# 1.

-Я тебе сейчас шомен учи нанесу и хана тебе наступит.
-А что это еще за блядство такое – шомен учи?
-Все очень просто. Все предельно просто. Ты сейчас сильно получишь в лобешник.
Он смеется.
-М-да. Смешно. – подтверждаю я. То есть, я бы тоже смеялся, если б, в принципе, мог двигаться. Но по прошествии вторых суток тренировок по японским единоборствам создается стойкое ощущение, что я все выходные напролет занимался бурным сексом в акробатических позах, в результате чего вывихнул себе все, что находится ниже пояса. Включая ноги. И кажется, шею, хотя она находится далеко не в нижней моей части.
Ось вращения – позвоночник. Кто-нибудь, скорую!
Источник – центр тяжести … И учебник по физике!

***

Апрельский снег - очень глупая синоптическая вещь, которую каждый не поленился вставить в обывательский лексикон случайным замечанием; проклятием синоптикам; некачественным эпитетом. Людям нужны явления, а не эмоции. Всё что происходит, происходит лишь для того, чтобы кто-то выразил себя, благодаря и согласно, происходящему. Если бы в мире ничего не происходило - люди бы вымерли.(?)
- У вас будет свисток, фонарь и нет проблем!

***

Я пытаюсь считать про себя: ичи, ни, сан, ен, го … На этой самой ге, которая в простонародье просто «пять», я ощущаю себя абсолютно русифицированным, до точки сборки буквально.
Под ногами полтора килограмма окурков - дым просит: вдохни, не дай погибнуть чьей-то болтовней, чьим-то дурацким одиночеством, всё это так не важно, жить пять секунд, перевоплощаясь в озоновые дыры над нашими же головами. Нас губит то, что мы используем для удовольствия.
Во дворе - пиво за 23 рубля, сальные шуточки - детали женской анатомии, всеобъемлющая лень, вселенское свинство, разговоры за жизнь до утра: «да, эти козлы с Рублевки» и Собчак – тупая лошадь, эмо стреляют у мирных прохожих монеты на упаковку фисташек. Мне приходится сжать зубы. Року, нана, шичи, хачи, кю.
Дзю. Десять.
-Сенсей, если я сейчас сломаю шею – это не поможет Вам выполнить план?

***

-Это, скорее всего, Шишкин.
-И чего?
-Ты что, дурак? Не хочешь получить в наследство картину Шишкина?!
-А чего мне с того, что это Шишкин? На дверь я, что ли объявление повешу: Внимание! В этой комнате на стене висит настоящая картина настоящего Шишкина. Прочие работы этого великого русского художника вы можете лицезреть в Третьяковской галерее и на обертке шоколадных конфет «Мишка».

Жил-был когда-то художник. Рисовал пейзажи: картинки такие. С деревьями и кустиками. Если смотреть на проблему искусства с бездушной точки зрения - такие художества полезны только: временами - в географии (изменения ландшафта) и, по большей части, в ботанике с зоологией (сосны, род растений, семейство хвойные, 115 видов, богаты смолой; мишки - (семейство млекопитающих, отряд хищных, имеют короткий хвост, число детенышей 1-5)). Только почему-то, весьма посредственный на мой эстетический вкус, эскиз карельского озера тянет на новое мамино авто, которое, судя по всему, у нас скоро и появится. Жил-был художник. И умер. "Живем ведь только раз" - сообщает мне Маман. Какая ирония.

Я продолжаю думать о том, что многие имеют свою коммерческую ценность. Только они о ней уже никогда не узнают. Ты сегодня нарисовал бяку кусачую, а через сто лет за твою бяку будут давать стоимость неплохого особнячка на тридцать комнат с бассейнами и прислугой.

Так нестерпимо хочется переродится своим собственным владельцем.

***

-Ты никогда не пробовал сделать харакири деревянным мечом?
-Я тебе сейчас сковородкой врежу по тыкве, и на этом все торжественно закончится. Без всяких, так сказать, инородных техник.

***

- Если он мертвый, покажите мне его труп! Если живой, все равно покажите мне его труп! (с) Небо в алмазах.

21 весна.
Нежданная, нечаянная, слишком ранняя, набивающая себе цену то холодными вечерами, набрасывающимися на сутулые плечи, как стая крыс, то скидками в ближайшем тур-агенстве: купите себе удовольствие всего за 399 долларов. Сядете на поезд – чух-чух-чух – и будете депортированы за границы своей монохромной рутины. Вам выдадут белую подушку, в которую вы будете изливать свои страдания-рыдания, после использования подушку предлагается съесть. Для лучшего усвоения пройденного материала. Я прошу понять это уже чисто физически, физиологически, если хочешь: тебе тут никто не поможет, пока у тебя не будет 399 долларов. Тыдымс-тыдымс-тыдымс. Люди, стремящиеся сбежать, почему-то редко оказываются в поездах, как и, впрочем, в иных видах транспорта международного сообщения. Эскапизм предусмотрен лишь в двух вариантах: умри и умри потом.

