Тебе...

Она затушила сигарету, привычно вглядываясь в непроглядную тьму. Было уже десять вечера, они все не выходили. Она бездумно курила сигарету за сигаретой, даже не замечая их вкуса. Если бы кто-нибудь еще полгода назад ей сказал, что она будет курить так, да и вообще курить, она бы рассмеялась ему в лицо. А сейчас она, не успев затушить одну сигарету, уже потянулась за другой, не отрывая глаз от окна на третьем этаже. Если бы кто-нибудь ей сказал, что она будет так яростно вглядываться в это окно, пытаясь уловить хоть малейший признак движения, она бы тоже не поверила. Но жизнь на то и жизнь, что она порой преподносит такие сюрпризы, которых от нее не ожидаешь, и не всегда эти сюрпризы бывают приятными.
Ноги замерзли, но включить подогрев Жанна не могла – ей пришлось бы заводить мотор, а этим она могла выдать тайну своего присутствия. Уже который вечер она сидела здесь, сама не осознавая, что она здесь делает и зачем. Она по какой-то странной прихоти могла сидеть так часами, ожидая их выхода. Часов в десять они выходили на улицу, и он всегда долго целовал ее на прощание как-будто зная, что там, в темноте парка, сидит она, Жанна и ей так же больно от этого нескончаемого поцелуя, как сладко этой симпатичной девочке в вельветовой курточке.
Где-то в бардачке запищал мобильный, но она не обратила внимания – там, за занавеской метнулась тень и ее воспаленное воображение, уже дорисовало ей картину происходящего в комнате – его руки обнимают тонкий девичий стан, а она обвивается вокруг него как ядовитая гадюка, и улыбается ему, ЕМУ – ее Сереже. Отражение двух теней танцевало на тоненьких занавесках, рождая где-то внутри нее, в самых темных уголках ее души тяжелое как камень чувство - ненависть. Руки мужской тени потянулись к волосам девушки, мгновение – и тяжелые длинные волосы рассыпались по плечам.
Что он сейчас говорит ей?
Что она ему отвечает?
Жанна будто услышала тоненький девичий смех, будто увидела ненавистные лисьи глаза, смотревшие на Сережу, ее Сережу. Сучка! Как же она ее ненавидит, как она ненавидит их обоих в этот момент – сплетенных, целующихся, смеющихся друг другу. Она ненавидит его руки, скользящие по ее плечам, ее длинные волосы как тоненькие змеи, обвившиеся вокруг так любимого ею лица.
Мобильник по-прежнему не замолкал, но Жанна, будто завороженная не могла оторвать глаз от картины чужого счастья, слезы застилали ей глаза, но она их даже не чувствовала, ее руки судорожно сжали руль, ногти впились в мягкую кожу, царапая обивку. Она вздрогнула, будто только сейчас почувствовав холод, и уронила голову.
Зачем она это делает? Вот уже несколько месяцев она жила этими летними вечерами, всю остальную часть дня, существуя подобно растению. Она ничем не занималась, ничего больше не хотела – она бы давно покончила с жизнью, если бы не любила так страстно тень, танцевавшую за занавеской. Она, эта тень прошлого, которое как ей казалось она успешно забыла, была единственным смыслом ее существования, и, если бы сейчас с ним что-нибудь случилось, она бы не задумываясь последовала вслед за ним, хоть в ад хоть в рай. Но…она была не нужна ему. Его руки сейчас обнимали эту юную девочку, его губы улыбались ей, его глаза смотрели в ее, и даже если бы он знал, что здесь, всего в нескольких метрах от них, сидит она, Жанна, та самая, которой он впервые в своей жизни признался в любви, та самая, которая так любила его нос, губы, улыбку…та самая, которая, ушла от него, сама ушла (Дура! Дура!), сказав: «Прости, но мы можем быть лишь только друзьями…», он бы даже не обратил на нее внимания, он бы прошел мимо, даже не взглянув в ее сторону. И ей оставалось лишь надеяться, что это – месть, иначе она бы не вынесла его равнодушия.
Темнело. В августе переход от дня к ночи почти не заметен – только мгновение назад темные очертания деревьев стояли у нее перед глазами, а теперь перед ней была только непроглядная тьма. И светящееся окно с двумя танцующими тенями.
