У нас есть самый лучший ответ — он не только подсказывает, что делать, но и предлагает нам наилучшие примеры из всех возможных.

 

Иисус родился и провел всю жизнь под властью злого правительства. Он бежал от руки тирана-убийцы Ирода Великого. Один из ответов на поставленный вопрос прост: «Бежать». В Евреям 11:38 мы читаем о святых: «Те, кого весь мир не был достоин, скитались по пустыням, горам, пещерам и ущельям», словно жалкие беженцы. Давид тоже бежал от ревнивого царя Саула. Его история вполне типична.

 

Ни наставлением, ни примером Библия не одобряет и не предписывает участие царственных священников в мятеже. Это удел тех, кто находится по отношению к правительству на более низком уровне. Ни Иисус, ни Его апостолы не разжигали восстаний. Когда этот вопрос задали Господу, Он указал на монету с изображением и именем цезаря и дал знаменитый ответ: «Так и отдавайте кесарево кесарю, а Божье — Богу» (Мф. 22:21). Если этого недостаточно, св. Павел пишет в Римлянам 13:2: «Следовательно, тот, кто восстает против власти, восстает против установленного Богом, и кто так поступает, тот сам на себя навлекает суд».

Но кто-нибудь возразит: «Кто же тогда может спастись? И где найти этих христиан? Ведь в таком случае в мире вовсе не останется торговли: у всех отберут или одолжат собственность, а порочные и праздные обжоры, коих в мире полно, получат полную свободу присваивать все ложью и обманом».

 

Ответ: я уже говорил, что христиане — редкие люди на земле. Вот почему мир нуждается в строгом, суровом мирском правительстве, которое заставит и принудит нечестивых воздержаться от воровства и грабежа и вернуть взятое взаймы (хотя христианин не должен ни требовать возврата, ни рассчитывать на него). Это необходимо, чтобы мир не превратился в пустыню, чтобы мы не лишились покоя, и чтобы торговля и общественные отношения людей не были полностью разрушены, — а именно так будет, если мы станем править миром по Евангелию и откажемся побуждать и принуждать нечестивых с помощью законов и силы поступать правильно. Посему мы должны следить за безопасностью дорог, охранять покой в городах, обеспечивать соблюдение закона в стране и пускать меч в ход против нарушителей, как учит святой Павел в Римлянам 13[:4]. Ибо такова воля Божья, чтобы обуздывать нехристиан и не позволять им творить зло — во всяком случае, безнаказанно. Никто да не думает, что миром можно управлять без кровопролития; земной меч должен быть и будет красным от крови, ибо мир будет порочным и не может стать другим, а меч — Божий жезл и наказание ему. Но об этом я уже достаточно сказал в своей небольшой книге «О земной власти».

 

— Мартин Лютер. О торговле и ростовщичестве

[Мы говорим сейчас]... о той легкомысленной манере, в которой мы в нынешнем мире говорим о переживании действия Святого Духа. Корни этого лежат в английском энтузиазме XVII века, а также в пиетизме и методизме XVIII века. Когда на Берлинском кирхентаге 1853 года было принято насквозь лживое заявление, в котором участники объявили себя верными Аугсбургскому исповеданию «сердцем и устами», но с оговоркой, что единству их исповедания нисколько не вредит различие между лютеранским, реформатским и унионистским отношением к X артикулу, многие расценили это объединение евангелической Германии как великое действие Святого Духа. Во время больших церковных собраний, а также на массовых экуменических встречах едва ли не в привычку вошло ощущать и торжественно провозглашать дуновение Святого Духа. Пение гимнов на разных языках воспринимается как своего рода новая Пятидесятница. Нам необходимо помнить о принципах психологии толпы, которые работают на таких больших собраниях, — особенно в то время, когда в церковь проникают мирские техники манипулирования толпой и современные средства коммуникации.