-У меня большая депрессия.
-Вот жлоб-то, ты подумай, что, средняя тебя уже не устраивает?
-Это медицинский термин.
-Ты еще скажи, что его придумали специально для тебя.

Мне инкриминировали психическое расстройство.
Я инкриминировал жизни изнасилование.

-Кто потерпевший?! Я – потерпевший!

Он стал настолько неживым, что даже плакал не слезами, а кипяченой водой.

Я всегда подозревал, что при всех недостатках, у меня есть масса скрытых достоинств. Например, меня можно использовать, как фильтрующий чайник. Можно посадить на табуретку, замотать конечности скрипучим, бежевым скотчем, приставить к голове 9-миллиметровый автоматический пистолет Стечкина-АПС (для натур тонких – 6-зарядный револьвер Кольта, калибр от 7,65 до 11,43 миллиметров) и заставить смотреть трогательные фильмы с меланхоличным психопатом Николасом Кейджем. Я буду рыдать. Я обещаю.
Со временем я даже научусь вырабатывать слезы с примесью полезных минералов.

Я уже третью неделю тщетно пытаюсь разреветься, но меня все время что-то останавливает. Например, эти хреновы эмо, которые самим фактом своего абсолютно бесполезного существования, лишают тщеславных псевдо индивидуалистов типа меня возможности пафосно пустить скупую слезу.
Это не субкультура. Это издевательство.
Сообщество профессиональных плакальщиц декоративного предназначения.
Глицерином что ли обмазаться …

Нельзя больше плакать.
Нельзя страдать.
Нельзя болеть.
Нельзя жаловаться.
Нельзя просить помощи.
Нельзя говорить, что нас не понимают.
Нельзя говорить, что нас не ценят.
Нельзя говорить, что нам грустно.
Нельзя вообще разговаривать, потому что оказывается каждое слово можно использовать против нас самих и без санкции прокурора.

У меня коту 18 лет и он болеет диабетом, я каждый день боюсь, что мне все-таки придется разрыдаться, потому что я живу с ним с четырех лет. Знаете, как это жить с кем-то почти всю жизнь? Конечно, знаете. У всех ведь умирали птички, рыбки, папы, бабушки и надежды. Мы – набор страхов и обязательств, а тени наши – лишь призраки убиенной мечты, что жизнь, оказывается, можно прожить хорошо.

Верните мне душу, сукины дети. Я заплатил залог с процентами.

PS. To Квазимодо:
Да, блять, некто пизданулся. Голову ушиб и сломал обе ключицы.
Падал, кажется, с дуба. Пока жив.

Что важнее: то, что на улице офигительно пахнет весной или то, что начальник сделал мне очередной выговор за то, что я препираюсь на работу гораздо позже положенного времени, в состоянии, как будто я бежал кросс, а весь рабочий день он видит меня шныряющим по офису с какими-то сомнительными бумажками и сигаретой, полуспрятанной в рукаве розовой рубашки, полагая, что документы, перемещяющиеся с этажа на этаж посредством меня - это лишь предлог для того, что бы уйти со своего рабочего места и подымить рядом с открытым окном, потому что я недисциплинированный, ленивый и безответственный?

Радостно завывает дрель.
Мне хочется сбежать с последнего урока прямо с подоконника четвертого этажа.

Только, я уже пять лет, как не учусь в школе.

-Как тебе?
-Ну, как-то....
-Я всё-таки мрачный и циничный тип.
-Да, вот именно так.

Ты не успеешь – я окончу: бездарно потрачу лимит на кредитной карточке – куплю навороченную модель существования с передачей данных по скоростному тарифу в пределах местного микрокосма. Или прыгну с парашютом, причем еще и чувака с камерой закажу, чтобы он снял мою деблоидную счастливую рожу. В полете, они все выглядят несколько олигофренично. Ну, или, может, пробью пароль твоего блога и буду писать трогательные саги о твоих последних днях: о том, как ты смотрел на закат и отдал весь столь дорогой тебе хлам в детский дом. Я засниму на пленку как эти брошенные, покалеченные щенки будут шкандыбать твою офигительную гарнитуру, а какой-нибудь зав. украдкой ныкать ноутбук в сейф, не имея ни малейшего понятия, что это, в принципе, такое. Люди, которые тебя знали, будут писать: «мне его жаль», а я буду изображать надменную вдову в трагичной темной шляпке с вуалью и выводком детей, пихающих друг друга и ковыряющих в носу. Если ты проживешь чуть дольше, чем предполагает мой бизнес-план, то вполне возможно, я даже издам твои мемуары. И еще пару лет буду жить на черном пиаре, которые своими исками за клевету мне обеспечат твои два с половиной лучших друга. Ты не успеешь – я закончу. Последние слова дуре-Маринке, намазанной косметикой, как праздничный торт кремом, в джинсах со стразами, из которых равномерно по окружности бедер вылезают складки кожи.

