Ромой, потом фильм, потом больной зуб. А днем - скука такая, что хоть в игры играй. Но не играл, решил убраться в доме.
Смотрел фотки со старых игр. Пообщался с Лютиэн, понял, что надоели всякие техногенки и хочется старой доброй РИ по какому-нибудь Толкину. Жаль, на "Верных врагах", да и вообще в этом сезоне с ней и Максом не пересечемся. Я соскучился по сумским ролевикам.
Сейчас снова скучно.
Нюхательный табак закончился.
Давно мне уже фильмы не сносили ТАК крышу. Давно уже не снимали ТАКИХ фильмов. Не жалею, что не пошел в ЛОМ.
А еще вы меня сегодня почти выбесили, дорогие. Все, скопом. Прекрасное стечение обстоятельств. Сегодняшние истерики, интернет, точнее, его неработоспособность, минобраз со своим узакониванием взяток, ночное чтение новостей в контакте. И вроде же ведь пох как бы, да, какое мое дело до этого всего дела, но как-то оно все сегодня через край. Осень пытается стать заурядно-заунывно-заёбывающей. Ан нет. МОЮ ЭТУ ОСЕНЬ НЕ ОТДАМ.
Хочется есть, варю яйца в электрочайнике, потому что на первом этаже уже все спят. Пью отвратительно невкусный какао и пытаюсь вспомнить те две строчки, которыми я продолжал сегодня "дрофы - строфы"
Уррра, наконец-то. Грань, 3 сезон, 1 серия. Не дождался я лостовской озвучки, посмотрел в одноголосом переводе. Фиг с ними, с голосами, соскучился я за лето по этому бреду антинаучному... Хачу вторууууюююююуууууу сееерррриииююююююууууу
Горечь «Таврии» в голых генах…
На сайте литературной премии "Нос" ("Новая словесность") опубликован лонг-лист 2010 года, состоящий из 19 пунктов. Среди финалистов - Владимир Сорокин (повесть "Метель"), Виктор Пелевин (роман 'T''), Александр Иличевский ("Перс"), Павел Пепперштейн (сборник рассказов "Весна"), Максим Осипов (книга "Грех жаловаться"), Герман Садулаев ("Шалинский рейд") и другие авторы.
В финал попали и книги в жанре нон-фикшн. Так, в длинном списке можно видеть исследование Павла Нерлера "Слово и 'Дело' Осипа Мандельштама". Книга доносов, допросов и обвинительных заключений", книгу коллекционера клоунов Софии Вишневской "Антре. История одной коллекции", документальные очерки Алексея Иванова "Хребет России" и мемуарную "Энциклопедия юности" Михаила Эпштейна и Сергея Юрьенена.
В жюри премии вошли поэт Елена Фанайлова, филолог Марк Липовецкий, литератор Кирилл Кобрин и журналист Владимир Толстов. Председатель - социолог Алексей Левинсон. Шорт-лист будет представлен 4 ноября, а победителя назовут в январе 2011 года в рамках открытого обсуждения на ток-шоу. Всем финалистам, добравшимся до шорт-листа, полагается по 40 тысяч рублей, победителю - 700 тысяч, а лауреату приза зрительских симпатий - 200 тысяч рублей.
В январе 2010 года "Нос" вручали в первый раз, лауреатом стала писательница Лена Элтанг из Вильнюса.
Завтра:
- квартирник Эльфа в ЛОМе;
- творческий вечер Ефетова в медуне;
- футбол Рубин - Барселона.
Не забыть.
Плюс почитать тут
Эскалатор полз медленно, гудел, как трактор, натужно поскрипывал, постукивал и потряхивал. Так, что если закрыть глаза, могло почудиться, будто едешь на электричке в моторном вагоне. Только, в отличие от электрички, уносил не вдаль, а вниз. Люди стояли плотно друг к другу, каждый на своей ступеньке. Кто-то читал, кто-то бормотал себе под нос, кто-то жевал яблоко, конфету, бутерброд или просто кусок хлеба, кто-то дремал стоя, опустив веки и удерживаясь рукой за поручень или привалившись плечом к плечу соседа. В слабом, рассеянном свете матовых ламп их лица казались помятыми и серыми, точно линялое белье. По кафельным стенам ползали желтые и голубые блики.
