«Дешевая водка и третьесортный героин – это отчаянная попытка самоубийства» - чертовски умная мысль пронеслась со скоростью света где-то в глубине воспаленного мозга Брайана и исчезла в неизвестности. Молко казалось, что он большой зеленый мячик, который с вершины катится вниз, больно ударяясь об камни. Зрение у него временно пропало и в глазах было жутко темно. Его судорожно трясло, к горлу подступала рвота, желудок сводило от диких спазмов. В каждой клетке тела Брайан чувствовал яд от наркоты и спиртного. Наверное, сегодня было слишком много…Наверное, он долго так не протянет. Данжен говорил, что редко спасают от передозировки…Когда-то был его Данжи, а сейчас…
Данжен Аверно был исключительно красивым тридцатипятилетним нарциссом, любимчиком судьбы, да и прочих ценителей прекрасного. И хотя он много видел в жизни, но в основном, это были только приятные моменты, поэтому Данжен не только не утратил своего природного очарования, но к нему еще прибавилась красота зрелая, утонченная и изысканная. Может быть, где-нибудь в подворотне, закутанный в драное пальтишко, с красным носом, Аверно не казался бы таким особенным, но в своем роскошном офисе, он сверкал словно бриллиант в ювелирном магазине. Данжен был талантливым руководителем, директором одного из модных, очень дорогих магазинов одежды, предназначенного для клиентов из высших, состоятельных слоев общества. Для богатеньких дамочек, скучающих до такой степени, что зелень для салата им привозили частным самолетом из Швеции, покупать что-то у Данжена было настоящим наслаждением: и вещь купишь эксклюзивную, подружки буду только охать и ахать, и с владельцем магазина, если поговоришь, уже получишь море удовольствия. Данжен не скупился на улыбки и комплименты. Ему почему-то доставляло адское удовольствие говорить какой-нибудь английской мадам, разжиревшей от хорошей жизни, с носом, занимающим добрую половину лица, что она выглядит настолько соблазнительно, что ни один мужчина не сможет отвести взгляд от ее удивительно сложенного личика. Наверное, ему легко было сказать такое, потому что сам Данжен любил симпатичных, молоденьких мальчиков. Аверно уже давно привык, что все женщины его обожают, он скучал рядом с ними, так как кроме томных взглядов и пошловатеньких, неумело скрываемых намеков, эти уважаемые дамы не могли предложить ему ничего особенного. Поэтому ко всему женскому полу он относился не лучше и не хуже, чем к ободранному, обшарпанному, скрипучему стулу. Впрочем, типичная история.
Брайан четко помнил день их знакомства. Такое забудешь, как же…Холодный, мерзкий, угнетающий осенний день. Он тогда с невыразимой грустью пялился на витрину, которая отделяла его и удивительное платье его мечты с заоблачной, кусающейся не хуже акулы, ценой, которую Брай даже не мог без заикания выговорить, не говоря уже о том, что он никогда в жизни не видел таких денег. Он отлично помнил машину, которая бесшумно остановилась перед магазином. Новенькая, блестящая Ferrari говорила о том, что ее владелец не бедный клерк. Когда перед Молко, словно из чудного сна, появился Данжен, то Бри подумал, что это взбунтовалась утренняя доза кодеина (он был ужасно неразборчив в выборе…). Но после того как это совершенное, необыкновенное создание мужского пола, от которого так и веяло волнующими почему-то женскими духами и беспечной жизнью, эта модель, сошедшая с подиума, этот редкий красавец, многозначительно подмигнул Браю, то Молко от шока просто потерял дар речи и плавно облокотился на витрину, не в силах удержаться на ногах. Данжен сам пригласил его зайти в магазин, посмотреть новую коллекцию одежды (как будто не видно было, что всех денег Бри, и его самого в придачу, не хватит, чтобы расплатиться даже за пуговицу с одного костюма…). Поэтому естественно, что коллекция напитков у Аверно дома, интересовала их обоих гораздо больше, чем всякие там тряпки.
Они быстро стали друзьями. Быстро стали любовниками. Брайану в то время был очень нужен такой полный мешок с деньгами, роскошная квартира и хорошая, балдежная жизнь, а Данжену хотелось новую игрушку. Они устраивали друг друга во всех планах. Молко всегда катастрофически не хватало денег. Все, что он кое-как зарабатывал и то, что высылали родителей, едва хватало, чтобы оплачивать необходимую дозу. Он сильно пристрастился к героину, иногда перескакивая на метадон, кетамин, морфин, крэк или кокаин, что попадется. Когда не было возможности достать то или другое, наглатывался таблеток (типа фенамина, экстази или тарена), в невероятных количествах потреблял разные виды болеутоляющего, снотворного (такие веселые штучки как феназипам, радедорм, элениум, имован, реладорм, донормил…сколько мы всякого знаем…), лишь бы только не знать ломки. Жил он в каком-то грязном, вшивом, вонючем углу, который сложно назвать комнатой. Но ему было все равно, что творится вокруг, лишь бы можно было спокойно ширнуться. А зарабатывать он мог только торговлей. Торговлей своим телом. Больше всего он ненавидел проходить ночью мимо разнаряженных, вульгарных, в большинстве своем больных потаскух, которых еще не увезли их сомнительные клиенты. Эти девки криво усмехаясь своими большими, густо и неровно накрашенными ртами, нагло смотрели на него, выразительно показывая, что как бы он, Брайан, не пытался увлеченно рассматривать царапины на своих поношенных ботинках, от правды никуда не денешься. Он тоже шлюха. Шлюха, помешанная на наркоте, своеобразно красивая, опытная, с очень острым язычком, самовлюбленная, порой невыносимая и полностью опустошенная, когда недостаточно обдолбанная.
