То этим, то тем
То чем-то, то всем!
Помог с превеликою выгодой.
Помог с превеликою выгодой,
Но эти и те
Зажали тебя в тупике.

Не видно приятель выхода,
Не видно приятель выхода.
Ни просвета в стене
И конец твой уж близится.
Ты метнулся ко мне,
Обещая унизиться,
Потому что у меня
Ключ от дверцы тупика.
Не открою я дверь.

Мне не очень-то верится.
Хоть я слышу, поверь,
Не могу я довериться.
Если выйдешь ты за дверь
Без промедленья,
Ни за грош меня продашь.
Без сомненья!

Рано ли, поздно ли, там и тут
Тропочку-ниточку оборвут
Острые-шустрые ножницы
Тропочка-ниточка кончится

Но пока есть ещё время
Я могу сохранить нить
В лабиринт я войду смело
Нить в пальцах…

Дам я нить тебе в руки вместо слов и кольца
А у неё два значенья, у неё два конца

Можешь ждать возле входа непрестанно
Может, вспять я вернусь, когда устану, вдруг устану…

Отклики-отзвуки в глубине
Оссыпи-россыпи в темноте,
Золото-серебро, тусклый свет
Может быть, выхода больше нет

Но пока есть ещё время
Я должна протянуть путь
Я не буду блуждать слепо
Нить в пальцах…

Можно всё прождать у входа
Можно вслед за мной пойти
Может, ты ещё успеешь
Вдоль по нити, по пути…

Если нить оборвалась, и меня рядом нет
Значит, срок мой отмерен, и потушен мой свет

Завяжи два конца узлом на память
Может быть, нить твоя прочнее станет, крепче станет…

Рано ли, поздно ли, там и тут
Тропочку-ниточку оборвут
Острые-шустрые ножницы
Тропочка-ниточка кончится

Завяжи два конца узлом на память
Может быть, нить твоя прочнее станет, крепче станет

Ночь, пассажирский лайнер посреди океана. Окна кают темны, только сигнальные служебные огни мерцают от земли до самого неба. В тишине движется грузное корабель-ное тело над черной водой.
Отворилась дверь, и на палубу, на узкую дорожку вышел человек. Оглянулся, звучно икнул, сам этому звуку испугавшись, и неуверенной походкой двинулся вперед. Впереди, однако, хода не было. Человек двинулся обратно, но опять далеко не ушел, на-поролся на загородку. Тогда он встал, удивленно озираясь в поисках выхода. Никакого выхода не было, вместо него было маленькое оконце, за которым сидел малаец в морской форме и с таким лицом, что смотреть на него не хотелось.
Чтобы не видеть малайца он поднял глаза к небу и, завороженный, застыл. Там, высоко над линией горизонта, висела невиданная звезда. Из яркого ее центра исходило несколько ослепительных зеленых лучей, медленно кружащихся вокруг невидимой оси...
— Вот это да... — прошептал он и, словно повинуясь гипнотическому приказу, по-шел на небесный маяк. Незаметно для себя он ступил на приваленные к борту сходни, на путь, ведущий в пустоту.
Залопотал, запричитал из своего окошечка малаец, на что человек отозвался со-вершенно бессмысленным, механическим бормотанием. Изумленный малаец видел, как шагнул в пустоту и скрылся за бортом новый очарованный странник. Малаец с озадачен-ным лицом подошел к месту исчезновения и уставился вниз. А над затылком малайца го-рела удивительная звезда.
Ни малаец, ни пьяный человек не заметили того, что все это время за ними с верх-ней палубы следили удивительные глаза на странном лице. Когда все было кончено, обладатель этих странных глаз тихо захихикал, удовлетворенный, повернулся и растворился в тропической темноте.
А звезда продолжала гореть, но уже не на небосводе, а на многочисленных экранах в бункере, набитом аппаратурой и военными, которые на эти экраны смотрели. Один из них быстро печатал что-то на телетайпе.
На верхнем этаже некоего небоскреба другой телетайп строчил сообщение. Слу-жащий вырвал бумагу из аппарата, бросился бежать по длинному коридору...
Удивительная звезда надвигалась, росла, но уже не на тропическом небе, а на цвет-ной фотографии, которую рассматривали двое мужчин явно военной породы, но в штат-ском...
— Итак, объект подает сигналы через равные промежутки времени, — сказал пер-вый...
— В Маунт-Пал омаре это объясняют отражением земного радиоизлучения от кристаллической поверхности обычного астероида.
— Ты веришь профессорам астрономии?
Второй из военных скептически ухмыльнулся. Телетайп скептически достучал свое сообщение.
— Посмотри...
— Это от криптографов.
— Что, есть какой-нибудь смысл?
— Есть, и еще какой!
Первый дочитал телетайпограмму, молча положил ее в папочку и после минутного молчания сухо произнес:
— Это придется засекретить по высшей форме.
_________________________________________________________________________________________________________________

