Тихая мелодия с грустинкой,
Листьев позолота, неба просинь...
Воздух шевельнулся паутинкой –
Это осень, колдовская осень.
Я бреду по листьям осторожно,
Ты уехал, по тебе тоскую.
Знаю, быть нам вместе невозможно
В эту осень, осень колдовскую.
Главное желанье загадаю,
Старый дуб ладошкою лаская,
Отчего ж ты вечно молодая,
Словно ведьма, осень колдовская?
Мы опять потянемся друг к другу,
Птичьим клином небо рассекая…
Я прошу как лучшую подругу:
«Пощади нас, осень колдовская!»
(Татьянка)
Зовёшься, осень, золотой,
Когда кружишься листопадом,
Сменяя летнюю браваду
На умиления застой.
Когда дыхание лагун
Пьянит поэзией молчанья;
Не замечая увяданья,
Поёшь душой минорных струн.
И вдруг в полёте ярких дней
Меняешь облик в одночасье,
Ты злым становишься ненастьем,
Промозглой омерзью дождей…
(Вадим Стр@нник)
Повсюду листья желтые, вода
Прозрачно-синяя. Повсюду осень, осень!
Мы уезжаем. Боже, как всегда
Отъезд сердцам желанен и несносен!
Чуть вдалеке раздастся стук колес, --
Четыре вздрогнут детские фигуры.
Глаза Марилэ не глядят от слез,
Вздыхает Карл, как заговорщик, хмурый.
Мы к маме жмемся: "Ну зачем отъезд?
Здесь хорошо!" -- "Ах, дети, вздохи лишни".
Прощайте, луг и придорожный крест,
Дорога в Хорбен... Вы, прощайте, вишни,
Что рвали мы в саду, и сеновал,
Где мы, от всех укрывшись, их съедали...
(Какой-то крик... Кто звал? Никто не звал!)
И вы, Шварцвальда золотые дали!
Марилэ пишет мне стишок в альбом,
Глаза в слезах, а буквы кривы-кривы!
Хлопочет мама; в платье голубом
Мелькает Ася с Карлом там, у ивы.
О на крыльце последний шепот наш!
О этот плач о промелькнувшем лете!
Какой-то шум. Приехал экипаж.
-- "Скорей, скорей! Мы опоздаем, дети!"
-- "Марилэ, друг, пиши мне!" Ах, не то!
Не это я сказать хочу! Но что же?
-- "Надень берет!" -- "Не раскрывай пальто!"
-- "Садитесь, ну?" и папин голос строже.
Букет сует нам Асин кавалер,
Сует Марилэ плитку шоколада...
Последний миг... -- "Nun, kann es losgehn, Herr?"1
Погибло все. Нет, больше жить не надо!
Мы ехали. Осенний вечер блек.
Мы, как во сне, о чем-то говорили...
Прощай, наш Карл, шварцвальдский паренек!
Прощай, мой друг, шварцвальдская Марилэ!
*- "Так можно отправляться, господин?" (нем.).
(М.Цветаева)
В тихом парке, там, где листьев россыпь,
Ветер да усталые дожди,
Женщина, похожая на осень,
На скамье под деревом сидит.
Бьется взгляд в идущих по дороге,
Ищет, в чьих глазах найти приют...
Только безнадежно одиноких
По такому взгляду узнают.
А ведь я любил ее когда-то,
Только мне она сказала: "Нет!"
Листья, листья... Вытоптаны, смяты,
Словно ворох облетевших лет.
Ну, так что ж, я отомщен судьбою,
Отомщен - но этому не рад.
Вот уже иду, чтоб успокоить,
Словно перед нею виноват.
Говорю, что надо в счастье верить,
Говорю... Но слышу горький всхлип:
Сколько поцелуев я примерила,
Только мне ничьи не подошли.
Николай Колычев.
1986
Отшумела осень, отбуянила,
Разметала листья по околицам,
Нарумянила рябину алую,
Затуманила дождями ясно солнце,
Расплескала влагу, ой, наплакалась
За грехи, за чье-то одиночество,
Находилась, нагулялась всласть
И упала. Отдохнуть ей хочется.
Чтоб укрыться снегом легче перышка,
Чтобы кольца все из льда точеные,
Утолить чтоб жажду, да до донышка
Выпить вьюгу, да чтоб ночью черною
Выпрясть нитку как из неба звездного
И пустить по платью, да все кружевом.
В услужении чтобы ветры грозные,
Да метели, да мороз со стужею.
Отшумела осень, отбуянила,
На земле улеглась легкой дымкою,
А затем незаметно растаяла,
Озарив мир прощальной улыбкою.
