У меня душу рвёт когда я читаю эту выписку из дневника.

Спасибо Найтовский...

 

Иногда вот так живёшь, живёшь и в какой-то момент понимаешь, что самое главное – это ромашки. Остальное – мелко, сиюминутно и несущественно.

Зашла сегодня в гости к приятелям, которых не видела давно. У них дочка Санька. Милый такой ребёнок пяти с половиной лет. "МЕжду прочим, мне уже почти шесть". Умная не по годам, серьёзная и ироничная одновременно, шутит взрослые шутки и укоризненно внимает нашим неумелым попыткам отшутиться. И при этом рассказывает мне, что придумала продолжение сказки про "Ёжика, Медвежонка и других", а ещё что "папа летом обещал свозить в столицу Японии, и к бабушке в деревню" и что "к бабушке хочется больше".
У девочки в медкарте написан замысловатый диагноз. Неразборчивые слова пахнут смертью. Добрые врачи даже сроки спрогнозировали: год - полтора. Максимум – два.

А пока мы пьём чай в кухне и Санька смеётся над моим незнанием английского (коим она владеет свободно) и восхищается "креативными полосочками" на моей глупой башке.
А потом, неожиданно, вдруг гасит улыбку, тихо вздыхает, и говорит: "А знаешь, Наташик, мне очень жаль, что зимой нет ромашек. Это самые настоящие цветы. Они живые и когда на них смотришь, понимаешь, что жизнь будет всегда, даже если не будет тебя."
Я давлюсь чаем. Я давлюсь воздухом. Я давлюсь слезами, которые у меня бывают очень-очень редко, потому как не давно разучилась плакать. Я давлюсь своим собственным резко пересохшим горлом и забываю как это - дышать и говорить.

Девочка всё знает. Про смерть. Про медицинские диагнозы. Девочка очень любит ромашки. И жизнь.

Мне даже в голову не пришло её пожалеть. Потому что год-полтора-два – это очень много. И ромашковый сезон за это время будет как минимум раз пять.

 

....