НИКТО ИЗ НЕОТКУДА
Песчаный пляж, облизанный прибоем. Могучая волна выбросила на песок челове-ка, того самого, который упал за борт. Он с трудом поднялся на ноги, обернулся и увидел надвигающуюся за спиной очередную волну. Задыхаясь, рванулся прочь от нее. Наконец добежав до линии прибоя, сорвал с себя отяжелевшую от воды одежду, и только тут ему удалось посмотреть, куда
же его занесло. Перед ним лежал остров. Остров настолько маленький, что его це-ликом можно было окинуть одним взглядом. В центре его, на пригорке, среди небогатой, обтрепанной штормами растительности, виднелась плоская крыша, ощетинившаяся странными антеннами.
Человек наклонился, поднял с земли свою мокрую одежду. Рядом в песке что-то блеснуло. Он подобрал этот предмет, в руке его лежал ключ. Повертел его перед носом, но не выбросил. Сгреб под мышку одежду и побрел к дому, оставляя на песке босые сле-ды.
Он стоял пред низкой бронированной дверью, рядом с которой нелепо торчала из стены кнопка обыкновенного квартирного звонка. Человека такая картинка несколько озадачила, он даже ключ на пальце вертеть перестал, завороженно потянул руку, нажал на кнопку. Ни единого звука в ответ не последовало. Подергал дверь, медленно прошелся вдоль стены, попрыгал перед чем-то непрозрачным, хоть и напоминающим окно...
Толку от всего этого не было. Он стоял перед закрытой дверью и думал, вертя ключ на пальце, пока не сообразил, что в руках-то ключ!
Замок свободно впустил в себя тонкую металлическую пластинку и мягко щелкнул.
Он стоял перед черным проемом, за которым зияла тьма кромешная, и не знал, что делать. Войти не решался. Но и уходить было некуда.
В этот момент у него из-под ног раздался какой-то шорох. Он вздрогнул, посмот-рел вниз. Рядом совершенно спокойно сидел кролик, серый. Сидел и боялся. Кролик смотрел в темноту.
Посмотрел и мягким движением продвинулся к двери. Человек почему-то этого движения испугался. Не хотелось ему, что бы ушел такой милый кролик в черную дыру. Стараясь не испугать зверька, он зачем-то сложил пальцы щепоткой и сказал:
— Читать далее...

Москва. Площадь Дзержинского
В просторном светлом кабинете сидели в мягких креслах двое уже не молодых, но прекрасно сохранивших форму мужчин, над их головами, осеняя собой происходящее, висел портрет Дзержинского.
Старший говорил мягко, негромко:
— Объект, как тогда и принято было, строился на века, но после неблагоприятных для нас перемен в этой стране пришлось его оставить. К сожалению, полностью демонти-ровать его не удалось. Но функционировать он ни в коем случае не должен...
— Не должен, — сказал тот, который помладше, — но функционирует?!
— Вот это вам и предстоит выяснить. И по возможности аккуратнее, сейчас нам не следует привлекать излишнее внимание янки, а их поведение в этом районе и так настораживает. Трудно объяснить, почему они настолько внезапно отвели оттуда корабли. Итак, необходима информация. Вы этим и займитесь.
Со стены благосклонно взирал Дзержинский.
Младший из говоривших быстрым, спортивным шагом прошел по коридору, затем через маленькую приемную, бросив на ходу помощнику:
— Белова ко мне.
И скрылся в кабинете. Дверь за ним мягко затворилась и тут же открылась вновь.
Перед начальником стоял высокий, стройный молодой человек с приятным, открытым лицом...
— Задание очень серьезное...
— Ты крепкий парень, — говорил статный американский полковник с сединой в волосах. — И ты не подведешь.
Напротив стоял высокий, крепкий лейтенант американской армии. С приятным, открытым лицом.
— Иди, лейтенант Белью, — сказал полковник. — И будь осторожен, сынок.
Лейтенант Белью пошел по улице какого-нибудь там Нью-Йорка.
А лейтенант Белов — по московским улицам.
Но, скорее всего, они оба шли по улицам одного и того же бескрайнего города, на-селенного людьми.
Потоки людей несли их все дальше и дальше. К далеким берегам и опасным тру-дам.
Летели в самые разные стороны самые разные самолеты...
Мчались неведомо куда автомобили всех стран по улицам этих всех же стран.
Проставлялись цветастые печати в бесчисленных документах.
Играли на улице мальчишки в футбол.
Шли по улице девушки.
Растили рис мирные китайцы.
Стреляли из автоматов воинственные арабы.
Спал под своим родным кустом бушмен.
В белой рубашке и потертых джинсах отплыл от причала Белов.
Целовал горячо свою девушку Белью, а затем уходил уверенной походкой по залу аэропорта...
Пролетел низко над землей военный вертолет, разметывая струями цветастые тряп-ки восточного базара.
Жил своей горячей, труднопереносимой но — увы! — единственной жизнью весь огромный, страшноватый и сентиментальный мир людей.
И звучала песня о людях.
Я боюсь младенцев и мертвецов
Я ощупываю пальцами свое лицо
И внутри у меня холодеет от жути
Неужели я такой же, как все эти люди?
Люди, которые живут подо мной
Люди, которые живут надо мной
Люди, которые храпят за стеной
Люди, которые лежат под землей

