Хотела посмотреть "Парфюмера" и никак не могла найти. Зато нашла "Призрака Оперы", что было для меня огромнейшим сюрпризом, потому что я и не знала, что он у нас есть.

В общем, по ходу фильма сообразила, что два этих фильма очень похожи. Я смотрела фильм один раз, в первый же день, как он вышел, и уже не помнила ничего. Мне всегда казалось, что Призрак - несчастная жертва, влюбленный в Кристину, а Кристину любит Рауля, а Кончита родит от Педро, а Педро родит от Кончиты и далее по законам сериалов... Правда, мне всегда казалось, что это всего лишь история любви и ничего более. А оказалось, что нет...

В общем-то, история схожа. Убийца, дьявол... Кстати, и в "Парфюмере", и в "ПО" про Ангела есть. Призрак - Ангел Музыки,  а Гренуя ангелом называют бродяги, когда он надушился своими чудо-духами. И оба персонажа хотят быть людьми, но мир их не принимает. Кто виноват? Трудно сказать... В общем-то, как мне кажется, это главная идея "Парфюмера". То, что необычные люди, гении не могут жить в простом человеческом мире... Их просто не принимают...

У обоих, кстати, трудное детство было, отсюда и эта страсть к мести и излишняя жестокость.

И вот чего я не понимаю. Почему Призрака все жалеют, а Гренуя все считают ублюдком? Мало того, что ПО прибил скока народу, он еще и Оперу спалил, в общем, он грешен почти в той же степени, что и Гренуй...

Ну и теперь о канве. О самом фильме, так сказать. Вообще, конечно, музыка великолепная. По ходу даже не особо следишь за видеорядом и игрой актеров. НО очень уж понравилась сцена маскарада. Это такое, в моем стиле) Вроде бы жизнь, но на гране с театром. Танцы в фильме классные.

И еще немного об актере. Не о Рауле, разумеется, а  о самом Призраке. Ну, он, конечно, красавец, именно красавец. В фильме, по крайней мере. В маске=) Полезла смотреть фильмографию и слезла под стол. Джерард Батлер. Последний фильм. "300 спартанцев", Леонид. Я в шоге вообще в небольшом. Вот что грим с людьми делает.  А, и еще интересный факт. Актер-то шотладец))) В общем, давно уже известный факт, что англичане играют лучше иностранцев. Взять хотя бы Гренуя...

В колонках играет - отличное настроение
Настроение сейчас - очень хорошее

Приятно, что меня люди помнят...Почему? а фиг его знает...Короче это приятно,чертовски приятно...В том году я отдыхала на Мальте,там почти как у нас,только наших не любят...а так порой чувствешь, что дома, в родном Тель-Авиве...Я говорила по-английски и по-русски. Никогда не думала,что язык Пушкина и Достоевского мне пригодится в столь неожиданном месте...Да еще вот что...Бывает же...ко мне подошла девчонка которая помнила меня по России,она меня узнала...Бывает же...

Смотреть это видео

Приглядитесь. Есть ощущение, что он следит за вами?) Сама клеила. По проекту.

http://www.log-in.ru/dtSection/News/?id=42

ГЛАВА V

Было уже говорено о том, как печалило Мишу Лермонтова то недружелюбное отношение к отцу его, которое выказывалось ему богатым родством бабушки. Род Лермонтовых был захудалым родом. Столыпиных род шел в гору, - счастье ему улыбнулось. Круг знакомых и родных бабушки причислял себя к знати.
Лермонтов отлично чувствовал всю тяжесть отношения «света» к захудалым родам и высказал это в знаменитом своем стихотворении «На смерть Пушкина»»:

«…А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов»

Вот почему мальчик так много мечтал о прошлом величии своего рода. Сначала, как мы видели, он производил его от испанского «дюка Лерма», потом узнал и кое-что о происхождении своем от шотландской фамилии Лермонтов.
По шотландским преданиям, фамилия Лермонтов восходит к XI веку. В это время Лермонты или уже находились в Шотландии, или, вернее, пришли туда из Англии вместе с королем Малькольмом. Малькольм, как гласят древние хроники, бежал в Англию, когда отец его, Дункан, был умерщвлен Макбетом. Там он собрал вокруг себя бежавших из Шотландии танов и, получив помощь от английского короля Эдварда, двинулся против узурпатора. Победив Макбета, павшего в сражении от руки Макдуффа, Малькольм в 1061 г. Короновался в Скане, а затем созвал парламент в Форфере. Около Форферы находился холм, именуемый «Сапожным холмом» (Boot-hill). По преданию, холм этот составился вследствие обычая, по которому вассалы, в знак подданства, приносили своему ленному владельцу сапог земли из своих поместий. Здесь-то Малькольм возвратил своим приверженцам земли, отнятые от них Макбетом, а пришельцев из Франции, Англии и других стран, присоединившихся к нему, одарил владениями. Он возводил их в графское, баронское или рыцарское достоинство, и многие стали затем именоваться по имени полученных поместий. Таким образом тогда появилось много новых шотландских фамилий. Между одаренными приверженцами Малькольма упоминается Лермонт. Лермонт получил поместье Рэрси (Rairsie) и ныне находящиеся в графстве Файф в Шотландии, но уже не в руках фамилии Лермонтов. Шекспир в известной своей трагедии воспользовался, почти дословно, рассказом хроники, и предок нашего поэта легко бы мог попасть в число называемых драматургом шотландских фамилий, назови Шекспир еще двух-трех танов.
Другой известный английский писатель, Вальтер Скотт, написал балладу в трех частях «Певец Фома» («Thomas the Rhymer» - 1804 г.), в коем изображается один из предков Михаила Юрьевича, шотландский бард Лермонт. Этот Фома Лермонт жил в замке своем, развалины коего и теперь еще живописно расположены на берегах Твида, в нескольких милях от слияния его с Лидером. Развалины эти носят еще название башни Лермонта (Lermonth Tower). Недалеко от этого поэтического места провел Вальтер Скотт детство свое и здесь построил себе замок, знаменитый Аббатсфорт. В окрестностях еще жили предания о старом барде, гласившее, что Фома Эрсильдаун, по фамилии Лермонт, в юности был унесен в страну фей, где приобрел дар видения и песен, столь прославивших его в последствии. После семилетнего пребывания у фей Фома возвратился на родину и там изумлял своих соотечественников даром прорицания и песен. За ним осталось название певца и пророка. Фома предсказал шотландскому королю Александру III смерть накануне события, стоившего ему жизни. Верхом на лошади король чересчур близко подъехал к пропасти и сброшен был испуганным конем на острые скалы.
В поэтической форме Фома изложил предсказания будущих исторических событий Шотландии. Пророчества его ценились высоко, и еще в 1615 году были изданы в Эдинбурге. Большой известностью пользовался он и как поэт. Ему приписывается роман «Тристан и Изольда» (предполагается, что Томас Лермонт был автором одной из самых ранних версий романа, хотя первая из известных рукописей «Тристана» датируется 1450 годом), и народное предание утверждает, что по прошествии известного времени царица фей потребовала возврата к себе высокочтимого барда, и, дав прощальное пиршество, покинул он свой замок – Эрсильдаун. Это прощание, между прочим, и описывает Вальтер Скотт:
«Роскошный пир идет в Эрсильдауне. В старинном зале Лермонта сидят и рыцари, и дамы в пышных платьях.
Музыки звуки, песни раздаются, и нет в вине и эле недостатка.
Вот смолк веселый пир: Фома поднялся и лиру, что у фей на состязанье у эльфов выиграл, настроил молча.
Умолкло все – движенье, разговоры; от зависти бледнеют менестрели; железные на меч склонились лорды и слушают:
И льется песня барда, пророка вещего: в грядущие века не отыскать певца, который смог бы ту песню повторить.
Ее обрывки несутся вдаль, вдаль по реке времен, как корабля обломки, выплывая средь моря бурного.
Поет Фома товарищей, сподвижников Артура, о Мерлине, но более всего о благородном Тристане и нежной его Изольде.
В поцелуе страстном слилась она с его последним вздохом и умерла. С его душою к небу ее душа, обнявшись, улетела…
Кому так спеть, как песнь была им Читать далее...

