- Когда ты протрезвеешь, ты поймешь, что ты натворил.
- А я опять выпью.
(с)

Вся моя жизнь - это copy-paste

- А Брэду Питту не нужен козел? (с).

У меня на кухне встали часы. На десяти минутах третьего. Теперь, если светло - то значит десять минут третьего дня, а если темно - ночи. Идея локализованной ловушки для времени, безусловно, любопытна с точки зрения метафизики; на практике же дела со временем обстоят крайне паршиво.

В детстве, например, времени всегда навалом.
Оно кажется нескончаемо долгим, как последний урок поздней весной или неделя до дня рождения. Кажется, что "две недели назад" были в то время, когда динозавры только-только вымерли, а Джон Кеннеди и Джон Малкович, что вполне логично, ещё не родились.

Когда взрослеешь, со временем происходит какая-то шняга.

Его становится меньше. Его уже нет на то, чтобы залезть на дереве, сгонять на полузатопленную баржу и приручить в парке белку, хотя кажется, что по существу ничего не изменилось: тебе точно также надо время, чтобы поесть, чтобы поспать, чтобы съездить куда-то и откуда-то вернуться. Теперь – прогулка на природу – это не просто побежать; это - запланировать, записать в ежедневник, поставить напоминатель, напрячься и встать в субботу с утречка пораньше, купить бутылочку пива, найти подходящую компанию, и еще – самое основное – найти, о чем бы таком с этой компанией поговорить, пока вы будете бродить по асфальтированным дорожкам, мучаясь бесцельностью происходящего.

Неудивительно, что от вас все белки прячутся. Я бы тоже спрятался от всех людей, которые живут, обдумывая смысл своих поступков. Но в таком случае – мне пришлось бы, во-первых, жить в чулане, а во-вторых, отрезать кусок себя. Ту часть, которой тоже нужна цель. Этому чертову куску, который перед прогулкой прошарит весь интернет в поисках рекомендаций по прикармливанию животных рода грызунов семейства беличьих.

Иногда мне хочется залезть на дерево. Но что-то меня останавливает. То ли ворох дисконтных карточек в бумажнике, то ли охранники, скептически наблюдающие за моими рейдами вокруг единственного дерева рядом с офисом. Мне скучно висеть на дереве. Я взрослый, потому что мне больше нечего делать на дереве. Я не хочу приручить белку, я снимаю мальчика, ползающего на коленках с куском печенья в ладони и хвостатого зверька на Canon A630, который я взял в кредит, и выкладываю это изображение на своем аккаунте. Тухляк полнейший. Выносите претендента на пьедестал вперёд ногами.

Время чудовищно искажает отношение к людям.
Когда ты мелкий, мальчик с замазанной зеленкой коленкой, которого ты знал две зимы, весны и осени назад, кажется обязательным атрибутом, соответственно, лета – дурацкие клятвы под елками «только бы бабушка не узнала», дурацкие предложения «пошли в канаву ловить жуков», тошнота после первой сигареты и желание сбежать из-за стола, когда родители с родственниками устраивают воскресную пьянку с шашлыками.

Теперь я взрослый. И лежать на одной кровати с девушкой, которую я не видел два года, уже не кажется таким же волшебным, как встреча с сезонным приятелем в детстве. Я жил свою жизнь, она свою, мы еще будем друг другу рассказывать, как конкретно мы прожили эти два года, как будто так важно произнести: "а я уже больше не ..." и "кстати, у меня теперь".

Время сокращается – два года назад похожи на прошлый месяц, прошлый месяц пугающе бывает похож на позавчера, вторник на пятницу, два часа дня на четыре. Время ускоряется и становится сложней различать. Я еще никогда не встречал ребенка, который уделял бы много внимания календарям. Когда спустя три школьные четверти в разгар июля ты встречаешь того мальчика с разбитой ногой, ты что – спрашиваешь, как он закончил четверть что ли? Нет. Вы просто идете и сооружаете шалаш из досок, которые выкинули на помойку соседи после стройки.