Пит нервно курил. Он знал, что курить при таком скоплении народа, да еще на эскалаторе метро, как минимум, невежливо, но ничего не мог с собой поделать. Страх, зародившись где-то в области желудка, расползался по телу чернильной кляксой, колкими мурашками разбегался по рукам и ногам, и всякие мысли лезли в голову, путаные, противные. Про работу, которую он вот-вот потеряет, потому что начальник не доволен последним проектом. Про отношения с Пией, которая льнет к нему и притворяется влюбленной, а сама только и делает, что болтает в интернет-чатах с незнакомыми мужчинами. Нет, не притворяется. Нельзя так думать, нехорошо.
Про эскалатор… что же это за эскалатор, такой длинный? Бесконечный, как будто. Лучше бы они поехали на автобусе.
Пиа рылась в сумочке, искала косметичку. Хотела накрасить губы или подвести глаза. Что угодно сделать, лишь бы не выглядеть такой же убого бесцветной, как пассажиры вокруг. От нетерпения даже вспотела.
— Пит, какое глубокое метро. И так душно, дышать нечем. Мне плохо, — она извлекла из сумочки пачку «темпо» и промокнула бумажной салфеткой потекшую тушь. — Я чувствую себя Алисой, падающей в кроличью нору.
— При чем тут кроличья нора?!
— Мне кажется, что мы сейчас пролетим… э… проедем Землю насквозь и вынырнем с другой стороны. В Америке, наверное.
— Глупости какие, — улыбнулся Пит. — Алиса ты моя… Правда, душно. Но это нормально, в метро, под землей всегда не хватает кислорода. Что-то ты бледная… вздохни глубже. Голова кружится?
— Немного… Да нет. Ничего страшного.
Что-то не то с этим эскалатором.
«Ставить чемоданы на поручень запрещается» — вспыхнула прямо над их головами ярко-красная надпись на световом табло. Это было так нелепо, что Пит и Пиа чуть не прыснули со смеху. Какие еще чемоданы?
— Знаешь, — сказала Пиа, — на одном израильском пляже висит табличка «Вход на пляж с медведями запрещен».
— А они все равно приходят и приходят, и медведей приводят… — усмехнулся Пит. — А один английский студент подал в суд на ректоров своего университета, потому что в каком-то старом законе сказано, что в университете обязаны каждое воскресенье выдавать студентам по кружке пива. А те подали в суд на него, потому что в другом старом законе написано, что студенты обязаны иметь при себе оружие…
Пиа рассмеялась.
«Смеяться запрещается», — строго предупредила следующая табличка. Пит виновато развел руками:
— Мы мешаем людям.
— Кому мы мешаем?
— Ну, всем… Ты же видишь, что никто больше не смеется.
Пиа тревожно огляделась по сторонам. Все лица были серьезны, все взгляды то и дело поднимались к проплывающим навстречу световым табло. Покорные, равнодушные взгляды.
«Читать запрещается», — вынырнула из горячего полумрака третья — едко-желтая — надпись, и любители чтения поспешно сложили газеты, запихнули в сумки книжки, захлопнули крышки ноутов.
Да когда же закончится этот проклятый эскалатор?!
«Курить запрещается».
Пит вполголоса выругался и смял в пальцах сигарету.
— Черт, вот ведь… как всегда.
— В метро не разрешают курить.
— Метро… А ты точно знаешь, что это метро? Мы с тобой на какой станции вошли, ты запомнила? Я — нет, все, как в тумане, расплывалось. И здание такое странное, прямо на набережной… Нет на набережной никакого метро… Да я шучу, шучу, все в порядке. Через полчаса будем дома.
— Пит, мне страшно, — прошептала Пиа, вцепившись в его руку. — Я хочу уйти отсюда, — она смотрела на Пита глазами маленькой перепуганной девочки. — Когда мы, наконец, спустимся вниз? Там, внизу, ходят поезда, правда?
— Правда, малышка, успокойся.
Он крепко обнял девушку, прижал к себе, ощущая сквозь влажный батист кофточки тепло ее тела. Не тепло, жар.
«Обниматься запрещается».
Пит и Пиа в ужасе отшатнулись друг от друга.
— А ты уверен, — спросила она жалобно, — что мы должны слушаться этих вывесок? Что случится, если мы не послушаемся, а? Хотя бы сейчас? Хотя бы один раз? Просто не послушаемся — и все?
Пит покачал головой:
— Нет, малышка. Не годится. Вывески для того и пишут, чтобы их читали и повиновались. Все, что написано — закон, а законы нужно исполнять.
— Но, Пит…
«Разговаривать запрещается», — рявкнула на них очередная вывеска, хищно, по-волчьи, сверкнув крупными зелеными буквами. Пит и Пиа онемели. Губы словно налились расплавленным свинцом и плотно сомкнулись, язык прикипел к гортани. Вокруг все стихло, как будто ветер улегся, ни