Настроение сейчас - когда-то
Ты обо мне еще услышишь. Тебе расскажут. Ты будешь сидеть в хлеву, не в квартире, а люди, прибывая, будут отдавать слова, и это, увидишь, странные гости: одни, срываясь и шипя, зайдутся ненавистью и горестным криком, и ты их слушай острее и внимательней, другие же запоют дифирамбы, а ты гони их – и узнаешь меня лучше, а третьи – и их будет наибольше – принесут всего по слову, но ты не дивись их скупости, а собирай их. Через густой воздух, сквозь желейный звук, пускай гостей и коллекционируй каждый битый момент, знай: без малюсенького их этих кусочков я всегда буду протухшей биографией и не сложусь, навечно оставшись наветренным наездником, ускакавшим раньше мысли догнать… В тот день, когда сотрется из памяти даже намек на движенье моих губ, а окольные дома зальются фиолетовым чешуйчатым глянцем, собери меня из многих миллиардов принесенных деталей, натяни на время, дай почувствовать резко поднятым и также скоро опущенным словом. Воскреси на миг. Дай посмотреть.
Помни. Тебе расскажут обо мне. Просто верь. Впрочем, можешь и не верить – главное, что так и будет когда-то.
Настроение сейчас - ...=?
Тысяча три человека издревле сидят на краю облезающей скамейки, потупившись, их идеи, как всегда, живут не дольше надобности, а мечты урезаны опытом до циничных шуточек со смайликовым причмокиванием, но они случайно, все разом проглотили иглу, и теперь в их животах вечно колко. Аж сил нет, пусть разноябрившееся солнце стучит копытцем в спину, требуя снять куртку, тысяча три шли сюда, чтобы прийти и уняться. Почему-то они посчитали, что это здесь возможно, так же, наверное, как микроклимат и нужная температура кофе важны для удачного текста, так же, как леший влияет на КПД теплоцентрали… Они шли сюда, но случайно попали под поезд.
Тысяча трое в самой масштабной социальной сети, а авторизоваться трусятся руки (да они и просто так трусятся, не переставая, по правде сказать, каждый из этой толпы порядочная сволочь) – только смотреть. На то, как друзья больше не ходят друг к другу, хотя и не далеки, на оформление страниц, улыбчивые аватары, имена жирным шрифтом и яркие цветочные подарки, в которых за недостатком внимания теперь роются забредшие от голода облезлые собаки… На то, что пикирует ворона, и она о тебе, что колокола нет, но что-то настойчиво, с лязгом, звенит, и это – по тебе, на материализовавшуюся пустоту, что шелестит по тебе сквозь расступающуюся сухую траву, на то, для чего найдутся еще более удобные к консервации слова, но... Как только начинает казаться, что привычная виртуальность неизбежными нитями сращивается с реальностью, животный страх подступает откуда-то из-под желудка и, разгоняясь по пищеводу, таранит лобные доли опаской живых, беспричинной паникой, смехом, толпой, беспомощностью, интересом, неожиданностью, ударом, вечным неудачным сценарием и ненавистью, унижением, как будто так всегда и представлял, …но еб твою мать, да вам на всю толпу уже давно за двадцать тысяч лет, а всё в слюнявчиках!.. И ведь эта боязнь ничего не дает: ни мнения, ни решений, она просто тебя закупоривает. Она – пробка на всю шею. Тысяча три тромба, которые я сейчас чувствую, а мои первые улыбчивые читатели, сложив на груди руки, оценивают этот текст со своих вертикальных мраморных плоскостей.
Так, кажется, всегда бывает, когда тысяча смотрит на миллиард или один на миллион, когда ноль глядит на себя в зеркало и видит то, что сзади сквозь дыру в пузе: они живут, а тебя ломает. Это тебя ломает. А ты сначала пробуешь относиться скептически, потом критически, затем стараешься не относиться вовсе, чтобы в конечном итоге признаться, что намертво привык к тому, чего у тебя никогда не было, выбрать скромную цель средней недосягаемости – и стать на якорь. И, как бы самоуверенно это ни звучало, всё, что после этого и называется «доживать», и для десятитысячной доли процента это вполне допустимо. Куча замыслов с размахом погибало именно так, в утробе, съеденными сиюминутным удобством, потому их и нет…
Потеряв нитку мысли, я так долго всматривался в глянец надгробия напротив, что не сразу увидел себя. В полный сидячий рост, со сбившейся прической, ручкой в руке и запекшимся словом в язве прикушенной губы – так удачно отчеканило солнце, вписав в черный прямоугольник и уверенно лоббируя в голову мысль «А что ежели бы так, а?», чтоб я на полминуты оторопел и что-то понял…
*Но я, как и любой дурак, смог только осознать, что есть еще как минимум тысяча два человека с такой же проблемой. Или миллион триста. Они шли, но случайно попали под поезд. Или тринадцать миллионов восемьсот тысяч – для успокоения и веры мне подойдет любое, отличное от единицы, число…
Что-то изменилось, что-то, определенно, случилось, и шагающие из тумана в смог хмурые колонны не смутят, - что-то, произошло, раз переворачивается нутро и напрочь лезет из тела, и почему-то кажется, что это связано с той незвестно зачем нужной пустой трубой, что подымалась из самого центра и на мощных подпорках уходила за горизонт, пока вдруг не помешала элитной высотке... Когда мой отец говорит, я слышу отрывки о далеких горах, широком устье, узкой пещере и бездонной выгребной яме, мне вспоминаются окружающие отражения, маленькие грешинки, страшинки и стыдинки, где обязательно находишь все свои и от обилия которых прирастаешь к земле, теряя все чувства разом, хоть это вовсе не моя память. Но чаще он молча играет на баяне. Его за это и не любят, за баян, подозрительно косясь на неизменное выражение лица, "Лучше бы пил и мать бил, - говорят. - А то наяривает круглыми сутками", всё время орут, стучат в стены и окна..