Сначала все было очень весело. Данжен водил Брая по всем злачным местам, он показал ему тот блестящий, ночной мир головокружительной пошлости и роскоши. Он покупал Брише самые дорогущие штаники, кофточки, платьица, он одевал его как королеву, и помимо этого, у Аверно всегда находился чистейший, великолепный героин, с помощью которого Браю еще больше нравился его новый, милый друг. Так Молко безмятежно и счастливо жил пока до него не дошло, что отношения с Данженом приобрели не просто удобный характер. Мысль о том, что он страстно влюблен, что он секунды не может просидеть без Данжи, что без него он впадает в жуткое депрессивное состояние, что ему даже наплевать на наркотики (этого он вообще сам не мог никак понять до последнего момента), только лишь бы любимый Данжен был рядом… И это все, что ему нужно…Молко испугался. Серьезно испугался того, что потеряет именно Аверно, а не ту веселую жизнь, которую ему подарили. После этого признания Брайана самому себе у них с Данженом была фантастическая, страстная, невероятная ночь…которая, к сожалению, была все же такой короткой… Но Брай мог не боятся. Аверно сам был шокирован появлением того чувства, о котором пишут везде, которое на редкость популярно, но которое он, до момента встречи с Брайаном, не знал. Данжен боготворил и лелеял своего молодого любовника, он давал ему столько любви и нежности, что Бри часто плакал, не зная как выразить искренность своих чувств. Он не понимал, за что его так сильно любят, и был бесконечно рад своему огромному счастью, которое жило и спало рядом с ним. Иногда ночью он резко просыпался, и когда видел, что Данжен здесь, с ним, безмятежно спит, он крепко прижимался к нему и слушал, как бьется сердце его любовника, слушал его размеренное дыхание… и закрывал глаза от наслаждения, и улыбался, тихо, робко целуя его губы…а потом засыпал, одурманенный любовью…
А в пятницу Данжи не пришел. И в субботу тоже. Брайан его больше никогда не видел. Данжена Аверно хоронили в закрытом гробу. Несчастный случай. Проводка в офисе вспыхнула. Огонь быстро перескочил на ковер, загорелись жалюзи и постепенно начало пылать все вокруг. По несчастью, Данжен в тот раз закрыл дверь на замок, чтобы ему не мешали работать над важным проектом. Дверь была сделана излишне качественно, из прочного дерева…замок заклинило…а потом он и вовсе начал плавиться. Выпрыгнуть с девятого этажа было нереально. К тому же пластиковые окна бурно горели. Аверно задохнулся от едкого дыма еще до того, как его тело изуродовал огонь. Так рассказывали Молко. Но Бри стоял, будто оглушенный и не понимал. Почему же Данжен не пришел? Может он все же вернется в воскресенье…
Только на похоронах Брайан понял, что Данжена больше нет. Совершенно нет. Нигде. До этого ему казалось, что все лгут, что это просто ошибка. Данжи никогда бы не оставил его одного! Он знал, как Брай боится одиночества. Да ведь… Ведь Данжен любил его! А что же получается? Данжен мертв. А с Брайаном осталась лишь пустота…
…Молко плакал, словно безумный, словно метался в агонии. Жутко плакал. Потому что не мог терпеть дикую, сумасшедшую боль, которая разрывала его на части. Он катался по полу в тяжелом, истеричном припадке, задыхаясь от слез. Задыхаясь от несправедливости. Умирать совсем не страшно, страшно, когда умирает человек, которого ты любишь. Молко знал, что погибнет без Данжена. И не думая, достал тщательно спрятанную дозу героина. С пятого раза он попал трясущимися руками в вену. Доза была довольно крутая, но легче ему не стало. В ход пошла водка, все спиртное, что попадалось ему под руку. Бокалы падали. Брай отбил горлышко у бутылки с шампанским, и пенистая, искрящаяся жидкость полилась на пол… Он не прекращал плакать…Стекляшки с дорогим содержимым летели на ковер, на паркет… и красное вино смешивалось со слезами. -Данжен, Данжен, Данжен… - в бреду, лихорадочно, словно заклинание, повторял Брайан. Новая волна рыданий захлестнула его. Но он кое-как поднялся, он хотел пойти, пойти к Данжену. Куда угодно, за ним, к нему… Ноги отказывали, не слушались его, и Молко, ничего не видя перед собой, облокачиваясь всем телом на стену, вывалился из квартиры. Он не заботился о том, что дверь осталась открытой. Отбирать уже нечего. Самое дорогое у него забрали. Прохожие испуганно шарахались в стороны, а особо сострадающие даже останавливались и качали головой. Слезы непрерывно, одна за другой, скатывались с его щек. Соленые слезы ядовитого отчаяния. Широкая дорога. Тысячи мчащихся на безумной скорости машин. Тысячи горящих, бьющих по глазам фар, сливающихся в одно яркое пятно. Брайан слегка измученно улыбнулся и шагнул прямо вперед. « ТАМ я буду твоим любовником. Я иду к тебе, Данжи». Сильнейший удар машины подкинул его тело и отбросил на несколько метров. «Иду к тебе…к тебе…тебе…»

******
Одной из очень плохих привычек Мэрилина было не обращать внимания на дорогу. После многочисленных аварий, он честно обещал себе, что не сядет за руль машины. И не садился. Но это крайний случай. Он был возмущен и чертовски зол. Ни одно издательство не хотело печатать его новую книгу. Они все просто боятся. Когда они только слышат его имя, многие заранее ставят крест на рукописи, какой бы она не была. А может он просто добрую сказку про цыпленка сочинил? Большинство из этих хмырей не удосужилось даже прочесть то, что он написал. Сколько самых немыслимых предрассудков у людей! Притом невероятно глупых, таких же глупых, как и эти люди. К тому же полное непонимание, отвержение всего нового, особенного, исключительного (так он оценивал свое творчество). Мэнсон бессильно откинулся на сидение, не зная как протолкнуть в печать его шокирующий роман, который он считал гениальным и очень правдивым. Постоянные отказы его кошмарно нервировали. От ощущения полной безысходности Мэрилин со злости резко дал газа. Сумасшедшая скорость соответствовала его настроению. Вдруг что-то тяжелое перелетело через бампер. Мэнсон ошарашено вжал тормоз. До него не сразу дошло случившееся. Звук хрустнувших костей слился с визгом шин. Мэрилин, как ужаленный, выскочил из машины и увидел какого-то подростка, впечатанного в асфальт. Мэнсону стало настолько плохо, что ему казалось, будто он сейчас впервые в жизни потеряет сознание, ему хотелось умереть тут же. Ну почему всякие идиоты кидаются именно на его машину! Ну в чем он виноват на это раз! С невероятным раздражением, из-за которого даже не чувствовалось страха, Мэрилин подошел ближе. Лицо парня было разбитым, все в крови, но когда Мэнсон хотел нащупать пульс, то очень громко ругнулся. В глаза ему бросились ни с чем не сравнимые, фиолетовые, распухшие вены с синяками от уколов. Но, к его великому удивлению, это наркотическое создание было живо. Судорожно, чуть не выронив телефон, неуправляемыми от волнения пальцами, Мэрилин вызвал скорую помощь. Он проклинал это день, этого парня, проклинал медленно собирающуюся толпу интересующихся дальнейшей судьбой сбитого человека (С каким энтузиазмом эти люди спорили, что сломано у пострадавшего и выживет ли он! Во только что пари никто не заключал…), проклинал и самого себя. Одна радость - врачи прибыли быстро. Очутившись в больнице, Мэнсон чувствовал, как к нему постепенно подбирается дикий страх, заставляющий сердце неметь. Он боялся за какого-то конченного нарика так, как за себя никогда не боялся. И от этого чувства ему становилось еще хуже. Черт возьми, если ему припишут еще и убийство невинного, (все забудут о том, что этот парень настоящий наркоман), обязательно праведного христианина (куда ж без этого!), подающего надежды молодого гения, единственного сына несчастных родителей, то имя Мэрилин Мэнсон будет произноситься только в зале суда, а потом долгие годы в тюрьме. Ему и так не сладко живется, а к большей радости, совершенно неизвестному, обдолбанному барану захотелось налететь обязательно на его машину, иначе и быть не может! Да…неприятная история, одним словом.