Как часто, бросив взор с утесистой вершины,
Сажусь задумчивый в тени древес густой,
И развиваются передо мной
Разнообразные вечерние картины!
Здесь пенится река, долины красота,
И тщетно в мрачну даль за ней стремится око;
Там дремлющая зыбь лазурного пруда
Светлеет в тишине глубокой.
По темной зелени дерёв
Зари последний луч еще приметно бродит,
Луна медлительно с полуночи восходит
На колеснице облаков,
И с колокольни одинокой
Разнесся благовест протяжный и глухой;
Прохожий слушает, – и колокол далекий
С последним шумом дня сливает голос свой.
Прекрасен мир! Но восхищенью
В иссохшем сердце места нет!..
По чуждой мне земле скитаюсь сирой тенью,
И мертвого согреть бессилен солнца свет.
С холма на холм скользит мой взор унылый
И гаснет медленно в ужасной пустоте;
Но, ах, где стречу то, что б взор остановило?
И счастья нет, при всей природы красоте!..
И вы, мои поля, и рощи, и долины,
Вы мертвы! И от вас дух жизни улетел!
И что мне в вас теперь, бездушные картины!..
Нет в мире одного – и мир весь опустел.
Встает ли день, нощные ль сходят тени –
И мрак и свет противны мне...
Моя судьба не знает изменений –
И горесть вечная в душевной глубине!
Но долго ль страннику томиться в заточенье.
Когда на лучший мир покину дольный прах,
Тот мир, где нет сирот, где вере исполненье,
Где солнцы истины в нетленных небесах?..
Тогда, быть может, прояснится
Надежд таинственных спасительный предмет,
К чему душа и здесь еще стремится
И токмо там, в отчизне, обоймет...
Как светло сонмы звезд пылают надо мною,
Живые мысли божества!
Какая ночь сгустилась над землею,
И как земля, в виду небес, мертва!..
Встает гроза, и вихрь, и лист крутит пустынный!
И мне, и мне, как мертвому листу,
Пора из жизненной долины, –
Умчите ж, бурные, умчите сироту!..

Ф. И. Тютчев. Между 1820 и мартом 1822, <1823>

[336x480]
Тютчев Федор Иванович (1803 — 1873)
Русский поэт, член-корреспондент петербургской Академии Наук (1857). Духовно-напряженная философская поэзия Тютчева передает трагическое ощущение космических противоречий бытия. символический параллелизм в стихах о жизни природы, космические мотивы. Любовная лирика (в т. ч. стихи "Денисьевского цикла"). В публицистических статьях тяготел к панславизму.
Родился 23 ноября (5 декабря н.с.) в усадьбе Овстуг Орловской губернии в стародворянской среднепоместной семье. Детские годы прошли в Овстуге, юношеские — связаны с Москвой.
Домашним образованием руководил молодой поэт-переводчик С. Раич, познакомивший ученика с творениями поэтов и поощрявший его первые стихотворные опыты. В 12 лет Тютчев уже успешно переводил Горация.
В 1819 поступил на словесное отделение Московского университета и сразу принял живое участие в его литературной жизни. Окончив университет в 1821 со степенью кандидата словесных наук, в начале 1822 Тютчев поступил на службу в Государственную коллегию иностранных дел. Через несколько месяцев был назначен чиновником при Русской дипломатической миссии в Мюнхене. С этого времени его связь с русской литературной жизнью надолго прерывается.
На чужбине Тютчев провел двадцать два года, из них двадцать — в Мюнхене. Здесь он женился, здесь познакомился с философом Шеллингом и подружился с Г. Гейне, став первым переводчиком его стихов на русский язык.
В 1829 — 1830 в журнале Раича "Галатея" были опубликованы стихотворения Тютчева, свидетельствовавшие о зрелости его поэтического таланта ("Летний вечер", "Видение", "Бессонница", "Сны"), но не принесшие известности автору.
Настоящее признание поэзия Тютчева впервые получила в 1836, когда в пушкинском "Современнике" появились его 16 стихотворений.
В 1837 Тютчев был назначен первым секретарем Русской миссии в Турине, где пережил первую тяжелую утрату: умерла жена. В 1839 он вступил в новый брак. Служебный проступок Тютчева (самовольный отъезд в Швейцарию для венчания с Э. Дернберг) положил конец его дипломатической службе. Подал в отставку и поселился в Мюнхене, где провел еще пять лет, не имея никакого официального положения. Настойчиво искал пути возвращения на службу.
В 1844 переехал с семьей в Россию, а через полгода вновь был принят на службу в Министерство иностранных дел.
В 1843 — 1850 выступил с политическими статьями "Россия и Германия", "Россия и Революция", "Папство и римский вопрос", делая вывод о неизбежности столкновения между Россией и Западом и конечного торжества "России будущего", которая представлялась ему "всеславянской" империей.
В 1848 — 1849, захваченный событиями политической жизни, он создал такие прекрасные стихотворения, как "Неохотно и несмело...", "Когда в кругу убийственных забот...", "Русской женщине" и др., но не стремился напечатать их.
Началом поэтической известности Тютчева и толчком к его активному творчеству стала статья Некрасова "Русские второстепенные поэты" в журнале "Современник", в которой говорилось о таланте этого поэта, не замеченного критикой, и публикация 24 стихотворений Тютчева. К поэту пришло настоящее признание.
В 1854 вышел первый сборник стихотворений, в этом же году был напечатан цикл стихов о любви, посвященных Елене Денисьевой. "Беззаконные" в глазах света отношения немолодого поэта с ровесницей его дочери продолжались в течение четырнадцати лет и были очень драматичны (Тютчев был женат).
В 1858 он был назначен председателем Комитета иностранной цензуры, не раз выступая заступником преследуемых изданий.
С 1864 Тютчев несет одну потерю за другой: умирает от чахотки Денисьева, через год — двое их детей, его мать.
В творчестве Тютчева 1860? преобладают политические стихотворения и мелкие. — "на случаи" ("Когда дряхлеющие силы...", 1866, "Славянам", 1867, и др.).
Последние годы жизни тоже омрачены тяжелыми утратами: умирают его старший сын, брат, дочь Мария. Жизнь поэта угасает. 15 июля (27 н.с.) 1873 в Царском Селе Тютчев скончался.

[324x420]
ЛАМАРТИН Альфонс [Alphonse Lamartine, 1790—1869] — французский поэт. Родился в Маконе в обедневшей дворянской семье. Образование получил в иезуитской коллегии в Беллэ. В 1820 выпустил первый сборник стихотворений под названием «Поэтические и религиозные размышления» (Méditations poétiques et réligieuses). Следующие книжки стихов — 2-й т. «Размышлений» и сборник «Созвучия» (Les Harmonies) — вышли в свет в 1823 и в 1830. Таким образом основным периодом творчества Ламартина, когда он создал наиболее прославившие его произведения, следует считать 20-е гг. В 1830 избран в члены Французской академии. Около этого же времени стал депутатом палаты и отдался преимущественно политике. Ламартин был членом партии легитимистов — немногочисленных сторонников прежней династии, крайней правой во время июльской монархии. В 30-х гг. написал поэмы «Жоселен» (Jocelyn, 1836) и «Падение ангела» (La chute d’un ange, 1838), которые являются частями задуманной грандиозной эпопеи в 10 видениях о падшем ангеле Элоиме. Ламартин написал только эти 2 части. Во время революции 1848 занял пост президента временного правительства, несмотря на то, что представлял дворянскую партию. Дело в том, что «легимисты
и орлеанисты и те вначале осмеливались выступать лишь под республиканской маской. Только во имя республики можно было начать борьбу против пролетариата» (К. Маркс, Борьба классов во Франции). Роль Ламартина кончилась с июньским восстанием рабочих. Подготовив диктатуру Кавеньяка, Ламартин отходит от политики, пишет «Историю жирондистов» [1848], «Историю реставрации» [1851—1853], романы «Рафаэль» и «Граумэла». Из этих произведений Ламартина наиболее интересна «История жирондистов».
Ламартин — представитель французского консервативного романтизма. В начале XIX в. дворянство оттесняется с общественной арены растущей и крепнущей буржуазией. Хотя в 20-е гг. у власти и находится старая династия, однако аристократия обречена. Реставрация Бурбонов была по сути дела компромиссом остатков старого дворянства с верхами буржуазии — компромиссом, который не мог спасти дворянство. На этой почве расцветает пышным цветом консервативный романтизм, с его уходом в чистую лирику, отрицанием цивилизации и идеализацией абстрактной природы. Ламартин — типичный выразитель этих умонастроений. Его три сборника стихотворений написаны на отвлеченные темы. Содержание стихов туманно и ограничено интимным «я» поэта. Это содержание подчинено форме, которая кажется самодовлеющей. Такое соотношение формы и содержания характерно для нисходящего, обреченного на гибель класса, когда этот класс уже перестал играть какую-либо общественно-полезную роль в экономическом и политическом развитии общества, но когда его писатели сохраняют еще формальное мастерство. Впрочем и это последнее не было у Ламартина в достаточной степени высоким.
Основные мотивы лирики Ламартина — любовь и философски-религиозные думы. В области философии Ламартин примыкает к той идеалистической реакции против материализма, которая характерна для эпохи реставрации Бурбонов. Дворянству была враждебна философия материалистов XVIII века и оно выбрало своим духовным вождем идеалиста-мистика Жозефа де Местра. Идеи Жозефа де Местра оказали большое влияние на Ламартина Свои философские взгляды Ламартин излагает в речи «О судьбах поэзии»: «Эпоха Империи была воплощением материалистической философии XVIII в. Геометры, которые имели право голоса, давили на молодежь всей тяжестью своей наглядной тирании. Они боялись, как бы поэзия не воскресла вместе со свободой, и с корнем уничтожали ее ростки в своих школах, лицеях и в особенности в своих корпусах и политехникумах».
Идеалистические воззрения Ламартина находят свое завершение в религиозности. Он созерцает бога, растворенного во всей природе, как то животворящее духовное начало, которое всем повелевает и которому человечество должно поклоняться. В думе V он пишет: «Ты помнишь ли тот край, где с первого взгляда зародилась наша любовь? Ты