 

— Hermann Sasse. On the Doctrine of the Holy Spirit // We Confess the Church, p. 19

Первая особенность, характеризующая подход к рассмотрению богословских пролегомен и всю теологию периода лютеранской ортодоксии, — приверженность принципу soli Deo gloria. Вера в божественную монергию благодати — причем не только в части обращения человека, о котором идет речь в заключительных разделах догматики, но и применительно к тому, как сам богослов подходит к своим исследованиям, — очевидно проявляется на каждом шагу рассмотрения пролегомен. Богословам периода ортодоксии было присуще глубокое осознание непокорности, греховности и врожденной слепоты, которые свойственны человеку (а следовательно, и самому богослову) и насквозь пронизывают его интеллект. Такое представление о духовном состоянии человека было не только догмой, под которой подписались эти богословы, но и принципом, который лежал в основе их теологических изысканий и влиял на все аспекты богословствования. Естественным следствием такого представления о человеке было свойственное всем богословам того периода понимание того, что богослов особенно и постоянно нуждается в Божьей благодати и просвещении Духа, что для осуществления своего призвания богослов должен верой полагаться на Христа и Его Слово и пребывать в молитве. Иначе говоря, личное переживание Закона и Евангелия — необходимое условие любого богословствования.

Иаков с предельной ясностью указывает, что это за вера, которая не приносит плодов. Это может быть некая разновидность веры: fides generalis, которая, как выражаются богословы, верит в Бога и в христианство в общем; fides historica, которая знает внешние факты евангельской истории и не отрицает их; fides dogmatica, которая ставится в зависимость от учения и, возможно, слишком увлечена спорами о нем, подобно вере некоторых высокообразованных богословов. Она не может быть чем-то большим, нежели notitia и assensus, — мысль, которая зародилась в уме, увяла там, но так и не достигла сердца, чтобы оживить его.

 

Однако Иаков ни в коем случае не утверждает, будто дела помогают созидать веру, как если бы дела были жизнью веры, и, добавив к вере дела, мы получили бы fides formata, а без дел fides оставалась бы informata (католическое понимание веры, которая в этом случае представляет собой, скорее, просто праведность от дел). Истинные евангельские дела — естественное и необходимое следствие веры. Такая вера, которая спасает еще до того, как совершит хотя бы одно дело, спасает принятием Христа и проявляется в том, что производит любовь и дела любви, которые, где бы они ни присутствовали, тем самым доказывают, что там присутствует настоящая, спасающая вера.

 

— Ричард Ленски. Толкование на Иакова 2:17

Перевод прилагательного κοινωνοί, образованного от существительного, означающего "общение" (в английском языке нет эквивалентного прилагательного), как "причастники" неточен; при переводе необходимо сохранить идею общения, чтобы, следуя предостережению Бессера, не украшать себя "чужими перьями". Ведь пресловутая "божественная природа" ("Божеское естество" в СП) — не substantia, а qualitas; это не просто imitatio, но, скорее, imago Dei. Подобно тому, как иммигрант натурализуется в другой стране, мы полностью переселяемся в Царство Божье и натурализуемся в нем. То, что есть в этом Царстве, отныне по праву принадлежит нам. Мы дети и сыны Божьи (Ин. 1:12), возрожденные не от тленного семени, но от нетленного, через Слово Божье, которое живет и пребывает вовек (1 Пет. 1:23). Нам возвращен божественный образ: праведность и святость (Еф. 4:24), а сверх того знание (epignosis, Кол. 3:10). Первые два качества присущи Богу. Возвращенные нам они нас не обожествляют; тем не менее, они исходят от Бога и делают нас κοινωνοί божественной природы. С этим связаны все тексты, в которых говорится о unio mistica, — например, "живущий во мне Христос" (Гал. 2:20); " для меня жизнь — Христос" (Флп. 1:21); "пребудьте во Мне, и Я в вас (Ин. 15:4-5); Ин. 14:23, 1 Ин. 2:24, а также Откр. 3:20, где описывается koinonia.

 

Ричард Ленски. Толкование на 2 Пет. 1:4

Еще одним распространенным отклонением, против которого был направлен принцип Писания (sola Scriptura), было несоразмерное использование разума в суждениях о вопросах учения. Разум как инструмент необходим для понимания Евангелия и сути Писания. Богословие адресовано не примитивным животным, а разумным человеческим существам, от которых ожидается способность думать и использовать рассудок. Рассудок, который опирается на такие естественные явления, как как логика и язык, необходим для разумного применения принципа Писания. Однако принцип ratio magisterialis, который предполагает, что рассудок может властвовать над тем, чему учит Писание, подлежит осуждению.