Семь с половиной часов врачи боролись за жизнь Брайана. Семь часов тупого, мучительного, бесконечного ожидания. Мэрилин успел за это время изучить каждую трещинку в стене приемной, прочитать все надписи и засмотреть до дыр часы. Его нервы были напряжены до такой степени, что он вздрагивал от каждого шороха. Все происходящее казалось одним затянувшимся кошмаром, когда, наконец, появился врач, оперировавший Брайана. И по-видимому, хирург был не очень уверен в скором выздоровлении пострадавшего. Монотонным голосом врач начал перечислять бесчисленные переломы и ушибы, а на вывихнутой ключице и переломанной правой голени, Мэрилин потерял счет все травмам. «Конец. После такого не живут» - он уже представил, как выслушивает обвинение прокурора, как его запирают в самую жесткую камеру…Врач говорил, что состояние пациента крайне тяжелое, сейчас он в коме и пока они бессильны что-либо сделать, а шансов на жизнь очень мало… «Кома» - это знакомое слово уловил Мэнсон из всего монолога доктора. «Опять ты ко мне вернулась, Кома». Он обреченно вздохнул, окончательно погрузившись в собственные невеселые мысли. Мэнсон ненавидел больницы. Для него это был ад на земле. Но три дня подряд ему приходилось совершать один и тот же маршрут – дом-больница-больница-дом. И только на четвертые сутки врачи сообщили, что пациент вышел из комы и его состояние на данный момент стабильное, без ухудшений. Хотя, впрочем, Мэнсону от такого положения было не легче. Еще неизвестно, сколько времени пройдет, пока этот, кажется, Брайан, не оклемается. Мэрилин подумал, что его ожидают недели шуток и беззаботного веселья.
Целый месяц Мэнсону пришлось убить на Брайана. Он всячески старался переживать за состояние больного, интересоваться всеми новостями его здоровья, хотя по существу, ему было глубоко наплевать, как себя чувствует этот придурок, из-за которого ему пришлось отказаться почти от всех привычных развлечений (он мог позволить себе только скромный поход в стриптиз-бар и то, нельзя было надраться, так как с утра – опять в больницу). Но он был обязан хорошо себя вести, так как врачи сообщили ему, что парень в результате аварии заработал себе огромные проблемы с позвоночником, и возможно, он больше никогда не встанет на ноги. Так что ко всем неприятностям, Мэрилину придется еще и до конца жизни оплачивать несчастному все расходы на лечение, чего ему совсем не хотелось.
Мэнсон уже начинал ненавидеть одно только имя больного. А в скором времени, Мэрилин испробовал на себе изумительный характер этого человека. Сострадание не было характерно для Мэнсона, и тем более, не был особо пугливым, но когда он зашел в палату этого искалеченного парня, то ощутил на себе такой колючий взгляд, полный ненависти, что его продрало до самых костей. Первая их встреча была не совсем приятной. Мэрилин пытался не очень искренне извиняться, больше интересуясь тем, не собирается ли Молко подавать на него в суд, а Брайан слабым голосом, но достаточно четко обзывал его всевозможными ругательствами, среди которых в основном преобладали: «ублюдок», «дрянь» и «сука». В общем, разговор у них получился не самым интересным. Когда Мэрилин заглянул к Брайану во второй раз, то пациент был гораздо ласковей и дружелюбней, так как спал. Мэнсону, было все же любопытно, кого он переехал, и ему захотелось поближе рассмотреть лицо пострадавшего. Тогда он подошел к изголовью кровати и взглянув на Брайана, заметил, что из уголков его глаз медленно катятся блестящие слезы, оставляя влажные следы на бледной коже. В этой угнетающей больничной тишине Мэнсону показалось, что больной что-то шепчет, как в бреду. Мэрилин осторожно наклонился к губам Брайана, ему показалось, что он услышал красивое, мужское имя: «Данжен».
Среди всех пациентов на третьем этаже больницы, Брайан Молко отличался самым отвратительным, невыносимым характером и полным нежеланием лечиться. После того, как Брай узнал, что он не сможет ходить он устроил такой скандал врачу, проклиная и доктора, и «поганого, гребаного недоумка, который даже сбить по-нормальному не может». А на следующий день Мэрилин имел неосторожность заглянуть в палату к Молко. Едва только голова Мэнсона показалась в двери, как раздался уже довольно окрепший голос Брайана:
- Ну что, урод криворукий, зашел посмотреть как я радуюсь жизни? Ну спроси, «как у тебя дела» и я тебе отвечу…Чего рот разинул, лошадюга облезлая? Мэнсон не намерен был отступать, а тем более терпеть унижения от какого-то недоноска. Но ему пришлось сдержаться. В конце концов, это он виноват в том, что парень теперь так нервничает:
- Послушай, мне тоже не особо приятно торчать в больнице сутками. Давай спокойней решать проблемы, и не устраивай конец света, а то ты похож на индюка недобитого (лицо Брайана застыло в недоумении от такой дерзости) Я вот, зашел узнать, может быть тебе чего-нибудь хочется там…
- Что мне хочется? Чтобы ты валялся в собственной крови, а из черепа медленно бы вытекали твои жалкие мозги! Ублюдок! Что ты со мной сделал? Хочешь посмотреть? – Бри резко откинул простынь и в одно мгновение расстегнул больничную пижаму. Взору Мэнсона открылось множество чудовищных шрамов и бордовых, отталкивающих рубцов, которые вдоль и поперек усеяли живот и грудь. Да, Мэрилин аж затаил дыхание от восхищения, хотя с удовольствием мог отметить, что у него шрамов больше. Но парень, видно сильно страдал от такого уродства, доставшимся ему бесплатным приложением к инвалидности. Очевидно, этот Брайан очень дорожил своим хрупким, изящным телом…
- Сука! Уходи! Это тебе не цирк! Катись к чертовой матери! – Молко очевидно испугался своего откровения. – Лучше бы ты переехал меня раз пять, лучше бы ты меня смял в лепешку, чем так существовать! Это ты, ты помешал мне встретиться с Дан…-голос Брайана сорвался и он лишь махнул рукой на дверь, отвернувшись, чтобы спрятать глаза, наполнившиеся слезами.
Мэнсон после града обвинений уже был готов кинуть все это дело, но что-то его останавливало. Нет, не совесть, что-то другое… Может, сознание того, что за своей резкостью Молко скрывает беспомощность, уязвимость…может потому, что он ощущал на себе ответственность… а может из-за того, что понимал, этот парень так же одинок, как и он… но скорей всего, потому, что ему по странному нравился этот на редкость стервозный больной.