Свет в комнате погас, через какую-нибудь пару минут они появятся внизу. Сейчас они спускаются вниз в кромешной темноте. Она считала про себя ступени – раз два, раз два, раз два.… Когда воображаемые ступеньки кончились, ее начала душить, в который раз, дикая, безудержная ревность. Перед ее глазами стояла картина целующейся парочки в подьезде – он прижал ее к холодной стене, ее руки лежат на его плечах, его губы двигаются по ее лицу, она улыбается в темноте и тихо вздыхает, его рука скользит по ее ноге…Жанна открыла глаза и медленно со свистом, выдохнула сквозь зубы – лицо будто свело судорогой, на лбу выступили капельки холодного пота. Секунду спустя они выпорхнули из подъезда, держась за руки, он остановился и привлек ее к себе для еще одного продолжительного поцелуя – Жанну всегда бесила его эта привычка, ведь сейчас же повезет ее домой, и там снова будет целовать ее на прощание, она это точно знала – она ехала за ними по темным улицам города до самого ее подъезда, а потом следовала за ним снова, провожая его домой невидимым конвоиром…
Несчастная дура! Когда же она прекратит бичевать себя сценами его счастья с другой, когда ее разум снова станет ясным, когда она поймет, что все, все потеряно? Зачем она ездит к его дому каждый вечер, зачем смотрит на его окно, зачем курит до хрипоты, не в силах остановиться? Маньячка…и жертва.
Сама виновата – сама ушла, ей некого, и это правда, некого винить.

В зеркале заднего вида подрагивала неизменная Хонда, то пропадая за поворотом, то снова возвращаясь. Водителя не было видно, но он знал, что за рулем она, полупьяная от слез и ревности Жанна, его Жанна. Наивная маньячка, неужели она думает, что он не заметил за все это время ее новенькую вишневую Хонду, следующую за ним по пятам? Много раз ему хотелось остановиться на полдороге к дому, выйти из машины и спросить ее какого черта она делает и зачем она преследует его. Но странное очарование узкоглазых фар всегда останавливало его, ему было и жалко ее и одновременно хотелось продлить ее мучения, он не представлял уже себе, что в один из дней вдруг не увидит в окно ее капота воровато выглядывающего из-за кустов.
Он знал, что отец недавно купил ей эту тачку – он никогда не мог отказать любимой дочери. Знал бы он для каких целей она выпрашивала у него эту машину и где она пропадает каждый вечер. Сергей горько ухмыльнулся. Время счастливой любви прошло. Прошло то время, когда они вместе мечтали, когда у них все это будет, куда они поедут, что сделают. Дети выросли. Но один ребенок упрямо не хочет вылезать из пеленок, и сейчас в теле измученной, несносной, глупой красавицы следует за ним. Он может быть назло ей так долго, так страстно целовал Олесю, всегда бывал к ней особо нежен, когда знал, что Жанна где-то рядом.
Сейчас он ненавидел ее так же сильно, как когда-то любил. В машине было холодно, но на лбу у нее выступила испарина. Всегда в это время, когда она следовала за ним до дома ей казалось, что сейчас он наконец-то заметит ее, подойдет, спросит какого черта она следит за ним. И, вместе с чувством потаенного стыда за свое, не очень-то гордое поведение она чувствовала, как замирает ее сердце, при мысли о том, что он может просто преодолеть эти три метра, разделяющие их и посмотреть ей в глаза. Впервые за столько времени. Она уже так давно не видела его карих глаз, так давно не слышала его смеха…
Что же дальше? Что делать теперь, лето кончается, нервы на пределе, сил больше нет ни на что. Сегодня, впервые за все это время она почувствовала насколько устала. Аленка звонила сначала каждый день, спрашивала, где она пропадает вечерами, потом, выпытав правду, долго и утомительно ее ругала. Жанна тогда сидела на диване и задумчиво курила – все это она знала, как знала и то, что не остановится пока…что «пока» она не знала. Потом звонки понемногу прекратились – она похоже смирилась с ее манией, она единственная о ней знала.
Алена пыталась как-то воздействовать на нее, грозилась рассказать родителям, но Жанне было без разницы – и подруга это отчетливо видела. Постепенно их дружба свелась к странному перезваниванию по вечерам, Алена звонила ей заведомо зная, где та и что делает, Жанна никогда не брала трубку – ей было мучительно стыдно признаться в очередной раз, что с ней происходит. Алена злилась, но трубку не клала, пока Жанна не нажимала на отказ. После этого она, как будто уверившись, в том, что с подругой все в порядке, не перезванивала больше, но на следующий вечер все повторялось… Она бесшумно остановилась за поворотом, Сергей поставил машину и теперь возвращался со стоянки – такой красивый, такой близкий и такой далекий, и, как и много раз до этого, ее охватила нерешимость – ей хотелось выйти и подойти к нему, заявить о себе, сказать, что она так больше не может, что силы покинули ее, как и гордость, и она просит, нет, умоляет его принять ее обратно. Но она не решалась, слишком хорошо зная его нрав – он не простит ее, не даст ей второго шанса, он – не она.
