Я часто думаю, почему это случилось со мной. Есть много теорий, объясняющих, почему люди заманивают одиноких девушек к себе в подвал, пытают их сутками, а потом убивают
Бывают, конечно, просто уроды, которым девушки не дают или которые боятся, что им не дадут, злые мальчишки, готовые испортить красивую игрушку только потому, что она не принадлежит им. Мне кажется, это несколько не мой случай.
Еще любят рассказывать о гомосексуалистах, жертвах репрессированной сексуальности, которые ненавидят женщин или боятся их. У этих людей, видно, были проблемы с мамой и папой, а также с обществом в целом, сто двадцать первая статья, анекдоты про педиков, просторный шкаф на одну десятую мужского населения страны. Мне кажется, это тоже не про меня.
Я бы даже хотел быть геем, им почему-то легче удается говорить о боли и любви в одном предложении. Когда-то я прочел рассказ, где два влюбленных мальчика стоят, закрыв глаза, на берегу океана и вдруг слышат крик выброшенного на берег дельфина, в которого местные пацаны для забавы тыкают вилами. И читателю понятно, что этот крик имеет самое прямое отношение к их любви. Если бы я мог написать такой рассказ, мне было бы не надо убивать.
Есть еще шизофреники, божьи безумцы, с которыми говорит Бог или Дьявол, какой-нибудь Сэм, Вельзевул или Валаал. В России, наверное, они могли бы услышать голоса Сталина или Гитлера. Ведь даже Чикатило писал о том, что чувствует себя партизаном. И, значит, они слышат голоса, которые велят им убивать — и это уж точно не про меня.
Я не слышал никаких голосов, ни Бог, ни Дьявол не говорили со мной, никто не передавал мне посланий. Я здесь совсем один. Я думаю, если бы кто-то заговорил, Бог или Дьявол, неважно, мне бы не было так одиноко, мне было бы не надо убивать.
Я читал Станислава Грофа, чешского психолога, вовремя свалившего в Калифорнию и работавшего с ЛСД и специальными дыхательными техниками. Он верит в то, что существуют четыре пренатальные матрицы, определяющие жизнь человека процессом его рождения. И третья матрица, прохождение через родовой канал, как раз и порождает серийных убийц и садистов. Мне стало так интересно, что я даже спросил мать, как оно все было, не был ли этот этап для меня самым трудным. Не факт, что она в самом деле помнит, но насколько помнит — ничего особенного, роды как роды, врачей ничего не удивило. Значит, и эта история не про меня.
Я честно читал американские книги, с большими предосторожностями покупая их за границей, чтобы не привлечь внимания почты или какой-нибудь службы Amazon.com, анализирующей заказы. Все они говорят одно и то же: репрессированная сексуальность, детский абьюз, жестокость родителей. Честно говоря, я был бы счастлив, если б знал, что мой отец по пьяни изнасиловал меня в пять лет, или моя мать заставляла меня смотреть, как ее трахают клиенты, с которыми она зарабатывает себе на бутылку водки и шот героина. Это была бы настоящая удача, если бы моего брата съели в голодные годы, как брата Чикатило.
Я даже придумывал себе такое прошлое, фальшивые воспоминания, маскирующие неведомо что. Да уж, я был мальчиком с богатым воображением. У меня было много фантазий — но в реальности детство мое было счастливым. Я бы предпочел, чтобы наоборот — это бы означало, что мне просто не повезло. Shit happens, как говорят американцы. Это мне не повезло, а с миром все нормально, можно отъебаться от газет и их читателей, пусть живут как знают.
Если бы я знал, что это лишь моя проблема, я бы пошел к аналитику и мне было бы не надо убивать.
Если бы я пошел к аналитику, я бы задал ему только один вопрос: почему я всегда убиваю только девушек? Почему не мужчин и не мальчиков? Если бы я убивал мальчиков, я бы мог говорить, как Джон Уэйн Гейси, что все они — это я сам. Я бы цитировал Денниса Нильсена, говорившего: "Я всегда убивал себя, но всегда умирал кто-то другой".
Но я не убиваю мужчин, не трогаю людей, похожих на меня. Я убиваю женщин и совсем еще молоденьких девушек. Почему их? Да, конечно, я сплю с ними, они возбуждают меня, но то, что я хочу получить, — понимание, сочувствие и прощение — я бы принял и от мужчины.
Мне не кажется, что моя сексуальность так уж сильно репрессирована. Мне вообще казалось, что секс не имеет к этой истории никакого отношения. И потому однажды я решил поставить эксперимент.