Единственным человеком, с которым Брайан смог подружиться, был хирург, оперировавший его – Стив Хьюитт. Сначала, конечно, Молко приветствовал Стива словами: «Разрежь меня на части, вытащи мои внутренности и съешь, потому что я жить мне не имеет смысла». Потом Бриша спрашивал, сколько Хьюитт выпил, перед тем, как его оперировать и мог ли он отличить легкое от печени… Но почему-то язвительность Молко нисколько не задевала Стива. Брайан говорил столько гадостей, что иногда сам удивлялся, откуда они берутся, но Хьюитт всегда был с ним уважительно вежлив и, хотя проявлял строгость, но говорил так, что ему сложно было перечить. Просто не хотелось. Только этому врачу Брай разрешил к себе прикасаться (при этом все-таки ляпнув парочку непристойных фраз), делать массаж, уколы, кормить и переодевать его. Стивен возился с ним как с капризным ребенком, пытаясь вдохнуть в Брайана утраченное желание жить, он был очарован этим обозленным, диким, искалеченным, ядовитым цветком. И по мере того, как Бри проникался к нему доверием, Хьюитт пытался приучить Молко к инвалидной коляске, хоть это давалось очень тяжело. После окончания рабочего дня Стив не спешил домой, а подолгу оставался с Брайаном, одновременно занимаясь с ним и рассказывая о себе, о своей себе, ни о чем не спрашивая Брая. И спустя три месяца упорного труда Стивена, Молко стал оттаивать…А все потому, что от природы был нежным нарциссом и требовал к своей персоне максимум вниманию. А когда опытным взглядом, Брай заметил, что этот необыкновенный хирург испытывает к нему больше чем дружеские чувства, то просто хорошел с каждым днем. Ему было невероятно приятно слушать комплименты, и он иногда до такой степени увлекался заигрыванием со Стивом, что забывал о собственном увечье. Но все же Молко помнил, что он один, и что он бессилен что-либо сделать, а вечно лежать в больнице – невозможно и все равно приходилось возвращаться к неприглядной действительности. Зато пока у него был верный, влюбленный друг, к которому он испытывал глубокую благодарность и привязанность, с которым ему было интересно и легко. И так все бы шло мирно и гладко, пока… пока в их отношения не вторгся Мэрилин.
Брайан валялся в кровати, разглядывая скучнейший белый потолок, с минуты на минуту ожидая Стива. Но пришел к нему вовсе не Хьюитт. Все это время Мэнсон был увлечен работой над своим романом, и мало появлялся в больнице, только оплачивая приходившие ему счета. Но чем больше проходило дней, тем сильнее его тянуло в заветную палату. Прямо как Еву к яблоку порока. Мысли о Брайане настойчиво вертелись в его голове, мешая заниматься другими делами. А вскоре ему и возиться с книжкой расхотелось. Потратив еще пару ночей на раздумья, Мэрилин решил провернуть смертельный трюк встречи с Молко. Приехав в больницу, он предварительно поговорил с лечащим врачом Брайана, который сообщил ему радостную весть. Если в ближайшие дни не будет наблюдаться ухудшения, то мистера Молко можно будет выписывать домой. По кое-каким соображениям, Мэнсон подозревал, что как раз дома у Брайана и не было. Зато у него был. Большой, шикарный, трехэтажный, со всевозможными удобствами. Сумасшедшая идея возникла в его голове, и он сделает все, чтобы эта невероятная идея осуществилась. Твердым шагом Мэрилин зашел в палату Молко.
Сначала Брайан не узнал Мэнсона. Он даже не сразу успел сообразить, что ему вроде как нужно ненавидеть этого человека. Он просто увидел перед собой молодого, высокого, невероятно стильного, по всей видимости, обеспеченного мужчину. Особенно Бри залюбовался уж очень оригинальными глазами посетителя. Точнее ему понравились необычные линзы, правильней сказать линза, так как она была одна. И завораживало само выражение глаз…Вроде бы как и пустота, и вроде бы сила, энергия, даже боль, наверное…При этом умные такие глаза, проницательные. Все былые привычки соблазнительной проститутки разом воскресли в нем, пока он ошарашено не осознал, что перед ним тот самый тип, который его переехал, который отнял у него возможность на нормальное будущее и провалил попытку Брая никогда не видеть этого будущего. К нему вернулось прежнее подавленное настроение:
- Здрастье, великий спаситель молодых заблудших душ! По какому поводу вы решили навестить жалкого, беспомощного, изуродованного калеку? Вы даже похорошели, пока меня не видели… Хоть бы простенький цветочек мне принес или дешевый чупа-чупс… я ведь не много требую, - язвительно усмехнулся Брайан.
- Заткнись. Т.е., извини, помолчи немножко, пожалуйста. Ты такой же Агнец Божий, как и я, Дева Мария. Я понимаю, что твои любимые развлечения – хныкать, жалеть себя и не видеть никого и ничего вокруг. В произошедшей аварии лишь половина вины моей. Проклятие, я тебе не лопух огородный, чтобы на меня вешать твои неудачи. Может тебе стоит напомнить, что в тот день от Мистера Невинность веяло ароматами многочисленных выпитых спиртных напитков. Я видел твои исколотые, распухшие вены. А вены наркомана уж точно ни с чем не спутаешь. Прости, но я это отлично знаю (признаюсь, у самого такие, хорошо только, что из-за татуировки не видно). И не говори, что это тебе витамины кололи, глупо не признавать очевидного.
- Не твое собачье дело, какие у меня были витамины. Это не давало тебе права приклеивать меня к асфальту. После того, как я провалялся в коме, то мне уже ничего не было нужно… абсолютно… хотелось закрыть глаза и тихо откинуться в мир иной… кома она все лечит… и сейчас я спокойно существую без дозы. То, что я пережил, было в миллионы раз страшнее ломки, и тогда у меня был повод принять столько наркотиков, сколько я мог.
-Данжен? – это имя само вырвалось у Мэнсона.
- Молчи, ублюдок! Это не твое дело! Не лезь в мою жизнь! Это имя святое, ясно! Если ты хоть раз заикнешься о нем, я…я и в Аду тебя достану. Грязный выродок! Убирайся! И никогда, слышишь, никогда не смей произносить это имя! Уходи! Когда же вы все оставите меня в покое…-охрипшим голосом бормотал Молко. – Как же я хочу умереть…-и еще тише шептал - Данжен, Данжен, забери меня с собой…Данжен…любимый… Та боль, которая казалось, притаилась, подобно хищному зверю, глубоко внутри, сейчас вырвалась наружу, царапая и ударяя Брайана, причиняя ему немыслимые страдания. Мэнсон стоял в растерянности. И кто его потянул за язык! Он никогда никого не утешал и попросту не умел это делать. А меньше всего на свете ему хотелось обидеть этого человека, которому и так приходилось нелегко. Мэрилину не очень нравилось появившееся из ниоткуда желание сделать что-нибудь приятное для Брайана. Проклятие, как ему не хотелось признаваться себе в том, что ему нужен Молко, что он ему не безразличен. Брайан быстро успокоился и только раскрасневшиеся, печальные до смерти глаза, напоминали о недавнем припадке. Безжизненно, как будто речь шла об абсолютно посторонних вещах, Молко промолвил:
- Давай договоримся, что ты больше никогда не будешь так фальшиво беспокоиться обо мне, так как на самом деле, с моей стороны глупо было надеяться, что ты можешь сострадать. Я и не требую этого от тебя. Да, я никогда не прощу тебе того, что ты со мной сделал, но очевидно, ты вообще особенно не нуждаешься в прощении. Я буду благодарен тебе, если ты откажешься от дурной привычки навещать меня и вмешиваться в мою жизнь. Видишь ли, я уже с этой жизнью расплатился самым прекрасным…Н надо меня наказывать. Я был создан для любви и наслаждения, но никак не для скорби. Знаешь ли ты, как тяжело быть сверкающей звездой, а потом упасть во тьму и грязь? Хотя, зачем я это у тебя спрашиваю… Я все сказал. Уходи.