часто говорила мне: „природа — это храм, в котором скрыт бог... мир — его отражение, день — его взор, красота — его улыбка...“ Так говорила ты, и наш дух возносился к этому неведомому богу, и наши восхищенные взоры созерцали землю, место нашего изгнания, и небеса, его царство». Его религиозность окрашена глубоким пессимизмом. Тот же пессимизм разлит и в его любовной лирике. В стихотворении «Одиночество» Ламартин жалуется: «Реки, скалы, леса, вы, некогда столь дорогие моему сердцу! Нет с вами только одного существа, и целый мир превратился для меня в пустыню. Я похож на увядший лист, пусть же дыхание бури умчит меня».
Индивидуализм Ламартина, его пессимизм, утонченная чувствительность, религиозно-мистические воззрения, уход в идеализированную абстрактную природу, преобладание мелодии стиха над конкретным содержанием — характерны для французского дворянского Читать далее...

Мария Акимовна (урожденная Хастатова) (1799—1845), жена Павла Петровича, племянница Е. А. Арсеньевой и двоюродная тетка Лермонтова. Родилась на Северном Кавказе, воспитание получила в дворянском интернате в Петербурге; в 1814 досрочно взята родными из интерната. Была дружна с М. М. Лермонтовой, которой принадлежат девять записей (1814) в альбоме Марии Акимовны, и, возможно, с ней воспитывалась. Выйдя замуж в 1816, Мария Акимовна с мужем до 1825 жила в семье своей матери, в Шелкозаводске и Горячеводске, — здесь с нею познакомился мальчик Лермонтов (первый рисунок Лермонтова в альбоме Марии Акимовны помечен 1825). Дружба с матерью поэта выделила Марию Акимовну среди других родственников, а переезд ее с семейством в Тарханы в 1825, материнское отношение к племяннику тесно связали ее с жизнью Лермонтова. Общение с нею в 1825—27 сыграло большую роль в воспитании и духовном развитии Лермонтова. Переезд его в Москву положил начало их переписке; сохранились лишь четыре письма Лермонтова 1827—31, в них были посланы одно из первых стих. Лермонтова «Поэт» (1828) и его рисунок для альбома (1829). Письма Марии Акимовны не сохранились, но, по-видимому, о них упоминается в описи бумаг Лермонтова, отобранных при аресте в 1837. Лермонтов бывал у Марии Акимовны во время своего отпуска в начале 1836, проведенного в Тарханах, — этой датой помечены некоторые рисунки Лермонтова в ее альбоме. Встречались они в Петербурге в 1836 и в 1838. В 1841 после смерти поэта Мария Акимовна сопровождала Е. А. Арсеньеву из Петербурга в Тарханы.
Из лермонтовской энциклопедии

К М.А. Шан-Гирей

Москва, осенью 1827 г.

Катюше в знак благодарности за подвязку посылаю ей бисерный ящик моей работы.

…мы сами делаем Театр, который довольно хорошо выходит, и будут восковые фигуры играть (сделайте милость, пришлите мои воски).

Москва, около 21 декабря 1828 г.

Папенька сюда приехал, и вот уже 2 картины извлечены из моего portefeuille… слава богу! что такими любезными руками!..

Москва, февраль 1831 г.

Вступаюсь за честь Шекспира. Если он велик, то это в Гамлете; если он истинно Шекспир, этот гений необъемлемый, проникающий в сердце человека, в законы судьбы, оригинальный, то-есть неподраждражаемый Шекспир – то это в Гамлете.

[196x253]
Мне становится невыносимо тяжело писать; я подхожу к перелому всей моей жизни, а до сих пор я с какой-то ребячливостью отталкивала и заглушала все, что мне на¬поминало об этом ужасном времени.
Один раз, вечером, у нас были гости, играли в карты, я с Лизой и дядей Николаем Сергеевичем сидела в каби¬нете; она читала, я вышивала, он по обыкновению рас¬кладывал grand'patience. Лакей подал мне письмо, полу¬ченное по городской почте; я начала его читать и, вероят¬но, очень изменилась в лице, потому что дядя вырвал его у меня из рук и стал читать его вслух, не понимая ни слова, ни смысла, ни намеков о Лопухине, о Лермонтове, и удив¬лялся, с какой стати злой аноним так заботится о моей судьбе. Но для меня каждое слово этого рокового письма было пропитано ядом, и сердце мое обливалось кровью. Но что я была принуждена вытерпеть брани, колкостей, унижения, когда гости разъехались и Марья Васильевна прочла письмо, врученное ей покорным супругом! Я и те¬перь еще краснею от негодования, припоминая грубые выражения ее гнева.
Вот содержание письма, которое никогда мне не было возвращено, но которое огненными словами запечатлелось в моей памяти и в моем сердце:
«Милостивая государыня Екатерина Александровна!
Позвольте человеку, глубоко вам сочувствующему, ува¬жающему вас и умеющему ценить ваше сердце и благород¬ство, предупредить вас, что вы стоите на краю пропасти, что любовь ваша к нему (известная всему Петербургу, кро¬ме родных ваших) погубит вас. Вы и теперь уже много по¬теряли во мнении света, оттого что не умеете и даже не хотите скрывать вашей страсти к нему.
Поверьте, он недостоин вас. Для него нет ничего свято¬го, он никого не любит. Его господствующая страсть: гос¬подствовать над всеми и не щадить никого для удовлетво¬рения своего самолюбия.
Я знал его прежде чем вы, он был тогда и моложе и неопытнее, что, однако же, не помешало ему погубить девушку, во всем равную вам и по уму, и по красоте. Он увез ее от семейства и, натешившись ею, бросил.
Опомнитесь, придите в себя, уверьтесь, что и вас ожи¬дает такая же участь. На вас вчуже жаль смотреть. О, зачем, зачем вы его так полюбили? Зачем принесли ему в жертву сердце, преданное вам и достойное вас.
Одно участие побудило меня писать к вам; авось еще не поздно! Я ничего не имею против него, кроме презрения, которое он вполне заслуживает. Он не женится на вас, по¬верьте мне; покажите ему это письмо, он прикинется не¬винным, обиженным, забросает вас страстными уверени¬ями, потом объявит вам, что бабушка не дает ему согласия на брак; в заключение прочтет вам длинную проповедь или просто признается, что он притворялся, да еще посмеется над вами и — это лучший исход, которого вы можете наде¬яться и которого от души желает вам
Вам неизвестный, но преданный вам друг NN».
Вообрази, какое волнение произвело это письмо на весь семейный конгресс и как оно убило меня! Но никто из родных и не подозревал, что дело шло о Лермонтове и о Лопухине; они судили, рядили, но, не догадываясь, стали допрашивать меня. Тут я ожила и стала утверждать, что не понимаю, о ком шла речь в письме, что, вероятно, его написал из мести какой-нибудь отверженный поклонник, чтоб навлечь мне неприятность. Может быть, все это и со¬шло бы мне с рук; родным мысль моя показалась правдо¬подобной, если бы сестра моя, Лиза, не сочла нужным сказать им, что в письме намекалось на Лермонтова, кото¬рого я люблю, и на Лопухина, за которого не пошла за¬муж по совету и по воле Мишеля.

Я с особенной радостью и живейшим нетерпением со¬биралась в следующую среду на бал; так давно не видалась я с Мишелем и, вопреки всех и вся, решила в уме своем танцевать с ним мазурку.