Я подумал: интересно, могу ли я убить женщину
Не испытывая при этом возбуждения
Не мастурбируя перед ее телом,
Не заставляя ее брать у меня в рот
Или отдаваться мне в самых разных позах
Как правило — неудобных и унизительных?

Я подумал, что выберу произвольную женщину
К которой ничего не испытываю
Убью быстро и уйду с места происшествия
Когда найдут тело, это, конечно,
Будет не так эффектно, как те инсталляции
Что я устраивал в подмосковных лесах
На радость грибникам, юным матерям с колясками
И парочкам, ищущим уединения.
Это убийство не заставит людей задуматься о жестокости жизни
Но, может быть, они что-то поймут про внезапность смерти
Это, кстати, тоже весьма неплохой результат.

Я выбрал офисное здание, где когда-то работал
Я знал запасной вход, там не надо было показывать пропуск
Внутри нет видеокамер, это важно.
По лестнице я поднялся на третий этаж и вызвал лифт,
Сам не знаю, на что я рассчитывал, но мне повезло.
Я читал, что серийным убийцам часто везет
Даже Чикатило задерживали два раза и потом отпускали.
Но я сейчас не о том.
Двери открылись. В лифте была женщина,
Лет сорока пяти. Не слишком красивая.
В дешевом брючном костюме,
Который она, вероятно, считала деловым
Бухгалтер или кто-то в этом роде.
Вычурная прическа, светлые волосы,
Почти рыжие. Очевидно — крашеные
При натуральных рыжих волосах
Никогда не бывает такой кожи,
Как у нее. Поверьте, я-то уж знаю.

Она не вызывала у меня никаких чувств
Поверьте, ничто не вибрировало
Член мой лежал, свернувшись, и крепко спал.
Двери закрылись. Я отошел ей за спину
И опустил руку в карман. Достать нож и перерезать горло
Было сейчас делом двух секунд
Я бы вышел на ближайшем этаже,
Отправил бы лифт с телом наверх,
А сам бы спустился по лестнице, прямо к черному ходу.
Но в тот момент, когда я покрепче сжал рукоятку,
Член встал в моих тесных джинсах
Как Вандомская колонна или Александрийский столп
Будто вся кровь мира прилила к нему в этот момент.
Я выпустил нож. Эксперимент закончен.

Когда она уже выходила из лифта
Я заметил в ее волосах седую прядку,
Вероятно, пропущенную в парикмахерской,
Ну, или оставленную специально, не знаю
Но когда я увидел ее,
горстку пепла в светло-рыжей вычурной прическе,
я вдруг ощутил огромную нежность,
я подумал о том, что эта женщина
прожила сорок с лишним лет, любила и была любима
хоронила близких, возможно, рожала детей,
плакала и смеялась — и вот пепел садится ей на голову
где-то лет через сорок засыплет всю,
как Геркаланум или Помпею.
Когда я подумал об этом, мне захотелось ее догнать,
Попросить прощения за всю мою никчемную жизнь
Обнять и приникнуть губами к этой пепельной прядке

Мой член все еще стоял
В слишком тесных джинсах, причиняя мне боль,
Отвлекавшую меня от слез, льющихся по щекам.

Впервые мое возбуждение спасло жизнь человеку.