Касаясь других, ища в них все что угодно, что могло бы напоминать о тебе я схожу с ума от количества людей. Схожу с ума от грубых рук, от слов ласкающих слух, как может фальшивая скрипка, от бездушных жестов и соблазняющих, и от того корявых и отвратительных, улыбок. Я поддаюсь, отвечаю также и тем же, те же грубости, плавные жесты, кружение головы.

Пустые и жестокие. Склизкие и чужие. Грубые и нелепые.

И каждый хотел бы увидеть легкую жертву своего искусства.

Касаясь мрамора, холодного от ветра, разглядывая эти куски, как какой-то зевака, я искала выход из парка. Грубые застывшие движения, на руках вырисован каждый мускул и изгиб, остановлено движение, заморожена каждая складка спадающей с плеч шали, в мраморных прядях волос пойман ветер, такой же недвижимый и пустой без своей сущности. Глаза и эмоции ласкают взгляд, как может неумелый скрипач. Эмоция выбита в каждом четком, просчитанном движении холодной кожи, и лицевых мышц.

Я заглядываю в глаза полные гранита, и улыбки полные трещин и потертостей и отвечаю им тем же.

Пустые и жесткие. Холодные и чужие. Грубые и нелепые.

И каждый хотел бы поймать жертв своего искусства.