И грустно мне еще, что в этот вечер,
Сегодняшний — так долго шла я вслед
Садящемуся солнцу, — и навстречу
Тебе — через сто лет.
...очень не люблю, когда люди ностальгируют. "А помнишь?", "а помните?". Да ничего я не помню. И не хочу помнить.
Не потому что там не осталось ничего ценного, родного и теплого. Еще как осталось: и теплое, и родное, и спрятанное под землю, и зашитое в подушку, и засунутое в подкладку.
Только точно так же, как я забываю мелочь в кармане весеннего пальто (до следущего октября), я так же, наверное, где-то забыла (зарыла в вещи, спрятала в книгу, убрала на антресоль) и более существенную заначку.
А когда уже найдешь ее, затеяв ремонт или решив выбросить старые вещи, - то уже и курс поменялся, и старые деньги отменили, и страны, той которая была, уже нет. Да и не будет.
«Когда с человеком случается что-то важное, то всем окружающим кажется, что он стал каким-то скучным. Потому что он больше не делает всяких фокусов, которых от него ожидают. А ещё потому, что они всё ещё их делают. Мы все друг другу немного дрессированные собачки»
(григорий дашевский )
"...Есть люди, для кого время подобно земле: оно кажется им одновременно текучим и неизменным. Им принадлежит честь изобретения песочных часов; на их совести тысячи поэтических опытов, авторы которых пытаются сравнить ход времени с неслышным уху шелестом песчаных дюн. Среди них много таких, кто в юности выглядит старше своих лет, а в старости - моложе; часто они умирают с выражением наивного удивления на лице, поскольку им с детства казалось, будто в последний момент песочные часы можно будет перевернуть.
Есть и такие, для кого время - огонь, беспощадная стихия, которая сжигает все живое, чтобы прокормить себя. Никто из них не станет утруждать себя изобретением часов, зато именно среди них вербуются мистики, алхимики, чародеи и прочие охотники за бессмертием. Поскольку время для таких людей - убийца, чей танец завораживает, а прикосновение - отрезвляет, продолжительность жизни каждого из них зависит от его воинственности и сопротивляемости." просроченный новый год
Я зарастаю памятью,
[показать]
Как лесом зарастает пустошь.
И птицы-память по утрам поют,
И ветер-память по ночам гудит,
Деревья-память целый день лепечут.
И там, в пернатой памяти моей,
Все сказки начинаются с "однажды".
И в этом однократность бытия
И однократность утоленья жажды.
Но в памяти такая скрыта мощь,
Что возвращает образы и множит...
Шумит, не умолкая, память-дождь,
И память-снег летит и пасть не может.
Давид Самойлов.
Когда в детстве или в подростковом возрасте думаешь о своем будущем, при всей расплывчатости этого представления и твоем незнании, что вообще такое взрослая жизнь, тем не менее у тебя в голове есть некая внутренняя картинка. Вполне конкретная.
Условно говоря "я - в будущем".
Чаще всего она сладостно-неприличная.
Так как не имеет отношения ни к их вопросу "кем ты хочешь быть, мальчик", ни к твоему ответу: "кто? я? я - космонавтом".
Но ее неприличность здесь понимается не в половом смысле (хотя и об этом ты тоже все время думаешь) , а в том задыхающемся ощущении некой удивительной судьбы, которая впереди и которая может быть только у тебя.
О таких вещах тем, кто старше тебя, как правило, не рассказывают.
А потом проходит какое-то время (5, 10, 15 лет) и ты наконец можешь эту самую картинку "я - в будущем" внимательно рассмотреть.
Так вот - интересно, если ваши эти две картинки (стекляшки), реальную и воображаемую, положить друг на друга, насколько они совпадут?
... Помню, как-то я лежал на животе под обстрелом, в траве, и сначала жался крепко к земле, потому что как-то неуютно было, а потом надоело жаться, и я стал смотреть: трава была зеленая, небо голубое, и два муравья ползли и тащили соломинку, и так было ясно, что вот я лежу и боюсь обстрела, а жизнь течет, трава зеленеет, муравьи ползают, судьба целого мира длится, продолжается, как будто человек тут ни при чем; и на самом деле он ни при чем, кроме того, что портит все.
