…Тишина осеннего леса была... правильной. 

Не давящей, не осязаемой – даже не абсолютной. Листьев тополей и клёнов касался ветер, где-то в зарослях шиповника шумел прозрачный ручей, негромко жужжал над цветком шмель. Выбирались из гнёзд птицы, некоторые уже начинали свиристеть и чирикать… 

И все же тем утром в лесу была тишина, как раз такая, что устраивала молодую серебристо-серую волчицу, дремлющую под древним дубом в ворохе прошлогодних листьев. Волчица не сворачивалась в клубок, как сделала бы это в логове. Она лежала на боку, аккуратно подобрав лапы и хвост. Было в этой позе что-то безмерно изящное и, в то же время, трогательное,  почти по-детски беззащитное. Но волчицу видел только шмель, интересовавшийся лишь облюбованным цветком, да синица, занятая чисткой перьев. 

Метрах в семи от дуба рос высокий, стройный, полный жизни клён. Зелёные листья мягко шелестели в прохладном утреннем воздухе, ветви слегка покачивались, пропуская лучи поднимающегося солнца к влажной от росы траве. Золотистая полоса восходящего светила подбиралась к вершине дерева. Ясный лучик высветил среди чистой ярко-зелёной листвы оранжевое пятно. 

В тот же момент порыв ветра, чуть более резкий, чем предыдущие, сорвал с гибкой ветки этот единственный оранжевый лист, подхватил его, закружил, рисуя сложный узор в потоке нежного утреннего света. Несколько раз блеснув в этих лучах, лист неожиданно, но мягко опустился на землю в паре миллиметров от носа волчицы. 

Она резко открыла глаза. И тут же вскочила на лапы, нетерпеливо стряхнула сухие листья и сосредоточенно обнюхала рыжий листок. Аккуратно взяла черенок в зубы и лёгким бегом покинула место своего ночлега.