- Не могу. Я не хочу тебя бросать. Ты правильно делал, когда не верил моим извинениям. Ты не первый и не последний, кто проливает слезы. Вот и все. Ты стараешься всячески уйти от важного разговора, скрывая нахлынувшие чувства. И я понимаю, почему ты так делаешь. Но не давай осколкам прежних взаимоотношений мешать жить тебе сегодня. Мы с тобой не совершенны. Красивый, большой, добрый, белый мир – всего лишь миф, придуманный тобой. Ведь ты никогда не жил в этом мире, не так ли? Позволь мне показать тебе другую жизнь, позволь мне помочь тебе родится заново. Ты – уникальный, ты – невероятный, особенный… и ты – единственное, чего я хочу. («Правда – Бог свободного человека»=).
- Ну-ну…что ты всем этим хочешь сказать?
- Приглашаю тебя жить со мной.
- Ах, вот оно как. Я буду твоим папочкой, я буду твоей мамочкой, я буду твоим любовником? Ты тронулся умом? Неужели ты хочешь жить с калекой, истеричным, манерным, эгоистичным, злобным, жестоким наркоманом-бисексуалом? Ты хочешь целыми днями выслушивать мое раздражающее нытье, быть моей нянькой при том, что не получишь от меня элементарной благодарности, не говоря о чем-то другом. Или тебе доставит удовольствие держать эдакого маленького уродца в своей золотой клетке, бесконечно чирикающего про миллион своих несчастий? Но я никогда не буду развлекать тебя и буду делать все, чтобы твоя жизнь была такой же невыносимой, как и моя. Хочешь?
- Да.
- Идиот. Ты дня не выдержишь и выкинешь меня на улицу. Но твою мать, я лучше на мусорке с крысами поживу, чем с тобой. Никогда не думай, что мне нравится быть предметом чьей-то жалости. Я – не предмет!
- Отлично. Ты совершенно меня не понял.
- А разве ты можешь кого-нибудь понять? Мне кажется, что я ясно говорю – я ненавижу, не переношу тебя! Убирайся с моих глаз! Рассказывай свой бред кому-нибудь другому, у меня уже лапша на ушах не помещается, а я не люблю лапшу! Что ты можешь мне дать? Ты же холодный, словно гробовой камень и такой же чувственный как столетняя, замшелая могила! Чего ты ко мне прицепился? Тут пол больницы инвалидов – выбирай кого хочешь! Думаешь, раз я одинок, значит, я пойду вслед за тобой и на Аляску? Катись к черту!
- Пламенная речь. Но ты подумай.
- Когда я думаю, у меня голова кружится и меня тошнит.
- Я завтра зайду. Извини, что утомил.
-Ага. Дверь прямо перед тобой.
Стив в тот день так и не появился, чем ужасно расстроил Брайана. Но у Хьюитта были другие проблемы. Стивен жил с Клавдией уже четыре года, у них была большая любовь и как следствие этого трехлетняя дочурка. Отношения Клавдии со Стивом были не особо сложные и относились к типу: поел-поспал. Вот только в последнее время, Стиву очень хотелось, чтобы Клава куда-нибудь пропала. Провалилась в канализацию, отравилась колбасой, прыгнула с моста, кирпич на голову упал. Что угодно, лишь бы больше никогда не видеть ее тошнотворное лицо. И когда он осознавал, что это бесчеловечно с его стороны так думать, он придумывал себе разные оправдания и находил, что их совместная жизнь была сплошной ошибкой. Наконец, Хьюитт решился сказать о своем намерении расстаться и пригласил бывшую возлюбленную в ресторан. Пока Стив пытался аккуратно высказать свои мысли, Клавдия постоянно перебивала его, раздражая и действуя ему на нервы своими обвинениями в том, что в туалете прорвало трубу, а в ванной пора менять кафель, но ему все это безразлично, что ей приходится заниматься одной вести хозяйство… И она говорила еще столько разных, ненужных вещей, что спокойный Стив не выдержал и вылил ей на голову бокал шампанского, чтобы она заткнулась. Дальше следовал скандал, с летающими тапочками, вилками и топаньем ног. Потом длинные упреки оскорбленной до глубины души Клавдии, потом страх Стива потерять дочь, нарушить привычный образ жизни. Хьюитт хотел думать, что его чувства к Брайану – только дружба, Клавдия верила, что «все будет хорошо». Одной проблемой этих когда-то близких людей было то, что теперь, единственной вещь, которая объединяла их – была ложь. Ложь самим себе. И они сами выбрали фальшивое благополучие, натянутые улыбки и счастливую семью, какую показывают в рекламе зубной пасты. И сами будут виноваты в том, если выбранный вариант жизни окажется неверным.
Молко ждал Стива все время, прислушиваясь к каждому шороху. Он не мог поверить, что Хьюитт так занят, что не находит времени для него. Брай очень сильно обиделся на своего друга, в очередной раз заметив, что его просто кинули. И когда вместо Хьюитта пришел Мэрилин, Брайан испытал какое-то садо-мазахистское удовольствие, будто таким образом он может хоть как-то отомстить Стиву. Тем более, что Мэнсон принес шикарный букет белых, нежных, прекрасных роз.
- Да, парень, ты явно не умеешь улыбаться – скептически заметил Молко. У моего беззубого дедушки со шрамом на пол-лица и то милее получалось. А чего это за цветочки ты мне принес? Забыл тебе сказать, что вообще-то не люблю эти скромные полевые ромашки. Ладно, так и быть, положи-ка вот сюда этот жалкий, лысый веник, раз лучше ничего нету. Мэрилин не успевал ловить все колкости Брайана и нетерпеливо ждал ответ на свое предложение. Он сел рядышком с ним на стул и нечаянно положил руку на ноги Брая. Молко напрягся и подозрительно посмотрел на Мэнсона:
- Молодой человек, вам не кажется, что ваш поступок просто верх наглости – Брайан выразительно посмотрел на руку Мэрилина на своих ногах.
- Я не уйду, пока ты мне не ответишь. Ты согласен жить со мной? *Нет! Конечно же нет! Как ты мог сказать такую глупость – вот что должен был подумать Брайан. Но что можно требовать от бывшей проститутки, быстро привыкшей к хорошей жизни, проститутки брошенной всем миром, раздавленной тяжестью свалившихся бед. Когда вам предлагают обеспеченную жизнь, когда вам обещают исполнять каждый ваш каприз, обещают терпеть все ваши выходки (пусть хотя бы обещают) разве вы откажитесь? А обыкновенная шалава, пусть и побывавшая на вершине, все же привыкла продавать свое тело, так легко можно объяснить нестандартное поведение Брайана, так легко можно оправдать его ответ. Никогда не забывайте, что любую шлюху можно купить*
- Да – уверенно произнес Брайан. - Я согласен…хмм…разделить с тобой…крышу твоего особняка. Только для начала выполни одно мое желание. *Узнаете? Перед вами все та же продажная девка, которая и была в начале истории. Вы думаете он услышит ваши разумные крики: «Не совершай безумия, Молко! Он ужасен! Это не человек, а смесь Смерти и Сатаны! Не делай этого! Очнись, пока не поздно!» Как же, как же…услышит…*
-Так вот. П о ц е л у й меня.
