Я все стою на дороге и жду машину. И рядом его тело. Я смотрю в открытые глаза и вижу счастье и легкость. А машины нет. Пора уходить отсюда. И вот я уже бегу вдоль дороги. И никто не может остановить меня. Ни ветер, ни дождь. Я бегу, и не смотрю назад.
И я бегу так, пока не кончаются силы. Я начинаю верить, что ничего не было. Я ведь уже слишком далеко убежал. Силы кончаются. Я устал. Устал бежать. Я и так уже слишком далеко. Но я все равно помню, откуда я убежал. И я буду помнить это каждый день.
Я сижу на краю тротуара, грустно глядя на проезжающие туда-сюда машины. Мимолетное желание броситься следом под колеса прошло. Его сменило злость и грусть, отвращение и обида. И с каждой проезжающей мимо машиной мне все больше хотелось выйти на середину дороги и лечь поперек нее. Но обычное чувство страха перед смертью сдерживало и заставляло продолжать сидеть на поребрике, глядя, как уносятся прочь автомобили. Дождь намочил мне волосы, ветер растрепал их, а солнце, пробившее тучи, грело мою спину. Я встал и пошел дальше. Не знаю, куда именно. Просто дальше. Я смотрел на лужи вдоль дороги, смотрел на небо, просветлевшее и высохшее, смотрел на радугу. Я смотрел на линию горизонта, и видел, как дорога переваливает через нее, продолжая свой путь там, за гранью. И мне вдруг так захотелось туда, что это желание пересилило всю грусть и обиду, злобу и ненависть, оставив внутри маленький кусочек радости.
Я закрываю глаза…
Мы с Машей просидели всю ночь на кухне, рассказываю друг другу про себя. Даже не целовались. То ли потому, что это не входило в наши планы, или просто мы друг другу не нравились настолько сильно. Вряд ли. Скорее всего, просто хотелось поговорить. Рассказать о том, что наболело, и послушать проблемы других. Утром я лег, даже не раздеваясь. Я лег на небольшом диване, так как мою кровать заняла Маша. Через три часа сна в дверь позвонили. Это пришел наш басист. Мы ушли на кухню.
Я стою и смотрю в окно.
- Кто у тебя?
- А с чего ты взял, что у меня кто-то есть?
- Ботинки бабские в коридоре.
- А, точно. Это Маша.
- Че за Маша?
- Да ты ее не помнишь. Она была последний раз на даче.
- Как выглядит?
- Зайди, да посмотри.
- Да мне как-то неудобно.
- Она точно спит. Три часа назад только легла.
Он встал и пошел к двери в мою комнату. Приоткрыл ее на пару сантиметров. Долго вглядывался. Закрыл. Я стою и смотрю в окно.
- Да, помню. И что она тут делает?
- Спит.
Он понял, что я не хочу говорить о ней.
- Я вот что подумал. Слушай, что теперь делать с группой?
- Не знаю. А не слишком ли рано мы отошли от похорон, чтобы заниматься группой?
- А что, это что-то криминальное? Или теперь вообще ничего не делать? Миша бы этого не понял.
- И что ты предлагаешь.
- Может, ты будешь петь? У тебя вроде нормальный голос. Спой что-нибудь.
- Что?
- Ну, что-нибудь наше.
Я сходил за гитарой, вернулся и сел на табурет.
- Что петь?
- Что хочешь.
- Как-то непривычно. Я даже стесняюсь, что ли?
- Да пой ты, наконец!
Я спел одну нашу старую грустную песню.
- Ну, вроде неплохо.
- Да?
- Нет, очень даже ничего. Голос. Чем-то на Мишин похож.
- Спасибо.
Я поворачиваюсь на табуретке, чтобы поставить гитару к окну и замечаю Машу. Она стоит в дверях моей комнаты, непричесанная и неумытая, и смотрит на нас. Здоровается с моим гостем.
- Слушала, как я пою?
- Да.
- Ну и как.
- Неплохо. Но, на мой взгляд, тебе надо еще потренироваться.
- Я знаю.
Маша уходит в ванную.
- Ну что, тогда решено? В пятницу на репетицию. Учи слова.
- Да я ведь их сам пишу.
- Ах, ну да.
Мы сидим и смотрим в окно.
И снова начались репетиции. Много времени прошло, и много что пришлось делать по-новому. Тем не менее, получалось вполне неплохо. Я пою и играю. И теперь уже вижу себя не просто гитаристом. Я ощущаю себя лицом группы. Это и радует, и одновременно не дает покоя. Миша был энергичен и весел. С живыми, яркими глазами. После его смерти у меня его радости не осталось. А энергии у меня никогда и не было.
Я сижу на окне в стене нашей точки и смотрю на улицу. Кто-то мирно идет домой. Пьяный, как обычно в такое время суток. Проехала колонна уборочных машин, выгребая, одна за другой, снег на тротуар. Тишина и спокойствие. И никому никуда не надо. По льду Невы ходят пьяные подростки. Лед крепкий и выдержит их. Но они этого не понимают, и думают, что каждый шаг – это шаг к смерти.
Я сижу и смотрю за окно, и, всеми своими чувствами ощущая ночь, хочу, чтобы она продолжалась, оставляя мне это одиночество, свет фонарей и безмятежность погасших окон. И горький свист ветра. И грустная полоса асфальта. И непоколебимый покой льда. И прожигающая чернота небес. Я сижу и смотрю на это, и чувствую, как меня затягивает этой тоскливой непринужденностью.
- Хватит курить, давай еще раз последнюю проиграем.
И вся ночь рушится во мне, превращаясь в слабоосвещенную каморку с парой комбиков и барабанной установкой. И я даже теперь не знаю, что мне ближе.
Я закрываю глаза…
Утро, и широкое поле, на сколько хватает глаз простирающееся
Читать далее...