Мне не нравится, что мне приходится кем-то быть. По ночам – я сам ставлю себя в угол и стою там, пока ноги не онемеют, обижаясь на весь белый свет, который исказил меня, врезал в меня, как будто в дверь, - замок из условностей, из обязанности быть каким-то, предпочитать что-то и к чему-то стремится. Я стою в углу и шмыгаю носом, ненавидя того урода, который придумал «переходный возраст» и «период переосмысления ценностей». В моим мечтах, он умирает страшной смертью: он разбивает мамину любимую вазу и его не выпускают гулять. Есть ли трагедия страшней? Потерять кредитку?

Это дохлый номер. Это тоже самое, что притвориться телефонной книжкой.
Невыносимая тоска рвётся из меня. Кажется, я даже знаю, что нужно сделать, но мне не хватает сил.

Взрослые – они ведь такие слабые.

Это похоже на Глупого Человека, который утопил в луже пачку аспирина.
Кто-то более сообразительный раскрыл над ним чёрный зонт, пока тот, сгорбившись, пытается поймать за шкирку Человека-из-Лужы, укравшего у него бумажную упаковку таблеток. Слезы крупными бусинами разбивают видимость, Человек-из-Лужи убегает в сторону Можайки – прямо как есть: в шляпе и мокрый. Убегает, выбивая копытами искры из тротуара; размахивая добычей, как флагом.

Только Глупый Человек больше не плачет. Он смотрит на зонт, который заменил ему небо.
Он смотрит на руку, держащую ручку зонта, заменившую ему Бога.

-Возможно, предложение не согласовано.
-Возможно.

Слёзы – это просто дождь, который идет в обратную сторону.

[Переходная стадия между небом и асфальтом?]

PS.
- И ляпай! Но ляпай уверенно. Это у них называется эксцентричностью.

Я - Феникс. Я - охотничьи спички, которые опускаешь в воду - они гаснут, а потом вспыхивают вновь. Я - живая вода, я же - мёртвая.

Слабеет самоконтроль, как падает черная ткань - последний кусок тряпки с обгоревших плеч. Мое собственное бронзовое покрытие тускло отсвечивает от уличных фонарей - они тоже напряжены, похоронно-бледны рыжим светом - как будто чувствуют собственные корни, прорастающие из раскаленного асфальта. Тянутся на тысячи километров, от Владивостока (первого восхода) до твоего сердца (первого заката); тянутся, как лапша, которую приходится извлекать из сливного отверстия раковины; как перегон между двумя станциями, когда ты зажат между оплывшим мужиком в майке-сеточке и девушкой с красной полосой от сумки на затекшей руке; тянутся, как болезненный кашель, когда думаешь, что следующее, что ты выплюнешь - будет твоя душа; тянутся на сколько хватает глаз, мозгов, рук, амбиций. Тянутся, что передать тебе немного меня в тот момент, когда я избавляюсь от китайского шелка с тела, потому что воздух между мной и им стал слишком невыносимым.

Я - страсть. Я - невинность. Я - табличка о реконструкции, которая никогда не закончится. Я - более, чем просто умён.

Близость к истине играет со мной, шныряет в темноте, в крике моих связок. Случайный оргазм, получаемый от удара об угол стола.
-Тебе тоже будет действительно больно. - шиплю я.
Далее следует удар о вполне безвинную дверцу шкафа - удолбанная до расходящихся швов - мебель стонет и резко открывает убиенную дверцу прямо мне в лобешник. Сразу становится как-то совсем не пафосно и по-детски обидно. Я брыкаю мстительный кусок дерева и отбиваю мозоль на большом пальце ноги. Шкаф стонет как катафалк и извергает на меня аж три зимних куртки. Я погребен и думаю, что это именно тот случай, когда меня уже не найдут.