Сделка. Относитесь к этому так, будто Молко просто расписался под договором. Что ж, надо упомянуть, что поцелуй был картинный, мощный, долгий, чувственный. Теперь согласно договору, Мэнсон был обязан заботиться о Брайане, и ни в коем случае не забывать о его желаниях. На этот важный пункт Молко сделал особенное ударение.
- Не бросай меня. Я умру, так как думаю что таких, как ты, мне больше не попадется. - Брайан позволил себе слегка улыбнуться, надеясь, что ему никогда не придется повторять эти слова, хотя он очень любил кино.
Без лишних разговор Бри быстро перешел к делу:
- Сколько у тебя комнат? Я привык к простору…
Вещей у Бриши не было, собирать особо было нечего, одевать тоже. Но Мэнсон успел об этом побеспокоиться и принес Браю штанишки и кофтенку (Молко с удовольствием отметил фирменную марку одного из самых крутых магазинов в городе).
Мэрилину, естественно, пришлось выйти, пока медсестра одевала Брая. Но одетый Брайан выглядел несомненно потрясающе. Немного, правда, бледный и тощенький, зато очень изящный. Когда Мэнсон, выслушав все наставления заведующего отделением врача, и, подписав ворох необходимых бумажек, вывозил Бришу из палаты, а доктора со счастливой улыбкой облегчения провожали взглядами эту необычную парочку, откуда ни возьмись появился Стивен.
- Брайан! Молко! Стой! Как??? Ты… Брай жестко оборвал его, горько усмехнувшись.
- Мне очень жаль, но как видите, мне пришлось променять вас на более заботливого врача. Если вы будете ко всем пациентам относиться так же безразлично, как и ко мне – вы потеряете работу. Стив не верил своим глазам, что Брай отдался в руги этого шваброобразного чудовища, а служащие больницы непонимающе уставились на него. Целый день все валилось из рук Хьюитта, он не мог сосредоточиться. Он лгал все это время самому себе. Он любит Брайана. Дальнейшие попытки Стива найти и вернуть Молко не имели успеха. Он жил лишь теми обрывками воспоминаний, что у него остались. С Клавдией он расстались, дочь свою видел достаточно редко, но то, чем он дорожил раньше, потеряло теперь всякий смысл. Через год Стивен уехал из ставшей ненавистной Англии в Швецию, где старался работать до такой степени, чтобы не было сил думать о своей жизни.

*****
По всем параметрам год выдался для Мэнсона и Брайана очень напряженным. Мэрилин, оправдал все худшие опасения, и действительно долго не мог терпеть общество Молко, поэтому часто кидал больного одного и уходил напиваться и развлекаться с кем-нибудь другим. Да мало кто выдержал бы в доме такого жильца, хотя это и не значит, что Мэнсону можно простить его отвратительное поведение. Брайана раздражала любая мелочь: то он хотел, чтобы его подушка была из синего хлопка, то вдруг из красного атласа и обязательно из гусиных перышек! Он орал как потерпевший, немедленно требуя, чтобы темно-бордовые шторы заменили на голубенькие занавески и чтобы Мэнсон не покидал его ни на минуту иначе он начинал неистово кричать и ругаться, срывая себе голос. Когда же Мэрилин находился с ним рядом, Брай непременно закатывал скандал по любой причине, без причины и вообще потому что он просто так выражал свои чувства. Причем такие душевные разговоры заканчивались все одним и тем же: Мэнсон яростно хлопал дверью, Молко истошно и проникновенно вопил: «Кааазел» («Осел», «Свинья», «Баран», «Слизняк» и почему-то «Чайник» и «Лопух»). Но еще хуже дела обстояли с едой. На завтрак Молко хотел хвостики молодого бегемота, в обед ему срочно требовался суп из ушей тушканчиков, а на ужин просто печенка пеликана под белым соусом. Это учитывая то, что обычно Мэрилин привык жевать пересоленную яичницу с кусками сковородки. Пришлось нанимать повара (опять проблема: одному повару Брайка чуть не воткнул вилку в глаз за непрожаренную котлету, а на другого вылил горячий бульон, потому что он хотел бульон с крылышками куропатки, а ему подали бульон с куриными крылышками. Возмутительно, правда?) Ко всем капризам Брайана еще приплюсовывалась то, что он не имея возможности напиться или даже покурить, устраивал дни «всемирной трагедии», своими ручонками бил тарелки, стаканы и сходил с ума как только мог. Один день он смеялся, словно помешанный (а смешно ему становилось от вида только одного объекта – Мэнсона, естественно), на следующий день превращался в камень и отрешенно «страдал». Мэрилин в свою очередь называл комнату Брай «клеткой с психически неуравновешенной обезьяной». Бесплатный театр. Но самое плохое в том, что Брайан и не думал заново учиться ходить. Лежал, пригвожденный к постели и лишь изредка катался на инвалидной коляске (немыслимый шум) и то, когда хозяин дома уходил в запой. Промаявшись так чудненько целый год, Мэрилин решил применить жесткие меры (если честно, о других мерах он просто не имел понятия). Ночью, когда Молко спал, Мэнсон тихо, подобно таракану, пробрался в комнату и аккуратненько, чувствуя легкое волнение и некую таинственность, затаив дыхание, осторожно приподнял уголок матраса и вытащил черную, загадочную книжечку Молко с многообещающей надписью Diary. И уселся в кресло, стоявшее напротив кровати, читать. Пролистав несколько страниц он остановился. Запись начиналась словами: «Ублюдок Мэрилин отправился бухать и я один с полуслепой, горбатой экономкой. Этот кусок разложившегося мяса, тяжелобольной, глазастый кретин («т.е. я» - подумал Мэнсон) обиделся только из-за того, когда я ляпнул, что новую рубашечку, которую он мне подарил, можно одеть только на чучело в кукурузном поле, ворон отпугивать. А что я должен был сказать? Спасибо??? Я всегда о такой мечтал? Да, я конечно мечтал, ну так что из этого? Одеть? Для кого? Для себя? Я уже кучу листов исписал, о безграничной “любви” к себе. Для Мэрилина, с рожей дятла после катастрофы? Или для страхолюдины служанки? А раньше я был самым красивым продажным мальчиком на улице… Тогда я хотел быть красивым для себя… Потом я хотел быть красивым для Данжена…Данжи…Я хорошо понимаю, что он мертв. И хорошо понимаю, что люблю его даже мертвого. Одно кажется мне невероятным – то что я до сих пор живой. Потому что смерти я не боюсь…Смерть…она похожа на Мэрилина. Нужно будет ему это…».
- Эй, придурок! – Брай проснулся. – А ну положи то, что взял обратно! Ты что, чумой переболел? Немедленно прекрати читать! Отдай, отродие!
Мэнсон захлопнул блокнот и спокойно искривил рот в улыбке.
- Значит, я на дятла похож, да? Вот теперь подорвись и сам возьми.
- Твою мать, ты что, издеваешься, мымра болотная!?