[500x375]
Слеш об Otto Dix
«Черт, когда это все закончится?»… Очередной изматывающий концерт, очередная афтепати с толпами фанатов - не фанатов, но каких-то странно разодетых подвыпивших несовершеннолетних личностей, которые толпами бегают за их вокалистом, клянчат автографы, фотографии и безделушки на память и искренне мнят себя «теми единственными», которых заметят и с которыми непременно завяжется близкая дружба со всеми вытекающими последствиями. Петю невероятно раздражало то, что буквально каждый из здесь присутствовавших считал своим долгом добиться малейшей толики внимания предмета своего обожания и раздуть это во всех интернет-блогах и дневниках до размеров трехчасовой личной беседы по душам. «Драу! Драу! Михаэль!» И как он выдерживает этот ажиотаж вокруг своей персоны? Скромному скрипачу этого было не понять.
Петр Воронов с нетерпением ждал окончания шумной и суетливой вечеринки. «Сколько раз я зарекался…. Так нет, все равно затащили!» . Драу уже давно потонул в толпе поклонников без всякого шанса быть освобожденным вплоть до закрытия клуба, а Слип… Слип чувствовал себя как рыба в воде. Пил, ел, веселился, непринужденно знакомился и общался, шутил направо и налево, танцевал, отвечал на вопросы, охотно фотографировался. Он, пожалуй, больше всех из них троих любил шумные тусовки, плавно перетекающие в масштабные попойки.
«Может уйти потихоньку? Нет, обидятся еще. Хотя я их предупреждал, что долго тут не выдержу. Хочу спать». Это была уже вторая ночь фактически без сна. Завтра концерт в Саратове. Значит, будет и третья. А потом четвертая, пятая… И так до конца тура. Как же это все изматывает! Да, когда сидишь дома на диване в обнимку с книгой или любимым ноутбуком, то, безусловно, гастрольная жизнь манит и захватывает. Ночи под стук колес, каждый день новые места, новые города, люди, знакомства. Выступления, общение с публикой, шумные вечеринки с кучей народа и выпивки, на которых можно все. Романтика гостиничных коридоров, где всегда одинаково пахнет и всегда одинаково туманно блестят номерки на дверях в свете тусклых ламп, тихие дружеские посиделки в номерах, где и сидеть-то в общем-то негде, незнакомые звезды над головой и вечно горящие фонари под окнами. Но когда окунаешься в нее с головой…
На улице шел дождь. Петя бродил по темным коридорам клуба, куда почти не долетал грохот музыки, медленно пролистывая кадры на своем фотоаппарате, с которым он в последнее время не расставался. Фотографии… Память на всю жизнь! «Хм, даже не помню, когда я поймал ребят за просмотром мультиков! Забавно…. Надо будет им показать. Пусть тоже посмеются. А у Драу тут мордашка такая милая….»
Петя остановился у окна с невольной улыбкой. Воспоминания нахлынули на него с маленького светящегося экрана теплым потоком. Мозг цеплялся за каждую мелочь, вытягивая из памяти целые вереницы образов. Таких родных, таких дорогих и бесценных. Дождь барабанил в стекло, стекая тонкими струйками и размывая перспективу. Одинокий фонарь заливал все вокруг теплым желтовато-золотистым светом. Золотистое небо, золотистые дома напротив. Мокрый золотистый снег внизу. И золотистые капли на холодном стекле. Пете вдруг стало грустно. Нет, он никогда и ни на что не променяет эту жизнь, этих людей, которые все ему дороги и этот теплый золотистый свет фонарей незнакомого города.
Звонок мобильника прорвал пелену дождя и воспоминаний. Все такой же подозрительно-счастливый мальчишеский голос Михаэля:
- Все, мы закончили. Жди нас у входа.
Они все втроем поднялись в номер: подвыпивший Слип, чем-то до нельзя окрыленный Драу и даже немного оживший Петр.
Михаэль, едва скинув куртку и ботинки, в изнеможении плюхнулся на кровать.
-Уфф, неужели!
- Ребят, ну что вы прям как с каторги? Веселиться надо! – поучающим тоном заявил Слип, ложась рядом, обнимая Драу за плечи и чмокая его в лоб, - Правда, детка?
Михаэль недовольно фыркнул в ответ на обращение, но все же удобно пристроился рядом с Мари.
Петя, давно усвоивший, что на пьяного Слипа лучше не обращать внимания, устало присел на край кровати.
- Ну и, каков итог выступления?
- Неплохо-неплохо, - откликнулся Драу, - правда, ступили немного на «Гленофобии», да и со светом, я бы сказал….
- Ну что вы, прям я не знаю, все выступления да выступления, - Петр почувствовал руку Слипа на своей спине. – Давайте о чем-нибудь более приятном. Классно потусовались, правда? Клуб у них тут отпадный! -
«Еще б тут тебе не понравилось! Еда, выпивка, девочки, мальчики….» - Петь, ну что ты как не родной? Ложись ты!
- Ладно, хорошо. Но не