Когда в фигуре названий Лермонтов подошел ко мне с двумя товарищами и, зло улыбаясь и холодно смотря на меня, сказал: «Haine, mepris et vengeance» (ненависть, пре¬зрение и месть), — я, конечно, выбрала vengeance, как благороднейшее из этих ужасных чувств.
— Вы несправедливы и жестоки, — сказала я ему.
— Я теперь такой же, как был всегда.
— Неужели вы всегда меня ненавидели, презирали? За
что вам мстить мне?
— Вы ошибаетесь, я не переменился, да и к чему было
меняться; напыщенные роли тяжелы и не под силу мне; я
действовал откровенно, но вы так охраняемы родными,
так недоступны, так изучили теорию любить с их дозволе¬
ния, что мне нечего делать, когда меня не принимают.
— Неужели вы сомневаетесь в моей любви?
— Благодарю за такую любовь!
Он довел меня до места и, кланяясь, шепнул мне:
— Но лишний пленник вам дороже!
В мою очередь я подвела ему двух дам и сказала: «Pardon, devouement, resignation» (прощение, преданность, смирение).
Он выбрал resignation, т.е. меня, и, язвительно улыба¬ясь, сказал:
— Как скоро вы покоряетесь судьбе, вы будете очень
счастливы!
— Мишель, не мучьте меня, скажите прямо, за что вы
сердитесь?
— Имею ли я право сердиться на вас? Я доволен всем Читать далее...

ГЛАВА III

Платя дань обычаю времени, бабушка старалась сделать для внука французский язык родным. Тетради носят на себе следы этих французских упражнений. Даже переписка Лермонтова-юноши с близкими людьми велась на французском языке. Но поразительно верное чутье, которым всегда отличался поэт наш, рано подсказало ему, что не иноземная а русская речь должна служить гению. С Лермонтовым не повторялось того, что видим мы в Пушкине, - он не на французском пишет свои первые опыты.
Первая выписка поэтических произведений на русском языке, которую мы находим в тетради Лермонтова, это «Бахчисарайский фонтан» А.С. Пушкина, переписанный им целиком, и «Шильонский узник» Жуковского. Самостоятельные же поэтические опыты, по собственному признанию поэта, были им сделаны в пансионе.
Приступая к рассмотрению этих опытов, нельзя не поговорить о важности биографического материала, представляемого юношескими тетрадями поэта. Они нагляднее всякой биографии рисуют поэта и постепенное развитие его таланта. Из них видно, как рано полюбил Лермонтов поэзию и как постоянно оставался верен ей. Дома, в пансионе, летом в деревне – везде вносил он в эти тетради свои мысли, чувства и свои – сначала детские, потом юношеские – стихотворения.
В тетрадях этих литературная работа часто прерывается ученическими упражнениями на немецком, французском и английском языках, а в школьных тетрадях среди ученических занятий встречаем мы стихотворные наброски. От переписки стихов Лермонтов перешел к их переделке. Понятно, что любимцем его стал Пушкин, слава которого тогда уже гремела.
Впрочем, как на первую попытку подражать Пушкину можно смотреть на поэму «Черкесы», писанную, как кажется в 1828 году. Писал эту поэму Михаил Юрьевич, когда ему не было еще 14 лет, - писал ее в городе Чембары, отстоящем всего в 12 верстах от села Тарханы, за дубом, с которым связывалось какое-то дорогое для него воспоминание. Рукою поэта на самом заглавном листе переписанной им начисто поэмы помечено: «В Чембаре, за дубом». Мальчика охватили образы и звуки пушкинского «Кавказского пленника».
Наконец, воображение его остановилось на Испании. Ни одна страна не могла представить данных, более удобных для составления драм. Тут, казалось, и не требовалось особого изучения нравов и жизни. Молодой фантазии услужливо представлялись – гордый своими предками, закоренелый в сословных предрассудках кастилец, инквизитор, иезуит, наемный убийца, преследуемый жид… В эту страну перенес и другой великий поэт XIX века, Генрих Гейне, свою молодую фантазию, и одною из первых его драматических попыток была драма из этой воображаемой романтической испанской жизни «Альманзор», с дикой страстью, с убийством и кровью.
Существовало предание о том, что фамилия Лермонтовых происходила от испанского владетельного герцога Лермы, который, во время борьбы с маврами, должен был бежать из Испании в Шотландию. Это предание было известно Михаилу Юрьевичу и долго ласкало его воображение. Долгое время Михаил Юрьевич и подписывался под письмами и стихотворениями: «Лерма». Недаром и в сильно влиявшем на него Шиллере он встречался с именем графа Лермы в драме «Дон-Карлос». В 1830 или 31 году Лермонтов в доме Лопухиных, на углу Поварской и Молчановки, начертил на стене углем голову (поясной портрет), вероятно воображаемого предка. Он был изображен в средневековом испанском костюме, с испанской бородкой, широким кружевным воротником и с цепью ордена Золотого Руна вокруг шеи. В глазах и, пожалуй во всей верхней части лица не трудно заметить фамильное сходство с самим нашим поэтом. Голова эта, нарисованная al fresco (в технике фрески), была затерта при правлении штукатурки, и приятель поэта Алексей Александрович Лопухин был этим очень опечален, потому что с рисунком связывалось много воспоминаний о дружеских беседах и мечтаниях. Тогда Лермонтов нарисовал такую же голову на холсте и выслал ее Лопухину из Петербурга. Испания стала страной поэтической фантазии юного поэта.
Даже действие любимого, много лет занимавшего поэта, произведения «Демон» в наброске 1830 года происходит в Испании.

ГЛАВА IV

Вторая написанная Лермонтовым трагедия «Menschen und Leidenschaften» («Люди и страсти» - 1830 г.) представляет собою особенный автобиографический интерес. В ней описан эпизод из времен его юношеских страданий, положивших печать на впечатлительную душу поэта.
Событием, вызвавшим этот страстный порыв, был, кажется, окончательный разрыв между отцом Михаила Юрьевича и бабушкой его. С самого того времени, когда, спустя девять дней по смерти жены, Юрий Петрович уехал из бывших под его управлением Тархан, а потом потребовал сына к себе, бабушка постоянно боялась за потерю внука. Ей представлялось, что вот-вот нагрянет отец и отнимет или увезет Михаила Юрьевича.
Содержание драмы поясняет нам, и поясняет подробно отношения между Лермонтовым и Арсеньевой. Оно не только подтверждает догадки биографа, но и дополняет указания современников. Мы вполне понимаем, что было причиною, побудившею Юрия Петровича Читать далее...

[194x245]
Живо я помню этот, вместе и роковой и счастливый, вечер 1834 года; мы одевались на бал к госпоже К. Я была в белом платье, вышитом пунцовыми звездочками, и с пун¬цовыми гвоздиками в волосах. Я была очень равнодушна к моему туалету.
«Лопухин не увидит меня, — думала я, - а для прочих я уже не существую».
В швейцарской снимали шубы и прямо входили в танце¬вальную залу по прекрасной лестнице, убранной цветами, увешанной зеркалами; зеркала были так размещены в зале и на лестнице, что отражали в одно время всех приехавших и приезжающих; в одну минуту можно было разглядеть всех знакомых. По близорукости своей и по равнодушию я шла, опустив голову, как вдруг Лиза вскричала: «Ах, Мишель Лермонтов здесь!» — Как я рада, — отвечала я, — он нам скажет, когда приедет Лопухин.
Пока мы говорили, Мишель уже подбежал ко мне, вос¬хищенный, обрадованный этой встречей, и сказал мне:
— Я знал, что вы будете здесь, караулил вас у дверей, чтоб первому ангажировать вас.
Я обещала ему две кадрили и мазурку, обрадовалась ему, как умному человеку, а еще более как другу Лопухина. Ло¬пухин был моей первенствующей мыслью. Я не видала Лер¬монтова с 1830-го года; он почти не переменился в эти четыре года, возмужал немного, но не вырос и не похоро¬шел и почти все такой же был неловкий и неуклюжий, но глаза его смотрели с большею уверенностью: нельзя было не смутиться, когда он устремлял их с какой-то непод¬вижностью.
— Меня только на днях произвели в офицеры, — ска¬зал он, — я поспешил похвастаться перед вами моим гусарским мундиром и моими эполетами; они дают мне пра¬во танцевать с вами мазурку; видите, как я злопамятен, я не забыл косого конногвардейца, оттого в юнкерском мундире я избегал случая встречать вас; помню, как жестоко вы обращались со мной, когда я носил студенческую кур¬точку.
- А ваша злопамятность и теперь доказывает, что вы
сущий ребенок; но вы ошиблись, теперь и без ваших эпо¬лет я бы пошла танцевать с вами.