- Да. – честно признался Мэрилин и снова открыл блокнот. – Как интересно…
- Наглая тварь! Урод! Верни или…
- Или что? Ну же, Брайан, мистер Депрессия, мисс Истерика, мадмуазель Мрачная или как тебя там…Вставай. Иди.
Но Брай только с перекошенным лицом приподнялся на подушках.
- Не хочешь? Я буду читать вслух.
- Не-е-е-ет! Я не могу!
- А ты и не пробовал.
- Пробовал. Слепые не видят, калеки не ходят! Я знаю!
- Ни черта ты не знаешь. И что это за слово «калека»? Ха, подумаешь! Вставай. Я жду.
- Мэрилин, отдай, пожалуйста.
- Вот это да! Первый раз слышу от тебя вежливое слово. Хотя мне все равно. Говори что хочешь, я а буду читать. Ты так увлекательно пишешь…У тебя дар просто.
- Почему ты не хочешь меня понять?
- А почему ты не хочешь подняться? Тебе нужен этот блокнот, вот давай, напрягись.
- Ах так? Я тебе это еще припомню…- Молко одним нервным движением сдернул плед, накрывавший ноги. Когда-то, еще в больнице, Стив учил его ходить. Но потом Брай бросил эти попытки, так как быть больным стоило гораздо меньше усилий. Можно было ныть, сколько влезет. Но сейчас…сейчас другое дело…Так спокойно…Брай кое-как свесил ноги с постели. Он уже устал. Он не может. Он упадет.
- Мэнсон. Ты разве не видишь, как мне тяжело? Да у меня ноги, будто деревянные!
- А? Что? Ты до сих пор в своей кровати? Мне скучно, Молко. Давай быстрее.
«Скучно. Ему скучно. Мне больно, ему видите ли скучно…»- про себя бормотал Брай.
Ему было страшно. Одна нога коснулась пола. Уверенности он не чувствовал. Нужно подумать о чем-то таком…Данжен. Вот, он сейчас встанет и пойдет к Данжену…
«Встану и пойду» - тихо твердил Молко. Вторая нога коснулась пола.
- Fuck! Manson! - Брай оторвался от кровати и встал на ноги. Но все же он был слишком слаб…Прежде, чем Мэрилин успел выговорить: «Ты стоишь…» Брайан рухнул на пол и Мэнсон едва успел смягчить падение.
- Goddamn, motherfucker! – Мэри не скрывал восторга. - Ты действительно уникален. Неужели я так тебя разозлил? Ненависть иногда бывает полезна…Извини, конечно…
Брай лежал на руках и Мэнсона. «Не ненависть, дурак, а любовь…Хотя какая разница…. К черту все». Он хотел спать. Молко даже не сильно сопротивлялся объятиям Мэнсона. Пусть делает, что хочет, хоть вальс с бабой Клавой танцует, пусть хоть разденет его. А он устал. От недостатка сна появляются морщины и мешки вокруг глаз. Незаметно для себя, Молко быстро заснул прямо на руках Мэрилина. Мэнсон и сам был не прочь подремать, поэтому нежно (он испытывал к Молко гораздо больше симпатий, когда тот мило спал) подняв Брая с пола, уложил на кровать, а сам, не долго думая (замечу, что это стало уже отличительной чертой всех действующих лиц), лег рядом.
- Мэрилин! – Брайан орал прямо на ухо Мэнсону –Хорек полудохлый! Ты чего разлегся, костяк скрипучий? Очнись! Юридически, здесь сплю я. А практически – это покушение на мою кровать. Ты меня слышишь, канарейка недорезанная? Меня чуть удар не хватил. Я испугался, подумав, что это вор, который, увидев меня, умер от сердечного приступа прямо в постели. Друг любезный, ты не хочешь оторвать свою задницу от кровати? Это моя постель, проваливай отсюда! – Бри уговаривал Мэнсона, пытаясь столкнуть его с кровати, но тот лишь перевернулся на другой бок.
- Бардак! Вот куплю я русского петуха, ты у меня еще поспишь… - Молко покосился на Мэрилина и, решив, что он в этом безобразии не виноват, улегся поудобней и с нескрываемым любопытством рассматривал экземпляра, лежащего рядом с ним. Страшная машина, сплетавшая чувства, машина отношений и эмоций снова начала работать. (К чему это приведет, могу сказать только я, но, к сожалению, мой редактор такую возможность учел и если я расскажу вам, чем эта длинная любовная история закончится, то гонорар мой значительно сократится. Надеюсь, вы меня поймете). Нетрудно догадаться впрочем, что любовь (хотела вставить слово скользкая, но потом решила, что не стоит), проникла даже в сердца этих двух необычных мужчин. За несколько дней они очень сблизились. Первые шаги Молко отметил с Мэнсоном водочкой, вторые шаги – абсентом, третьи шаги… тут вышла заминка, так как Брай еще не оклемался после вторых шагов. А после четырнадцати месяцев совместной жизни, Молко скакал если и не как горный козел, то как кенгуру точно.
Мэнсон, в награду за достижения, повел Брайана по магазинам. Его не удивил счет, который ему пришлось впоследствии оплатить, его удивила странная походка Молко. Заметив, что это явление постоянное и неисправимое, решил, что роскошное виляние бедрами является не чем иным, как последствием продолжительной болезни. Но (радуйтесь, дотошные служители церкви!) два года Мэрилин и Брайан жили без плотского греха. Они любили духовно… (Чушь, да? Я согласна. Это вместо анекдота). Два года без секса…Смешно… Вы не верите? Не протянут, говорите? Кто-то предлагает занести парочку в книгу рекордов Гиннеса? Они оба хотели…хотели…но от всех загадочных и прямых намеков Мэнсон по неизвестно какой причине уклонялся (только не подумайте ничего плохого…). И все же…они оба не любили ждать. Поэтому пришлось Мэрилину объясниться.
Возвращаясь с очередной прогулки, Мэнсон внезапно остановил Брайана прямо перед особняком.
- Подожди.
- Прохладно, не хочу. Пошли в дом, я есть хочу.
- Я сказал, подожди.
- Ладно. Давай. Что случилось.
- Брай. Я хочу, чтобы ты знал. Я тебя ни к чему не обязываю и не принуждаю…
- Неправда! Если я не помою посуду, ты грозишься отлупить меня веником!
- Заткнись и слушай.
Молко мгновенно умолк, увидев, какие недобрые стали у Мэнсона глаза.
- Я продолжу. Ты свободен. Я не держу тебя. Если ты до сих пор здесь, потому что нуждаешься в деньгах, то я могу это устроить. Я могу исчезнуть из твоей жизни. Ежемесячно я буду посылать приличную сумму на твой счет. Трать, как хочешь. Пойми, я не держу тебя. Ты можешь уйти в любой момент…я не стану тебе препятствовать..
- Ты хочешь избавиться от меня. Я тебе надоел. Я уйду. Наплевать мне на твои деньги.
- Я тебе разрешал говорить? Ты хоть раз можешь выслушать до конца? Ты что, ничего не понимаешь?- Мэнсон схватил Брайана за плечи. – Ты, ты маленькая, проклятая шлюшка, не понимаешь, что я хочу тебя, твою мать. Здесь. Сейчас. Два года хочу.