Я отдал бы немало
За пару крыльев
Я отдал бы немало за третий глаз
За руку, на которой
Четырнадцать пальцев
Мне нужен для дыхания другой газ
У них соленые слезы и резкий смех
Им никогда и ничего не хватает на всех
Они любят свои лица в свежих газетах,
Но на следующий день газеты тонут в клозетах
Люди, которые рожают детей
Люди, которые страдают от боли
Люди, которые стреляют в людей
Но не могут при этом есть пищу без соли
Музыка звучала достаточно громко, но к ней дополнительно примешивались крики людей, то взрывы, то выстрелы; и бежали картинки с все возрастающей скоростью, покуда не вылились в безумный гремящий поток...
И резко наступила тишина. Только неведомая птичка чирикала время от времени, да крутилась муха. В той самой комнате на острове, в которой мы оставили нашего Героя, сидел он за столиком рядом с банкой пива и парой бутербродов, а напротив сидел на столе кролик. Он шевелил ушами и ел из блюда.
Герой, ухмыляясь, смотрел на кролика, на окружавшую обстановку, а посмотреть на нее стоило. Чего только тут не было, и трудно было предположить, кто и с какой целью собрал в этом месте столь разные вещи.
Оружие, маленький печатный станок, невообразимое количество пива и всяческой пищи, с трудом умещавшейся в огромном холодильнике, картины, безделушки и т.д. и т.п.
Под потолком, завершая композицию, торчало из стены древко флага, демонстра-тивно распустившего свое полотнище над всем, что здесь было.
Большая красная буква «А» на белом фоне. Кролик аккуратно прибрал остатки пи-щи из блюдечка. Герой, дождавшись этого момента, подцепил зверька рукой и сказал:
— Молодец! А теперь пошли отсюда, пока нет никого...
Они стояли у открытой двери. Герой вежливо опустил кролика на землю и легко подтолкнул его в сторону деревьев:
— Топай.
И кролик неторопливо двинулся куда-то. А герой обернулся и решительно захлоп-нул дверь. Что-то щелкнуло, дверь была заперта. Герой двинулся от бункера, но тут же вернулся — на ладони его лежал ключ. Герой повертел головой, нацепил ключ на гвоздик под звонком и, окончательно свободный, двинулся в сторону.
Далеко, однако, он не ушел, потому что некуда здесь было идти: остров был Читать далее...