Тут мы стали болтать о Сашеньке, о Средникове, о Тро¬ицкой Лавре — много смеялись, но я не могла решиться заговорить первая о Лопухине.
Раздалась мазурка; едва мы уселись, как Лермонтов ска¬зал мне, смотря прямо мне в глаза:
— Знаете ли, на днях сюда приедет Лопухин.
Для избежания утвердительного ответа я спросила:
— Так вы скоро его ждете?
Я чувствовала, как краснела от этого имени, от своего непонятного притворства, а главное, от испытующих взо¬ров Мишеля.
— Как хорошо, как звучно называться Madame de Lopoukhine, — продолжал Мишель, — не правда ли? Согла¬сились бы вы принять его имя?
— Я соглашусь в том, что есть много имен лучше это¬го, — отвечала я отрывисто, раздосадованная на Лопухина, которого я упрекала в измене: от меня требовал молчания, а сам, без моего согласия, поверял нашу тайну своим дру¬зьям, а может быть, и хвастается влиянием своим на меня.
Не помню теперь слово в слово разговор мой с Лермон¬товым, но помню только, что я убедилась в том, что ему все было известно и что он в беспрерывной переписке с Лопухиным; он распространялся о доброте его сердца, о ничтожности его ума, а более всего напирал, с колкостью, о его богатстве.
Лиза и я, мы сказали Лермонтову, что у нас 6-го будут танцевать, и он нам решительно объявил, что приедет к нам.
— Возможно ли, — вскричали мы в один голос, — вы не знаете ни дядей, ни теток?
— Что за дело? Я приеду к вам.
— Да мы не можем принять вас, мы не принимаем ни¬кого.
— Приеду пораньше, велю доложить вам, вы меня и представите.
Мы были и испуганы и удивлены его удальством, но зная его коротко, ожидали от него такого необдуманного поступка.
Мы начали ему представлять строгость теток и сколько он нам навлечет неприятных хлопот.
— Во что бы то ни стало, — повторил он, — я не¬пременно буду у вас послезавтра.
Возвратясь домой, мы много рассуждали с сестрой о Лермонтове, о Лопухине и очень беспокоились, как сой¬дет нам с рук безрассудное посещение Лермонтова.
Наконец наступил страшный день 6 декабря.
С утра у нас была толпа поздравителей...

Не позже семи часов лакей пришел доложить сестре и мне, что какой-то маленький офицер просит нас обеих выйти к нему в лакейскую.
— Что за вздор, — вскричали мы в один голос, — как это может быть?
— Право, сударыни, какой-то маленький гусар спра¬шивает, здесь ли живут Екатерина Александровна и Ели¬завета Александровна Сушковы.
— Поди, спроси его имя.
Лакей возвратился и объявил, что Михаил Юрьевич Лермонтов приехал к девицам Сушковым.
— А, теперь я понимаю, — сказала я, — он у меня спра¬шивал адрес брата Дмитрия и, вероятно, отыскивает его.
Брат Дмитрий пригодился нам и мог доставить истин¬ное удовольствие, представив в наш дом умного танцора, острого рассказчика и, сверх всего, моего милого поэта. Мы с сестрой уверили его, что бывший его товарищ по Университетскому пансиону к нему приехал и дали ему мысль представить его Марье Васильевне. Он так и Читать далее...

[196x253]
В Москве я свела знакомство, а вскоре и дружбу с Сашенькой Верещагиной (А.М. Верещагина – кузина Лермонтова). Мы жили рядом на Молчановке и почти с первой встречи сделались неразлучны…
У Сашеньки встречала я в это время ее двоюродного брата, неуклюжего, косолапого мальчика лет шестнадцати или семнадцати, с красными, но умными, выразительными глазами, со вздернутым носом и язвительно-насмешливой улыбкой. Он учился в Университетском пансионе, но ученые занятия не мешали ему быть почти каждый вечер нашим кавалером на гулянье и на вечерах; все его называли просто Мишель, и я так же, как и все, не заботясь нимало о его фамилии. Я прозвала его своим чиновником по особым поручениям и отдавала ему на сбережение мою шляпу, мой зонтик, мои перчатки, но перчатки он часто затеривал, и я грозилась отрешить его от вверенной ему должности.

День ото дня Москва пустела, все разъезжались по деревням, и мы, следуя за общим полетом, тоже собирались в подмосковную, куда я стремилась с нетерпением, - так прискучили мне однообразные веселости Белокаменной. Сашенька уехала уже в деревню, которая находилась в полтора верстах от нашего Большакова, а тетка ее Столыпина жила от нас в трех верстах в прекрасном своем Средникове; у нее гостила Елизавета Алексеевна с внуком своим Лермонтовым.

В это памятное для меня лето я ознакомилась с чудными окрестностями Москвы, побывала в Сергиевской лавре, в Новом Иерусалиме, в Звенигородском монастыре.

По воскресеньям мы уезжали к обедне в Средниково и оставались на целый день у Столыпиной. Вчуже отрадно было видеть, как старушка Арсеньева боготворила внука своего Лермонтова; бедная, она пережила всех своих, и один Мишель остался ей утешением и подпорою на старость; она жила им одним и для исполнения его прихотей; не нахвалится, бывало, им, не налюбуется на него…

Сашенька и я, точно, мы обращались с Лермонтовым как с мальчиком, хотя и отдавали полную справедливость его уму. Такое обращение бесило его до крайности, он домогался попасть в юноши в наших глазах, декламировал нам Пушкина, Ламартина и был неразлучен с огромным Байроном.

На следующий день, до восхождения солнца, мы встали и бодро отправились пешком на богомолье; путевых приключений не было, все мы были веселы, много болтали, еще более смеялись, а чему? Бог знает! Бабушка ехала впереди шагом; верст за пять до ночлега или до обеденной станции отправляли передового приготовлять заранее обед, чай или постели, смотря по времени. Чудная эта прогулка останется навсегда золотым для меня воспоминанием.
На четвертый день мы пришли в Лавру изнуренные и голодные. В трактире мы переменили запыленные платья, умылись и поспешили в монастырь отслужить молебен. На паперти встретили мы слепого нищего. Он дряхлой дрожащей рукой поднес нам свою деревянную чашечку, все мы надавали ему мелких денег; услыша звон монет, бедняк крестился, стал нас благодарить, приговаривая: «Пошли вам Бог счастие, добрые господа; а вот намедни приходили сюда тоже господа, тоже молодые, да шалуны, насмеялись надо мною: наложили полную чашечку камушков. Бог с ними!»
Помолясь святым угодникам, мы поспешно возвратились домой, чтоб пообедать и отдохнуть. Все мы суетились около стола в нетерпеливом ожидании обеда, один Лермонтов не принимал участия в наших хлопотах; он стоял на коленях перед стулом, карандаш его быстро бегал по клочку серой бумаги, и он как будто не замечал нас, не слышал, как мы шумели, усаживаясь за обед и принимаясь за ботвинью. Окончив писать, он вскочил, тряхнул головой, сел на оставшийся стул против меня и передал мне нововышедшие из-под его карандаша стихи:

У врат обители святой
Стоял просящий подаянья,
Бессильный, бледный и худой,
От глада, жажды и страданья.
Куска лишь хлеба он просил
И взор являл живую муку,
И кто-то камень положил
В его протянутую руку.
Так я молил твоей любви
С слезами горькими, с тоскою
Так чувства лучшие мои
Навек обмануты тобою!


- Благодарю вас, Monsieur Michel, за ваше посвящение и поздравляю вас, с какой скоростью из самых ничтожных слов вы извлекаете милые экспромты, но не рассердитесь за совет: обдумывайте ваши стихи, и со временем те, которых вы воспоете, будут гордиться вами.

После возвращения нашего в деревню из Москвы прогулки, катанья, посещения в Средниково снова возобновились, все пошло по-старому, но нельзя было не сознаться, что Мишель оживлял все эти удовольствия и что без него не жилось так весело, как при нем.
Он писал Сашеньки длинные письма, обращался часто ко мне с вопросами и суждениями и забавлял нас анекдотами о двух братьях Фе и для отличия называл одного Fenez-long, другого Fe-ne-court; бедный Фенелон был чем-то в Университетском пансионе и служил целью эпиграмм, сарказмов и карикатур Мишеля.
В одном из своих писем он переслал мне следующие стихи, достойные даже и теперь его имени:

По небу полуночи Читать далее...

