Современную столицу Армении основал в VII веке до н.э. царь Урарту по имени Аргишти I. В 782 году до н.э. он заложил в благодатной Араратской долине большую крепость под названием Эребуни, спустя тысячи лет ставшей Ереваном.

Великому царю установлен памятник в образе воина на колеснице.
Правил Аргишти Урарту в 768-764 годах до нашей эры. Правление этого могучего царя относят к золотому веку Урарту, максимальному расширению границ этого государства. Аргишти нанес тяжелое поражение ассирийцам, отрезав извечных врагов от стратегических поставок лошадей и железа из Малой Азии. Заодно далеко продвинул свои владения в Закавказье, дойдя до озера Севан.
АГЕНТ ДВА НУЛЯ
Николай Иванович присел на низкую скамеечку у печки, открыл ржавую дверцу и запалил засунутые туда старые газеты и разный горючий мусор. Гордость и боль Николая Ивановича, печь, сложенная собственными руками, пожирала "вагоны" дров, нещадно дымила и ни хрена не грела. Халабуда в дачном посёлке, заброшенная двушка в городе плюс средней паршивости пенсия - всё что нажито за двадцать пять лет беспорочной (ну, почти) службы. Пенсионерские будни не предвещали особых потрясений в обозримом будущем, основная задача момента заключалась в том, чтобы заполнить свободные от недомоганий дни какой-никакой деятельностью. Дача помогала, но и проблем подкидывала. Куда, к примеру, девать эти, мать их, кабачки, раздувшиеся до натовского 155 миллиметрового калибра, начавшие вянуть огурцы-дураки и прочие продукты дачного хозяйства. Мормышки пересмотреть? До зимней рыбалки ещё как до Пекина раком, но готовь сани летом. Раздавшийся телефонный звонок звонок прервал неторопливый ход размышлений и был принят не без удивления (кому понадобился?), но с благодарностью. Друзей у Николая Ивановича никогда не было, последняя супруга умерла несколько лет тому назад, дети далеко, немногочисленные знакомые звонили в основном с целью поделиться насущной симптоматикой.
тридцать лет спустя

Свідомий читач, он же сведущий в предмете читатель понимает, что Дюма (папа) в действительности имел в виду , вот и мы будем иметь Петра Яковлевича спустя тридцать лет после нашей первой с ним встречи. Подивимся, чем же занят герой моего романа в данный текущий момент.
AB OVO
Пётр Яковлевич протянул руку под стол и нащупал кнопку включения своего верного, хотя и не слишком портативного ПК. Задача, прежде не казавшаяся такой уж сложной с каждой минутой представлялась всё более замысловатой. Общий ход процесса понятен:
1. проникнуть-внедриться в massmedia
(Масс-медиа (mass media) — это средства массовой коммуникации (СМК), через которые информацию публично распространяют на широкую аудиторию).
2. Найти начальника, возможно удастся не с первого захода, который решает.
3.Втюхать оному некий проект.
4. Убить массовую аудиторию (морально) своими непревзойдёнными талантами прямой наводкой с голубого экрана (для поставленных целей прямое ТВ подходило идеально, народ ему верит, нутром ощущая отсутствие дипфэйков и привыкнув переваривать ранее изобретённые естественными интеллектами виды обмана. (Других масс-медиа Пётр Яковлевич, к слову, и не знал).
Начальник требовался не простой, а золотой, имеющий возможность согласовать и выпустить прямую трансляцию ТВ шоу, весьма сомнительного содержания. Одному решале Пётр Яковлевич уверенно мог втюхать что угодно, но пройти всю небесную лестницу до накладывающих резолюции там за облаками, без личного контакта – нереально, да и время не терпит.
В книге Бытия (Быт. 28:10—22) содержится рассказ о том, что Иаков, сын Исаака, видит во сне лестницу, основание которой покоится на земле, а вершина достигает неба. По этой лестнице всходят и нисходят ангелы.