Москва
Уже знакомый кабинет, осененный Дзержинским. Те же двое немолодых мужчин беседуют между собой.
— Итак, четыре месяца никаких сообщений от него, — задумчиво сказал старший.
— Поступила оперативная информация, из которой следует, что центральное пра-вительство готовит десант на остров, — осторожно добавил младший.
— Нет-нет! — сразу отреагировал его собеседник. — Просить их мы ни о чем не будем. Не те отношения, да и не только в этом дело. Если он еще жив, то сам найдет пра-вильную линию поведения.
— Но я не могу понять, почему вы не даете мне санкцию на дополнительные ме-ры. В конце концов, речь идет о нашем человеке!
Старший тяжело вздохнул:
— Я не даю вам санкций, потому что их не дают мне. Что-то происходит сверх то-го, что известно мне и вам. Кажется, дело зашло очень высоко. — И старший многозначи-тельно посмотрел на потолок.
Сверху печально взирал портрет Дзержинского.
Белов и Белью, обросшие, в изрядно пострадавшей одежде, измотанные, но все та-кие же крепкие, тащили на плечах ствол только что срубленного дерева. Шли они по уз-кой тропинке среди чащи, а за ними двигался мутноглазый туземец с автоматом через плечо. Охранник, который привык к своим подопечным и уже не очень-то их охраняет.
Тяжелое бревно то и дело цеплялось за ветви деревьев, плотно обступавших тропку и сплетавшихся вверху таким плотным слоем, что даже тропическое солнце не могло прорваться вниз.
Они несли бревно.
Чуть позже они сидели на земле перед разложенной на тряпке скудной едой. Отды-хали, ели.
Мутноглазый охранник все так же безразлично стоял перед ними.
— Нам надо торопиться, — без всякой интонации говорил он.
На эту фразу Белью не отреагировал, а Белов отмахнулся, как от мухи. Торопиться они не собирались. Охранник подождал и повторил:
— Торопиться надо, скорее.
— Пристал, придурок, — сказал Белью, все так же игнорируя стража. — Что ему сегодня не стоится?
Белов вместо ответа опять махнул рукой: мол, ну его... А охранник укоризненно закачал головой.
— Торопиться пошли. Праздник будет.
Невинная фраза о празднике произвела на пленников неожиданное впечатление. Белью, как раз отправивший в рот большой кусок рыбы и старательно жевавший, пода-вился, и вся рыба тут же вылетела обратно. Белов этого не заметил, потому что напряжен-но смотрел на охранника.
— Какой сегодня? — тихо спросил Белью.
— Гонки, — сказал стражник улыбаясь. — Красивые гонки.
Пленники стояли на краю большой поляны, рядом торчал мутноглазый. А в центре поляны клубилась толпа. Мужчины что-то делали, крича и явно радуясь. Что именно, бы-ло непонятно, но толпа была явно на взводе.
— Ненавижу эти скачки, — говорил Белью. — Я бы их всех после такого шоу пе-ререзал. Взял бы поодиночке и перерезал. Честное слово.
Белов угрюмо смотрел себе под ноги. А охранник мутно пялился на происходящее.
Там все больше расходилась толпа. Крики становились все громче и агрессивнее. Наконец что-то произошло, туземцы бросились в стороны, но тут же замерли, образовав проход, в начале которого стоя-ли два обнаженных и порядком измученных туземцев, на голове одного из которых поче-му-то была воинская каска.
Дальнейшее заняло одну минуту. Каждого из этих людей держали сзади за шею по паре туземцев. Из толпы донесся рев, одновременно рванулись руки державших, и две шеи были перерезаны в один взмах.
И пока две головы падали на землю, тела жертв, еще живые и будто освобожден-ные, наконец рванулись вперед в странном, рваном беге, похожем на пьяный танец.
Они бежали, а толпа орала. Белов смотрел себе под ноги, Белью закрыл себе рукой глаза, а охранник смотрел на них с укоризной.
Недолог был этот бег. Через десяток метров нелепо споткнулось и рухнуло на зем-лю одно тело, через пару шагов свалилось и другое. Страшные бегуны лежали, неестест-венно раскинувшись, а их палачи шагами измеряли расстояние...
— Не нужно отворачиваться, — говорил охранник своим пленникам, которые как раз лезли в свою яму. — Нужно привыкать.
Белью как раз спрыгнул вниз, Белов спускался по лестнице, голова его замерла на уровне земли. Он тяжелым взглядом осмотрел охранника и сказал:
— А если и тебя так?
Охранник ответил со страшным спокойствием тупицы:
— И меня так.
Голова Белова скрылась в яме. Охранник привычно уселся рядом на землю.
Они сидели на грубо сколоченных лежаках в своей яме.
— Пятый месяц... Пятый месяц в этом дерьме! — говорил Белов. — И никак не уйти!
— Нет, не выйдет, — подтвердил Белью. — И никому не дашь знать, чтобы выта-щили отсюда! Долбаный остров!
— Да. Вот так занесет мимоходом, и ни туда, ни сюда. Черт меня занес!
Он поднял глаза на собеседника. Тот тоже смотрел на него. Потом сказал:
— Ты кто, Джек?
— Простой коммивояжер, — ответил Белов и посмотрел на приятеля долгим взглядом, в котором было и ехидство, и сообщничество. Сказал с упором: — Как и ты, Майк.
За рулем автомобиля, мчащегося по хайвею, сидел Вине. Его шикарная черная спутница на заднем сиденье курила и задумчиво смотрела куда-то вниз, на экран малень-кого автомобильного Читать далее...

