Атмосфера: Подземелье, каменные стены. Рыцарь. Принцесса-потаскушка. Балахоны. Черный цвет. (не то, чтоб СМ, но раз уж это мой дневник, то выкладываю тут себя. Какая есть).

Одним резким и давно отработанным движением она разбросала по плечам черные, как крыло северного ворона, пряди волос. Улыбнулась ослепительно-опасной улыбкой, слегка сощурила раскосые глаза. «Я тебе нравлюсь?» - во всем ее облике читался этот немой и требующий немедленного ответа вопрос. Но он лишь сильней надвинул на лицо капюшон, вцепился в рукоятку факела с такой силой, словно пытался выжать из нее несуществующую душу. Он не ответит. Нет, ни за что не ответит ей! Пусть он сгниет, исчезнет, потеряется, но никогда, НИКОГДА не кивнет на ее призывный вопрос. Нет! Он же мужчина, он же сильный. Чушь!
Ссыпавшиеся к ее ногам камешки оповестили о появлении кого-то третьего. Точнее, они оба знали, кто этот третий. Ее муж. Ее веками проверенный муж. Рыцарь, приставленный к дрянной принцессе, чтоб оберегать ее от ее же непродуманных поступков. Может, не по ее воли приставлен, но без него ее бы уже давно кто-то лишил не только чести но и жизни. Слишком опасна для мужчин. Слишком.
Он не мог поверить, даже изображая страстный поцелуй с мужем, она краем глаза наблюдала за его, Ричарда, реакцией! Он бы прошептал что-нибудь до безобразия неприличное, если бы не этот предательский холодок, что пробежал по спине и по животу одновременно, застыл там, внизу, и почему-то враз стал пламенем. Он ее таки убьет, честное слово убьет, но перед этим…

***

Еще неделя невыносимых пыток ее красотой и Ричард лишиться ума. Точнее, лишится тех остатков здравого смысла, которые еще не переселились в ту часть его тела, что никогда за логику не отвечала и вела себя поразительно автономным образом.
Но Бог не услышал его молитв. Или молиться нужно было не ему? Поздно, слишком поздно. Она коварно задувает последнюю свечу, пряча комнату в полумрак камина. Все тот же дерзко-манящий взгляд и шелк простыней. Почему черный? Зачем она все вокруг делает черным? Может потому, что в ее облике, в ее жизни все, что не белое, то черное. Хоть глаза, хоть волосы, хоть губы, тщательно смазанные неизвестно чем, но придающим губам дивный мерцающий оттенок. Ну и пусть, что черный.
Тонкие пальцы тянутся к завязкам балахона – Ты меня хочешь?
Ричард сжимает что есть силы губы, лишь бы сдержаться, не признаться, не закричать.
Хочешшшшш – шипит она змеей и черные складки ткани сползают с ее плеч и аккуратно ложатся возле ног. ШШШШШШ?
В какой-то мере она напоминает сейчас змею. Коварную, изворотливую, хитрющую и … опасную. Он бы еще много мог подобрать слов к ее образу, но… Она шагнула к нему, призывно облизывая черные губы. Ричард отшатнулся, скорее отпрыгнул от нее, и тут же ему стало стыдно, что он боится женщины! Он замер, но поздно, это порочное существо уже обо всем догадалось, на губах заиграла ехидная усмешка. Снова тряхнула головой. Волосы взметнулись, и нехотя упали на плечи и спину. Да, эту божественную спину! Финал!!! Последняя здравая смыслинка удрала в неизвестном направлении, оставив Ричарда наедине с Ней и собственным желанием. Животным, нужно заметить, желанием!
Он зарычал, как зверь, прежде, чем наброситься на нее, повалить на все такую же черную постель и терзать, терзать ее желанное тело, рвать на части, ломать руки и целовать в исступлении эти черные манящие губы. «Моя… моя…. теперь ты только моя» – безумный его шепот терялся в ее заливистом смехе. Кажется, ей нравилась боль, она ей упивалась. А он ненавидел ее еще больше, старался как можно сильнее войти в нее, причинить еще порцию боли. О, кажется, она это любила больше всего. Нет, ни его, ни мужа, ни любого другого мужчину, а именно эту боль… и власть. Ведь, по сути, сейчас она управляла им, заставляла причинять ей боль, упивалась ею и собственной властью. Наслаждалась бессилием Ричарда перед ней и ее красотой. Маленькая большая девочка играла в свои, только ей понятные, игры. И, черт возьми, выигрывала…