Николай Некрасов (в яйце)
Размышления у парадного подъезда
Вот парадный подъезд. По торжественным дням,
Одержимый холопским недугом,
Целый город с каким-то испугом
Подъезжает к заветным дверям;
У ПАРАДНОГО ПОДЪЕЗДА
Как выходец с того, советского света, хорошо помня « Это тебе не грузовичок!» тогдашних бомбил Пётр Яковлевич придержал замах молодецкий и тихонечко хлюпнул дверцей таксомотора. Перед ним в вышине изголовья монументальной эйзенштейновской лестницы смутно маячили двери, по требовавшимся для открывания их усилиям (Пётр Яковлевич чуть пуп не сорвал) вполне подошедшие бы для броневых задвижек командного пункта ракетных войск стратегического назначения. «У нищих слуг нет» - в очередной раз смиренно поразился справедливости высказывания Пётр Яковлевич, но мятежный ум таки представил анимированный образ подкатывающего членовоза с выползающим из него под холуйский зонтик руководящим господином, перед коим вопреки динамике и статике двери как бы сами собой распахиваются, спасибо не кланяются.
Архитектурные излишества холла морально придавили Петра Яковлевича, к тому же рамка металлоискателя решила совершенно зря пропищать (у Петра Яковлевича, к слову, на данный момент, не то что телефона, даже ключей в кармане не присутствовало, а железные зубы не звенят, проверено). Обошлось, пропустили. Пётр Яковлевич уж было собрался пошутить про стальные яйца и холодные руки охраны, но сдержался. Жизненный опыт напомнил: «С таможней и вертухаями не шути!»
(Про вертухаев не забыть в приличествующем месте романа вставить, имеются некие мемории (автор)).
На третий (высоченный едри его) этаж Пётр Яковлевич поднялся по незадымляемой лестнице, сам не зная зачем проигнорировав лифтовые удобства. При восхождении постигли его первые (ох, чует серденько не последние) разочарования. По классике жанра на лестничных площадках околокультурного учреждения должна располагаться курилка-обсуждалка-проблем-перетералка рядового и сержантского состава. Начальники, офицеры и генералы дымят не отрывая задов в мягкокресельных кабинетах, с прищуром от дымка разглядывая туго натянутые на нужном месте юбки секретарского состава (я таки поэт, блин. автор). На лестнице было глухо-пусто, пахло бетонной пылью и мерзостью запустения. Где кривые шерлок холмовские трубки очкастых операторов, беломорины бородатых сценаристов, ментол дам полусвета? Пипец, пропала культура общения, пыхтят где то по углам электроникой не отрывая взора от телефона. Зловещенько будет, внутренне содрогнулся Пётр Яковлевич, но путь продолжил.
Музей расположен на холме Арин-Берд, рядом с остатками урартской крепости Эребуни. В нем собраны многие экспонаты, которые были обнаружены в результате раскопок крепости в середине прошлого века и раскопок соседнего урартского города Тейшебаини.
Здание музея идеально вписывается в общий архитектурный комплекс крепости, повторяя дизайн и принцип урартских дворцовых сооружений. Приковывает внимание огромный барельеф на центральном фасаде здания, который изображает основателя Эребуни, царя Аргишти I.

Армянский академический театр оперы и балета им. А. Спендиарова находится в самом центре Еревана. Здание спроектировал великий армянский архитектор Александр Таманян.
Если Площадь Республики называют сердцем Еревана, то Оперу (как ее окрестили ереванцы), смело можно назвать душой столицы.
Каскад – это уникальное место, где можно прочувствовать национальный колорит Армении и любовь этой нации ко всем видам искусства.
Это точка притяжения и жителей Еревана, и гостей столицы Армении. Вместо более привычного в Ереване розового туфа здесь основным материалом стал травертин – белый, пористый и шелковистый на ощупь.
В самом центре Еревана расположен монументальный комплекс Каскад. Удивительный архитектурный ландшафт состоит из парков, зеленых террас, каскада водопадов и фонтанов, галерей, связывающих по наклонной верхнюю и нижнюю части города по северной оси.

Эта достопримечательность не местного, а мирового уровня. Не каждая столица мира может похвастаться такой лестницей, ведущей на шикарную обзорную площадку. Каскад единственный в своем роде.
Добро пожаловать в ресторан "Кавказская Пленница". У входа гостей встречает легендарная троица – Трус, Балбес и Бывалый.