Пентагон
В кабинете сидели трое ответственных чинов, а вокруг все было засыпано газетами всех стран и языковых групп. Чины думали.
Один из них держал в руке фотографии, сделанные Беловым и Белью. На них были Слава, Агап и остров.
— Так Белью в последний раз появился не один? — спросил чин.
— Да, — ответил сидевший рядом, тот самый, который напутствовал Белью перед отъездом. — Но кто второй, нам не известно. Оба погибли.
Старший смотрел на фотографии, сказал печально:
— Жаль Белью. Я его помню, отличный парень. Но хорошо, что нам известно об этих двух?
В разговор вступил третий чин:
— Один не идентифицируется, а второй, оказалось, достаточно наследил, но глав-ным образом по линии федерального ведомства по борьбе с наркотиками. Агап Аристопулос, грек, маленькие делишки с привкусом, несколько психиатрических клиник... Картина малоприятная и малоинтересная. — Главный чин задумался. Третий продолжал: — Неприятнее всего эти газеты. Шума выходит больше, чем мы предполага-ли, определенную информацию так или иначе придется давать.
— Подумайте, какую именно, — сказал главный. — Но, разумеется, не эту.
Он бросил фотографии на стол.
— В любом случае прекрасный шанс доказать, что мы еще нужны. Чтобы госдеп не забывал о нас. И с новыми московскими друзьями — лучший повод для контактов.
Двое других были согласны.
На городском кладбище шли похороны журналиста. На отшибе от близких друзей и родственников стоял астроном с печальным и несколько запойным лицом. К нему неза-метно приблизился человек. Один из участников бесед под портретом Дзержинского.
— Валерий Александрович? — спросил он негромко.
Астроном удивленно повернулся к незнакомому ему товарищу. Тот открыл у него перед глазами красную книжечку и сказал:
— Отойдемте-ка в сторону.
По пустынной дорожке кладбища шли двое.
- Валерий Александрович, но нам важно именно ваше мнение, говорил че-ловек в штатском.
- Мое? - усмехнулся криво ученый. – Вы у меня опечатали чатали даже за-писную книжку, a теперь меня же и спрашиваете. Неужели вам с вашими возможностями нужно консультироваться, у меня, а не у президента Ака-демии наук, скажем?
— Если мы с нашими, как вы говорите, возможностями, обращаемся именно к вам, значит, так нужно. Валерий Александрович, это действительно важно!
— Хорошо, — покорно вздохнул тот. — Конечно же, я продолжал думать на эту тему. Голову мою, вы ведь, кажется, еще не засекретили? И пришел к своим выводам, к которым, почему-то не смогли или не захотели прийти другие. Обе гипотезы -и астероид, и НЛО неверны.
— Почему?
— Траектория, которую описывает этот объект, может существовать в одном-единственном случае. В случае, если он не имеет физической массы. — И астроном по-вернулся к собеседнику, глядя в глаза и пытаясь понять реакцию того.
На него смотрели непроницаемые глаза собеседника.
О чем он думал?
Пункт связи «Hot line»
На внушительном пункте горели разнообразные огоньки, а венчали их два индика-тора, над одним из которых помещалась табличка с изображением американского флага, а над вторым — советского.
Эти индикаторы были немы, пока не захрустели, не зашипели первые, подготови-тельные сигналы. Оба индикатора
дрогнули.
Наконец один из них заискрился огоньками:
- Доброе утро, господин президент!
- Morning, glad to hear you!
(В течение всей беседы конвульсивные движения индикаторов пародировали осо-бенности голосов великих собеседников, включая покхекивание, многозначительные паузы и что там еще. По нижнему краю экрана заструились субтитры переводов, соответственно на русский и английский).
— I've gotten from Mr. States Secretary your memorandum saying you won't consider necessary any blitz summit. Your arguments persuade me. Really I cannot give too much impor-tance to that dubious affair. Anyway at least some part of this story is factual, so we have to de-cide. No one can deny our common responsibility for human civilization.
— Я разделяю вашу глубокую озабоченность и полагаю, что в данном случае име-ется прекрасная возможность для совместных действий, предусмотренных нашими со-глашениями. Поскольку и по вашим, и по нашим данным, объект не желает поддерживать контакт ни с одним другим передатчиком, необходимо установить наш контроль над бе-зымянным островом. Однако я рассчитываю на вашу помощь в смысле получения соот-ветствующих полномочий от законного правительства этой страны.
— Oh, you can be sure. I've just received a formal approval from Mr. Abdullah Abu Dullah Habdu... Bullah Habibi... Well, anyway he said yes.
— Я думаю, что мы могли бы немедленно дать поручение главам соответствую-щим ведомств. Я надеюсь, господин президент, что успех этой операции еще раз проде-монстрирует всем нашу приверженность новому мышлению и общечеловеческим ценно-стям.
— I couldn't agree more. By the way, what kind of weather you have today in Moscow? Quite nasty they say?
— Да, погода нас не балует. А как здоровье вашей жены?
— Thanks she's alright now. Quite recovered after that horse accident.
o Я Читать далее...

