И вот приходит такой день, когда смотришь на себя в зеркало и понимаешь, что только и остаётся - остановится, сесть в кресло и рассказывать свои истории. Не так уж и важно кому.

она не думает о тебе
он не думает о тебе
вы/мы/они не думаете/ем/ют о тебе

она думает о проносящихся мимо неё поездах, колышущих её волосы
он думает о нотном стане с перепутанными знаками альтерации
вы/мы/они думаете о чёрной розе, эмблеме печали/думаем о стране приливов/думают о смене полярности алкалиновых батареек

По ночам что-то прорастает во мне, я превращаюсь в дерево и медленно пускаю корни, опутывая одеяло. Но может ли дерево быть бесствольным?
- Да, - говорит Алиса и маленькие роботы начинают говорить новый завтрак

Рано проснуться, печь оладьи с шоколадом, нестись на автобус. Ехать всеми зажатым. Душно. Попасть в грозу и мокнуть на остановке двадцать минут. Долго ехать на заднем сидении. Ходить по городам, снимать города, ходить до городам, есть пиццу с грибами, грустить. ехать сквозь леса. Смотреть кино под открытым небом под дождик и раскаты грома. Смотреть кино в пустых залах кинотеатра. Смотреть старое кино. смотреть новое кино. Ничего не делать. Замораживать телефон \в морозилке. мечтать. потом не мечтать. Занавешивать окна пледом. Найти портал

Если и влюбляться, то только в хрупкое

В то Рождество случилось настоящее чудо: ночью наконец-то посыпал снег.
К утру небо прояснилось и я решил спуститься к морю, чтобы сделать несколько автопортретов на зимнем пляже.

Есть вещи,
которые нельзя читать сразу
или одновременно. Или же вообще читать.
Например, свои письма,
отправленные ей в своё двадцатидвухлетие
в туманном городе с засохшими травами.

Она говорит: извини, я сожгла их
она говорит: не помню, что с ними стало – кажется, выбросила
она говорит: отъебись

Она возвращает мои бумажки в тридцать шесть,
я почти уже труп
выныриваю из тумана на той же улице, в другом городе
цепляюсь костяшками за листки в конверте
- Как холодно по эту сторону смерти

Произношу мысленно и скрываюсь в осени
она – в весне
Нас никогда и не было.
здесь

Энергетики (которые люди, а не напитки), отключив электричество в нашем районе на всю пятницу, разблокировали воспоминание о детстве, когда после сильных штормов и древопада, нам могли не давать света несколько дней, и готовить уроки (мне) и ужин (не мне) приходилось при свечах и керосиновой лампе.

Такое вот ламповое детство с привкусом моря.

А потом на нашей улочке поселился уважаемый человек и свет после различного рода катаклизмов стали давать мгновенно.

Морали у этой истории нет, есть только гирлянды на батарейках.

и завтра будет хороший

Вместе мы - почти пейзаж.
Вместе мы - совершенный никто.
Мне снится - мы в торговом центре, в кино. Идёт дым и что-то горит.
Теперь и не важно то, что было важно, но всё же - я имею воспоминания. Например,
мчащийся сквозь границы поезд, в котором окно. Луна. Станции, типа - "Молодечно" и "Минск". Кто-то выходит покурить,
но между - темнота. Между - мрак.
Полозкова читает "Никаких сирот", я дрожу двенадцать минут.
Я - живой.
А что есть у тебя?

У меня остались письма, фотографии, газеты, какие-то кусочки, буквы, обрывки разговоров - из всего этого я делаю карту. Наношу обломки картона на фанеру. Может быть лучше кричать что-то по ночам в пьяном угаре, срывая голос. Но я пью кофе, если наступает утро - ровно две чашки.

А если подумать, мы ещё легко отделались...

Ты оделась?

Поезда утра кофе кот монитор клавиатура календарь путешествие долгое-долгое память - есть забвение история - миф включить и выключить необыкновенная радость моя пена дней книжки малер редкий дождь частый дождь отпустил ночные животные просыпаются по ночам, вытягивают свои шеи и заглядывают в тёмные окна, лягушки продолжают квахотать

- Заводная Птица, напиши мне, если поедешь на Крит. Я люблю длинные-предлинные письма. Только никто мне не пишет.
- Напишу, - сказал я.

Туман всегда приходил с востока. Окутывал нас своей пеленой, клубился и кружил вместе с нами. Нежное покрывало. Молоко.

Мы были влюблённые, счастливые. Глупые. Смешные. Бродили по пляжу - часто. Читали умные книжки. Умели разговаривать. Умели молчать.

Делились на частицы. Оставались вместе и один на один с этим миром. Были сильными. Были слабыми. Писали письма друг дружке.

Туман приходил с востока. Мы были его пленниками. Перепрыгивали с камня на камень, вытряхивали песок из кроссовок. Ноги, намоченные набежавшей волной. Неожиданно. Крики птиц. Резкие. И всё вокруг такое искреннее, и мы - такие живые. Правда же?!

Ты, наверное, напишешь об этом в своём дневнике, вернувшись домой. Сразу же. И прочтёшь потом - через много лет.

Через много лет.

_весна_2010

Я говорю простым языком. Чтоб не выть.
Рад, что всё так. Так, как есть. Иногда захожу посмотреть твои фото. Не могу узнать мысли. Не вижу во сне и тебе не снюсь.
Осталось что-то размытое, как воспоминание о далёком лете, о детстве. Как фотокарточка со сбитым фокусом.
Мне это нравится.
Мы стареем как-то яростно. Сокрушительно. Этого не видно внутренне, но есть же зеркало. Мы - рушимся.
Я тоскую, что наполовину призрачный. Что мой стол пуст, пустынные его ящики, - и почтовые.
Радуюсь, что могу плакать над строчками, над её голосом.
Твой я не помню.
Собиратель хлама, мне ничего не осталось от тебя практически - материального. Ощутимого.

Я рад, что превращаюсь в руину. Потому что не думаю больше о смерти, как бы ни была б она притягательна.