[194x245]
СУШКО́ВА (в замужестве Хвостова) Екатерина Александровна (1812—68), знакомая Лермонтова, мемуаристка. Знакомство состоялось весной 1830 в Москве у А. М. Верещагиной (кузина Лермонтова). Лето 1830 Сушкова проводила под Москвой в имении Большаково, часто посещая Середниково (СЕРЕДНИКО́ВО, подмосковная усадьба Столыпиных, расположенная на берегу реки Горетовки; (Октябрьская железная дорога, станция Фирсановка Московская область). Середниково принадлежало Е. А. Столыпиной (по первому мужу Воейковой), вдове Д. А. Столыпина (двоюродный брат Лермонтова), который приобрел Середниково в окт. 1825. В Середникове осталась его большая библиотека. Усадьба Середниково создавалась в 1775—1806 при прежнем владельце В. А. Всеволожском. Дом в классическом стиле, с колоннадой и бельведером, по некоторым сведениям, построен И. Е. Старовым. Около дома был разбит большой парк, вырыты пруды, через овраг перекинут белокаменный мост. Свое название усадьба получила от маленького селения, находившегося здесь в 17—18 вв. и принадлежавшего князьям Черкасским. Лермонтов проводил в Середникове летние каникулы 1829, 1830, 1831, возможно, приезжал сюда и летом 1832. Живописная природа, народные песни и сказки, рассказы о войне 1812, впечатления от крепостной действительности — все давало пищу для раздумий поэта. Летом в Середникове собиралось много молодежи. Верстах в 4 от Середниково в Федоровке жила А. М. Верещагина (кузина Лермонтова), в Большакове — Е. А. Сушкова. В Середниково приезжали Лопухины, сестры Бахметевы, кузины Столыпины. Устраивались пикники, прогулки верхом, поездки в окрестности. Природа гармонировала с романтическими наклонностями юного поэта, его воображение привлекали развалины старой бани, кладбище и Чертов мост. Здесь написано много лирических стихов, в т. ч. непосредственно связанных с Середниково (например, обращенные к Сушковой). К некоторым из них Лермонтов позднее сделал приписки, подчеркивающие их «середниковское» происхождение: «Сидя в Середникове у окна» («Ночь III»):

Ночь. III

Темно. Все спит. Лишь только жук ночной
Жужжа в долине пролетит порой;
Из-под травы блистает червячёк,
От наших дум, от наших бурь далек.
Высоких лип стал пасмурней навес,
Когда луна взошла среди небес...
Нет, в первый раз прелестна так она! -
Он здесь. Стоит. Как мрамор, у окна.
Тень от него чернеет по стене. -
Недвижный взор поднят, но не к луне;
Он полон всем, чем только яд страстей
Ужасен был и мил сердцам людей. -
Свеча горит, забыта на столе,
И блеск ее с лучом луны в стекле
Мешается, играет, как любви
Огонь живой с презрением, в крови! -
Кто ж он? кто ж он, сей нарушитель сна?
Чем эта грудь мятежная полна?
О если б вы умели угадать
В его очах, что хочет он скрывать! -
О если б мог единый бедный друг
Хотя смягчить души его недуг!

«Середниково. Вечер на бельведере» («Желание») и т. п. Летом 1830 Лермонтов работал здесь над трагедией «Испанцы»; на страницах тетради, заполненных в Середниково в 1831, набросаны замыслы сочинения о молодом монахе, томящемся в монастыре, и о Демоне; тогда же написан новый вариант этой поэмы (III и IV редакции). Возможно, Лермонтов работал здесь и над другими поэмами и романом «Вадим». Многие впечатления этого времени откликнулись и в более поздних произведениях.
В 1914 в парке Середниково установлен памятник-обелиск Лермонтова. Именем поэта названы теперь улица в поселке Фирсановка и школа в соседней деревне Лигачево, где тогда гостил Лермонтов). Красивая, умная и ироничная, Сушкова стала предметом юношеского увлечения Лермонтова. С ее именем связан цикл стихов 1830, посвященный преимущественно неразделенной любви:

К С.

Вблизи тебя до этих пор
Я не слыхал в груди огня.
Встречал ли твой прелестный взор -
Не билось сердце у меня.

И что ж? - разлуки первый звук
Меня заставил трепетать;
Нет, нет, он не предвестник мук;
Я не люблю - зачем скрывать! -

Однако же хоть день, хоть час
Еще желал бы здесь пробыть;
Чтоб блеском этих чудных глаз
Души тревоги усмирить. -
1830 г.

Новая встреча поэта с Сушковой произошла 4 декабря 1834 в Петербурге. В течение месяца Лермонтов постоянно бывал в доме Сушковой, уделял ей внимание на балах и, наконец, добился от нее признания в любви. Тем самым, по представлениям света, девушка была скомпрометирована. 5 января 1835 Лермонтов написал Сушковой анонимное письмо, которое привело к разрыву (Сушкова до конца жизни не подозревала, что автором письма был Лермонтов). Неблаговидность поступка Лермонтова имела, однако, и оборотную сторону: за прошедшие годы поэт разочаровался в женской любви и привязанности, а потому увидел в Сушковой лишь кокетку, стремящуюся найти жениха. Кульминация романа (посылка анонимного письма) совпала с получением Лермонтова горестного для него известия о помолвке В. А. Лопухиной с Н. Ф. Бахметевым.
История с Сушковой была Читать далее...

Глава II

Когда Лермонтову пошел 14-й год, решено было продолжить его воспитание в Благородном университетском пансионе. В 1827 году бабушка повезла внука в Москву и наняла квартиру на Поварской. Теперь для Мишеля наступила новая жизнь: все пошло по-другому. Шумная рассеянная жизнь заменила прежнюю. В Тарханах и на Кавказе мальчик жил в простой, но поэтической обстановке, с людьми незатейливыми, искренно его любившими. Воспитатель его эльзасец Капе был офицер наполеоновской гвардии. Раненым попал он в плен к русским.
Лермонтов очень любил Капе, о коем сохранилась добрая память и между старожилами села Тарханы…И если бывший офицер наполеоновской гвардии не успел вселить в питомце своем особенной любви к французской литературе, то он научил его тепло относится к гению Наполеона, которого Лермонтов идеализировал и не раз воспевал. Может быть также, что военные рассказы Капе немало способствовали развитию в мальчике любви к боевой жизни и военным подвигам. Эта любовь к бранным похождениям вязалась в воображении мальчика с Кавказом, уже поразившим его во время пребывания там, и с рассказами о нем родни его. Одна из сестер бабушки поэта, Екатерина Алексеевна Столыпина, была замужем за Хостатовым, жившим в своем имении близ Хасаф-Юрта по дороге из Владикавказа.
С Хостатовою Лермонтов познакомился во время своих поездок на Кавказ… Мишель жадно прислушивался к волновавшим его фантазию рассказам о горцах, схватках удалых, набегах, бранной жизни. С другой стороны, говорил ему на подобную же тему Капе, да и вообще тогда все жило еще воспоминаниями о наполеоновских войнах.
Капе, однако, не долго после поселения в Москву оставался руководителем Мишеля, - он простудился и умер от чахотки. Мальчик не скоро утешился. Теперь был взят в дом весьма рекомендованный, давно проживавший в России, еще со времен Великой французской революции эмигрант Жандро, сменивший недолго пробывшего при Лермонтове ученого еврея Леви… Этот изящный, в свое время избалованный русскими дамами, француз, пробыл, кажется, около двух лет и, желая овладеть Мишей, стал мало-помалу открывать ему «науку жизни». Полагаю, что мы не ошибемся, если скажем, что Лермонтов в наставнике Саши в поэме «Сашка» описывает своего собственного гувернера Жандро, под видом парижского «Адониса», сына погибшего маркиза, пришедшего в Россию «поощрять науки».
Но вместе с тем этот же наставник внушал молодежи довольно легкомысленные принципы жизни, и это-то, кажется, выйдя наружу, побудило Арсеньеву ему отказать, а в дом был принят семейный гувернер, англичанин Виндсон (в действительности Жандро умер в доме Арсеньевой 8 августа 1829 г.)
Им очень дорожили, платили большое для того времени жалованье – 3000 р. – и поместили с семьею (жена его была русская) в особом флигеле. Однако же к нему Мишель не привязался, хотя от него приобрел знание английского языка и впервые в оригинале познакомился с Байроном и Шекспиром.
Между тем шло приготовление к экзамену для поступления в Благородный университетский пансион. Занятиями Мишеля руководил Алексей Зиновьевич Зиновьев, занимавший в пансионе должность надзирателя и учителя русского и латинского языков.
Пансион тогда помещался на Тверской (ныне дом Базилевского), он состоял из шести классов, в коих обучалось до 300 воспитанников. Лермонтов поступил в него в 1828 году (Лермонтов был зачислен в старшее отделение (четвертый класс) 1 сентября 1828 года. Здание пансиона располагалось на месте, где ныне находится Центральный телеграф), но расстаться со своим любимцем бабушка не захотела, и потому решили, чтобы Мишель был зачислен полупансионером, - следовательно, каждый вечер возвращался бы домой.
Пансион этот с самого своего основания наделял Россию людьми, послужившими ей и приобретшими право на внимание потомства, Так, там воспитывались: Фонвизин, В. А. Жуковский, Дашков, Ал. Ив. Тургенев, князь Одоевский, Грибоедов, Инзов (кишиневский покровитель Пушкина), братья Николай и Дмитрий Алексеевичи Милютины и многие другие.
Лермонтов принимал живое участие в литературных трудах товарищей и являлся в качестве сотрудника школьного рукописного журнала «Утренняя заря» (некоторые из первых стихотворений Лермонтова появились также в рукописных журналах «Арион», «Маяк», «Пчела», «Улей»). Здесь поместил Лермонтов поэму свою «Индианка», которая была им сожжена. Содержание ее мы не знаем.
Лермонтов показывал свои переводы из Шиллера, и Зиновьев полагает даже, что перевод баллады Шиллера «Перчатка» был его первым стихотворным опытом, что, однако, неверно (перевод баллады «Перчатка» датируется 1829 годом). Любимому своему учителю рисования, Александру Степановичу Солонецкому, Лермонтов передал тщательно переписанную тетрадку своих стихотворений.
Я полагаю, что относительно воспитания поэта можно сказать: любовь ко всем искусствам развивалась в нем, и все искусства были близки душе его. Он не только отлично рисовал, но хорошо играл на скрипке и на фортепьяно.
Об отношениях Лермонтова к пансионским товарищам мы знаем очень мало, но в одной Читать далее...