Я не сплю ночью полнолунья
И во мне прилив
Океан заливает сердце
Соль на губах
Боль…боль в глазах
Прилив смыл песок с души
Я зажег сигарету в парке
Я зажег звезду
Надо мной одинокий спутник
Связь двух лучей
Друг или враг
За кем этот взгляд сидит

Видеокассета крутится в моей голове
Кадры на экране повторятся снова
Обладанье телом тот же некий страх
Мой большой ботинок на спине другого

Видео покажет тебе
Словн cinema в варьете
Видео покажет тебе
Все как есть

И тогда ты скажешь
Принужденье наш дом
Дом
Разрушенье мы в нем
В нем

И вода заливает сердце
Как второй поток
Океан размывает душу
Где твой ковчег
Там где вчерашний снег
Прилив унес его с собой

Видеокассета крутится в моей голове
Кадры на экране повторятся снова
Ты получишь деньги и талон на масло

Генерал отдаст свой приказ
Лейтенант подхватит его
На солдата крикнет сержант
И солдат повяжет генерала

Принужденье наш дом
Дом
Разрушенье мы в нем
В нем
Принужденье наш дом
Дом

Ты дашь огонь, я дам очаг
Ты знаешь что, я знаю как
Война идет там за окном
Должна быть крепость, невидимый дом

Слышишь, слышишь – поёт пламя
Окна, стены всегда с нами
Там, где мы - там наш дом

Ты дашь мне ось, я дам ей плоть
Проложишь путь - измерю путь
Возьми всё небо, со всем, что там
Должна быть правда - невидимый храм

Стержень, стержень пронзит сердце
Свяжет, свяжет зенит с центром
Хей-е, хей-е!

Стержень сердце пронзит
Свяжет с центром зенит
Там где мы - там наш храм

Вверх улитка ползёт
Вплоть до самых высот
Вверх по склону Фудзи
Вплоть до самых высот

И несёт на спине
Свой невидимый дом
Вверх, вплоть до самых высот..!
Вверх улитка ползёт
Вплоть до самых высот…
Пусть улитка вольёт
Свой дом в небосвод…

Пусть улитка вольёт
Свой дом в небосвод..!

Утро - как гребешок из перламутра
Воздух - им можно мыться как водой
Остров - теперь всё будет очень просто
Если мы разведём огонь с тобой, для нас с тобой

Я дам тебе меньше, чем ты стоишь
Ты даришь мне больше, чем ничто
Скрывай свое имя, всё не скроешь
Ты - Одиссей, вот ты кто!

Ты ждёшь приливной волны, чтоб оставить меня
Ты ищешь такой войны, чтоб всем войнам война

Парус, я знаю, где ты прячешь парус
Смейся, но кошки видят в темноте
Хочешь, и ты останешься со мною
Только зачем такой ты нужен мне, зачем ты мне?

И пускай волна возьмёт тебя и назад не вернёт
Пускай весь прибрежный песок твой след не найдёт

Но если огонь сверкнёт вдалеке
То мне ни к чему гадать по руке

Я знаю, чей это пожар торопит рассвет
Это одна из моих ночей, одна из твоих побед…

Как поёт, как звучит колокол
Остывая в висках литым золотом
Я у подножья безумной мечты
Все готово к подъёму, готов ли ты?

Все со мной, ты во мне, в добрый путь!
Не солгать, не сойти, не свернуть
Вверх, где начало каждой реки
Ах, если бы снегом упасть с высоты…

Ни ступеней, ни уступов, помоги мне!

Скала бесконечна, а пропасть бездонна
И скалит раскрытую пасть
Без тебя, как без рук по отвесному склону
Отпустить тебя - значит упасть

Всё, взбираться нет сил
Этот путь меня не сломил
Вот теперь я сниму с тебя сеть
Развяжи крылья, нужно лететь…

Без ступеней, без уступов, навсегда
Ты сойдёшь с меня словно вода.
Возвратишься на равнину с новой рекой
Не лови меня ты холодной рукой…

без капли сожаления хочу тебя покинуть я
под внешней красотой твоей сумел я разглядеть тебя
ты блещещь словно золотая нить пока ты молода
но это золото внутри успело сгнить!
кому нужно гнилое золото?
ты прятала под красотой тщеславные желания,
но форма не способна скрыть ничтожность содержания
ты блещещь словно золотая нить пока ты молода
но это золото внутри успело сгнить!
кому нужно гнилое золото?
я знать хотел бы имена тех кто учили жить тебя
в разладе между телом и душой
я ненавижу тех кто дал тебе возможность стать такой
лишив меня надежды быть с тобой
она стремилась обладать всегда лишь тем что блещет
в тебе хотели видеть только вещь - ты стала вещью!
читая книгу жизни ты искала лишь картинки в ней
с улыбкой томной пропускала текст
мечтала ты что поместят тебя в футляр из бархата
и Бог не выдаст а свинья не съест!
как будешь ты удивлена когда сорвутся планы
и станет вся твоя душа одной открытой раной.
без капли сожаления хочу тебя покинуть я
под внешней красотой твоей сумел я разглядеть тебя
ты блещещь словно золотая нить пока ты молода
но это золото внутри успело сгнить!
кому нужно гнилое золото?

