На обратном пути Ходжа Насреддин увидел около базарной
мечети большую толпу. Люди теснились и лезли на плечи друг
другу. Приблизившись, Ходжа Насреддин услышал резкий,
пронзительный голос:
-- Удостоверьтесь своими глазами, правоверные:
он разбит параличом и лежит без движения уже десять лет!
Члены его холодны и безжизненны. Смотрите, он даже не открывает
глаз. Он прибыл издалека в наш город; добрые родственники и
друзья привезли его, чтобы испытать последнее средство. Через
неделю, в день празднования памяти святейшего и
несравненнейшего шейха Богаэддина, он будет положен на ступени
гробницы. Слепые, хромые и параличные уже не раз исцелялись
таким способом: помолимся же, о правоверные, чтобы святой шейх
смилостивился над , этим несчастным и ниспослал ему исцеление!
Собравшиеся сотворили молитву; после этого опять
послышался резкий голос:
-- Удостоверьтесь своими глазами, правоверные:
он разбит параличом и лежит без движения уже десять лет!..
Ходжа Насреддин протискался в толпу, приподнялся на
цыпочках и увидел длинного, костлявого муллу, с маленькими
злыми глазами и реденькой бороденкой. Он кричал, тыча пальцем
вниз, себе под ноги, где на носилках лежал параличный:
-- Смотрите, смотрите, мусульмане, как он жалок и
несчастен, но через неделю святой Богаэддин пошлет ему
исцеление, и он вернется к жизни, этот человек!
Параличный лежал с закрытыми глазами, сохраняя на лице
скорбное и жалостное выражение. Ходжа Насреддин тихонько ахнул
от неожиданности: эту рябую рожу с плоским носом он отличил бы
из тысячи других, сомнения быть не могло! Слуга, по-видимому,
заболел параличом уже давно, ибо от долгого лежания и безделья
рожа его потолстела заметно.
С тех пор, сколько бы ни проходил Ходжа Насреддин мимо
этой мечети, всегда он видел там муллу и параличного, что лежал
с жалобным выражением на рябой роже, которая толстела и
наливалась жиром день ото дня.
Наступил праздник памяти святейшего шейха. Святой умер, по
преданию, в мае, в ясный полдень, и хотя на небе не было ни
одной тучки, но солнце померкло в час его смерти, земля
дрогнула, и многие дома, где жили грешники, подверглись
разрушению, а сами грешники погибли под развалинами. Так
рассказывали муллы в мечетях, призывая мусульман обязательно
посетить гробницу шейха и поклониться его праху, дабы не
прослыть нечестивцами и не разделить участи упомянутых
грешников.
Богомольцы двинулись на поклонение еще затемно, и когда
взошло солнце, то вся огромная площадь вокруг гробницы была уже
затоплена народом из конца в конец. Но потоки людей на дорогах
не истощались;
все шли босиком, как требовал того стародавний обычай;
здесь среди прочих были люди, пришедшие из отдаленных мест,--
особо благочестивые или же, наоборот, сотворившие большой грех
и надеявшиеся вымолить сегодня прощение. Мужья вели сюда
бесплодных жен, матери несли, больных детей, старики тащились
кое-как на кривых костылях, прокаженные собрались поодаль и
оттуда с надеждой смотрели на белый купол гробницы.
Богослужение не начиналось долго: ждали эмира. Под палящим
солнцем, в давке и тесноте, люди стояли, плотно прижавшись друг
к другу и не осмеливаясь присесть. Глаза людей горели жадным,
неутолимым огнем: разуверившись в земном счастье, люди ждали
сегодня чуда и вздрагивали от каждого громкого слова. Ожидание
становилось непереносимым, два дервиша упали в корчах на землю
и с воплями начали грызть ее, источая серую пену. Толпа
всколыхнулась, заволновалась, во всех концах заплакали,
закричали женщины, и в это время прокатился тысячеголосый
рокот:
-- Эмир! Эмир!
Дворцовая стража, усердно работая палками, расчищала
дорогу в толпе, и по этой широкой дороге, застланной коврами,
шел на поклонение святому праху эмир -- босой, с опущенной
головой, погруженный в благочестивые размышления и недоступный
мирским звукам. За ним по пятам следовала в молчании свита,
суетились слуги, свертывая ковры и занося их вперед.
В толпе у многих выступили на глазах слезы умиления.
Эмир поднялся на земляное возвышение, примыкавшее вплотную
к стене гробницы. Ему подали молитвенный коврик, и он,
поддерживаемый с обеих сторон визирями, стал на колени. Муллы в
белых одеждах выстроились полукругом и запели, воздевая руки к
замутившемуся от зноя небу. Богослужение началось.
Оно продолжалось бесконечно, перемежаемое проповедями.
Ходжа Насреддин незаметно выбрался из толпы и направился к
стоявшему в стороне небольшому сарайчику, где ждали своей
очереди слепые, хромые и параличные, которым сегодня было
обещано исцеление.
Двери сарайчика были раскрыты настежь. Любопытные
заглядывали внутрь и обменивались замечав ниями. Муллы,
наблюдавшие здесь, держали на руках большие медные подносы для
сбора пожертвований. Старший мулла рассказывал:
-- ...и с тех пор над священной Бухарой и над ее
солнцеподобными эмирами вечно и нерушимо пребывает
благословение святейшего шейха Богаэд-дина. И каждый год в этот
день святой Богаэдди" дает нам, смиренным служителям бога, силу
творить чудеса. Все эти слепые, хромые, бесноватые в параличные
ждут исцеления, и мы надеемся с помощью святого Богаэддина
сегодня избавить их от страданий.