[308x400]
СКОТТ, ВАЛЬТЕР (Scott, Walter) (1771–1832), английский поэт, прозаик, историк. По происхождению шотландец. Родился 15 августа 1771 в Эдинбурге. Его родителями были юрист У.Скотт и дочь профессора медицины Эдинбургского университета Энн Резерфорд.
В раннем детстве Скотт жил в Сандиноу, на ферме деда, восстанавливая силы после «зубной лихорадки» (теперь полагают, что это был полиомиелит). Там он услышал рассказы и баллады о шотландских разбойниках, хозяйничавших тут в прежние времена. Бóльшую часть своих обширных знаний Скотт получил не в школе и университете, а с помощью самообразования. Все, что его интересовало, навсегда запечатлевалось в его феноменальной памяти. Ему не требовалось изучать специальную литературу перед тем, как сочинить роман или поэму. Колоссальный объем знаний позволял ему писать на любую избранную тему.
По желанию отца Скотт избрал карьеру юриста, с 1786 помогал отцу в делах, а в 1792 стал барристером. В 1797 Скотт женился на француженке Маргарите Шарлотте Шарпентье, дочери берейтора из Лиона. Чтобы получить средства на содержание семьи, он в 1799 занял должность шерифа в Селкиркшире, а в 1866 стал одним из главных секретарей Верховного суда Шотландии. Скотт до конца дней исполнял эти обязанности, никогда не пренебрегая профессиональным долгом в пользу сочинительства. Хотя со временем литературный труд стал основным источником его благосостояния, сам он считал его увлечением.
Первыми публикациями Скотта стали переводы из Г.А.Бюргера (1796) и И.В.Гёте (1799). Во многих его сочинениях прослеживается влияние готической школы с ее «романами ужасов», но, к счастью, в 1790-е годы Скотт увлекся шотландскими балладами. В 1802 он опубликовал избранные баллады под названием Песни шотландской границы (Minstrelsy of Scottish Border). Эта книга принесла ему известность. В 1805 Скотт впервые напечатал поэму собственного сочинения – Песнь последнего менестреля (The Lay of the Last Minstrel), отвечавшую вкусам того времени и быстро завоевавшую симпатии публики. Уже в первой большой поэме Скотта вполне выявились его сильные стороны: дар рассказчика, счастливый союз реальности и вымысла и способность увлечь читателя региональным материалом. За Песнью последовали поэмы Мармион (Marmion, 1808), Дева озера (The Lady of the Lake, 1810), Видение дона Родерика (The Vision of Don Roderick, 1811), Рокби (Rokeby, 1813) и последняя большая поэма Скотта Властитель островов (The Lord of the Isles, 1815).
В те же годы Скотт издал более семидесяти томов других авторов, в т.ч. Д.Драйдена (18 томов, 1808) и Дж.Свифта (19 томов, 1814). В 1804 он отказался от своего дома в Лассуэйде, где поселился сразу же после женитьбы, и нанял Ашистил на берегу р.Туид. Он прожил в этом доме до 1812, когда купил Аббатсфорд. В 1809 Скотт стал одним из основателей «Куотерли ривью» («The Quarterly Review»).
С выходом в свет первого романа Скотта Уэверли (Waverley, июль 1814) в его жизни настал новый этап. Все романы печатались без его подписи, даже после 1827, когда Скотт объявил о своем авторстве. Отчасти успех Уэверли определялся теми же качествами, что отличали Песнь последнего менестреля, – новизной стиля и живостью описаний шотландских обычаев. Однако более свободная форма романа позволила Скотту до конца раскрыть свой талант рассказчика, полнее обрисовать характеры героев, используя диалог и особенно шотландский диалект.
Скотт удачно выбрал тему первого романа. Якобитский мятеж 1745 и ужасы гражданской войны еще были живы в людской памяти. Роман, ярко описывающий события тех лет, должен был привлечь внимание многих читателей. В дальнейшем Скотт не изменял своим художественным принципам, хотя порой его техника менялась. Он был убежден, что человеческая природа всегда и всюду одинакова, и только в зависимости от обстоятельств она проявляется в различных формах. Поэтому он живописал нравы, и его романы отличаются друг от друга лишь временем и местом действия. Их никак нельзя назвать историческими, хотя в них иногда и появляются реальные исторические личности. Исторические события играют в сочинениях Скотта второстепенную роль.
В романе Уэверли описывалось время, в которое жил дед Скотта, во второй книге, Гай Мэннеринг (Guy Mannering, 1815), – время его отца, а в третьей, Антикварий (The Antiquary, 1816), – дни его собственной юности. В романах Черный карлик (The Black Dwarf) и Пуритане (Old Mortality) он, соответственно, обратился к событиям 17 и 18 вв. Описанные в этих романах события развертывались на протяжении восьми веков во времени и от Шетландских островов на севере (Пират – The Pirate, 1821) до Индии на востоке (Дочь врача – The Surgeon's Daughter, 1827) – в пространстве. До 1819 Скотт ограничивался шотландскими темами, хотя нередко главными действующими лицами его романов были англичане. Первый цикл романов, который завершали Роб Рой (Rob Roy, 1817), Читать далее...

...московского музея М.Ю. Лермонтова http://www.marosia.narod.ru/ekspozicya.html

Было уже говорено о том, как печалило Мишу Лермонтова то недружелюбное отношение к отцу его, которое выказывалось ему богатым родством бабушки. Род Лермонтовых был захудалым родом. Столыпиных род шел в гору, - счастье ему улыбнулось. Круг знакомых и родных бабушки причислял себя к знати.
Лермонтов отлично чувствовал всю тяжесть отношения «света» к захудалым родам и высказал это в знаменитом своем стихотворении «На смерть Пушкина»»:

«…А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов»