И погасли огни... и закрылся музей...ты остался стоять в темноте
средь фигур восковых в гипнотическом сне абсолютно один...
хей! завороженною вглядись
в шеренги восковых лиц
хей! мечтал ты верно не раз
пожить их жизнью хоть час
силой мечты наделен нынче ты, и фигуры под взглядом твоим
начинают дышать открывают глаза с постаментов спускаются вниз
хей! раздался музыки звук
и тотчас все стали в круг
хей! пустились в пляс и тогда
ты вдруг услышал слова:
"с нами танцуй! с нами вместе танцуй! вслед за нами все па повторяй!
этой ночью тебе представится шанс быть хоть в чем-то похожим на нас!"

видишь ты остановившимся взглядом бал неживой красоты:
танец изыскан, манеры изящны, но лица партнеров пусты!
перед возможностью быть рядом с ними трудно тебе устоять
и, подражая движениям кукол, начал ты сам танцевать!
хей! движений автоматизм
внедрился в твой организм.
хей! как по свече вниз течет
по телу восковый пот.

видишь как воск заливает твой мозг:
даже сам ты теперь с ними вместе готов
участь их разделить - неподвижно застыть
утром...

утром солнечный свет зальет сумрачный зал; упадет с твоих глаз пелена.
и, с улыбкой взглянув на раскрашенный воск, ты покинешь музей...

Капканы обманов, ловушки соблазнов
Все ставят и ставят напрасно, напрасно.
Ты видишь насквозь уловки и петли,
Через них пролетая наподобие ветра.

Ты уносишься прочь как июльская ночь.

На танце, на звуке, на лунном луче,
На чем угодно гарцуешь ты ловко.
Делается очередной поворот.
Рушится очередная уловка.

Танцуя в пыли и в поту душной ночи,
Чего же, чего же, чего же ты хочешь?
Нелепый вопрос. Не дашь ты ответа,
Через сон пролетая наподобие ветра.

Ты уносишься прочь как июльская ночь.

С такой же как сам ты…
На крае стены…
Всего сантиметр от гибели верной…
Ты даже об этом не думал наверное?

Ты, человек наподобие ветра

Эй, вы там,
На другой стороне холма!
Как вы там
На другой стороне холма?
Я кричу, словно камни, кидая слова.
Знаю я, что мне не докричаться
До другой стороны холма.

Хлебное поле затянул плевел,
Жаркое пламя гасит ветер,
Раковая опухоль меня встретит
На другой стороне холма.
Коварный разум возводит стены,
На тело и дух установлены цены,
Холодный приказ и насилия сцены
На другой стороне холма.

Час наслажденья за годы мученья,
Замысел грязный и осуществленье, -
Лишь огненный дождь принесет очищенье
Другой стороне холма?

- Ты все это знаешь, но в чем же причина?
Того, что порою тебя беспричинно
Тянет в разверзнутую пучину
Другой стороны холма

Любви мне живой не надо,
Хватит терзать себя.
Мне надо простую куклу
Серийного образца.

Одежда была бы сшита
Модно и был бы вкус.
Глаза раскрашены ярко,
Без голоса обойдусь.

- Девочка, где твой бантик?
Я видел в тебе всегда,
Когда сдирала джинсовый фантик,
Колеса и провода.

Но дальше под проводами
Кукла была живой.
Подсунули эту куклу
С фабричным дефектом – душой.

Все это открылось позже.
Подлый торгаш продал
Эту ненужную роскошь,
Чтобы я психом стал.

- Если
Заглянул ты
В эту пропасть,
Скажи мне, голова не кружилась?
Был ли света луч в глубине?
Разглядел ты хоть самую малость?

- Я видел город и водопад.
Водопад гремел как сотня орудий.
Я видел дно ущелья веков,
И я узнал – нас там не будет!

- Если
Заглянул ты
В эту пропасть,
Скажи мне, может все-таки есть надежда?
Был ли проблеск дня в темноте?
Разглядел ты, как восход забрезжил?

- Все было словно в полутьме
И я смотрел лишь миг – боялся сорваться.
Только одно было ясно мне,
Только одно – туда не добраться!