Поскольку ή ἀλήθεια («истина») обозначает нечто реальное (то, что таково на самом деле), она существует сама по себе, даже не имеет никакого тварного воплощения. Поскольку τό ψεῦδος («ложь») обозначает нечто нереальное (то, что только притворяется таковым), она никогда не существует сама по себе — лишь в том виде, в каком ее может представить или воплотить некий тварный разум. Следовательно, «ложь» непременно будет побеждена «истиной». Однако истина также представляет собой отражение подлинной действительности, в то время как ложь — отражение воображаемой действительности. Истина любит выражать то, что она есть на самом деле, а ложь никогда на это не осмелится. Мир между этими двумя противниками невозможен. Власть истины вечна, так как реальность не может перестать существовать; власть лжи эфемерна, потому что ее притворство неизбежно откроется. Сущность истины — Сам Бог; ложь — тщетное изобретение дьявола. Принять истину значит соединиться с Богом; поддаться лжи значит быть дитем дьявола.

 

— Ричард Ленски. Толкование на Иоанна 8:44

1. Едва ли не все противники учения о богодухновенности Писания настаивают на том, что «искусственную теорию», в соответствии с которой каждое слово Писания представляет собой непогрешимое Слово Божье («отождествление Писания со Словом Божьим»), выдумали позднейшие догматисты, тогда как Лютер сохранял свободное отношение к Писанию. Но, как мы уже убедились, историческая правда заключается в том, что Лютер во всех подробностях изложил учение, которое мы находим у догматистов, и сделал это гораздо намного убедительнее, чем это удалось догматистам.

Мы увидели, что синергизм не имеет под собой библейского основания, и его возражения против божественной монергии не подкреплены логикой. Как же в таком случае объяснить его широкое распространение?

 

Принципиальное объяснение отражено в хорошо известных словах Апологии: «Это мнение закона [что дела заслуживают отпущение грехов] с рождения от природы заложено в разум человека; и от него невозможно избавиться, если только Бог нас не наставит» (III:144).

Лютер заявил, что публично не будет делать никаких утверждений по этому поводу [о происхождении человеческой души], хотя сам выступает за традуцианизм*; более того, он заявил, что должно осудить дерзость и самонадеянность, с которой паписты сформулировали артикул веры по непонятному вопросу без единого ясного библейского свидетельства Писания, желая ниспровергнуть библейское учение о первородном грехе… Давайте научимся на этом примере пресекать — благочестиво, твердо и с вполне обоснованной простотой — подобные изощренные споры, которые ставят под угрозу веру. Что же касается causa efficiens [первородного греха], нам достаточно знать, что грехопадение наших прародителей справедливо привело к тому, что они передали всем своим потомкам ту же самую природу — и тела, и души, — которой сами обладали после грехопадения. Но вопрос о том, каким конкретно образом зло заражает душу, вера может спокойно игнорировать, поскольку Святой Дух не захотел сообщить нам ответ посредством несомненных и ясных библейских свидетельств.

 

— Martin Chemnitz. Loci Theologici

 

* Традуцианизм (от лат. tradux — виноградная ветвь, побег) — теологическое воззрение, согласно к-рому человеческая душа передается от родителей к детям. Называется также генерационизмом. Отличается от креационизма, согласно к-рому Бог создает каждую новую душу в момент зачатия (Вестминстерский словарь теологических терминов. — М.: "Республика". Мак-Ким Дональд К.. 2004).

Между тем, эта «односторонность», которая подвергается столь суровому осуждению, — не выдумка лютеранского богословия, но именно Писание изображает общение природ в той его части, которая касается возвышения или уничижения, не взаимным, а односторонним. Иначе говоря, Писание действительно учит, что человеческая природа Христа была прославлена, возвышена, приращена или обогащена за счет божественной природы; однако Писание не говорит, что божественная природа была сколько-нибудь уничижена, ослаблена или сокращена посредством соединения с человеческой природой. Если Писание, например, говорит, что человеческая природа благодаря обитающей в ней божественной природе стала животворящей или всемогущей, оно не говорит, что божественная природа утратила способность оживлять или свое всемогущество из-за соединения с человеческой природой. Писание действительно говорит, что человеческая природа, благодаря обитающей в ней божественной природе, обрела бесконечное знание, но не говорит, что божественная природа полностью или частично утратила присущее ей божественное знание из-за соединения с человеческой природой. Писание действительно говорит, что человеческая природа, благодаря ее соединению с божественной природой, была вознесена на небеса и обрела деятельное присутствие во всем мироздании, но не говорит, что божественная природа из-за своего соединения с человеческой природы исключила из своих внутри-троичных взаимоотношений вездесущность и способность действовать повсюду во вселенной. Писание действительно говорит, что человеческая природа Христа благодаря тому, что она была воспринята Ипостасью сына Божьего, достойна божественной чести, но не учит, что божественная природа тем самым утратила право на божественное поклонение.