- Прекрати трясти меня, как копилку! Почему ты до сих пор молчал? Я ведь тебе предлагал?
- Потому…потому что я хочу, чтобы ты любил меня!
- Мэнсон! – Брайан был в шоке. Не каждый день такое услышишь.- Мэрилин, повтори.
- Издеваешься?
-Нет. Я сейчас упаду. И пока я не грохнулся в обморок, повтори. А потом, когда мне будет не страшно, когда ты будешь обнимать меня, я тоже повторю.
- Выходи за меня замуж, Брайан Молко.
Это было слишком. Брай и вправду лишился чувств. Только на этот раз Мэнсон уже не успел его поймать. (Извините, всегда мечтала об этом написать…). Слава Сатане, все обошлось лишь парочкой синяков и небольшой шишкой на затылке.

*****
Стив нашел упоение и успокоение только в работе. Оставаться одному дома было невыносимо. Всепоглощающая пустота навевала радужные мысли о смерти. Подумать только, стольким людям он дарит здоровье и жизнь, а сам ненавидит и тяготился жизнью. У него появились новые друзья, но Хьюитт особо ни с кем не общался. Только с одним молодым врачом ему было интересно. Это был больше, чем симпатичный психотерапевт Джон Лавери, обладающий роскошной блондинистой шевелюрой и шикарными, выразительными, бездонными глазами. Впрочем, все это мало тревожило Стива. Хьюитт догадывался, что значат нескромные взгляды Джона и его неоднозначные предложения пойти в кафе, но оставался невозмутим, не обращая внимания на подобные шалости. Лавери был очарован мужественной красотой Стива, его тайной, и не переставал удивляться, почему Хьюитт согласен лишь на чашечку кофе. Безразличие Стив лишь еще больше распаляло желание Лавери.
Был теплый, осенний вечер. Приемов больше не было и Джон сидел в баре, потягивая коктейль и пытаясь читать газету. Он уже пятый раз читал первое предложение и не мог его понять. Все его мысли были о Стиве. Стивен был везде и во всем (только не в нем) и как бы Лавери ни старался, думать о чем-то другом не получалось. Больше получаса он тупо глазел на сенсационное интервью, но совсем забыл, чье же это интервью, и не знал, какого черта он сидит с этой нудной бумагой в руках. Вдруг, знакомый голос окликнул его и Джон мгновенно обернулся. Хьюитт. «Сейчас подойдет к мне и спросит, почему это я не иду домой и скажет, что я ужасно похудел. Потом из чистой британской вежливости предложит выпить, хотя видит, что я сижу с коктейлем, который мне не лезет в горло. А потом как обычно».
- Привет, Истощенный Джо! (это вместо «здравствуй, милый») Смотри, у тебя все кости видны, будто у чахоточного. Береги здоровье! А чего домой не идешь? Не хочешь ли со мною выпить?
- Нет, – холодно отрезал Лавери и в который раз увлеченно уткнулся в газету.
- Слушай, а чего у тебя румянец такой нездоровый? Ты не болен? Да, лучше тебе не пить. Может ты устал? – Стив не унимался – А что ты там такое интересное читаешь, что не можешь оторваться? Покажи…
Стив заглянул через плечо Джону и прочитал заголовок, напечатанный жирным, крупным шрифтом: «Свадьба Сатаны современной литературы, Мэрилина Мэнсона, и обворожительного Брайана Молко, изумительного красавца с темным прошлым». Дальше буквы у Стива заплясали в каком-то хаотическом танце.
- Б р а й а н – сдавленно проговорил Стив. За несколько минут он изменился до неузнаваемости. Все страдания, от которых он убегал, которые мучительно прятал, все разом отразилось на его лице, в его глазах. Считанные секунды потребовались для того, чтобы его лицо казалось гораздо старше и это лицо было обезображено болью.
Лавери в ужасе вскрикнул:
- Стивен! Что с тобой? Тебе плохо?
Хьюитт не мог пошевельнуться. Потрясение было слишком велико.
- Что за черт, Стив, скажи же? – Лавери начал заметно нервничать, боясь, как бы его друга не хватил сердечный приступ.
-Брайан…- Стив задыхался, невероятно бледнея. Он не держался на ногах. Лавери буквально подхватил слабеющего Хьюитта и усадил его на стул.
- Что? Кто это? Воды, бармен! Человеку плохо!
Сгорбившись, Стив сидел, не в силах поднять стакан и выпить. Он лишь бормотал: «Это конец…». Лавери не дал ему дальше говорить и, поняв, что вода не поможет, не нашел лучшего выхода, чем просто влить водку другу в горло. Стивен не сопротивлялся. Постепенно к Хьюитту возвращался нормальный цвет лица, но он по прежнему безжизненно, неподвижно сидел, уставившись на злополучную газету, которую Джон от испуга просто уронил. Лавери внимательно смотрел на Хьюитта, не понимая, что произошло и что делать дальше.
- Хьюитт, не молчи. Что случилось? Что такого шокирующего ты вычитал в этой проклятой газетенке? И этот Брайан, ты знал его?
- Знал…Я любил его…- медленно, не своим голосом произнес Стив.
Эти слова сильно резанули Лавери, так что ему показалось, если он сейчас приложит руку к груди, то почувствует теплую, липкую кровь. Теперь он понял причину безразличия Стива к нему. И с какой это стати ему взбрело в голову, что все должны влюбляться только в него?
В газете было написано, что парочка хочет зарегистрировать свой необычный брак в столице Швеции – Стокгольме. На пол-страницы была напечатана фотография счастливых, целующихся молодоженов. Вот уж точно сенсация.
Хьюитт несколько раз перечитал статью…
-Завтра…они прилетают завтра…я должен его увидеть…Брайан…безумец…что ты ты творишь…
Джон лишь вздохнул и проводил Стива до квартиры. Подарок судьбы, ничего не скажешь.
Но Хьюитт так и не дождался Брайана. У частного самолета, в котором летели Мэнсон и Молко, загорелся один из двигателей, и произошла чудовищная авиа катастрофа. Никто не остался в живых. Одни обгоревшие, обугленные осколки вместо живых людей. Любовь Мэрилина и Брайана умерла, когда остановились их сердца. Не верьте, когда говорят, что любовь вечна…она умирает... но влюбленные, потерявшие любовь при жизни, остаются навсегда с черной дырой, не находя покоя и желая смерти. А влюбленные, которые умирают с любовью в душе, свободны от тлетворного влияния Смерти, так как сильнее ее. Расставаясь с телом, они сохраняют свое святое чувство, которое превращается в одну из ярких, божественных звезд, сверкающую на небе…
В тот же траурный день Стив Хьюитт покончил жизнь самоубийством.
Джон зашел к нему домой, чтобы поддержать и как-то помочь…но не успел. Ничего уже не имело значения. Стив лежал на кровати с простреленной головой. Кровь пропитала постель и обжигала взгляд. Что-то похожее на мозги засыхало на изголовье кровати.
«Вот и все, милый, теперь я могу тебя обнять». И Джон лег рядом, крепко обняв уже остывшего, мертвого, но до сих пор любимого человека.