Я - никто, я же лишь еще один изнывающий, думающий, что проклят, желающий славы, свободы, еще бутылки зёленого чая - нового, со вкусом мяты, со вкусом натурального ароматизатора; я - блики-полоски на мониторе и слепые пальцы, попадающие мимо точек, невозможные закончить такое простое "я".

Никто не сможет совершить escape - на улице висит плакат, а на нем написано: я хочу, чтобы мы были нужны друг другу.

Я переключаю раскладку.

Ты.

PS.
- Девочки, он же мальчик!
- Мальчик? Да в нем же яду больше, чем в аптеке!
(c)

Могильщики - это разочарованные в жизни археологи.

-Паадшшиий … Мммм … Неееектооо …
-Да кто угодно.

22 градуса тепла, 02:00 ночи на часах, ипотечный кредит.
Парень и девушка идут по проспекту босиком.
Они думают, что это признак, свидетельствующий, о том, с какой легкостью они способные воспринимать бытие. Они выжирают эту иллюзию закуской под пиво ровно до той секунды, пока не встречают моего лучшего друга, гордо шествующего в белых штанах, высокохудожественно испачканных качественным влажным черноземом.

Это чертовски какой-нибудь город. Даже бывая посредственным – он категорично, сильно, уникально, очень-очень – посредственный. Это слово с экспрессивной окраской, но я не знаю человека, который хотя бы раз отключил функцию определения подобных выражений, даже, если он использует их через вздох, через запятую, через вечность. Даже Microsoft Office хочет, чтобы мы, наконец, стали спокойными и правильными – лицензированными на карьеры, пользования благами человечество и на один голливудский поцелуй в семейном фотоальбоме в бархатной пурпурной обложке (около 2000 тысяч в любом фотомагазине).

-Потому что это всегда случается. Главный герой в один вроде бы скромный календарный день слышит таинственный зов, который заставляет его выбежать из своей благополучной жизни и уйти в пасмурную погоду - спасать. Никуда он дойти, конечно же, не успевает, потому что вляпывается в историю.
-Я думал, ты скажешь - в дерьмо.
-Я именно это и сказал.

Ты уходишь, хлопнув дверью: посмотрев два-три шедевра киноиндустрии, начинает казаться, что этот процесс несет в себе некий практически божественный смысл – один плачет, другой бьет остатки бабушкиного сервиза (безвкусная работа художников, но с каждым годом она становится всё ближе по стоимости последней модели); слезы скатываются по щекам той другой – глицериновыми каплями (крупный план на веко, MaXFactor Color Adapt, разравнивающий структуру кожного покрова), и на этом застывающем в пространстве моменте кто-то всенепременно пускает дождь из распылителя для газона. Надрыв настолько сильный, что банки с кока-колой открываются сами собой. Пепел с окурка падает на стеклянную поверхность стола: она бежит на улицу прямо в домашних тапочках, он возвращается в ее квартиру мокрый до трусов. Короче, еще десять минут фильма они так и бегают по району, пытаясь воссоединиться, а добившись желаемого результата, не говоря друг ни слова, кидаются в души друг друга и это же самое мгновение в Never-Never Land умирает главный самый грязный пират, а в мире наступает благоденствие.

-Я охотно это знаю.

На самом деле, единственное, что совпадает – это то, что и ты (каппучино, пенка для волос, таблетки), и я (наушники, очки, кошки) устало падаем на диван в один и тот же момент. Ты в своей квартире, я – в своей.

-Кофе сварить?
-Кофе? Без вопросов.

Я выиграл, ты - проиграла.
Это ещё одно доказательство того, что в жизни совершенно необязательно побеждать.

PS.
- Говорят, вам счастье привалило?
- Бессовестно врут!
(c).

Ром с колой.
Он пил, потому что не мог уехать, его дядя пил, потому что все опускали его работу, его кошка пила по приколу, а его баба начала пить, потому что оказалась в долговой яме.