 

— Франц Пипер. Христианская догматика

Где сейчас lectio continua в деноминациях, ведущих свою историю от радикальной реформации Кальвина? Все их проповедники из воскресенья в воскресенье выбирают тексты по собственному усмотрению. В моде крайняя противоположность непрерывному чтению целых книг, сопровождаемому толкованием с кафедры, — очень короткие тексты, которые нередко зачитываются лишь как иллюстрация к проповеди или ее отправная точка. Всем этим проповедникам приходится постоянно выискивать подобные тексты. Они живут сегодняшним днем и почти никогда не знают, каким будет следующий текст. Каждый в своем выборе руководствуется в своем выборе своими собственными рамками, вкусами, переживаниями и т. п.

По мнению Лютера, все, кто отрицает, что Слово и Таинства сообщают прощение грехов, и кто, соответственно, почитает особенно непристойным, когда люди отпускают грехи, в действительности не относятся к Божьему Слову как к Божьему Слову, а воспринимают его как всего лишь человеческое слово… На первый взгляд такой вывод Лютера может показаться несправедливым — ведь те же реформаты, например, категорически настаивают на богодухновенности Библии. Однако при ближайшем рассмотрении заключение Лютера оказывается верным. Проповедовать, что Писание есть Слово Божье, и последовательно претворять эту истину в жизнь — безусловно, разные вещи.

Чтобы сформулировать finis cuius Вечери Господней как можно точнее, нам следует сказать следующее: вера в Реальное Присутствие — непреложное условие спасительного участия в Вечере Господней. Те, кто не верит в Реальное Присутствие, не должны приступать к Вечере Господней, поскольку не различают Тело Господне (1 Кор. 11:29). Однако сама по себе вера в сакраментальное присутствие Тела и Крови Христа в хлебе и вине Причастия еще не делает участие в Вечере Господней спасительным. Лишь вера в слова «за тебя преданное и пролитая», т. е. вера в отпущение грехов, даруемое Вечерей Господней, делает участие в Таинстве спасительным. С аналогичной ситуацией мы встречались, когда изучали христологию. Вера в то, что Христос истинный Бог и истинный человек, — необходимая предпосылка спасительной веры во Христа (Мф. 16:13 и далее). Однако вера, которая только признает истинное божество и истинное человечество Христа, — это еще не спасительная вера. Такая вера есть и у бесов (Мф. 8:29). Спасающая же вера принимает прощение грехов, приобретенное для верующего Христом, истинным Богом и истинными человеком, и предлагаемое в Слове и Таинстве, и уповает на него. Аналогичным образом для всех, кто отрицает отпущение грехов как главную и основную цель Вечери Господней, Причастие теряет практическую ценность вне зависимости от того, во что они верят или не верят относительно сущности Евхаристии.

 

— Francis Pieper. Christian Dogmatics, Vol. 3

Две вещи Лютер понимал лучше, чем многие другие люди. Во-первых, христианин действительно жив только благодаря личному общению с Богом, явившим Себя во Христе. По этой причине Лютер боролся с римским учением о том, что средства благодати сообщают человеку благодать ex opere operato, без личной веры, которая воспринимает благодать, предлагаемую в средствах благодати. Во-вторых, Лютер лучше многих других людей понимал, что любое «личное общение с Богом», которое происходит не через средства благодати или, иначе говоря, не является верой в прощение, предлагаемое ради Христа в Слове Евангелия и в Таинствах, — заблуждение и самообман.