Что, черт возьми, она думает? Что он ослеп и оглох, и не видит ее потушенных фар, не представляет с пугающей ясностью ее заплаканного похудевшего лица? Внезапно ярость захлестнула его, ему захотелось ударить ее, сбить с ее лица это загнанное выражение, уже похоже пристывшее к ней, растоптать, унизить ее, заставить плакать и умолять его о прощении. Он повернулся и посмотрел прямо туда, где должно было быть в темноте ее лицо – ненавистное, любимое…Фары проезжающей мимо машины выхватили на мгновение из темноты его лицо, и она с отчетливой ясностью поняла - он все знает, он не видит – чувствует ее, и смысла прятаться нет.
Робко, нерешительно, она вышла из машины и подошла к нему. Он по-прежнему стоял, не двигаясь. Руки в карманах, обманчиво расслабленная поза – он тоже изменился за это время, похудел, лицо приобрело более мужественные очертания и в уголках губ появилась какая-то не то презрительная, не то горькая складка. Бежать поздно, она остановилась и вдруг напряжение покинуло ее, все вдруг показалось ей таким жалким и не заслуживающим внимания – его новая девушка, ее ночные слежки, ведь это он – ее Сережа, такой родной и близкий, что страшнее его равнодушия может с ней случиться сейчас?
- Привет, - она попыталась улыбнуться, с тревогой наблюдая за выражением его лица.
Первым его порывом было повернуться и уйти, он меньше всего сейчас хотел бередить старые раны – все уже прошло, она больше не нужна ему, зачем ему теперь она со своей болью? Он смотрел как она нерешительной, смущенной походкой направлялась к нему похожая на блудливую собачонку, поджав хвост, возвращающуюся к хозяину. Он видел ее смущение, ее страх, но не собирался помогать ей. Он должен был уйти, так почему же он тут стоит? Резкий звук ее голоса, немного охрипшего от сигарет. Она начала курить – он это тоже знал. Раньше она стала бы ему противна, но сейчас он не чувствовал к ней ничего, даже жалости. Красивая, бессердечная кукла, он больше не позволит ей распоряжаться его жизнью, его чувствами, он не маленький ребенок. Он посмотрел на нее со странным выражением и повернулся чтобы уйти.
-Сережа!, - она не стала, и правильно сделала, хватать его за руки, пытаясь задержать его. Но звук ее умоляющего голоса подействовал сильнее, чем могли бы подействовать объятия.
Сергей остановился. В горле почему-то пересохло. Он отчетливо понимал, что все сейчас в его власти, и эта гордая униженная девушка тоже, он мечтал о таком моменте, он тысячи раз представлял что скажет, как унизит ее еще больше. Но все давно заготовленные фразы выпали у него из головы. В глаза бросилось ее бледное, несчастное лицо. Нет, он не станет ничего делать, пусть идет своей дорогой, ему до нее дела нет.
Руки дрожали. Нет, не так она представляла его реакцию. Она знала, что он больше ничего не чувствует, но где-то в глубине души еще теплилась надежда, что это притворство, что он на самом деле все еще любит ее, что он ее помнит. Но он снова отвернулся. В последнем отчаянном порыве она попыталась обнять его, ее руки нерешительно порхнули к нему на плечи, и были тут же сброшены. Он даже не повернулся, и она, внезапно почувствовав слабость в ногах, как-то медленно осела на землю.
Ну вот и все. А чего она ожидала? Что он, увидев ее, скажет, что он простил, что он не любит эту длинноногую лису, что давно думает о ней? Она положила лицо в свои какие-то чужие ладони и ее плечи задрожали. Она была противна самой себе, сидящая в старых джинсах на холодной земле, униженная, уже почти плачущая. Она услышала, как хлопнула подъездная дверь и дала волю слезам. Вот и все.
Господи, как же убежать от нее снова, какого черта она приперлась к нему, снова вторглась в его жизнь как будто имея на это право. Он оглянулся уже в дверях, она сидела на земле, ее плечи дрожали, но он не слышал ни звука. Что же он делает? Это же она, его Жанна, он еще не совсем зверь, он не может так просто оставить ее сидящую здесь, плачущую. Он закрыл уже было открытую дверь и подошел к ней. Сел рядом. Она, не замечая его, плакала как ребенок, впервые за все время дав волю слезам. Он повернулся и обнял ее, она, отняв от заплаканного лица ладони, сначала в испуге отшатнулась, потом улыбнулась сквозь слезы и потянулась к нему.
Сергей вдруг узнал в ней ту самую Жанну, которую когда-то любил, которая когда-то так жестоко в своей доброте пыталась назойливо предложить взамен любви свою дружбу. Все правильно, она отвергла его любовь – он отверг ее дружбу. Так что же ей теперь снова надо? Она наклонилась к нему, обвивая руками его плечи, и он понял, что сдается, что еще мгновение, и он уже не сможет уйти. Что это, воспоминания или любовь, затаившаяся в самых непознанных даже им самим глубинах? Он прижимал к себе ее голову, гладил по волосам, вдыхал ее такой знакомый и уже позабытый им запах…что же ему теперь делать? Что им делать?