Он пил, потому что не мог уехать - (сорваться, исчезнуть, прорыв, там вода, там небо, там мулатки в ярко-желтом бикини и звезды морские под стеклом волны ходят на двух конечностях, подгибая еще три; там дома деревянные, с загнутыми крышами, как месяц растущий; забыть, отпустить всё, что не досталось, потому что даже не старался, вернуть себе сердце, но только чтоб about:blank; а через три года, первый, и пусть будет чб обложка, и книга небольшая - всего страниц по 100, но четыре - фология; и брань про свою ненависть с нежностью, и веселье о том, как легко быть смешным, а профессия - идиот тупой, и мор - про окончания и темноту без подсветки, и смерть о том, что *some text missing*; лететь-упасть через раз, только бы уехать; от каждого следующего утра опоздавшего, от каждого шага по одной и той же дороге, тошнотворное ощущения - закроешь глаза и пройдешь, потому что на клеточном уровне знаешь дорогу; вьется, вьется вдаль мечтой, господи, прости; папа, переродись моей силой, спаси-сохрани, ленивую душу, глупую голову, злобу, скажи мне, кто я, скажи мне, почему так; боги, дайте мне света и научите прикуривать от пальца, я обрежу все заусенцы; увидеть городского ангела, рассказать всем, что видел; побежать и не вернуться, подари мне ч.ю. - поехидней; ром - подороже; тело - чуть гибче; и ты, не_любимая, раз, два, три, выкини штуку - роди мне меня самого; чтоб, когда новый - бирка на запястье, а мертвый - на щиколотке; лежи уж, потерявший крышу на войне и без тебя проиграем, правда, если выиграть хотя бы одну битву, хотя ...; но; как-нибудь, если бы; на следующей неделе; потом снова ночь, и нет горячей воды, и я кричу, падая на посредственно вымытый ковер; и продолжаю кричать, хрипло, по-голливудски, прокуренно_отчаянно, и падаю лбом, думаю, что все хорошо и это конец, и где-то уже в процессе финала понимаю, что мечты исполняться лишь тогда, когда в них ты будешь самим собой) ...

Чуть громче. Чуть менее больно.
Лето.

Вдохновение сегодняшнего дня - это позор завтрашнего.

-Может тебе помощь какая-нибудь нужна?
-Да, нужна. Психиатрическая.

Одна барышня, совсем недавно прибывшая на арену военных действий, разворачиваемых жизнью и мной, в одну из первых наших встреч уже успела обратить внимание, что люди, способные есть лимоны не морщась по определению подвержены некому странному заболеванию сознания. И отсутствие мимики в процессе поедания этих незатейливых фруктов неизбежно свидетельствует об их шатком психическом здоровье. Доедая лимон с каменной физиономией, я подумал, что эта таинственная болезнь более известна, как идиотизм. Причем, обостряющийся при контактах двух и более зараженных ею субъектов.

Женщины, меня окружающие, в общем, делятся лишь на две категории: первая - это те, кто, воспылав ко мне весьма неоднозначными чувствами, решают, что в нашем уже совместном светлом будущем, я буду промышлять лишь периодическим написанием шедевров, а они, в свою очередь мои творческие взлеты и падения будут финансировать; и вторая - те, кто свято верит в то, что моя малейшая сентенция произведет такой фурор в литературном мире, что ей – самой близкой приспешнице гения, останется только изредка заниматься домашним хозяйством и посещать со мной различного рода культурные мероприятия, на которые меня всенепременно будут приглашать. Это при учете того, что я уже битый год пишу настолько набегами, что у некоторых личностей уже создалось ощущения, что я болею дислексией, то есть не то что писать прозу, в принципе-то, писать не умею. Конечно же, я больше всего симпатизирую первой категории женщин, с которыми сводит меня судьба, восхищаюсь их преданность и способностью к самопожертвованию во имя моей обязательно великой карьеры, однако должен заметить, что быть избавленным от обязательств во имя созидания мне хотелось бы вот прямо уже сегодня, что почему-то в планы людей, согласных жить со мной пока смерть не уважит нас вниманием, почему-то не входит. Даже наоборот. В последний раз, по неким странным, хотя и объективным стечениям обстоятельств, я оказался в гораздо лучшем положении, чем человек желающий способствовать моему продвижению в мир современной литературы. Почему так всегда и случается: когда меня срочно требуется эвакуировать - я всегда остаюсь спасателем.