Боже упаси меня хотя бы намекнуть на то, что дамы иногда похожи на ходячие мумии, красивые лица которых нарисованы на крышках саркофагов, или что некоторые юные джентльмены из кожи вон лезут, чтобы в полной мере продемонстрировать воспитанность и избирательную утонченность взбесившихся быков. Меня волнует гораздо более важный вопрос, стоящий за этим. Сдается мне, что очень многие люди, которых я не назвал бы ни мумиями, ни бешеными быками, в эту самую минуту уделяют слишком большое внимание остроте жизни и слишком мало задумываются о жизни как таковой.

Далее Давид молится о делах своего народа и обличает его нечестие. Израильтяне, имея особую честь и славу быть народом Божьим, были жестоковыйными более всех иных народов: гордыми, мятежными, жадными, завистливыми, неверующими и непослушными, — все это они проявили в том, как обошлись с Моисеем, с самим Давидом и другими благочестивыми царями. Они видели, что с Давидом — так же, как и с Моисеем до него, — явно присутствовал Бог, Который творил великие чудеса, что Давид успешно правил страной и побеждал в войнах, когда на него со всех сторон нападали враги, однако же впали в гордость и самонадеянность, будучи уверены в своем высоком звании народа Божьего, и проявили себя ничуть не лучше своих праотцов, о которых Моисей говорит: «Вы всегда были народом упорным и жестоковыйным перед Господом с с того дня, как я узнал вас». Ибо народ Давида был плотским и нечестивым; они как бы говорили: «Повелевай-повелевай, если так хочется. Жди-жди. Зачем проповедуешь нам о вере, когда мы все время пребываем в скорби? Тех, кому Бог благоволит и кому являет милость, Он благословляет: дает им жен, детей, богатство, дома, земли, и всякое имение, и счастье во всем; и блаженны люди, у которых дела обстоят таким образом». Не было недостатка и в лжепророках, которые в своих проповедях говорили лишь о земных благах и противостояли истинным пророкам, отрицая, что возлюбленные Бога могут не иметь земных благословений, и утверждая, что всем святым Божьим такие благословения даны.

 

Именно против них Давид горячо молится, укрепляя свое сердце и свою веру памятью о прежних милостях и избавлениях Божьих. «Если, - говорит Давид, - Ты однажды избавил меня от меча Голиафа» и даровал мне победу, и точно так же поступил с другими царями, то защити меня теперь от этого нечестивого, жестокосердного и неверного народа, который не почитает ни Бога, ни Его земных служителей; которому безразличны пороки, окружающие престол доброго царя, и опасности войны, и благословения мира; это невежественное и бесчувственное стадо; помои и отбросы человеческие; свиньи, которые заботятся лишь о собственном чреве; править ими труднее, чем вести самую ожесточенную и смертельную войну. В точности таковы некоторые сегодняшние наши дворяне, граждане и соотечественники: ради чрева своего они готовы попрать ногами и оплевать всякую истинную религию и всякое хорошее образование — да и все человеческое и божественное.

 

— Размышления Мартина Лютера о 143-м псалме

Философия учит нас сомневаться в том, что не доступно органам чувств, что не является аксиомой и что невозможно доказать. Таким образом, мы можем поставить под сомнение или воздержаться от суждения о том, является ли вогнутая поверхность облака единственной причиной того, что радуга имеет форму арки. Однако мы знаем, что учение, которое Бог соблаговолил дать церкви, несомненно и непоколебимо, даже если мы не можем его открыть с помощью органов чувств, даже если оно для нас само собой не разумеется, и даже если мы не можем подкрепить его доказательствами. Нет, причина нашей уверенности — Божье откровение, которое попросту истинно.

 

Посему не позволим этому философскому сомнению, или ἐποχή, прикасаться к учению, которое было даровано нам Богом. Какофония сомнений относительно Бога всегда преследует наш разум, которому в полной мере свойственна развращенность человеческой природы. С этими сомнениями нам должно бороться, нам следует им противостоять с помощью учений, вверенных нам Богом. Памятуя об этом, нам не следует подпитывать свои сомнения или превозносить их — напротив, наша вера должна стать несомненным согласием, убежденностью, уверенностью, с которой наш разум, полагаясь на божественные свидетельства, держится за Божье Слово, когда она говорит о вещах невидимых, как сказано в Послании к евреям.

 

— Robert D. Preus. The theology of post-Reformation Lutheranism, vol. 1