Что-то точно не так, видишь, по людям скучают и плачут, им звонят и встречают, их кормят и терпят, в них искусственно поддерживают парализованную снаружи жизнь, но если вдруг кто попадет под машину, их выбрасывают на обочину и забывают в ожидании дворника, что придет, запихнет в тележку или мусоровоз и вывезет за город - вони подальше... Но если вдруг забудет, ты, идя в магазин, можешь увидеть, как постепенно стягивается кожа вокруг раскрытого рта и глаза протекают внутрь черепа... Если не побрезгуешь, конечно.
здесь нельзя ошибаться. нельзя. а то будет много больше нынешних сорока.
но как жить с такой установкой?
http://focus.ua/photo/1234
счастливого пути. пожалуйста.
Друзья, куплю инструмент для начального обучения (читай - простенький и за недорого, до 1500), струны - нейлон.
Пишите в личку или на nm-viento@ya.ru
Мне всё кажется, что это должна быть песня…
«…шоооушш,» - как можно шире постараюсь разинуть рот, насколько это будет возможно обездвиженному. А потом – «Прости».Прости, что не лежу сейчас в полной ванне крови, турбулентно смешавшейся с теплой водою. Что не стало проще, легче, удобнее, прости, что в случае меня не происходит так, как должно случаться. Мой взгляд не ловит полю сквозь солнечную дырочку в ярко-белом листе, приподнятом будто невзначай, нет, я посиневший не найден в гаражной петле, я не продолжу этой традиции, вернее, этого правдивого семейного таинства, прости, пока не готов... Я не уйду так быстро, чтобы можно было обеспокоиться фактом «Больше некого», по крайней мере, по моей воле этому не бывать. С горем пополам я попробую и дальше поплавать в этом болоте ненависти, привычно отрывая твоих метких, живучих пиявок, прости. Я терпила.
/Уже несколько лет за светом в моём окне живёт скотина, хоть последнее время подозреваю, что она была тут всё время./
Я насмотрелся на закрытые, освещенные, грязные, хлопающие и крошащиеся двери – их, будто бумажные обои, помазал вечным масляным пятном зачем-то приглашенный однажды поп, и они засасывают любой прислонившийся взгляд. Хорошо, что я привык их закрывать. Плохо, что себя до сих пор не умею – выучен опытом детства. Да, я прекрасно знаю, что задумывалась девочка…слушай, а, может, я вообще случайность, компромисс чьих-то страхов? И поэтому сейчас валяюсь в дальнем углу, как неизвестно, безвредный ли, боеприпас... Лежу и наблюдаю, потихоньку зарастая слоем пыли, прости, как гниют опоры, податливо превращаясь из лестницы в коврик, затем в поворот дверной ручки, потом в воздух, который можно и нужно пинать, не задумываясь…
Прости, это всё же не песня, чтоб её петь, а тем более посвящать, но я не против оставить здесь припев – как же я откажусь от тебя, если верю? Если каждый раз рублю себя при любом удобном случае. – повторять и повторять его, как мантру, помогать себе избавляться от бобыльства, эгоцентризма, глупости, ненадежности, точечного беспричинного неудовлетворения, злопамятства, вознесённого самолюбования…а, впрочем, разве можно вылечиться рядом с такими «учителями»?
Я гляжу вперед и по сторонам, я заранее знаю, что всё будет херово, а если вдруг не будет, то я собственными руками создам для развития опухоли все условия; я вижу то, что заслужил видеть вокруг и учусь у этого, прости. И с этим своим поднадоевшим шестибуквенным паразитом между зубов говорю, что ты не будешь единственной такой в своём роде – уже сейчас паростки всех возможных дерьмовостей до боли знакомого характера проявляются морщинами на лице и трещинами поверхности сердца… Казалось, твои неудачи и эгоизм, как торф под неимоверным давлением, затвердели и перешли на новую фазу, создав что-то такое сильное, что, кажется, невозможно пережить. Но…прости. Ты уже не будешь единственной хотя бы потому, что, кроме ненависти, во мне ничего не осталось…
И это, увы, не песня.