- Поправляешься, солдат?
- Да вроде бы.
- Не торопись, войну скоро и без тебя проиграют.

Всякий раз, когда я слышу, что какой-нибудь перспективный «креативщик» в очередной раз подтвердил свое право называться культовым персонажем или как очередной мой одноклассник был повышен в должности до начальника или, по меньшей мере, стратегически важного заместителя, я впадаю в уныние. Если когда-нибудь мне попадется та сфера полезной деятельности, в которой я смогу себя проявить в полной мере, то это будет настолько чистая случайность, что я ее даже не замечу.

-Правильных никто не любит. Она не плохая, просто правильная. Музыку любит, грибы собирать. (с)

Нашу карьеру в престижных юридических ВУЗах мы начали примерно в один и тот же период: когда наркотики уже кончились, а амбиции еще не начались, пьянки стали скучны и обыденны, и, ах, мадам, я столько уже видел, что гибель для меня – лишь спасение от скуки.

Через четыре года выяснилось, что он мало того учится на курс старше меня, так еще и имеет многочисленные стажировки за границей, еще более многочисленные публикации, абонент в Ленинскую Библиотеку и брючный костюм за 599 евро. Этот двухметровый педантичный кошмар еще и стих мне прочитал. На немецком. Контрольный в голову. Я искренне пожалел, что у меня не было табуретки. Он бы на нее встал и декламировал оттуда, а я бы изображал серый, отдающий в клиническую тупизну мир, пускал бы слезы, слюни и дешевенькие комплименты. А можете автограф на спине поставить? Когда я поинтересовался о смысле шедевра, что мне выпала честь услышать, мой одноклассник сообщил, что смысл значения не имеет, оказывается, надо было наслаждаться самим звучанием иностранного языка. Интересно, а трахаться он тоже будет с русско-немецким словарем?

Ненавидел ли я его? Конечно. А вы бы не стали ненавидеть человека, являющего собой того самого вас, которым вам следовало бы быть?

Он уехал становиться лучшим юристом в квартале.

Я ненавидел его лишь за то, что из-за таких - успешных, целеустремленных, амбициозных, умных и практичных людей, таким как я всегда приходится убегать.

И я бегу. А что мне остается? Я бегу, потому не в силах подняться.

-А вы знаете, что …
-Я слышал, что он на самом деле …
-Врет он талантливо …
-Ходят слухи …
Я сойду с ума.
Эта мысль навязчивая, как заусенец на пальце.

На самом деле, моя жизнь - это просто стёб.
Стёб, который феноменально напоминает исповедь.

PS.
- Весь город уже давно следит за вами. Весь город уже давно задаётся вопросом: чем вы занимаетесь?
(к/ф "Безымянная звезда").

# 3.

Осторожно: много букв.

Прими меня, не дай отчаяться,
Мне не в чем клясться, не в чем каяться.
Прости - прощай, я ничего не обещаю больше,
Отныне во мне нет гордыни,
Не в чем клясться,
И мир стал глянцевым ...

(с) Северный Ветер.

Я даже не спал.
-Честно.
Я даже не пьян.
-Серьезно.
Я даже не псих.
-На самом деле.
Но мне кажется, я всё это видел.
-Налить еще кофе, зануда?

