Иногда васятка брала акварели и мольберт и уходила
далеко в заливные луга подле Оки. Там она рисовала
до позднего вечера жестяные банки с филиппинским
грушевым компотом и мечтала о невыразимом.

Бывало, целыми днями задумчиво она сидела, выводя
пальчиком правой ноги таинственные вензеля на обоях.
Или, тайком стащив у пахом пахомыча тяжелый солдатский
тесак времен Крымской войны, вскакивала на жеребца
Полкана и мчалась в черном платье-амазонке за реку,
в Абрамкину слободу, гонять по улицам низведенных
до обезьяноподобного состояния жыдов и полячишек.
Иногда она выкладывала из их отрубленных конечностей
фразы на санскрите или сакральные свастики. Замечательной
и разумной девушкой была васятка.

А михрютка была взбалмошной тыр-пыр-восемь дыр. Утро она
обычно начинала с четверти самогонки. Затем, надев
нарядный сарафан и кокошник, выходила на улицу перед
трактиром и ходила туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда,
туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда,
туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда,
туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда и
так могло продолжаться целый день.

Потом васятка отъела михрютке голову и превратилась
в огромную агонизирующую медведку, но это уже
совсем другая история.