-Он так тебя любил.

-Да, он так меня любил … бееедный.

Кстати, за этим траурным чаепитием, я тебе скажу, она положила на меня глаз. Томно размешивала четвертую ложку сахара и сверкала в мою тщедушную субстанцию своими бесцветными глазюками, надеясь, что я возжелаю избавить ее от терзающего духа твоей смерти. А я избавлю, ты знаешь, я не гордый: по-обывательски, грубо, потно и быстро. Прямо между моей десятой сигаретой и мытьем посуды. Ведь как-то нужно компенсировать твои предпостельные сублимации, промороженные розочки за сороковник, купленные в подземном переходе и «Говори же когда ты сердита; Всё,что душу волнует и мучит. Будем,друг мой, сердится открыто...». Мы, творческие люди, очень лицемерны: может, на страницах, по белому снегу листа – черной землею букв, мы очень лиричны, до всхлипов-вздохов, бесконечно справедливы и праведно обаятельны, а вот – в реальности – мы, может, даже хуже, чем все остальные: готовы привязаться к малейшему грязному пятну на чужеродной репутации, украсть, перевернуть, додумать и заставить поверить. Я испытываю потребность в тебе. Я испытываю потребность в том, чтобы ничего не любить на этом свете. Кто знает, может мы, с твоей «феей» зачастим в общении, а твои поминки превратятся в злобную, желто-черную рутину, прожигающую шелковые простыни, как окурок дешевых сигарет. И мы будем довольны, довольны своим извращенным приобщением к твоей замечательной жизни: она будет варить мне картошку, я дарить ей сковородки и паленые духи. А по ночам, на задрипанной кухне, обвешанной клейкими лентами с трупами мух, как праздничными гирляндами, впрочем, учитывая глобальность ее оболочки мы уже с трудом втиснемся в пищеблок, мы будет пить горькую и вспоминать тебя. Не рассчитывай даже: мы уже к чертовой матери забудем, как оно было по-настоящему, мы просто найдем в своей памяти что-нибудь максимально подходящее под твой образ. Я не знаю, и знать не хочу, куда отправится твоя светлая душа. Мне нет до этого дела. Но надеюсь, что где бы ты ни был, ты забудешь нас еще раньше.

Ты думаешь, ты лучше? Ты просто хуже всё продаешь.
Если умру я, ты ничего не сможешь сделать.
Ты, как впрочем, и другие люди, которые меня окружают, еще не привыкли хоронить себе подобных. Мои записки ты не в состоянии скомпилировать, ты даже не вникнешь в мой почерк.
Зато раскопанные подробности моего бытия всплывут мгновенно, ты даже не представляешь сколько усилий я трачу ежедневно, чтобы они оставались закопанными в корзине с грязным бельем и в закрытом на кодовый замок ящике, как я работаю над тем, чтобы иллюзия моего мира не разрушилась, а держалась целостно и презентабельно. А эти мелочные сучки и завистливые ублюдки будут питаться этими деталями месяца три-четыре, а мои безвольные близкие не смогут ни слова сказать в ответ, тихие и удрученные – они простят крысам мое объеденное лицо. Впрочем, жрать они его будут недолго. Я просто не успею сделать что-нибудь, что могло бы им обеспечить слишком сильный посмертный аппетит к моей персоне. Я все это знаю. Поэтому, не стремлюсь подыхать.

И тебе не советую.

- Ты не Мессия. Ты - фильм недели. В лучшем случае, ты - хренова надпись на футболке. © - Seven.

Восьмёрку? Нет, шестёрку.
Ты их всегда путаешь.
Разные оттенки: синий на голубой, море на небо, глаза на слезы.
Инфантильный? Нет, у меня в голове вместо мозга - матрица.
Форма для отливки печатальных букв. Почему не печатных?
Не знаю.
8 мг, 0,6 мг. Васильки, зажигалка, фильтр в фотоаппарате.
6 мг, 0,5 мг. Небо, зажигалка, свитер.

Если задуматься, да, я знаю, мне нельзя думать, пока думаешь ты, потому что твой мыслительный процесс плохо сочетается с моим, думательным. Ты - мыслитель, а я думатель. В твоей голове мелькают скоростными гоночными, потом сталкиваются, к кому-то опаздает скорая, хотя я так хочу, чтобы успела, кого-то в момент перелома позвоночника бросит жена, первый раз в жизни напьется дочь, в журналистку на месте аварии попадет кусок стекла его сердца и сквозь огонь придется раскаяние, а ты назовешь это просто событием, переживешь навсегда и в никогда забудешь. А я просто сижу со своей думой. Дурак дураком, ну честно ...

У тебя поют, у меня - луна