- Ясновидящий, это ложь!
Мы жили живы и будем жить вечно!
Младенцу понятно, что ты лжешь
И ложь твоя так бесчеловечна!
Зачем же руку мою берешь?
- Чтоб подвести тебя к краю ущелья:

ВЗГЛЯНИ САМ!

Лень было блуждать в лабиринте страстей,
В себе нерешимость убить.
Ты ждешь человека, который придёт
И укажет, кого любить.

Ты мышцы напряг и окостенел,
Ты в стартовой стойке стоишь.
Достанет он стартовый пистолет,
Выстрел, и ты побежишь.

Взаимосвязи сплелись и слились,
Ты муху боишься обидеть.
Ты ждёшь человека, который придёт
И укажет, кого ненавидеть.

А он всё не шёл, не хотел иль не мог,
И был его путь видно долог.
И ты неприятно был удивлён,
Когда прочитал свой некролог.

Как в зубной кабинет
Ты простоял много лет,
Глотая слюну и дрожа.
И мессия твой
Не заметил тебя.
Ты слишком уж был неподвижен.

Теперь же ты ждешь, чтоб явился к тебе,
Броню твоих стен сокрушив,
Хотя б человек, который пришел,
И сказал бы тебе, что ты жив.

Настало пять часов. Куда ты так спешишь?
Спешишь домой прийти и шторы опустить.
В бумажный мир войти плакатов на стене
И там скорей забыть, что зря весь день прожит.

Между двух стен мечется взгляд
И оживляет каждый плакат.
Каждый плакат словно окно.
Смотришь ты жадно через стекло.
Песни звучат те, что тебе
Помогут попасть в мир на стене.
Настало пять часов. Куда ты так спешишь?
Спешишь домой прийти и шторы опустить.
Среди плакатов ты забудешь то, что дни
Слились в огромный день с восьми и до пяти.

Каждый плакат словно окно.
Смотришь ты жадно через стекло.
Каждый плакат запечатлел
В мире мечтаний высший предел.
Песни звучат те, что тебе
Помогут попасть в мир на стене.
И взгляд твой как телевизор.
Программы разнообразны.
Ты любишь думать о вечерах
где-то в Майами-Бич,
утро на Плас-Конкорд,
ночь на Сансет-Бульвар.
Заочно!
Ты любишь Гиндзу в ночных огнях
и ранчо на Йелоу-Крик,
мартини в Сан-Тропе,
и звуки Корнеги-Холл.
Hi-Fi!
В мыслях этих все желанья
Темных уголков сознанья
Разом ты исполнишь, потому что
В самодельном мире все легко.
Я уверен, ты не стал бы
Лезть в те джунгли, если б лучше знал их.
И не стал бы слушать эти песни,
Если б их перевели тебе.

Был вечером ветер и яростный дождь.
На мокрую тряпку весь город похож.
Прошедшая ночь превращается в ложь,
И утро лежит как заточенный нож.
Серое небо висит над душой.
Скрип тормозов над сырой мостовой.
Холодно в комнате – ты не встаешь,
И утро лежит как заточенный нож.
- Серое небо и серая грязь.
Серых предметов взаимосвязь.
Я вижу кругом только
серую грязь!
Увидишь ты синего неба куски
Над макушкой своей и встаешь на носки,
И тянешься пальцами к облакам.
Вдруг больно бьют тебя по рукам…
- Выкинь глупые мечты, вернись на землю,
Вспомни, что ты говорил вчера при встрече.
Вспомни, как ты подписал одну бумагу.
Ну что, вспомнил?
- Я всё забыл,
Верните солнечный свет!
- Нет, это декорация к другому фильму.
Это декорация к цветному фильму,
А ты – актер в черно-белой ленте.
Ну что – вспомнил?
- Я помню всё,
Но я вижу солнечный свет!

Мокрый асфальт,
Меркнущий свет фонарей.
Я бы хотел
Добраться домой поскорей,
Но я боюсь, что мне не дойти.
Я собьюсь нарочно с пути
В мой дом.
Растворюсь как соль в воде
И растаю как снег в руке.
Во тьме город ночной
Вместе со мной недвижим.
Замерли мы на полпути
Вместе с ним.
Может сейчас словно в дурном сне
Странные в ночь крикнут слова мне:
- Что ты стоишь? Поспеши! Робкий…
- Зря ты дрожишь – не свернешь с тропки!
- Как ни плутай ты придешь к дому:
Третий подъезд, седьмой этаж…
- Словно в пустоту в комнату свою
Войдешь ты призрачным гостем!
Призрачный гость в доме моем – это я…