Говард Лавкрафт
СКЛЕП
Повелику события, о коих будет здесь рассказано, привели меня в
лечебницу для душевнобольных, я сознаю, что это обстоятельство
ставит под сомнение достоверность моей повести. К сожалению,
невозможно отрицать, что значительная часть рода человеческого
весьма ограничена в своих способностях относительно ясновидения и
предчувствий. Таковым тяжело понять немногочисленных индивидуумов,
обладающих психологической утонченностью, чье восприятие некоторых
ощутимых феноменов окружающего мира простирается за пределы
общепринятых представлений. Людям с более широким кругозором ведомо,
что четкой границы между реальным, действительным и ирреальным
воображаемым не существует, что каждый из нас, благодаря тонким
физиологическим и психологическим различиям, воспринимает все
явления по-своему. Именно из-за них столь непохожи все наши чувства.
И однако, прозаический материализм большинства метит клеймом безумия
иррациональные явления, не вмещающиеся в прокрустово ложе обыденной
рассудочной логики.
Мое имя - Джервас Дадли. С раннего детства я был отрешенным, далеким от жизни, мечтателем и оригиналом. Материальное положение моей семьи освобождало меня от забот о хлебе насущном. Весьма импульсивный
склад моего характера отвращал меня и от научных занятий, и от
развлечений в кругу друзей или близких. Я предпочитал оставаться в
царстве грез и видений, вдали от событий реального мира.
Юность свою я провел за чтением старинных и малоизвестных книг и
рукописей, в прогулках по полям и лесам в окрестностях наших
наследственных владений. Не думаю, что вычитывал в книгах и видел в
лесах и полях то же самое, что и все прочие. Но не стоит особо
останавливаться на этом, ибо рассуждения на эту тему лишь дадут пищу
безжалостному злословию насчет моего рассудка, какое я и ранее
различал в осторожном перешептывании за моей спиной. С меня вполне
достаточно просто поведать о событиях, не углубляясь в механизм
причинно-следственных связей.
Как было упомянуто выше, я обитал в королевстве грез и фантазий,
отвратившись от реалий материального мира, но я не утверждал, что
пребывал там один. В природе не существует абсолютного одиночества.
Особенно оно не свойственно человеку - ведь из-за недостатка или
отсутствия дружеского общения с окружающими его неодолимо влечет к
общению с миром иным - тем, что уже не существует вживе, или никогда
не был жив.
Неподалеку от моего дома лежит уединенная лощина, в полумраке
которой я проводил почти все свое время, предаваясь чтению,
размышлениям и грезам. На этих мшистых склонах я сделал первые
младенческие шаги, в сени этих сучковатых, диковинно искривленных
дубов родились мои детские фантазии. Близко ли узнал я лесных нимф?
Часто ли следил за их самозабвенными фантастическими плясками при
слабых проблесках ущербного месяца?.. Однако сейчас речь не о том. Я
расскажу вам лишь об одиноком склепе, таившемся в сумраке леса, о
заброшенном склепе семейства Хайд, старинного и благородного рода,
последний прямой потомок которого упокоился во тьме гробницы за
несколько десятилетий до того, как я пришел в мир.
Фамильный склеп, о коем я повествую, был выстроен из гранита, с
течением лет от частых дождей и туманов поменявшего своей цвет.
Увидеть склеп, глубоко вросший в склон холма, можно было только
оказавшись у самого входа. Дверь, представляющая собой тяжелую,
лишенную украшений гранитную плиту. Она дергалась на проржавевших
дверных петлях и была до странности неплотно прикрыта железными
цепями и висячими замками, сработанными в отталкивающем стиле
полувековой давности. Родовое же гнездо, некогда венчавшее вершину
холма, не так давно стало жертвой пожара, приключившегося вследствие
удара молнии. О той достопамятной грозе, разразившейся среди ночи,
местные старожилы порой говорили тревожным шепотом, намекая на "кару
господню". Сами эти слова, и тон, каким они произносились, усиливали
во мне и без того сильное влечение к руинам, могилам и гробницам,
таящимся в сени густых лесов. В пламени того пожара погиб лишь один
человек.
Последний из рода Хайд по смерти был погребен в этом тихом тенистом месте. Бренные останки его перевезли сюда из тех далеких краев, где, после того как сгорел особняк, нашло пристанище это семейство. Не
осталось никого, кто положил бы цветы у гранитного портала, и мало
кто осмелился бы без страха вступить в гнетущий полумрак, окружающий
склеп. Полумрак, где, казалось, бродили привидения.
Никогда не забыть мне дня, когда я впервые натолкнулся на эту
потаенную обитель, приютившую смерть. Это случилось в середине лета,
когда алхимия природы превращает ландшафт в почти однородную зеленую
массу, когда шелест окружающей листвы, влажной после дождя, и не
поддающиеся точному определению запахи почвы и растений приводят
тебя в упоение. В столь живописном месте невольно прекращается
работа мысли, время и пространство превращаются в незначащие
нереальные категории, а эхо позабытого доисторического
Читать далее...