Вот почему мальчик так много мечтал о прошлом величии своего рода. Сначала, как мы видели, он производил его от испанского «дюка Лерма», потом узнал и кое-что о происхождении своем от шотландской фамилии Лермонтов.
По шотландским преданиям, фамилия Лермонтов восходит к XI веку. В это время Лермонты или уже находились в Шотландии, или, вернее, пришли туда из Англии вместе с королем Малькольмом. Малькольм, как гласят древние хроники, бежал в Англию, когда отец его, Дункан, был умерщвлен Макбетом. Там он собрал вокруг себя бежавших из Шотландии танов и, получив помощь от английского короля Эдварда, двинулся против узурпатора. Победив Макбета, павшего в сражении от руки Макдуффа, Малькольм в 1061 г. Короновался в Скане, а затем созвал парламент в Форфере. Около Форферы находился холм, именуемый «Сапожным холмом» (Boot-hill). По преданию, холм этот составился вследствие обычая, по которому вассалы, в знак подданства, приносили своему ленному владельцу сапог земли из своих поместий. Здесь-то Малькольм возвратил своим приверженцам земли, отнятые от них Макбетом, а пришельцев из Франции, Англии и других стран, присоединившихся к нему, одарил владениями. Он возводил их в графское, баронское или рыцарское достоинство, и многие стали затем именоваться по имени полученных поместий. Таким образом тогда появилось много новых шотландских фамилий. Между одаренными приверженцами Малькольма упоминается Лермонт. Лермонт получил поместье Рэрси (Rairsie) и ныне находящиеся в графстве Файф в Шотландии, но уже не в руках фамилии Лермонтов. Шекспир в известной своей трагедии воспользовался, почти дословно, рассказом хроники, и предок нашего поэта легко бы мог попасть в число называемых драматургом шотландских фамилий, назови Шекспир еще двух-трех танов.
Другой известный английский писатель, Вальтер Скотт, написал балладу в трех частях «Певец Фома» («Thomas the Rhymer» - 1804 г.), в коем изображается один из предков Михаила Юрьевича, шотландский бард Лермонт. Этот Фома Лермонт жил в замке своем, развалины коего и теперь еще живописно расположены на берегах Твида, в нескольких милях от слияния его с Лидером. Развалины эти носят еще название башни Лермонта (Lermonth Tower). Недалеко от этого поэтического места провел Вальтер Скотт детство свое и здесь построил себе замок, знаменитый Аббатсфорт. В окрестностях еще жили предания о старом барде, гласившее, что Фома Эрсильдаун, по фамилии Лермонт, в юности был унесен в страну фей, где приобрел дар видения и песен, столь прославивших его в последствии. После семилетнего пребывания у фей Фома возвратился на родину и там изумлял своих соотечественников даром прорицания и песен. За ним осталось название певца и пророка. Фома предсказал шотландскому королю Александру III смерть накануне события, стоившего ему жизни. Верхом на лошади король чересчур близко подъехал к пропасти и сброшен был испуганным конем на острые скалы.
В поэтической форме Фома изложил предсказания будущих исторических событий Шотландии. Пророчества его ценились высоко, и еще в 1615 году были изданы в Эдинбурге. Большой известностью пользовался он и как поэт. Ему приписывается роман «Тристан и Изольда» (предполагается, что Томас Лермонт был автором одной из самых ранних версий романа, хотя первая из известных рукописей «Тристана» датируется 1450 годом), и народное предание утверждает, что по прошествии известного времени царица фей потребовала возврата к себе высокочтимого барда, и, дав прощальное пиршество, покинул он свой замок – Эрсильдаун. Это прощание, между прочим, и описывает Вальтер Скотт:
«Роскошный пир идет в Эрсильдауне. В старинном зале Лермонта сидят и рыцари, и дамы в пышных платьях.
Музыки звуки, песни раздаются, и нет в вине и эле недостатка.
Вот смолк веселый пир: Фома поднялся и лиру, что у фей на состязанье у эльфов выиграл, настроил молча.
Умолкло все – движенье, разговоры; от зависти бледнеют менестрели; железные на меч склонились лорды и слушают:
И льется песня барда, пророка вещего: в грядущие века не отыскать певца, который смог бы ту песню повторить.
Ее обрывки несутся вдаль, вдаль по реке времен, как корабля обломки, выплывая средь моря бурного.
Поет Фома товарищей, сподвижников Артура, о Мерлине, но более всего о благородном Тристане и нежной его Изольде.
В поцелуе страстном слилась она с его последним вздохом и умерла. С его душою к небу ее душа, обнявшись, улетела…
Кому так спеть, как песнь была им спета?
Умолк Читать далее...

Биография Лермонтова, написанная П.А. Висковатовым (Висковатым), была издана впервые сравнительно небольшим тиражом к пятидесятилетию со дня смерти поэта в 1891 г. в качестве тома VI (последнего Полного собрания сочинений Лермонтова, вышедшего в Москве в издании В.Ф. Рихтера). Эта книга является ценнейшим первоисточником сведений о поэте. Стоит отметить, что выход первой биографии Лермонтова лишь в 1891 г. – пятьдесят лет после смерти поэта – имел свои немаловажные причины. Напомним, что «Материалы для биографии Пушкина» (послужившие для Висковатова образцом при создании его труда) появились в 1855 г., а «Записки о жизни Гоголя» П.А. Кулиша – в 1856 г. Что касается биографических материалов о Лермонтове, то до начала 70-х гг. они проникали в печать довольно скупо. На это имелись две причины. Одна из них – личная неприязнь Николая I к Лермонтову и опасения цензуры, что рассказ о гибели Лермонтова на дуэли вызовет у читателя ассоциации с историей дуэли и смерти Пушкина. Поэтому долгое время можно было упоминать и писать о Лермонтове-поэте, но биографические сведения о нем цензура старалась по возможности в печать не пропускать. Этот негласный запрет продолжал по инерции, по-видимому, действовать после смерти Николая I, в первые годы царствования Александра II. Другая – не менее важная – причина поздней публикации биографических материалов о поэте в том, что до 1875 г. был жив убийца Лермонтова Н.С. Мартынов, а после его смерти оставались в живых многие другие участники жизненной драмы Лермонтова, в том числе враги его из влиятельных придворных сфер.

Павел Александрович Висковатов родился в 1842 г. Он принадлежал к культурной дворянской семье, многие представители которой оставили заметный след в истории русской науки и литературы XVIII и XIX веков. Отец биографа, генерал-майор Александр Васильевич (1804 – 1858), был видным военным историком и писателем. По окончании Ларинской гимназии в Петербурге П.А. Висковатов был отправлен отцом в Страсбург, где учился два года в Страсбургской академии (1858 – 1859). По возвращении на родину он в течение трех лет (18860 – 1862) посещал Петербургский университет, а затем, в связи с временным закрытием последнего из-за студенческих волнений, снова отправился за границу и продолжал образование в германии – в Берлине, Бонне и Лейпциге. В 1866 г. Висковатов получил в Лейпциге учёную степень доктора философии, защитив диссертацию на немецком языке об одном из деятелей гуманистического движения XVI века в Германии: «Якоб Вимфелинг, его жизнь и сочинения. Материалы к истории немецких гуманистов».
В начале 60-х гг. Висковатов женился на Е.И. Корсини, одной из первых слушательниц Петербургского университета, участнице тогдашнего студенческого движения, близкой знакомой подруги Достоевского А.П. Сусловой. Из письма Достоевского к жене 1867 г. Видно, что через Е.И. Корсини Висковатов познакомился в Петербурге или за границей с Достоевским. Достоевский отнес его в своем письме к «молодым прогрессистам» и охарактеризовал как «русского, который живет за границей постоянно», а в Россию ездит «каждый год недели на три получать доход и возвращается опять в Германию, где у него жена и дети».
Последние годы пребывания за границей (1867 – 1871) Висковатов числился чиновником особых поручений при генерал-фельдмаршале князе А.И. Барятинском, выполняя обязанности его личного секретаря.
Во время вспыхнувшей франко-прусской войны Висковатов с семьей возвращается в Россию. Большое влияние на него в это время имеет, по собственному признанию, знакомство в 1871 г. В Петербурге с поэтом А.Н. Майковым, Н.Н. Страховым и другими участниками редакционного кружка позднеславянофильского журнала «Заря».
В 1871 г. Висковатов читал в Петербурге публичные лекции о «Фаусте» Гёте. В 1896 г. Они были изданы отдельной книжкой, сохранившей во многом свое значение также сегодня.
Поэт А.Н. Майков рекомендовал Висковатова композитору А.Г. Рубинштейну, искавшему либреттиста оперы «Демон» на сюжет поэмы Лермонтова. Историю своего сотрудничества с Рубинштейном (закончившегося ссорой и разрывом между ними) Висковатов описал в мемуарной статье «Моё знакомство с А.Г. Рубинштейном» (1896). Здесь Висковатов стремится возложить вину за ссору всецело на Рубинштейна. Однако из писем Висковатова Майкову можно скорее сделать иной вывод: композитор, по-видимому, не был удовлетворён либретто, созданным Висковатовым.
После окончания летом 1871 г. Либретто «Демона» Висковатов начал для Рубинштейна работу над либретто оперы «Страшная месть» по Гоголю. Но замысел этот остался незавершённым из-за размолвки с композитором.
В 1869 – 1870 гг. Висковатов встречается в Дрездене с Достоевским, как видно из писем писателя, навещает его жену. Сохранились два письма Висковатова к Достоевскому, первое (1871) с восторженным отзывом о начальных главах «Бесов». Во время работы над «Бесами» Достоевский, по-видимому, читал или рассказывал Висковатову исключённую из «Бесов» главу «У Тихона» («Исповедь Ставрогина»), которую М.Н. Катков Читать далее...

Год - это много? а если год был странный? Вот этот год был странным,потому что я прожила его весь с мыслью об одном человеке. Не могу сказат,что я была влюблена весь год в него. Мысль была. Были чувства. Только каждый месяц эти мысли и чувства были разными. То это влюбленность, то привязанность, то раздражение, то выгода. В любом случае это чувства. И длятся они у меня примерно год уже. Где-то в начале марта мы познакомились. Теперь март у меня ассоциируется с положительными эмоциями. И неважно какие чувства я испытываю сейчас! Главное, что они есть, и что этот человек есть в моей жизни.


тут тоже мои чувства

Настроение сейчас - положительное
В колонках играет - "Imagine" John Lennon

Мое видение..