В Ереване два ресторана с таким названием. Мы были в том, который очень близко к нашему отелю: проспект Саят-Новы, 25. Второй находится на улице Амиряна, 4/6 .
Совершим прогулку по уютной и по-своему притягательной улице Налбандяна.
В городе много зелени, которая осенью приобретает оранжево-золотой цвет. А солнце придает розовому туфу, из которого построен центр, особое сияние.
Ереван был практически полностью перестроен в 1920-1930-х годах. Из провинциального захолустья он превратился в полноценную столицу новой советской республики с широкими проспектами, площадями и величественными административными зданиями.
Стремительной трансформации город обязан талантливому архитектору Александру Таманяну.
Современный облик города во многом стал таковым благодаря архитектору Александру Таманяну. Он разработал генплан города, а его центральная часть сделана по европейскому образцу: кольцо, окружающее центр, и ровная сетка улиц внутри.
Улица Абовяна богата красивыми самобытными домами, множеством уютных кафе и ресторанчиков, национальных галерей прикладного искусства, сувенирными магазинчиками.
Предлагаю прогуляться по улице, носящей имя армянского писателя, основоположника новой армянской литературы Хачатура Абовяна.
Улица начинается у площади Республики и проходит через весь центр города на северо-восток к подножию Норкского плато.
Площадь Республики – сердце города, место, куда сходятся все основные улицы Еревана.
Площадь окружена пятью главными зданиями из розового и белого туфа в неоклассическом стиле с отличительными армянскими мотивами. В этот архитектурный ансамбль входят: здание Правительства Армении, Музей истории Армении и Национальная галерея, отель Марриотт, Центральное здание почты и Министерство иностранных дел, транспорта и коммуникаций.
Альфред Клейтон Теннисон
поэтический эквивалент прерафаэлитизма.
(1809 - 1892 гг.).
Нищая и король.
Как хороша она была,
Представ пред королём, -
О том ни сказке не сказать,
Ни написать пером!
Король с престола поднялся,
Навстречу ей спеша.
"Чему дивиться? - двор шептал, -
Она так хороша"!
Она в лохмотьях нищеты
Сияла, как луна;
Одних пленяла нежность глаз,
Других - кудрей волна.
Такой блестящей красоты
Не видано в стране,
И нищей той сказал король:
"Будь королевой мне"!
The Lady of Shalott (1832)
Part I
On either side the river lie
Long fields of barley and of rye,
That clothe the wold and meet the sky;
And thro' the field the road runs by
To many-tower'd Camelot;
The yellow-leaved waterlily
The green-sheathed daffodilly
Tremble in the water chilly
Round about Shalott.
Willows whiten, aspens shiver.
The sunbeam showers break and quiver
In the stream that runneth ever
By the island in the river
Flowing down to Camelot.
Four gray walls, and four gray towers
Overlook a space of flowers,
And the silent isle imbowers
The Lady of Shalott.
Underneath the bearded barley,
The reaper, reaping late and early,
Hears her ever chanting cheerly,
Like an angel, singing clearly,
O'er the stream of Camelot.
Piling the sheaves in furrows airy,
Beneath the moon, the reaper weary
Listening whispers, ' 'Tis the fairy,
Lady of Shalott.'
The little isle is all inrail'd
With a rose-fence, and overtrail'd
With roses: by the marge unhail'd
The shallop flitteth silken sail'd,
Skimming down to Camelot.
A pearl garland winds her head:
She leaneth on a velvet bed,
Full royally apparelled,
The Lady of Shalott.
Part
Во всем мире одним из самых главных символов Армении считают гору Арарат. Величественная и знаковая, она олицетворяет силу, выносливость и стойкость армянского народа, служит символом национальной идентичности, единства и гордости.

Согласно древнему повествованию, Ноев ковчег во время Великого потопа пристал к горе Арарат. Это событие имеет большое значение для армян, поскольку, по легенде, армяне являются потомками сына Ноя Иафета.
[300x461]
Frame: Its general design replicates the frame of the original painting, except, of course, for the fact that this is in two parts, with the frame separating the main picture from the predella bearing a small plaque with the picture's title. The symbolical roundels are the same, except that there are two at the bottom. The top of the frame bears two inscriptions: Jun: Die 9: ANNO 1290 QUOMODO SEDET SOLA CIVITAS! There is another inscription below the predella: MART. DIE 31 ANNO 1300, Veni Sponsa di Libano.
This is a painting that DGR grew to care for, after a fairly prolonged unhappiness with a work he had begun simply for money. In all conceptual and iconographical matters the painting differs very little from the original, except that the added predella thickens both the Dantescan motifs and the autobiographical significance of the subject.
Technically, however, the work is very different indeed, as one can see most immediately if the background areas of the original are compared with this work. Here everything is articulated with much greater precision: the figures of Dante and Eros; their respectively attendant symbolic accessories (the well, symbolizing rebirth and the New Life that Beatrice is dreaming toward; and the Arbor Vitae ornamenting the backspace of Eros); and the distant cityscape architecture of Florence. In one sense the increased definition seems to give greater realism to the picture. But in another and even more telling way the symbolic resonance is increased. That effect comes about because of the way DGR has sharply defined the presence of a field of golden light. In the original painting DGR gives Beatrice an aureole (like the figure of Love) via a witty manipulation of a gold color field that instantiates nature and supernature simultaneously. Here her glory spreads across the entire left two-thirds of the picture, and even appears to hollow out by the power of its lightening the otherwise planar structure of the background areas. The result is not at all to produce a kind of realistic depth recession, though it could be read that way; rather, the gold light comes to seem an extension of Beatrice's person, a flooding glory that rhymes with the darker gold flesh of her tranced face and folded hands.
So here DGR slightly alters the focus of the ideality he first pursued in the original work. In this painting the ideal is clearly centered in the face of Beatrice; and in this painting that face has been drawn somewhat further away from the face of the artist's dead wife toward a more abstract form.
This is a far more dynamic picture than the original. This picture's energy clearly runs along three disharmonic diagonal lines of force: the lines defined by the arm of the sundial, the line joining the dove to the figure of Love, and the line of Beatrice's right arm. In each case symbolic relations are being drawn in reds and golds.
The formal balance between the main picture and the predella is neatly done: the three figures of the former have their equivalents in the latter (with Love being replaced by the train
Frederic William Burton
George Price Boyce
Rosa Brett
FORD MADOX BROWN
Frank Cadogan Cowper
Walter Crane Уолтер Крейн
E