Кажется, я не верю в любовь. Или верю, но только не в то, что это может случиться со мной. Обидно думать о том, что мне, возможно, уготована судьба вечного созерцателя чужого счастья. Я устала ждать. Устала слышать слова вроде «потом», «всему свое время». Я устала верить самой себе. Той части меня, которая проповедует другим таким же, как я неверующим, мысль о том, что все у них будет хорошо, что любовь свалится к ним в большой коробке, перевязанной нарядным бантом, и заживут они сказочной жизнью. Ох, это ведь даже звучит глупо!
Я твержу им, что нет человека, которому не уготовано было бы счастье. Да, оно есть и у меня. Я счастлива, но не хватает чего-то, чтобы счастье было абсолютным. Как вишенки на торте, как щепотки соли в недосоленном салате, как цветной посыпушки на фисташковом мороженом из Баскин Роббинса, как перчаток в непогоду. С этим было бы чуточку лучше, но можно и без всего этого. Можно и без любви. Можно же без банта на подарочной упаковке, можно же без мартини на вечеринке в клубе, можно же прожить без новых туфель. А может быть, то, о чем я прошу, это такая же прихоть, как эти самые новые туфли, которые не подходят к гардеробу и под них нужно прикупить что-то еще. Может быть под мой «гардероб» не подходит эта любовь, о которой я прошу. И как те туфли, которые, в конечном счете, будут заброшены в самый дальний угол, и любовь не принесет мне ничего хорошего. Возможно, Господь уберегает меня от ненужной боли и лишних страданий. Как мама уберегает тебя от покупки этих туфель, которые плюс ко всему еще и неимоверно жмут, делая невыносимым каждый шаг. Ты утверждаешь, что привыкнешь, а они разносятся. Купила или нет, другой разговор. Придя домой, ты с наслаждением ныряешь в свои любимые, удобные домашние тапочки. И ты почти счастлива. Почти, потому что тебе все равно хочется эти неудобные, ненужные, неподходящие туфли.
Я часто придумывала себе любовь. Мне это было нужно как заменитель солнечного света. Если его нет, то нужно его придумать. Я внушала себе эту любовь, как дети «впихивают» (не иначе) стих по литературе в свой нежелающий подчиняться мозг. А во мне подчинилось все и почти быстро. Сейчас уже не так, а раньше я жила одними эмоциями. Я сама была одной сплошной эмоцией, оголенным нервом. И мне каждый день нужна была подпитка для моего «великого творческого «Я». И я разыгрывала жизнь безнадежной и безответно влюбленной. Признаться честно, я никогда не верила всерьез, что хоть из одной моей такой придуманной любовной истории может что-то вырасти. Я была слишком глупой. Нет, я слишком много читала сказок. Настолько много, что сама превратилась в их сочинительницу.
Но сегодня мой жанр – реализм. И сказкам я уже не верю. И толстые книжки встают на самую дальнюю полку, и краски переходят младшей сестре, и песенки и фильмы про сладкую, как сахарная вата, любовь и девочек в розовых платьях меняются на музыку и кинематограф, посвященные сильным женщинам. Золушка становится Королевой. И, кажется, я совсем не верю в любовь…