Антоний Блум
Настроение сейчас - немного снега на ладонь,немного любви в сердце
Из-за серой, гробовой подъездной двери высунулась чья-то бледная ладошка. «Ай, какая красота, дождик!!!» - подумала про себя Ленка и выпорхнула из подъезда, словно заново проснувшаяся бабочка…
Небо было укутано в одеяло чёрнеющих туч, чей омерзительный хохот разносился по округе раскатами грома. Во дворе, впрочем, как и обычно бегали ребятишки, обутые в разноцветные резиновые сапоги. В глазах как- будто проносились осколки радуги…Ноги Ленки затопали уже по привычному маршруту на остановку. Дождик всё разгуливался и разгуливался. Он лил свои холодные слезы прям на Ленкино лицо, а ей становилось безумно холодно и одиноко. Почему- то именно сегодня, этот любимый ею дождик был таким противным и совсем не нужным! Девчонка всё шлёпала и шлёпала по лужам, даже не поднимая глаз… Если бы ей представили возможность пройти по этому маршруту с завязанными глазами, она бы с лёгкостью прошла, мало того, она бы сказала в каком именно месте остановилась. Эта дорога от дома подруги через его дом до остановки стала такой родной, но да жжения в сердце ненавистной.
В её глазах пролетали дворы, дома, качели, снова дома, дворы…Казалось, что такой живой и красивый город умер…Растворился в дымке слёз неба. Голова Ленки отказывалась принимать какую либо информацию. Та, что находилась вне ее, просто не могла пробиться через твёрдый слой бараньей упертости (этого у неё было не отнимать), а та, что жила внутри её наглым образом, как репка из одноимённой сказки застряла где-то поперёк горла! Девочка понимала, что впервые в жизни она подавилась собственными чувствами и эмоциями…Они встали в середине груди, и каждый новый вдох выливался новой струёй адской боли. Каждый шаг по этому асфальту, каждый сдавленный глоток воздуха, каждый порыв ведерочка…Всё нашёптывало ей о нём. Сердце разрывалось на части, комок чувств выбило из горал, и на асфальт начали крапать крупные капли, но уже не небесные…
Так, жутко промокшая и уставшая, она и не помнила, как пролетела его дом, как перешла две огромные дороги и села в переполненный трамвай. Шлепнувшись в сидение, она снова погрузилась в себя…Упала в темноту мыслей и переживаний. Трамвай тронулся и резко встал. Ленка дёрнулась в диком испуге. Нет, такая резкая остановка не была тому виной, просто её сердце сделало совсем неожиданное сальто с двойным переворотом назад! Она ,как по магниту повернула голову к окну и расплылась в улыбке, какой на её лице не видели никогда. Да, прям там, за заплаканным погодой окном стоял Ванька и так нежно, согревающе улыбался уже несколько секунд! Казалось таким смешным, смотреть друг на друга через стеклянное препятствие и глупо так, наивно улыбаться. Но от чего-то по Ленкиному телу побежало тепло, а её улыбка ослепила весь трамвай. Вот за что оказываться все называли её солнышком - за её умение делиться счастьем! Она знала, что в данный момент для неё существует только Ванька, да и он по - моему считал аналогично! Так текли секунды… Трамвай наконец-то тронулся. Ленкино сердце проткнуло иголкой, но боль резко утихла. Она ведь до сих пор смотрела в окно и видела на рельсах смешную фигурку мальчика, который солнечной улыбкой провожал уезжающий трамвай. Ленке стало необычайно хорошо, она ведь знала…Что скоро, очень скоро она снова встретит этого парня, чья улыбка подарит ей новый глоток кислорода и солнышка в душе…
Небо всё ещё плакало, а по лужам прыгала та-же девчонка, радостно размахивая пакетом…В её душе снова светило Солнце, такое яркое и такое преданное!
Все, наверное, помнят, как в 5–6 лет человек вдруг просыпается с похолодевшим от ужаса животом и понимает, что когда-нибудь он умрет. До этого он никогда не думал об этом. И пришло это понимание внезапно, без всяких свидетельств. Не обязательно было видеть, как хоронят кого-то или как убили птицу. Это просто являлось. Как данность.
Страх был так огромен, а бездна в животе так бездонна, что человек 5–6 лет начинал кричать.
Кричал он страшно и долго, успокоить его можно было только какой-то откровенной чушью, через пень-колоду и, в общем-то, не навсегда. Приступ через некоторое время повторялся. И человек понимал, что рано или поздно его тело погибнет.
То есть, иными словами, смерть в мире есть.
И она жила с этого дня в животе как иголка.
Но я ни разу не просыпалась среди ночи в 5–6 лет – с криком, что Бога нет.
И с радостно бьющимся сердцем, что Он есть, – тоже не просыпалась.