Словно бы в ответ ему, в сарайчике заплакал завыли,
застонали и заскрежетали зубами; возбысив голос, мулла
продолжал:
-- Жертвуйте, правоверные, на украшение мече тей, и ваши
даяния зачтутся аллахом!
Ходжа Насреддин заглянул в сарайчик. У самог выхода лежал
на своих носилках рябой, толстомордый слуга; за ним в полумраке
виднелось еще множество людей с костылями, на носилках, в
повязках. И вдруг от гробницы долетел голос самого главного
ишана* только что закончившего проповедь:
-- Слепого! Подведите ко мне слепого! Муллы, оттолкнув
Ходжу Насреддина, нырнули душный полусумрак сарайчика и через
минуту вывели оттуда слепого в жалком нищенском рубище. Он
шел, ощупывая руками воздух и спотыкаясь о камни.
Он подошел к главному ишану, упал перед ним и коснулся
губами ступеней гробницы; ишан возложил руки на его голову --
и он исцелился мгновенно.
-- Я вижу! Вижу! -- закричал он высоким, дрожащим
голосом.-- О святейший Богаэддин, я вижу, я вижу! О небывалое
исцеление, о великое чудо!

* И ш а н -- глава мусульманской общины, обычно
принадлежавший к одному из орденов дервишей и подобным им
группам населения.

Толпа молящихся сгрудилась вокруг него, загудела; многие
подходили к нему и спрашивали: "Скажи, какую руку я поднял --
правую или левую?" -- он отвечал без ошибки, и все
удостоверились, что действительно он прозрел.
И тогда в толпу двинулся целый отряд мулл с медными
подносами, взывая:
-- Правоверные, вы своими глазами видели чудо;
пожертвуйте на украшение мечетей!
Эмир первый бросил на поднос горсть золотых монет, за ним
бросили по золотой монете все визири и сановники, а потом народ
начал щедро сыпать серебро и медь; подносы наполнялись, и
муллам трижды пришлось менять их.
Когда поток пожертвований уменьшился, из сарайчика вывели
хромого, и он, коснувшись ступеней гробницы, исцелился также
мгновенно и, отшвырнув свои костыли, начал плясать, высоко
подбрасывая ноги. И опять муллы с новыми подносами двинулись в
толпу, взывая:
-- Пожертвуйте, правоверные!
Седобородый, мулла подошел к Ходже Насреддину, который
сосредоточенно думал о чем-то, разглядывая стены сарайчика.
-- О правоверный? Ты видел великое чудо. Пожертвуй и
даяние твое зачтется аллахам.
Ходжа Насреддин громко, чтобы слышали все окружающие,
ответил:
-- Ты называешь это чудом и просишь у меня денег.
Во-первых, денег у меня нет, а во-вторых, известно ли тебе,
мулла, что я сам -- великий святой и могу сотворить еще не
такое чудо!
-- Ты богохульник! -- закричал мулла в гневе.-- Не
слушайте его, мусульмане, это сам шайтан говорит его устами!
Ходжа Насреддин обратился к толпе:
-- Мулла не верит, что я могу творить чудеса! Хорошо, я
сейчас докажу! В этом сарайчике собраны слепые, хромые,
немощные и параличные, и я берусь исцелить их всех разом и при
этом не буду прикасаться к ним. Я скажу только два слова -- и
они все исцелятся и побегут врассыпную так быстро, что даже
лучший арабский конь не догонит их. Стены сарайчика были
тонкими, глина во многих местах дала глубокие трещины. Ходжа
Насреддин выбрал в стене место, со всех сторон прорезанное
трещинами, сильно нажал на него плечом. Глина подалась с
легким, зловещим треском. Он поднажал еще, огромный кусок стены
рухнул с гулким шумом внутрь сарайчика; из черного зияющего
отверстия повалила пыль.
-- Землетрясение! Спасайтесь! -- диким голосом вскрикнул
Ходжа Насреддин и обрушил второй кусок глины.
В сарайчике на одно мгновение стало тихо, потом поднялась
суматоха: рябой параличный слуга первым бросился к выходу, но
застрял в дверях со своими носилками и загородил путь остальным
-- хромым, слепым и немощным, которые клубились сзади с криками
и воем, а когда Ходжа Насреддин обрушил в сарайчик третий пласт
глины -- они могучим напором вынесли рябого вместе с дверью и
косяками и, позабыв про свои увечья, кинулись кто куда.
Толпа кричала, свистела, хохотала и улюлюкала. Перекрывая
общий гул, звучал громкий голос Ходжи Насреддина:
-- Вот видите, мусульмане, я был прав, говоря, что их всех
можно исцелить одним словом!
И, не внимая больше проповедям, со всех сторон бежали
любопытные и, узнав, валились от смеха на' землю, передавали
дальше рассказ о чудесном исцелении; тотчас же об этом узнали
все собравшиеся, и когда главный ишан поднял руку, призывая к
тишине, толпа ответила руганью, криком и свистом.
И опять, как тогда на площади, в толпе нарастало, и
гудело, и отдавалось:
-- Ходжа Насреддин! Он вернулся! Он здесь, наш Ходжа
Насреддин!
Муллы, осыпаемые бранью и насмешками, побросали свои
подносы и в страхе убежали из толпы.