***

Он - заведующий комендатурой, буроволосый субъект в стиле периода хрущевской оттепели: принципиальный интеллигент, отмазавшийся от поездки на стройку века из-за почечной недостаточности. Я не удивлюсь, если недостаток во внутренних органов на этом не исчерпывается: встречаются временами люди, производящие впечатления организмов без неких жизненноважных частей. Типа, совести или мозга. То ли недобрали изначально, выпустили бракованными, то ли растеряли в долгоиграющих боях за счастье. Ну, ничего больше не скажешь о человеке: на нем как будто поставили паузу как раз в тот момент, когда он ничего собой не представлял. Он искажен ощущением веса собственной жизни. Представьте, что все, что с вами было, будет и есть, внезапно сядет в к вам же на спину. Ни один хребет не способен выдержать то, что мы творим. Но земля-то носит ...

Она была еще незаметней. Разве что странная анатомическая деталь: из-под пышной груди выдаются кривоватые ребра - верх эротического безумия. Бюст на подставке из костей, которые к своему необъятному виду еще и щелкают во время движения, как кастаньеты. Это, в общем-то, произойдет с каждым, если на него поставить паузу во время выдоха и заставить в этой паузе жить.

Она давила ему на больное, он держался, но потом ударил её, а она винила в том, что старший его сын, конечно, как две капли, но младший-то каким боком ...

***

Их Вселенная застыла на грани качественной истерики: визг, крики, битое витражное стекло, обезвоживание организма, следующее за потопом из слез, отчаяние, комок под гортанью, срывающиеся двери, сломанные сигареты, разбитая посуда-антиквариат и порванная бумага: документы о праве собственности, завещание, письма - любовные и не очень и телепрограмма на следующую неделю. И каким-то непостижимым образом, заспиртованные, они остались в промежуточной стадии перед концом. Судя по календарю, уже на пять месяцев.

-Ёпт… Опять снег. И солнце.
-Это грибной снег.
-Интересно, что после этого вырастет.


В один месяц проходит сразу и зима, и весна - скорым - до 16 июля; в другой уместился только вскипевший чайник и пять рекламных роликов. В третьем, у Неё умирает два родственника: один из-за нестабильных политических убеждений, другой - под колесами самосвала со щебнем. И даже отпраздновали* девять дней последнего, но упоминания о сорока днях нет в последующих двух месяцев. После 13 дней со смерти он вообще не упоминается, как будто умер, значит исчез. Дальше разбирать календарь смысла не имеет. Но я обнаруживаю, что за это время Его старший сын успел жениться, а стало быть, и подрасти со скромных 11 лет (гадкий мальчишка ворует у тебя деньги) до весьма солидных 35 (он так многим тебе обязан). Я тихо охреневаю. Теорию параллельных пространств мой жалкий ум воспринимает, но такую же в отношении времени - нет. Категорически нет. Катастрофически нет. Чертовщина какая-то.

***

-Постановить смертельный приговор какой-нибудь своей мерзкой привычке - это как отрезать себе ненужную третью ногу, на которой еще и гангрена началась. Что ампутировать будешь?
-Я думал, Вы сами с собой разговариваете. - осторожно замечаю я.
-Сам с собой я разговариваю на норвежском - обиженно хмыкает Он.

Опускаются сумерки. Прямо внутри комнаты. Я жопой чую, что надо валить.
Вспышка.

***

Белый свет бьет в спину, как атомный взрыв, сжигая в пыль мою жалкую тень - её обрывки падают на мое побледневшее лицо и накрывают его как паранджой. Боги, как я сейчас хочу оказаться по ту сторону экрана своей собственной жизни. Кто-нибудь - отсоедините usb-кабель.
Он говорит - пока по-хорошему, смешивая раздражительность (видимо, я своими мелочными взглядами на мир изрядно его задолбал), издевку (я готов сдаться сразу, вместе с боеприпасами, без боя и прямо из тыла) и фальшивые отеческие чувства (милый мой, милый, мой умненький мальчик; дрянь).
-Только не надо кричать. - отчетливо произносит Он.

Но я срываю голос.